Мой супруг Николай Николаевич Кузнецов работал в Курчатовском институте с 1964 по 2005 год и отдал ему свыше 40 лет своей жизни. Здесь в 1967 году он встретил меня, и с тех пор не расставались. Он любил институт, жил его интересами, считал своим вторым родным домом.
Предки Николая Николаевича – уроженцы и жители Архангельской, Московской и Калужской губерний. Сам он москвич в четвертом поколении, родился 6 февраля 1940 года в семье Адмирала Флота Советского Союза, в то время Народного комиссара Военно-морского флота СССР Николая Герасимовича Кузнецова и его жены Веры Николаевны. В семье образцом поведения были честность, скромность, порядочность, и эти непревзойденные ценности родители передали сыну. Все, имевшие счастье знать Николая Николаевича, на себе испытали эти замечательные качества его несгибаемого, счастливого и благородного характера.
В 1954–1958 годах Николай учился в Ленинградском Нахимовском училище, а после его окончания – в Ленинградском высшем военно-морском инженерном училище имени Дзержинского. Мечтал продолжить морскую династию отца. Но в тех условиях, когда отца изгнали из Военно-морского флота, оба понимали: этому не бывать. И сын ушел на гражданку в звании инженера-лейтенанта. Но любовь и благодарность к своим первым «ВМФ-университетам» сохранил, а все, чему научился, органично и с пользой вошло в его жизнь.
Еще до окончания в 1964 году Московского энергетического института Николай Николаевич начал работать в Курчатовском институте. Вскоре он проявил себя здесь как инженер-исследователь, а также и изобретатель в области автоматики, радиоэлектроники и телемеханики, электронного приборостроения, создания и эксплуатации комплексных телевизионных систем специального назначения для сложных физических экспериментов в научных исследованиях. Разработал ряд уникальных электронно-автоматических установок для сложных физических экспериментов (получивших авторские свидетельства и давших высокий экономический эффект), которые использовались как в институте, так и в экспедициях в разных районах СССР в деятельности таких выдающихся ученых института, как Д.Л. Симоненко, И.К. Кикоин и других, высоко ценивших Николая Николаевича. Из записи в Личном деле об Н.Н. Кузнецове конца 1960-х годов: «Имеет свыше 20 научных отчетов по проблемам автоматики, радиотехники и телемеханики, телевизионной диагностики физико-химических процессов, приборостроения… Разработал ряд уникальных автоматических приборов и установок для сложных физических экспериментов».
В 1969 году Кузнецов был назначен к академику И.К. Кикоину заместителем по инженерным и производственным вопросам. За пять лет модернизировал опытное производство сложнейшего научного подразделения. Многие приборы разработал и внедрил лично сам.
Параллельно с работой он закончил в 1967 году вечернее отделение Университета международных отношений, в 1974 году был назначен заместителем директора – главным инженером всего Института атомной энергии имени И.В. Курчатова (ИАЭ), которым руководил академик А.П. Александров.
В те годы в ИАЭ трудился многотысячный коллектив, и он состоял практически из нескольких институтов с собственной инженерно-технической базой, опытными производствами, уникальными экспериментальными установками, за состоянием и развитием которых надо было следить, модернизировать и заниматься реконструкцией всего инженерного парка. С обязанностями на новой должности Николай Николаевич справлялся профессионально, талантливо и в ряде случаев, можно даже сказать, героически. Всегда компетентен, оперативен, доброжелателен, спокоен, уравновешен и, как вспоминают сотрудники, был «комфортен» в общении с людьми.
Супруг пропадал на работе. Родители и мы жили в центре. Сначала у нас был мотоцикл, потом накопили денег и купили маленькую машинку. В 8 часов уезжали из дома. Возвращались в разное время: я в 19 часов, он за полночь. И так много лет. Николай Николаевич осознавал, что нужен институту, что приносит пользу, и был счастлив…
Все же Николая Николаевича в эти годы постоянно тянуло к работе непосредственно с техникой. И, отслужив пять лет на высокой должности главного инженера Института, примерно за пять лет до Чернобыля, он уговорил академика А.П. Александрова и его первого заместителя академика В.А. Легасова отпустить его на новую работу, создать в ИАЭ подразделение – отдел комплексных телеизмерений и анализов (ОКТАН) с лабораторией оптических измерений при нем для регистрации причин возникновения техногенных аварий и с видеостудией. Насущность и перспективность такой службы для исследований, которые вел институт, и для нашей атомной энергетики были очевидны.
В то время стала появляться новая видеотехника, которой он оснастил свой ОКТАН. Владел он ею потрясающе. К тому же сам создавал уникальные системы и приборы. Так, благодаря Кузнецову в ИАЭ родилась уникальная студия научно-технической видеоинформации, известная и памятная всем как «НТВИ-Кузнецов», которая стала его лебединой песней. Ему удалось сформировать колоссальную информационную базу видеозаписей экспериментальных работ по созданию новой техники, исследованиям устойчивости оборудования АЭС, термоядерным исследованиям, по реконструкции научно-производственной базы института, промышленной безопасности, чрезвычайным аварийным ситуациям в нашей стране и мире. Их подавляющую часть он снимал лично, не жалея живота своего, и в небе, и на воде, и на земле, и под землей… Здесь систематически анализировал создаваемые и накопленные уникальные информационные массивы о текущей деятельности и истории Курчатовского института в период разработки атомного оружия и атомной проблемы, (а после случившегося в Чернобыле – и об этом).
К 1980-м годам Николай Николаевич вырос в специалиста высокого класса в области автоматики, радиоэлектроники и вычислительной техники, телевизионных систем специального назначения. Он был единственным в институте ведущим специалистом и руководителем работ по телевизионной диагностике физико-химических процессов. В 1981 году, в соответствии с постановлением правительства, ему было поручено создать сложнейший комплекс телевизионной и измерительной аппаратуры, систем диагностики и возглавить его эксплуатацию. Дело было сделано, и уникальный передвижной комплекс позволил вести телевизионную диагностику физико-химических процессов в экспериментах, проводимых в разных регионах страны. Участвуя в научных экспедициях Института атомной энергии, Николай Николаевич, выезжал (вместе с другими специалистами) на объекты Минсредмаша, Минобороны, на атомные, научно-исследовательские станции и полигоны, в Среднюю Азию (в Семипалатинск), на Дальний Восток, на Балтику, на Ладогу и Северный флот, где проводились важнейшие эксперименты по безопасности техногенных систем. Работал всюду, участвуя в научно-исследовательских работах ИАЭ. В ходе экспериментов его деятельность позволяла оперативно, надежно и точно получать результаты, вносила вклад в подготовку и успешное проведение заводских и государственных испытаний ОКР специального назначения, сокращала сроки разработки и внедрения высокоэффективных образцов специальной техники, в целом повышая тем самым экономический эффект.
