Два года военных действий, начиная с 1 сентября 1939-го, убедили немецкое командование в том, что внезапное совместное наступление авиации, танков и механизированной пехоты позволяет захватить инициативу в первые же часы боевых действий, а затем продолжать продвижение в глубь страны — жертвы агрессии, сея панику среди обороняющихся войск и мирного населения.
Перечислив данные о военной мощи Германии и её союзников, сосредоточенной на советской границе к 22 июня 1941 года, автор трёхтомной биографии Гитлера И. Фест писал: «Это была самая большая сосредоточенная на одном театре военных действий вооружённая мощь, которую когда-либо знала история». Схожую оценку дал и генерал-полковник А.Н. Ширинкин в своём выступлении на «круглом столе» в редакции «Правды» 8 апреля 2005 года, заметив, что гитлеровская Германия подготовилась нанести «удар неимоверной силы, невиданной в истории армией вторжения». Заранее предвкушая силу удара, предусмотренного «планом Барбаросса», Гитлер заявил: «Когда поднимется «Барбаросса», мир затаит дыхание и замрёт».
Для того, чтобы выстоять под натиском гитлеровского вторжения, советским людям было необходимо как можно быстрее наверстать всё ещё сохранявшееся отставание от агрессора в ряде видов вооружений, исправить ошибки и упущения в ходе подготовки к войне, но прежде всего — преодолеть инерцию мирной жизни.
Когда рассеялись надежды на быстрый разгром врага
В своём обращении к народу по радио 3 июля 1941 года И.В. Сталин говорил: «Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди, поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение… Нужно, чтобы советские люди… перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу».
Между тем в первые дни войны известную степень «беззаботности», «благодушия» и «беспечности» проявляли даже видные руководители страны. Управляющий делами Совнаркома СССР Я.Е. Чадаев вспоминал, что в первые часы войны среди ряда членов Политбюро преобладали настроения, не отвечавшие серьёзности ситуации: «В течение 22 июня после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они ещё не испытывали тогда больших тревог и волнений. Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина, я шёл позади К.Е. Ворошилова и Г.М. Маленкова. Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия как кратковременную авантюру немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и В.М. Молотов».
Подобные настроения были широко распространены и среди рядовых советских людей. Хотя в стране постоянно велась подготовка к возможному нападению извне, пропаганда старалась внушить уверенность в способности Красной Армии дать отпор врагу. Ещё в 1920-х годах постоянно звучала песня, в которой утверждалось, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней!»
Некоторые авторы уверяли, что Красная Армия готова нанести мощный контр-удар по агрессору в первые же часы после его вероломного нападения на Советскую страну. 15 мая 1939 года Государственное военное издательство Наркомата обороны СССР выпустило книжку Николая Шпанова «Первый удар. Повесть о будущей войне», в которой был описан наиболее вероятный ход военного конфликта с гитлеровской Германией. В книге рассказывалось, как в 17.00 18 августа (год не был указан) немецкая авиация вторгается в пределы воздушного пространства СССР, чтобы приступить к «бомбардировке наиболее крупных пунктов в пограничной зоне: Ленинграда, Минска и Киева». Однако автор сообщал, что это нападение будет успешно отбито, а уже в 19.00 советские самолёты нанесут сокрушительные удары по наземным частям германских войск, сосредоточенных у советских границ.
Из дальнейшего содержания книги было понятно, что уже утром следующего дня советские войска развернут успешное наступление против агрессора, а в ряде городов Германии вспыхнут пролетарские восстания. Читателя убеждали в том, что через несколько часов после вероломного нападения на нашу страну гитлеровский режим был бы обречён.
Книга Шпанова была положена в основу фильма «Если завтра война…». В песне из этой кинокартины, которую постоянно исполняли по радио, были такие строки:
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!