Материалы видеостудии постоянно были востребованы в процессе научных исследований работ ученых института по промышленной безопасности, а также и в СМИ, киностудиями, широковещательным телевидением в просветительных программах о научных достижениях страны, Института атомной энергии, его истории, его людях и т.д. Н.Н. создал у себя уникальную хроникально-документальную базу видеоматериалов по авариям, катастрофам, экологии, стихийным бедствиям, более 160 авторских демонстрационных фильмов с использованием этих базовых данных, в т.ч. по тематике института. Причем действовал главным образом персонально – и как координатор, и как оператор, и режиссер, и сценарист. Порою сам озвучивал их. Работа Н.Н. в качестве оператора заслуживает памяти особой – он лично осуществил тысячи километров видеохроникальных записей научных экспериментов, которыми занимался институт в интересах государства и событий, происходивших в стране, в т.ч. жертвуя своей жизнью.
Как-то мне попалась фотография: из открытой двери кабины летящего вертолета Николай Николаевич снимает на камеру проходящий под ним крейсер «Маршал Василевский». Спрашиваю: «Расскажи, где и что это было?» Рассказывает: «Так и так». «А как же ты мог, высунувшись наружу, лететь и снимать? Не страшно?» Улыбается. Я знала, что особого удовольствия летать на самолетах он не испытывал. Если путешествовать, отдыхать – в Крым, в Прибалтику, по «Золотому кольцу» – сам всегда за рулем. Очень любил водить. А тут вдруг – в открытой кабине вертолета над морем. «Тебя же могло сдунуть ветром», – говорю. А он мне: «Любуйся и не бойся за меня. Иногда, чтобы сделать что-то стоящее, нужно и полетать». Он был отважным человеком.
***
В тот день, когда в Чернобыле взорвался реактор (Николаю Николаевичу было только 46 лет) и он узнал об этом, он почему-то тихо сказал мне: «Надо помочь». Если бы я знала, что его ждет, я бы встала на пороге и не пустила бы. Конечно, он не послушал бы он меня, потому что решал всегда сам. Но знаю, что он всегда любил меня, и мне сейчас кажется, что, может быть, какие-то выводы и сделал бы. А что произошло потом, после Чернобыля, незаживающей раной легло на мою душу, до сих пор истекающую болью, потому что виню себя, что он потерял здоровье и жизнь.
Отчетливо помню, как в воскресенье, 26 апреля, он сказал: «Звонил Легасов, на ЧАЭС авария. Нужно подготовиться выехать в Чернобыль. В 6-ю больницу везут пострадавших со станции. Я нужен там».
Их было 28 человек, тех, кто пострадал в первые дни аварии на ЧАЭС, кто гасил реактор, сильно облученных, доставленных в 6-ю больницу в Москву. Здесь этих людей тщательно исследовали, здесь они ежедневно погибали от термических и радиационных ожогов. С 27 апреля, весь май и первую половину июня, Николай Николаевич и сотрудник его отдела Станислав Алексеевич Смирнов (Слава – так звал его Н.Н.) ежедневно вели оперативные съемки пострадавших облученных, включая патолого-анатомические вскрытия умерших, проводившиеся патолого-анатомами и врачами отделения профпатологии. Снимали, чтобы сохранить их трагический облик для медицинской науки, для истории. В это время в больницу приезжал американский доктор Гейл. Эти съемки – страшное зрелище, требующее крепкого духа и здоровья. Когда в 1998 году Николай Николаевич показал фрагменты бывшему заведующему больницы имени Склифосовского Теряеву Владиславу Георгиевичу, у того «от увиденного волосы на голове дыбом встали». Так, еще до отъезда в Чернобыль, уже с 27 апреля, началась Чернобыльская вахта Николая Николаевича Кузнецова по ликвидации последствий этой чудовищной катастрофы.
Об июньской эпопее на ЧАЭС позже Н.Н. рассказывал Льву Николаеву, снимавшему фильм «Предупреждение», делясь добытой хроникой для этого фильма: «Написал я бумагу Легасову, чтобы отпустил меня ехать на станцию. Он говорит, что там еще огонь полыхает, реактор горячий. Подожди, пусть там немного успокоится». «Когда «реактор остыл», – вспоминал член Правительственной комиссии Ю.П. Костенко в период руководства ею Ю.Д. Маслюковым, – доложили Ю.Д. Маслюкову, он сказал: «Как же мне в Политбюро-то доложить, чтобы они поверили. Они ведь верят только ученым. Надо делать фильм для Политбюро. Поэтому мне нужно решать, вызвать ли сюда военную кинохронику? Но чтобы она здесь работала, нужно научить их оператора, нужно написать сценарий, разъяснить, что и как снимать. А мы пока сами еще не можем разобраться…» И вот тогда академик Легасов сказал, что в Курчатовском институте под его руководством работает видеогруппа: «Они всё могут, всё снимут и подготовят доклад с видеокартинками. И вызвал Кузнецова».
Как участник ликвидации атомной катастрофы на ЧАЭС Н.Н. Кузнецов был командирован в распоряжение Правительственной комиссии. Вылетел в тяжелейшие июньские дни 1986 года. Работал там и в сентябре-октябре 1986-го, когда возводили «Укрытие» – саркофаг – над IV блоком АЭС. И в 1987 году, и эпизодически в 1990–1991 годах.
Улетал со Славой Смирновым с аэродрома Чкаловский. «Председатель Правительственной комиссии Б.Е. Щербина сменился, приехал Ю.Д. Маслюков. Там еще не могут разобраться, что происходит, нас вызвали снимать всё и делать фильм для Политбюро. Везем много тяжестей, Легасов прислал самолет, обещал Правительственной комиссии, что «наши курчатовцы всё могут, всё снимут и подготовят доклад с видеокартинками», – сказал он мне. Буквально за считаные минуты собрался и улетел.