Однако надежды на быстрый, «сокрушительный удар по агрессору», высказанные в выступлении В.М. Молотова 22 июня, исчезали по мере того, как советским людям становилось ясно, что бои идут не на «вражьей земле». В первых же сводках только что созданного Совинформбюро стало упоминаться Двинское направление, хотя Двинск (Даугавпилс) был расположен далеко от границы. А затем в сообщениях по радио Юрий Левитан стал регулярно упоминать названия городов, которые были оставлены нашими войсками «после долгих и упорных боёв». Настоящее же потрясение испытали те советские люди, которые лично видели вражеские самолёты, бомбившие их дома, или узнавали, что по улицам ближайших к ним городов и деревень мчатся немецкие танки и мотоциклисты.
В те дни в Кремль поступали жалобы на панику, охватившую некоторых командиров и бойцов Красной Армии, а также политических руководителей в прифронтовых областях в первые дни войны. Секретарь Лунинецкого райкома (Пинская область) В.И. Анисимов сообщал Сталину телеграммой 30 июня, что в Пинске военные «в панике подорвали артсклады и нефтебазы и объявили, что подорвали их бомбами… В городе полно командиров из Бреста, Кобрина, не знающих, что им делать, беспрерывно продвигающихся на машинах на восток без всякой команды, так как никакого старшего войскового командира, который мог бы комбинировать действия войск, нет».
Даже из Гомеля, находившегося сравнительно далеко от линии фронта, в конце июня Сталину пришло сообщение от секретаря Гомельского обкома ВКП(б) Ф.В. Жиженкова, в котором говорилось: «Деморализующее поведение очень значительного числа командного состава: уход с фронта командиров под предлогом сопровождения эвакуированных семейств, групповое бегство из части разлагающе действуют на население и сеют панику в тылу».
В своём письме в Политбюро, направленном в конце июня, члены штаба обороны г. Ельня Смоленской области жаловались на паникёрство, охватившее размещённое поблизости войсковое авиасоединение. Члены штаба обращались: «Убедительно просим Политбюро ЦК ВКП(б) и лично Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА ударить по паникёрам и всем, кто способствует порождению паники, приняв необходимые меры в отношении местных партийных и советских органов, в частности по Смоленской области, ибо, если дальше каждый командир или руководящий советский партийный работник начнут заниматься эвакуацией своей семьи, защищать Родину будет некому».
Поэтому столь своевременным было обращение Сталина к народу 3 июля, в котором он объяснил судьбоносный характер начавшейся войны («Дело идёт… о жизни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение»), а также призвал дать отпор «нытикам и трусам, паникёрам и дезертирам» и изложил программу борьбы против нависшей угрозы.
Отпор врагу в первых сражениях
Перемены в настроениях в начале войны наблюдались не только среди советских людей, но и в стане врага. Это происходило потому, что немецкие военачальники увидели, что уже в первые часы войны далеко не все советские люди и красноармейцы поддались панике. Уже 22 июня начальник германского генерального штаба Франц Гальдер записал в своём дневнике: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешёл к боевым действиям. Без сомнения, на стороне противника имел место факт тактического отхода… Признаков же оперативного отхода не было и следа».
24 июня Гальдер писал: «Обстановка: противник в пограничной полосе почти всюду оказывал сопротивление… Признаков оперативного отхода противника пока нет. Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Войска группы армий «Север» почти на всём фронте… отражали сильные танковые контратаки противника… В общем, теперь стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают всё, что имеют в своём распоряжении, навстречу германским войскам». 25 июня Гальдер записал: «Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших войск». 26 июня в дневнике Гальдера записано: «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперёд, к сожалению, неся значительные потери. На стороне противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твёрдое и энергичное руководство». 27 июня Гальдер отмечал: «На фронте… события развиваются совсем не так, как намечается в высших штабах».
До тех пор немецкие генералы ориентировались не только на свои планы или прогнозы, наподобие того, что сочинял Николай Шпанов, но и на опыт молниеносной войны, успешно осуществлявшейся с 1 сентября в странах Европы. Растерявшиеся солдаты Дании фактически не оказали сопротивления немецким войскам в ночь с 8 на 9 апреля 1940 года. В ходе недолгих столкновений 13 солдат Датского королевства были убиты и 23 ранены, а Дания была оккупирована.
В те же часы немецкие войска почти без боя захватили столицу Норвегии Осло, а также все другие крупные города норвежского побережья. 14 апреля голландская газета «Ньюве роттердамше курант» так описывала панику в Осло после начала германского вторжения: «У входов в метро дрались обезумевшие люди, стараясь укрыться в подземных туннелях; некоторые пытались спрятаться в подъездах домов, кое-кто бежал к дворцовому парку. Часть людей бежала или пыталась убежать из города; люди катили перед собой детские коляски, забирались на грузовики, брали приступом железнодорожные станции, где весь свободный подвижной состав заполнялся до отказа».
А через месяц такая же паника охватила Голландию. Американский историк Луи де Йонг писал: «В Роттердаме и Гааге… находившихся под непосредственной угрозой нападения, нервное напряжение дошло до высшей точки… Распространялись слухи о том, что только часть парашютистов одета в немецкую форму, а остальные выглядят фермерами, полисменами, почтальонами, шофёрами, священниками. Некоторые были даже в одежде монахинь». Через пять дней наступления Голландия была захвачена немецкими войсками.
Наступление германских войск на Западном фронте утром 10 мая 1940 года началось через 8 месяцев после того, как Англия и Франция объявили войну Германии и, казалось бы, могли хорошо подготовиться к боевым действиям. Всё это время войска двух западных держав занимали позиции на линии фронта. При этом французская армия была более многочисленной, чем германская. По свидетельству генерала Гейнца Гудериана, у Франции было больше танков, чем у Германии (4800 против 2200), а «французские танки превосходили немецкие броневой защитой и калибром пушек». Однако на пятый день немецкого наступления, рано утром 15 мая, британского премьер-министра У. Черчилля разбудил тревожный телефонный звонок французского премьер-министра Поля Рейно из Парижа. Волнуясь, тот сообщил: «Мы побеждены! Мы разбиты!» Черчилль не верил своим ушам. «Не может быть, чтобы великая французская армия исчезла за неделю», — думал британский премьер.
На советской земле у немцев всё пошло по-иному. Описывая события 22 июня 1941 года, Гудериан, успешно реализовавший год назад на Западном фронте свою теорию молниеносной танковой войны, признавал: «Вскоре противник оправился от первоначальной растерянности и начал оказывать упорное сопротивление. Особенно ожесточённо оборонялся гарнизон имеющей большое значение крепости Брест, который держался несколько дней, перегородив железнодорожный путь и шоссейные дороги, ведущие через Западный Буг в Мухавец».
Вспоминая третий день войны на советско-германском фронте, Гудериан писал: «24 июня в 8 час. 25 мин. я натолкнулся на русскую пехоту, державшую под огнём шоссе, по которому должно идти наступление… Я вынужден был вмешаться и огнём пулемёта из командирского танка заставил противника покинуть свои позиции».
«В 11 час. 30 мин. я прибыл на командный пункт 17-й танковой дивизии, расположенный на окраине Слонима. Русские танки окружили нас; в нескольких шагах от места нашего нахождения разорвалось несколько снарядов: мы лишились возможности видеть и слышать. Будучи опытными солдатами, мы тотчас же бросились на землю, и только не привыкший к войне бедняга полковник Федлер, присланный к нам командующим резервной армией, сделал то недостаточно быстро и получил весьма неприятное ранение. Командир противотанкового дивизиона подполковник Дальмер-Цербе получил тяжёлое ранение и через несколько дней умер».