Николаю Николаевичу и его группе предстояло провести телевизионную и радиационную разведку, зафиксировать на видео-, фото- и кинопленку всю хронику происходящего – как по развитию аварии, так и по ликвидации ее последствий, а также создать на их основе другие необходимые видеоматериалы: доклады, отчеты и пр. Конкретно они были обязаны: провести радиационную и телевизионную разведку на IV блоке АЭС и в зоне поражения; осуществлять в ходе работы по ликвидации аварии видеозаписи IV блока и промплощадки; фиксировать на видео, фото- и кинопленку всю хронику происходящего – как по развитию аварии, так и по ликвидации ее последствий…
Работа Н.Н. Кузнецова в июне 1986 года проводилась в течение 9 дней – с 20.06.1986 года по 28.06.1986 года (первая командировка). Работа в октябре 1986 года – в течение 13 дней – с 03.10.1986 года и по 16.10.1986 года (вторая командировка).
Из сохранившегося в архиве Н.Н. письма ИАЭ им. И.В. Курчатова в городскую клиническую больницу №6 в период направления его на обследование известно, что «Н.Н. Кузнецов выполнял задания, работая в полях излучения 10–10000 рентген/час и значительного загрязнения воздушной среды осколочной активностью до 10–12 Ки/л».
30.06.1986-го начальник оперативного штаба Министерства среднего машиностроения А.К. Круглов подписал «справку» о получении Н.Н. Кузнецовым предельно допустимой дозы радиации при ликвидации последствий на ЧАЭС и в связи с этим запрещением ему дальнейшей работы в III, II и I зонах опасности.
В 1987 году Н.Н. Кузнецов был командирован на ЧАЭС и работал 7 дней – с 04.09.1987 года по 10.09.1987 года по теме Н-22-2123 в составе комплексной экспедиции ИАЭ им. И.В. Курчатова (НИОКЭ ИАЭ) по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС (ком. уд-е №3241). В 1990 году был командирован на ЧАЭС и работал 7 дней – с 13.06.1990 года по 20.06.1990 года, выполнял задания по плану-графику НИОКЭ ИАЭ им. И.В. Курчатова (ком. уд-е № 7097); В 1990 году был командирован также на 14 дней – со 02.09.1990 года по 15.09.1990 года, выполнял работы по указанию дирекции ИАЭ им. И.В. Курчатова (ком. уд-е № 0838). В 1991 году командирован на ЧАЭС на 10 дней – с 27.05.1991 года по 05.06.1991 года, для подготовки видеоматериалов НИОКЭ ИАЭ им. И.В. Курчатова.
Итого чернобыльская вахта Н.Н. Кузнецова в общей сложности составила 60 дней, из них в критический 1986 год – 22 дня и неспокойный период 1987 года – 7 дней. Все командировочные удостоверения сохранены в семейном архиве.
***
«В июне мы начали работу, – рассказывал Николай Николаевич, – первое впечатление от увиденного невольно заставляло вспомнить Апокалипсис Иоанна Богослова. Сначала Кабанов Володя, Костюков Михаил Сергеевич, Слава Смирнов, Костя Чечеров, Володя Шикалов, Валерий Ободзинский и я провели видеофотосъемки с вертолета, потом начали обследовать разрушенный энергоблок изнутри. Темень непроглядная, нависающие глыбы арматуры, радиация. Слава шел впереди с дозиметром, я – сзади с камерой. Прибор часто зашкаливало. Не был он рассчитан на такой уровень радиации. Мы обматывали датчик тонкими свинцовыми листами и по их толщине делали приблизительный расчет ее уровня…»
В июне 1986 года доступ ко многим помещениям АЭС был еще невозможен или сильно затруднен из-за разрушений и (или) высоких уровней радиации. Съемки были сопряжены с большим риском. Необходимость получить впечатляющий и информативный материал с одновременной радиационной разведкой заставляла Н.Н. Кузнецова (и тех, кто был с ним) переступать границы допустимого риска. Но весь путь по земле был пройден. Разрушения у IV блока и под землей у развалов взорвавшегося реактора, и над его разверзнутой бездной были сняты. Летали на вертолетах и снимали все возможное и невозможное. В результате серьезные проблемы со здоровьем настигли Николая Николаевича и работавших в связке с ним людей в последующие месяцы и годы.
Юрий Петрович Костенко, с которым Николай Николаевич меня познакомил вскоре после возвращения из Чернобыля, рассказывал, как после задания Маслюкова, направившего его к «Кузнецову из Курчатовского института, у которого уже имеется материал и который может помочь сделать сценарий и смонтировать фильм для Политбюро», он (Костенко) разыскал комнату Академии наук, где жили Кузнецов и Смирнов, посмотрел материал и, поняв его уникальность, сел с Николаем Николаевичем делать сценарий. Еще несколько раз они вместе облетали и снимали станцию, всю 30-километровую зону, дорогу, уходивших по ней. Позже Костенко в своей надписи в книге, подаренной нам, отождествил эвакуацию людей из Чернобыля с картиной ухода беженцев по дорогам Великой Отечественной войны. «В вертолете, – пишет Костенко, – Николай Николаевич снимал из открытой двери кабины. Из нее, как через амбразуру, была выставлена (не орудие, не пулемет) видеокамера». Нет, не простая эта была работа. – Героическая это была работа. Отснятые кадры вошли в фильм, который делали уже в Москве. День и ночь 29 июня Николай Николаевич провел за монтажом фильма в аппаратной института. Уговорить его пообедать дома было невозможно.