«В 15 час. 30 мин. я снова был в Слониме… Вдруг наскочил на русскую пехоту, которая на грузовых автомашинах была переброшена к Слониму, солдаты как раз намеревались сойти с машины. Сидевший рядом со мной водитель получил команду «полный газ», и мы пролетели мимо изумлённых русских: ошеломлённые такой встречей, они не успели даже открыть огонь. Русские, должно быть, узнали меня, так как их пресса сообщила потом о моей смерти; поэтому меня попросили исправить их ошибку через немецкое радио».
Так Гудериан трижды избег гибели за один день. Но, может быть, дело в том, что он носился по опасным участкам фронта? Нет, потому что его могли ранить или убить, если бы остался на своём командном пункте. Генерал вспоминал: «25 июня утром я посетил госпиталь, где находились раненые, пострадавшие день назад при бомбардировке нашего командного пункта, во время которой я находился на другом участке фронта».
Германский генерал, а затем историк Курт фон Типпельскирх писал: «До 3 июля на всём фронте продолжались упорные бои. Русские отходили на восток очень медленно и часто только после ожесточённых контратак против вырвавшихся вперёд немецких танков».
Первые дни войны дали примеры героизма многих советских воинов. Гальдер признавал: «Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имелись случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен». Хотя советская военно-морская база Лиепайя (Либава) пала 28 июня, бывший личный переводчик Гитлера, а затем германский историк Пауль Карелл писал: «Оборона была организована блестяще. Солдаты хорошо вооружены и фанатически храбры… Они показали в Либаве наилучшие элементы советского военного искусства. Но эта победа была горьким уроком: в Либаве впервые выяснилось, на что способен красноармеец при обороне укреплённого пункта, когда им руководят решительно и хладнокровно». Немецко-фашистские и румынские захватчики долго не могли занять всю территорию Молдавии. На Крайнем Севере противник не сумел продвинуться далеко от границы. В советское время в историческом музее Мурманска можно было увидеть пограничный знак заставы Рестикент, которая так и не была сдана врагу за все годы войны.
С 23 июня в районе Луцк — Броды — Ровно — Дубно — Кременец развернулось самое крупное в начальный период войны танковое сражение. Советские войска, среди которых был 9-й корпус, которым командовал генерал-майор К.К. Рокоссовский, спешно выдвинулись, чтобы закрыть разрыв в линии фронта шириной 50 километров, в который устремились войска 1-й немецкой танковой группы. Бывший командующий 3-й немецкой танковой группой Г. Гот признавал: «Тяжелее всего пришлось группе армий «Юг». Войска противника, оборонявшиеся перед соединениями северного крыла, были отброшены от границы, но они быстро оправились от неожиданного удара и контратаками своих резервов и располагавшихся в глубине танковых частей остановили продвижение немецких войск. Оперативный прорыв 1-й танковой группы, приданной 6-й армии, до 28 июня достигнут не был. Большим препятствием на пути наступления немецких частей были мощные контрудары противника, наносимые из района южнее Припятских болот по войскам, продвигавшимся вдоль шоссе Луцк — Ровно — Житомир. Эти контратаки заставили крупные силы 1-й танковой группы изменить направление своего наступления и вместо продвижения на Киев повернуть на север и ввязаться в бои местного значения».
Позже Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский вспоминал: «24 июня 9-й мехкорпус вышел в район сосредоточения и вступил в бой… Немцы накатывались большой ромбовидной группой. Впереди мотоциклисты, за ними бронемашины и танки. Мы видели с НП, как шла… внушительная сила врага. И увидели, что с ней стало. Артиллеристы подпустили фашистов поближе и открыли огонь. На шоссе образовалась чудовищная каша — обломки мотоциклов и бронемашин, тела убитых. Инерция движения наступавших войск давала нашим орудиям всё новые цели. Враг понёс тут большой урон и был отброшен… Мы заставили противника довольно долго по тем временам топтаться на месте».
Рокоссовский отмечал, что к тому времени «наши дивизии взяли уже несколько сот человек — как солдат, так и офицеров». Среди пленных был и немецкий полковник, который «на допросе сказал: «Артиллерия ваша превосходна, да и дух русского солдата на высоте».