Сначала фильм для Политбюро смонтировали на 2,5 часа. Сколько материала надо было выложить на 2,5? Н.И. Рыжков – тогдашний предсовмина, должен был приехать просмотреть результат. Не смог. Прислал заместителя. Тот посмотрел, сказал: «Много, сделайте на 1,5 часа». Сделали на 1,5 часа. Горбачев был в Болгарии, ждали его. Приехал другой представитель от Рыжкова, посмотрел, сказал: «…Много, сделайте на 45 мин». И так дошло до 12–15–17 минут!.. Вот эти минуты я видела…
Помню, когда Николай Николаевич вернулся из Чернобыля в первый раз, позвонил домой, сказал: «Скоро буду. Я уже в Москве. Сейчас в институте на 37-м объекте, где меня отмывают. Ставь самовар». Кажется, была суббота, часов 11, когда он позвонил в дверь. Открыв, я увидела Николая непохожего на себя: странный загар, черты лица обострились, усталые глаза смотрели тревожно и счастливо. Исхудавший, в незнакомой, не по его размеру одежде табачного цвета, он нежно и с любовью улыбался. «Здравствуй, любимая, это я. Вот я и дома. У меня все очень хорошо». Рассказывал скупо, боялся испугать. Спустя время от Славы я узнала некоторые подробности. «Мы шли буквально в темноте кромешной по страшным развалам IV блока. Я – впереди, держал малогабаритный фонарь и дозиметр. Николай Николаевич – за мной, с камерой на плече. Дозиметры обмотали свинцом. Радиоактивность в некоторых «точках», куда мы наступали, была разная по высоте: для ног, для тела, для головы. В одной точке было 200 рентген или 300, а стоило дозиметр повернуть в сторону на 5 см – там было 1000 рентген. Где пахло озоном – там 10 000 рентген. Ходили по счету и время в месте съемок считали вслух до 60 секунд, дальше надо было убегать. «Раз, два…, – считает Николай Николаевич, – 60!» Я выскакиваю из поля. Когда Николай Николаевич снимает, считаю я: «Раз, два… 70!», а он не выходит. Кричу благим матом: «Выходи… мать твою!» Если бы не ругался, там бы и остался, как пожарные. Его надо было силой выдергивать… Закрываю глаза и вижу этот «рыжий» лес, и мне плохо», – вспоминал Слава.
А Николай с юмором рассказывал об испытаниях роботов: «Мы снимаем. Робот падает. Из-за угла выходит Адамов, поднимает, ставит на место и возвращается. А в той точке большая радиоактивность. Вот какие люди у нас… Съемки саркофага тоже задача сложная. Снимали его изнутри. Работа была не из легких. Ну, представь: станция высотой 75 метров плюс труба столько же. Огромное сооружение! Руководил строительством саркофага заместитель министра среднего машиностроения Усанов Александр Николаевич, его уже нет в живых. Сделали строители свое дело как надо. Съемки должны были помочь проектированию обеспечить надежность конструкции, помочь спрогнозировать «поведение» саркофага в будущем. В декабре саркофаг был готов».
Вот так Николай Николаевич добывал хронику и в июне, и в октябре 1986 года, когда строили объект «Укрытие». Снимал, не раз летя над разрушенным IV блоком АЭС в вертолете на высоте порядка двухсот метров, где радиоактивность в момент полета не мерили. Снимал, ползая и ступая по катакомбам в кромешной тьме. А ведь он был человеком двухметрового роста, и не просто ползать такому человеку с полуторапудовой камерой, при этом еще и приглядываясь через объектив, выбирая лучшее положение для съемки, находя нужные точки, а не просто бездумно нажимать на кнопку камеры. А это удлиняло время пребывания в опасности. К.П. Чечеров, называвший себя «шерпом» при Кузнецове, стоя позади него в 1,5–2 метрах и держа у его груди защитную клюшку, когда он снимал, оторопел, увидев, как «из рукавов Николая Николаевича, когда он переносил камеру с одного плеча на другое, выливались потоки воды. Зачерпнуть ее там было негде». Так реагировал организм Николая Николаевича на чудовищную перегрузку. И только богатырское здоровье, которым он был наделен родителями, уберегло его тогда от самого страшного.
Совмещение видеосъемок, проведенных Н.Н. Кузнецовым с полученными им и другими результатами радиационно-технической разведки, позволили воочию видеть последствия катастрофы.
***
О том, как работал Николай Николаевич, вспоминают очевидцы, они же его коллеги – ликвидаторы Чернобыльской катастрофы. Руководитель штаба Оперативной группы ликвидаторов-курчатовцев, сменивший В.А. Легасова, Н.Е. Кухаркин: «В отличие от Фукусимы, в Чернобыле в первые дни начались разведывательные полеты вертолетов над разрушенным блоком. Без этого трудно было оценить ситуацию и состояние блока. При этом сразу же начались профессиональные фото- и киносъемки с вертолета. Так уж случилось, что эти задачи были поручены Николаю Николаевичу Кузнецову. Это было естественно, потому что лучшего специалиста трудно было найти – сплав умения разбираться в технике и умения кинематографиста и фотографа позволил получить и изучить уникальные кадры и наметить меры ликвидации последствий». Сейчас трудно представить себе чувства и мысли Николая Николаевича, входящего на борт вертолета, но думаю, что, хотя и были волнение и чувства тревоги от незнания истинной обстановки, но, уже встав, чуть пригнувшись, в открытых дверях вертолета и включив камеру, он думал только о том, как лучше донести увиденное им до тех, кто ждет от него информации на земле…
Полученные кадры, подробно изученные проектантами, конструкторами и учеными, позволили не только наметить действия по стабилизации протекающих процессов, но и спланировать работу по ликвидации последствий аварии и оценить возможность сооружения над разрушенным блоком «Укрытия», препятствующего дальнейшему распространению активности. Роль Николая Николаевича Кузнецова в наборе исходной информации и формировании предложений по дальнейшим действиям неоспорима.
Эта работа не была разовой. Умение и качественные действия Николая Николаевича привели к тому, что Курчатовский институт, а по существу, возглавляемое им подразделение, стали ответственными за постоянное информационное обеспечение сооружения «Укрытия». Надо отдать должное всем его сотрудникам, поработавшим в Чернобыле. Они честно выполнили поставленные задачи, сопровождая сооружение «Укрытия» от начала до конца.
Был трагический эпизод. 3 октября 1986 года летевший над площадкой АЭС вертолет зацепил винтом за трос крана, упал и разбился. К счастью, на нем не было курчатовцев. Полеты были приостановлены на несколько дней, но затем снова возобновились. И наши ребята не дрогнув продолжали честно трудиться, не проявляя испуга или замешательства. В этом тоже немалая заслуга Николая Николаевича, ведь он воспитал свой коллектив не приказами, а прежде всего личным примером.