Как Риббентроп помог разбить немцев под Москвой
В своих воспоминаниях бывший министр вооружений Германии Альберт Шпеер утверждал, что до 22 июня 1941 года Гитлер в кругу своих коллег уверял, что после победного блицкрига на Западе «война на востоке будет похожа на возню детей в песочнице». Однако не все в нацистском руководстве разделяли оптимизм Гитлера.
Среди скептиков был и рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Но именно ему пришлось сообщить советскому послу В.Г. Деканозову об объявлении войны через час после начала вторжения германских войск на Советскую землю. Переводчик советского посла Валентин Бережков вспоминал, что после того, как советские дипломаты вошли в кабинет рейхсминистра, Риббентроп «встал, молча кивнул головой, подал руку и пригласил пройти за ним в противоположный угол зала… У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета и мутные, как бы остановившиеся глаза. Он шёл впереди нас, опустив голову и немного пошатываясь. «Не пьян ли он?» — промелькнуло у меня в голове. После того как мы уселись за круглый стол и Риббентроп начал говорить, моё предположение подтвердилось. Он, видимо, действительно основательно выпил».
«Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе… Далее Риббентроп пояснил, что он кратко излагает содержание меморандума Гитлера, текст которого он нам тут же вручил».
По словам Бережкова, Деканозов в ответ возмущённо заявил: «Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия! Вы ещё пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз! Вы ещё за это жестоко поплатитесь!» Бережков вспоминал: «Мы повернулись и направились к выходу. И тут произошло неожиданное. Риббентроп, семеня, поспешил за нами. Он стал скороговоркой, шепотком уверять, будто лично был против этого решения фюрера. Он даже якобы отговаривал Гитлера от нападения на Советский Союз. Лично он, Риббентроп, считает это безумием. Но он ничего не мог поделать. Гитлер принял это решение, он никого не хотел слушать. «Передайте в Москву, что я был против нападения», — услышали мы последние слова рейхсминистра, когда уже выходили в коридор». Очевидно, что сказать такие слова официальным представителям враждебной державы, против которой только что началась война, мог лишь человек, охваченный глубокими сомнениями относительно её исхода.
Вероятно, что информация, которую Риббентроп получал с фронта, лишь усугубила его неуверенность в успехе нападения на СССР. 28 июня 1941 года он направил телеграмму германскому послу в Токио генералу Югену Отту. Рейхсминистр приказывал, чтобы тот сделал всё возможное для того, чтобы Япония напала на СССР. А ведь в марте—апреле 1941 года Гитлер и Риббентроп с трудом уговорили министра иностранных дел Японии Мацуоку, чтобы тот подписал договор о нейтралитете с Советским Союзом. Тогда лидеры третьего рейха были уверены в том, что они одержат победу над СССР без помощи Японии. Кроме того, до прибытия в Шотландию Рудольфа Гесса в мае 1941 года и начала тайных переговоров с ним германские правители стремились направить вооружённые силы Японии против важнейшей английской военно-морской базы в Сингапуре и тем самым подорвать мощь Великобритании. В своих воспоминаниях, написанных в нюрнбергской тюрьме, Риббентроп писал: «До германо-русской войны я думал прежде всего о том, что Япония возьмёт Сингапур и тем самым нанесёт Англии решающий удар. После же начала войны, летом 1941 года, я попытался склонить Японию к вступлению в войну против России и побудить её отказаться от своих намерений в отношении Сингапура».
Хотя Риббентроп в официальных заявлениях поддерживал позицию своего правительства, он продолжал слать германскому послу в Токио депеши, призывая его добиться вступления Японии в войну. Однако, видя те трудности, с которыми столкнулся вермахт в СССР, японское правительство не спешило присоединиться к антисоветскому походу.