Вертолетная эпопея не единственная заслуга Николая Николаевича в Чернобыле. Он постоянно шел туда, где было тяжело, непонятно, но интересно. Он был репортером в лучшем смысле этого слова, потому что понимал, что не только первым увидит и узнает, но и принесет точную информацию, ускорит принятие решений и посодействует тому, чтобы они были правильными. Он был одним из первопроходцев, подавая пример деловитости, спокойствия, четкости действий, и мы, его товарищи по работе, очень благодарны ему. Он не сталкер, он человек долга, стремящийся внести свой вклад в общее дело. Как он работал и что было сделано им, без преувеличения можно назвать подвигом. А его самого – героем».
***
В октябре 1986 года Н.Н. Кузнецов провел серию видеосъемок сооружения объекта «Укрытие», возводимого над IV энергоблоком ЧАЭС, изнутри. И тогда же – съемки самого саркофага, с целью прогнозирования его поведения в будущем.
Доктор ф.м.н. Р.М. Полевой описал участие Н.Н. Кузнецова в проведении опасной операции по разработке методики, позволяющей снять топографию радиоактивных загрязнений на крыше IV машинного зала ЧАЭС с минимально возможным облучением участников работ, в которой Н.Н. фиксировал эксперимент видеокамерой непосредственно в опасной зоне: «Суть эксперимента заключалась в следующем: два человека с дозиметром и блокнотом перемещались бегом по крыше машзала, останавливаясь в точках, отстоящих друг от друга на несколько метров. В каждой точке дозиметрист отмечал значение мощности дозы гама-излучения, а сопровождающий его записывал. Третий человек – участник операции – все это дистанционно снимал на видео. Этим третьим был Николай Николаевич Кузнецов. Затем точки остановки, зафиксированные на видео, и записи, сделанные сопровождающим дозиметриста, наносились уже вне зоны облучения на план крыши, что и позволило судить о картине загрязнения и планировать последующие способы дезактивации. Такая организация измерений позволяла до минимума сократить время пребывания людей (а следовательно и полученную ими дозу) в зоне высокой радиации.Полученные ими сведения радиационной разведки были использованы для сохранения здоровья людей, непосредственно занятых дезактивацией».
Н.Е. Кухаркин и Р.М. Полевой свидетельствуют также о том, как Н.Н. участвовал в разработке и обеспечении мероприятий по увеличению мобильности в деятельности по ликвидации аварии внутри чернобыльской зоны:
«В Чернобыле Николай Николаевич Кузнецов, – вспоминают они, – проявил себя не только как оператор телесъемок, но и как энергичный, деятельный и умелый организатор. При большом развороте работ по сооружению саркофага стало тяжело с транспортом. Трудно было добраться до разрушенного блока реактора в нужное время. Курчатовская команда жаждала деятельности. Получив, или инициативно найдя себе конкретные задачи на блоке, многие стремились туда и днем и ночью. Коля нашел выход. К этому моменту в зоне скопилось большое количество брошенных различными организациями автомобилей, частично вышедших из строя и, естественно, грязных (радиоактивных). Николай Николаевич взвалил на себя обязанности «начальника транспортного цеха». Сколотив команду умельцев, он в короткие сроки отремонтировал несколько легковых автомашин и договорился об их заправке бензином. Фактически каждая группа наших исследователей была обеспечена «личным» транспортом. Надо понимать, что это не только его добрая воля и желание помочь, это технический и инженерный профессионализм и русская смекалка – черта, присущая Николаю Николаевичу Кузнецову. Вскоре на дорогах Зоны появились автомобили с большими цифрами на обоих бортах, в том числе несколько автомашин, приписанных к экспедиции ИАЭ. Такая постановка дела резко увеличила мобильность рабочих групп и отдельных руководителей внутри зоны без привлечения новых «чистых» автомобильных ресурсов и профессиональных водителей».
Заменивший выведенного из радиоактивности Славу Смирнова Костя Чечеров пишет, что Н.Н. Кузнецов участвовал также в работах по определению наличия и распределения топливных масс и остатков материалов активной зоны в помещениях разрушенного IV блока, включая центральный зал, шахту реактора, подреакторные помещения (бассейн, барбатер и др.). Чечеров, много раз пересматривавший чернобыльские видеопленки Николая Николаевича из архива его студии, уже после 2005 года, когда Кузнецова не стало, и делая из них записи для себя, вспоминает об этом в публикациях о своей работе на IV блоке ЧАЭС. Николай Николаевич не только снимал, но и вынужден был наступать на них. В семью передана кем-то сделанная фотография Кузнецова, почти на коленях снимающего объект, так называемую слоновью ногу – место запекшейся реакторной лавы.
Об организации и постановке эксперимента под названием «проведение бурного потока» написали ученые института Ю.В. Сивинцев и В.А. Пчелин. Эксперимент заключался в определении степени загрязнения окружающей среды в районе ЧАЭС – радиационной обстановки, распределении выпавшей активности, проникновения в почву, растения и пр. Н.Н. Кузнецову было поручено доставить в рефрижераторе из Чернобыля в Курчатовский институт двухметровый пласт наста шириной около 60 см, снятого в различных погодных условиях (до и после дождя), – с листьями и травой, мхом, сгнившими сучками. И он доставил его…
Из собранных мною источников и свидетельств выяснилась лишь только часть из всей огромной и опасной работы, которую провели лично Н.Н. Кузнецов и работавшие с ним.
Что же дала научно-техническая и радиационная видеоразведка и хроника, запечатленная Н.Н. Кузнецовым и его командой, в ходе проведенных видеосъемок? Безусловно, добытые видеоматериалы позволили членам правительственной комиссии лучше знакомиться с ситуацией и оценивать положение; аргументированнее решать вопросы – как поступать с остатками IV блока; вырабатывать и давать предложения по технике, способной дезактивировать территорию и подготовить площадку для строительства саркофага; принять окончательное решение о захоронении разрушенного блока, для чего построить саркофаг. И сохранять здоровье и жизнь людей.
Когда В.А. Легасова пригласили на сессию Международного агентства по атомной энергетике (МАГАТЭ) выступить с докладом, Николай Николаевич из записанной видеохроники смонтировал специальный фильм, в котором было показано многое об аварии на ЧАЭС и озвучил его. Смотрю и слышу голос мужа за кадром. Этот известный теперь в мире фильм оказался выдающимся видеодокументальным свидетельством об аварии в Чернобыле, ее последствиях и работах по их преодолению. Академик пять часов докладывал. Встречали его осторожно, провожали аплодисментами.
Вот как об этом рассказывают ученые Курчатовского института. Из воспоминаний В.Ф. Демина, присутствовавшего на сессии:
«Предвидя нарастание политических и других трений с рядом европейских государств, пострадавших в той или иной степени от чернобыльских радиоактивных выпадений, по инициативе руководства Курчатовского института руководителями страны было принято решение о предоставлении максимально возможной полной и правдивой информации об аварии на предстоящем международном совещании в МАГАТЭ, Вена (август 1986 года). В работе по подготовке этой информации участвовали несколько научных институтов СССР, группа сотрудников Курчатовского института, представители ведомств страны. Эта работа была усложнена ограниченными сроками, неполнотой или противоречивостью информации, поступающей из разных организаций. /…/ Показанный советской делегацией на 1-м международном совещании по чернобыльской аварии в августе 1986 года в МАГАТЭ (Вена) фильм произвел огромное впечатление на специалистов и представителей средств массовой информации разных стран. Для тех, кто понимает, что такое тяжелая ядерная авария и ее последствия, было серьезным эмоциональным испытанием увидеть наяву огромные разрушения, глубокий провал на месте ядерного реактора, дымящиеся, местами раскаленные завалы и др. Да и наши специалисты могли его спокойно смотреть только после нескольких просмотров. После первой демонстрации фильма в зале, заполненном в основном специалистами-ядерщиками из разных стран и международных организаций, на несколько минут наступило гробовое молчание. Эту затянувшуюся паузу, вызвавшую беспокойство председателя совещания, прервал представитель канадской делегации. Он заявил, что присутствующим в зале нужно время, чтобы до конца осознать то, что они увидели на экране.
Журналистов не пустили в зал на первый показ фильма. После настойчивых обращений журналистов и их руководства для них отдельно был организован показ фильма. После этого показа представитель одной из американских телекомпаний от имени своего руководства обратился к В.А. Легасову с просьбой дать возможность показать этот фильм по их каналу…
В конце совещания в процессе своего заключительного выступления по поручению руководства страны В.А. Легасов вручил копию фильма генеральному директору МАГАТЭ Х. Бликсу. Это было совершенно неожиданно для Ханса Бликса. Он не скрывал своей радости. Передавая фильм, В.А. Легасов сказал: «Этот фильм не может быть оценен в рублях, долларах или фунтах стерлингов. Его цена измеряется высокими дозами (многими бэрами), которые получили его создатели во время своей работы на аварийном блоке и площадке Чернобыльской АЭС».
На долю Н.Н. Кузнецова и его сотрудников помимо упомянутой выше работы по подготовке видеофильма и других материалов, выпала часть работы и по подготовке изобразительного ряда для доклада советской делегации. Еще до чернобыльской аварии Н.Н. Кузнецов «добыл» два первых профессиональных новейших японских настольных компьютера, прообразов будущих массовых ПК. Он использовал их для подготовки важной части изобразительного ряда доклада. В то время в МАГАТЭ подобных компьютеров не было. По специальной спецификации, полученной от Н.Н. Кузнецова, МАГАТЭ их закупила в Японии непосредственно для планируемого совещания. Визуальное представление материалов доклада во время совещания осуществлялось одновременно на трех экранах, что было бы необычно даже для настоящего времени. Сценарий такого представления с разбивкой информации разного характера по этим экранам и по времени представления разрабатывался, проверялся и совершенствовался в спешном порядке в отделе Н.Н. Кузнецова. Наряду с техническим видеофильмом этот изобразительный ряд во время представления советского доклада академиком В.А. Легасовым и другими членами советской делегации, также произвел большое впечатление на участников совещания как своим содержанием, так и способом показа.
В целом представление советского доклада на международном совещании в МАГАТЭ и затем в течение следующей недели подготовка международного доклада от имени МАГАТЭ было очень успешным. Это вернуло взаимодействие международных и национальных организаций с организациями СССР, а затем и России по проблемам преодоления последствий Чернобыльской аварии и дальнейшего развития ядерной энергетики в конструктивное русло. Значительный вклад в этот успех внес Н.Н. Кузнецов вместе со своими сотрудниками. За свой самоотверженный труд в сложный период преодоления последствий чернобыльской аварии он, несомненно, заслужил самую высокую государственную награду. Жаль, что решение по этому поводу не было принято…»
Ценой своей жизни, жизни и благополучия своих семей и близких заплатили наши мужья за свой труд, не получивший адекватной оценки в родном Отечестве. А ведь наши мужья, прошедшие Чернобыль, и есть его настоящие герои!
***
После чернобыльской эпопеи Николай Николаевич проводил съемки в составе Государственного центрального спасательного отряда (нынешнего МЧС) по ликвидации чрезвычайных ситуаций для выработки мер по предотвращению катастроф, обеспечению промышленной безопасности, подчас в условиях чрезвычайных ситуаций. Вместе с С.К. Шойгу, в то время руководителем отряда и его командой, выезжал в Республику Тува, в Уфу, в район Тюмени. Ряд созданных фильмов он передал в МЧС. Может быть, там вспомнят Николая Николаевича Кузнецова – одного из первых видеооператоров Центроспасотряда.
«Ваш муж – вылитый отец», – говорили мне моряки-ветераны, знавшие и того, и другого. В самом деле, отец во всем и всегда служил сыну примером. Николай также обладал высокими личными качествами – мужеством, смелостью, храбростью, был абсолютно порядочным человеком. Честь, верность, любовь, мужество, доброта составляли основу его характера. Помочь ближнему было законом для него. Если в семье случалась беда – первым бросался на помощь. Как ни высоко будет сказано, Курчатовский институт он считал своей семьей, страну – своей Родиной. Просто он был такой человек, каким должен быть настоящий Человек!