9 июля Риббентроп принял японского посла в Берлине Осиму и заявил ему: «Сейчас возник вопрос величайшей важности в связи с необходимостью совместно вести войну. Если Япония чувствует себя достаточно сильной в военном отношении, может быть, именно сейчас наступил момент для нападения Японии на Россию. Если Япония сейчас ударит по России, это вызовет моральное поражение России, во всяком случае это ускорит крах её теперешнего строя. Так или иначе, никогда больше Японии не представится такой удобный случай уничтожить раз и навсегда русского колосса в Восточной Азии».
10 июля Риббентроп направил в Токио новую телеграмму послу Отту, в которой говорилось: «Я прошу вас, примите все меры для того, чтобы настоять на скорейшем вступлении Японии в войну против России… Наша цель остаётся прежней: пожать руку Японии на Транссибирской железной дороге ещё до начала зимы. После поражения России положение держав «оси» будет таким прочным, что разгром Англии или полнейшее уничтожение Британских островов явится только вопросом времени».
14 июля Риббентроп вновь писал Отту в телеграмме: «Я пытаюсь всеми средствами добиться вступления Японии в войну против России в ближайшее время… Считаю, что, судя по военным приготовлениям, вступление Японии в войну в ближайшее время обеспечено».
По словам Риббентропа, Гитлер «серьёзно упрекнул» его за телеграммы в Токио. Фюрер по-прежнему рассчитывал в одиночку справиться с Советским Союзом в ближайшие месяцы. Тогда Гитлер говорил бывшему германскому послу в СССР графу Курту фон Шуленбургу, что Москва будет взята 15 августа, а вся война на востоке закончится 1 октября.
Риббентроп обратил внимание Гитлера на ошибочность его расчётов, «когда исход битвы за Москву в военном отношении решили сибирские дивизии». Риббентроп и не подозревал, какую роль в появлении «сибирских дивизий» под Москвой сыграл он сам. Он не знал, что у Югена Отта был пресс-атташе Рихард Зорге, которому посол постоянно жаловался на невозможность выполнить приказ Риббентропа. Не знал рейхсминистр и о том, что Зорге регулярно сообщал в Москву о переписке посла с Берлином и японским правительством и об упорном отказе Токио подчиниться требованиям Риббентропа. Эти сведения позволили Советскому правительству своевременно принять решение о переброске войск с дальневосточной границы на советско-германский фронт.
До сражения под Москвой оставалось ещё несколько месяцев, и всё же, несмотря на поражения, понесённые Красной Армией в первые дни войны, враг не сумел добиться крушения советской обороны, подобно тому, как это происходило до того в течение двух лет Второй мировой войны. Изматывая немецко-фашистские войска в первых же сражениях, советские люди собирали силы для того, чтобы нанести ответный удар по врагу. Блицкриг позорно провалился.
От редакции: Если задуматься, то можно понять, что война СССР с иностранными захватчиками не могла пройти в относительно короткие сроки. Напомним, что вместе с нацистской Германией целый ряд европейских стран участвовал в войне против нашей страны. Но даже не это самое главное. Это было столкновение двух систем — социализма и капитализма. Фактически речь шла о попытке международной буржуазии (особенно её наиболее реакционного крыла в лице фашистов) задушить первое в мире государство трудового народа. И неудивительно, что война приняла столь напряжённый характер. Также надо учитывать, что фактическое невыполнение распоряжения о приведении войск в полную боевую готовность также оказало негативное влияние. Тем не менее, Советский народ, под руководством Коммунистической партии (главным образом — И.В. Сталина), сумел собрать все силы в кулак и дать отпор немецко-фашистским захватчикам. Этому благоприятствовали такие факторы как наличие высокоразвитой индустриальной базы (материальной основы государственной мощи), экономическая независимость нашей страны, крайне жёсткая дисциплина в органах государственного управления, отсутствие мощной «пятой колонны», с помощью которых гитлеровцы могли бы в один миг завоевать нашу страну, как они это делали в ряде стран Европы.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