В начале 90-х годов, в эпоху перемен Николая Николаевича начали одолевать болезни. В 95-м он получил 3-ю, а в 98-м – 2-ю группу инвалидности. Пенсию получал приличную, мог позволить себе купить все необходимые лекарства. Но в 1997 году органы социальной защиты почему-то в 5 раз ее уменьшили. Справедливого решения в этом вопросе он так и не добился. Дома накопилось два тома переписки, названных мужем «бред совбеса»! В них свидетельства большого неуважения и презрения к людям, пожертвовавшим собой ради спасения жизни на земле. Помню, Николай Николаевич после заявления высокопоставленной чиновницы на очередном судебном заседании: «Ты мне никогда не докажешь, что ты был в Чернобыле!» – плюнул и это «поле боя» покинул. Иначе как кощунством подобное заявление не назовешь. Сие есть яркий показатель нравственного чернобыля в людях. Но Николай Николаевич до конца жил честно, шел своим путем и, несмотря ни на что радовался жизни. Не унывал, улыбался и продолжал свое дело в любимой видеостудии, где допоздна в аппаратной горел огонек, и где он увлеченно снимал, записывал интервью, создавал фильмы, выступая одновременно и как оператор, и сценарист, и режиссер, и звукорежиссер, и музыкальный редактор. Здесь родились сотни его авторских видеофильмов.
На службе Николай Николаевич отличался невероятной работоспособностью и твердостью характера. Требовательный к себе и к другим, сам обязательный, дисциплинированный во всем, он прививал эти качества подчиненным, поэтому, может быть, казался строгим. Но то была добрая строгость, обусловленная высокой личной ответственностью за конечный результат. Бывало, мог и вспылить. Но зла не держал. В общении оставался доверчивым, щедрым, добрым, веселым, простым. Но не простаком! Панибратства (как и лести) не терпел. Ценил в людях и сам сохранял при всех обстоятельствах чувство собственного достоинства и самоуважения. Кажется, неплохо понимал людей. Но был доверчив. Сожалел, когда ошибался, обманывался. А такое бывало. Считал, что счастье человека не в материальном богатстве, а в любви, не брать, а отдавать. На трудности, которых хватало, болезни не жаловался, старался не унывать и не терять бодрости духа и присутствия юмора.
В его умных серых глазах поселилась грусть после того, как в середине 1990-х годов его детище – видеостудию переместили в малоприспособленное здание. Сотрудники в поисках зарплат уходили. Не избежал он и предательства тех, для кого не жалел себя, знаний, умений и сил. Остался один уже далеко не здоровым человеком и когда сам нуждался в поддержке. Восстановить студию в прежнем виде оказалось не под силу. Но будучи великим оптимистом, он и один последние 15 лет продолжал трудиться на пользу родного ему института даже дома. В эти нелегкие для него времена ни одна знаменательная или памятная даты, в т.ч. и чернобыльские, не обходились без его помощи и участия.
Николай Николаевич имел государственные награды, страсти к которым не испытывал, хотя и был доволен, – орден Мужества и орден Дружбы народов, медали. Был удостоен Золотой медали Международной академии наук экологии и безопасности им. академика В.А. Легасова, Золотой медали «Чернобыльская звезда» (посмертно) и др., награжден благодарностями и почетными грамотами, дипломами правительства Союза ССР, в т.ч. председателя правительственной комиссии по ликвидации аварии на ЧАЭС 1986 года Б.Е. Щербины; многими ведомственными медалями, знаками.
Он трижды лауреат премии имени Курчатова (1982, 1988, 2003), лауреат премии Международной академии наук экологии и безопасности (МАНЭБ) имени академика В.А. Легасова (1997), лауреат Международной премии «Чернобыльская звезда» в области литературы и искусства, посмертно (2009), лауреат I премии международных кинофестивалей славянских фильмов «Золотой Витязь» за операторскую работу в фильмах режиссера В. Бутурлина «Не все умрем, но все изменимся» и «Ядерное танго». А фильм «Предупреждение» Л.Н. Николаева, посвященный событиям на ЧАЭС 1986 года с операторскими видеосъемками Н.Н. Кузнецова, был удостоен множества международных дипломов, показан в 95 странах мира и особо отмечен на фестивале «Сай-Тек» в Бристоле. Н.Н. Кузнецов является одним из основателей и участником творческой группы кинетического искусства «Движение», возникшей в СССР в конце 1950-х – начале 1960-х годов, что отмечено во Французской энциклопедии искусств.
Н.Н. Кузнецов активно участвовал в общественной жизни Курчатовского института. Избирался членом парткома и бюро парткома ИАЭ, возглавлял и работал в комиссиях партийного комитета в 1976–1981 годы.
К его отличиям постоянного ударника и победителя соцсоревнования надо добавить, что он был мастер спорта по парусному спорту, виндсерфингу и плаванию.
Николай Николаевич от природы был богатырем: двухметрового роста. Первоклассный яхтсмен, ходил под парусами на яхтах разных классов, участвовал в соревнованиях, первым осваивал виндсерфинг, сам делал гоночные доски, шил паруса. Любили мы отдыхать на море, на озерах. Везде он ходил под парусом. В Крыму вставал на доску и ветер уносил парус чуть ли не к турецкому берегу. Ожидая, волнуясь и переживая на Тарханкутском мысу, глазами ловила парус где-то у самого горизонта. Однажды далеко в море у него сломался гик и он часа два вплавь волок и доску, и мачту из морской пучины. Я не находила себе места, чувствуя, что что-то случилось, а мама его Вера Николаевна, поборница строгих семейных правил (она с 1974 г., после смерти мужа, всегда с нами отдыхала), вслух выговаривала: «Ну куда же он уплыл, почему его так долго нет, нам пора обедать!» А мне не до обеда! Мне страшно, я ищу едва видимый далеко-далеко, почти у горизонта, то взлетающий, то пропадающий в волнах его одинокий парус. А Николай Николаевич, вырвавшись из нашего женского плена, наверное, чувствовал полную свободу в том морском простое. И вот он возвращается, напевая: «Лошадь, трубку и жену – не отдам никому!» Я вижу перед собой сильного и счастливого человека. И верю, что он все может, что он будет всегда! И радость переполняет мое сердце. Меня он научил плавать в Гурзуфе в наш медовый месяц, летать за катером на водных лыжах по Строгинской пойме и по Московскому морю, водить автомобиль. Я ничего не боялась рядом с ним. Старалась ему помогать. «Жизнь за тебя отдам», – говорил он мне. Я не сомневалась.
***
И вдруг катастрофа… Первым ушел Слава. В его медицинском заключении написано – 50 рентген. Потом ушел Николай Николаевич… Так, 20 июня 1986 года вышел он на страшную дорогу своей гибели: 21, 22, 23, 24, 25, 26 июня – и днем, и ночью снимал: и станцию, и рыжий лес, и всю 30 км прилегающую зону, и дорогу с уходящим из города населением, и тот кромешный ад внутри развалин IV блока ЧАЭС (а м.б. 27 апреля, когда начал проводить съемки в 6-й больнице?). У дозиметра шкалы не хватало мерить поля радиоактивности, в которых Николай Николаевич работал. Когда у Славы Смирнова доктор спросил: «Почему у вас такая маленькая доза зафиксирована? Должна быть другая! У вас даже формула крови совсем другая!» Слава ему проговорился, дескать, «мы повыбрасывали свои дозиметры после первых же съемок, потому что они показывали такое (!), что если бы мы их предъявили, нас в тот же день убрали бы со станции. А мы должны были довести свое дело до конца. Как же мы могли не закончить?!»
Никогда не думала, что доведется когда-нибудь, открыв дверь родного дома, ощутить звенящую пустоту обрушившейся на тебя тишины, ясно увидеть, что тебе ничего не нужно, потому что ушло главное из твоей жизни. А главное это был он – твой любимый, светлейшей и добрейшей души большой и сильный человек, с умным, горячим сердцем, сделавший из меня человека и, который любил меня больше жизни. И он ушел…
Он был настоящий, никогда не фальшивил. Умен, добр, бескорыстен, честен. Уважал людей. Умел дружить. Был достойным сыном своего великого отца, которого он бесконечно уважал и горячо любил. Никогда не пользовался ни его славой, ни именем, ни помощью. Когда отца не стало и пришло время, взял на свое попечение маму, заботился о ней до конца ее жизни, отдавал ей последние свои силы, несмотря на свое нездоровье, утешал ее душевные боли. Был любящим и нежным супругом. Помогал мне и радовался моим успехам.
У нашего семейного очага собирались многие – и стар, и млад. С ним, человеком образованным, эрудированным, жизнерадостным и остроумным, любящим пошутить и повеселиться, общаться было приятно и интересно. Он владел английским и немецким языками, любил читать технические книги, журналы и художественную литературу. Очень любил цирк. Постоянно слушали музыку в концертных залах. Закончив в юные годы Музыкальное училище имени Гнесиных, он играл на фортепиано, гитаре, аккордеоне. Любил разную хорошую музыку: и классическую, и джазовую, и популярную. Собрал фонотеку нравившихся ему произведений.
От умного и доброго общения с Николаем Николаевичем на душе всегда оставались теплота и легкость. Быть с ним обожали дети: племянники и двоюродные внуки и внучки, дети друзей, соседей. Особенно в деревне. Он и сам оставался взрослым ребенком. Любя и доверяя им, обучал их премудростям жизни и созиданию. С благородным и талантливым дядей Колей, дедушкой Колей, Коко-Колей, который раньше всех вставал и у которого для них всегда находились время, интересные дела и занятия, они научались колоть дрова, обустраивать печь, складывать кострище, разводить огонь, наладить коптильню, топить печь, ставить самовар, собирать снасти, удить и коптить рыбу, варить уху, строгать и пилить, забивать гвозди, мастерить, косить траву и сажать деревья. Изучали устройство автомобиля и всякой техники: компьютера, видеокамеры и фотоаппарата и работали на ней. Он учил их осваивать виндсерфинг. Учил вязать морские узлы, собирать парусную яхту и катамаран и управлять ими. Всем этим он сам владел безукоризненно. Снарядив их, вместе отправлялись в плавание по озерам или морю. Дети считали его своим не старшим дядей, а другом. Родители спали до полудня, а они творили с Колей. «Не сосед и не дядя Коля, а первый в моей жизни друг», пишет вчерашний мальчик, которому он дал свою любовь, и который теперь уже закончил дипломатическую академию.
Его душа была наполнена светом, а сердце – энергией любви. Вечерами он не уставал всматриваться в темный бархат опрокинутой над морем чаши ночного неба, расцвеченного миллионами звезд над полюбившейся Оленевкой у мыса Тарханкут и рассказывать о них. Он радовался и двойной радуге в грибной дождь, раскинувшей коромысла над рекой Торопой, озерами Сельцы и Коростино, что в Тверской губернии, снимая ее, переливающуюся разноцветием, на видео или фотокамеру. Здесь в глухомани, в прикупленном старом деревенском доме провел он последние десять летних отпусков. И каждый раз, возвращаясь в Москву, целый год хранил в памяти ощущение напоенного ароматами скошенной травы летнего ветерка, шелест падающих листьев, курлыканье журавлей, скучал по деревне, мечтая вновь отправиться в эти благословенные края – туда, где им овладевало чувство безграничной свободы…
После катастрофы в Чернобыле он прожил еще девятнадцать очень трудных, но, несмотря на невзгоды, счастливых лет. «Если бы мы пораньше встретились, мы бы подольше побыли…» – прошептал он мне в последние свои часы пребывания на земле. Это случилось 6 августа 2005 года, на 39-м году нашей семейной жизни.
Некоторое время спустя тверской писатель В.Я. Кириллов, в летние времена забредавший в наше деревенское имение, посвятил Николаю Николаевичу и прислал мне вот какие стихи:
Мы уходим…
(Памяти Николая Кузнецова)
Все плотнее кольцо окруженья,
Много наших уж пало в бою.
Ты пошли им, Господь, всепрощенье –
Они честь сохранили свою.
Будет грустная музыка литься,
Будут речи и слезы друзей.
Наши ангелы, белые птицы,
Вознесутся над ширью полей.
Вдовий крик, как струна, оборвется
И утонет в зыбучей тиши.
Ночью месяц в речушке упьется
На помин нашей русской души.
Николаи, Сережи, Володи…
В предназначенный каждому час.
Мы уходим, уходим, уходим,
Помолитесь, родные, за нас.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
