Июньским утром 1848 года, когда солнце уже позолотило верхушки пирамидальных тополей, свечками тянущихся к голубому небу, Иван Константинович Айвазовский, как всегда, заперся в мастерской, развёл краски и попытался изобразить на холсте входящие в феодосийскую гавань парусники. Но на сей раз сосредоточиться на работе никак не мог — лишь вчера из Петербурга пришла скорбная весть о кончине Белинского. Тогда художник отложил кисть, вышел из дома и по узкой улочке стал неторопливо спускаться навстречу рокоту морского прибоя. У пенной полоски присел на прибрежный валун, задумавшись.
КАК НАЯВУ, перед его взором предстал исхудалый человек со светло-русой бородкой, с горячечным блеском в глазах. Именно таким несколько лет назад в одной из петербургских гостиных Айвазовский впервые увидел «неистового Виссариона».
— Нельзя делать живопись предметом сибаритского наслаждения, игрушкой праздных ленивцев, — возбуждённо говорил тогда знаменитый критик. — Искусство призвано служить общественным интересам. Созданные вами виды Италии, хоть они и прелестны, усыпляют у зрителей чувство гражданского долга, лишены самой живой силы искусства, то есть мысли.
Айвазовский не ожидал такого сурового отзыва. Ведь он считал, что его картины, вдохновенно воспевающие красоту моря, приносят людям радость, несчастных заставляют забыть про своё горе, а богатых и властных смягчают и облагораживают. Но обиды на Белинского не было — художник очень уважал мнение этого человека, не пропускал в журналах ни одной его статьи, по многу раз перечитывал их.
Через несколько дней Иван Константинович отправился на квартиру Белинского. Он нёс бережно завёрнутую картину, которую только что написал. Виссарион Григорьевич принял гостя лёжа на диване — ему снова нездоровилось. Но едва художник распаковал полотно, Белинский встрепенулся, порывисто вскочил со своего ложа и стал жадно всматриваться в изображённую на картине группу людей, спасающихся от кораблекрушения. Море ещё не успокоилось, но в мужественных позах матросов дышала такая воля к жизни, что в их спасении можно было не сомневаться.
— Ну вот за это спасибо! — воскликнул Белинский, крепко пожимая руку художнику. — Теперь я вижу, что для вас жизнь не только праздник, но и поприще лишений, страданий, борьбы.
Они беседовали до позднего вечера. А на прощание Белинский посоветовал:
— Уезжайте из Петербурга, Иван Константинович. Иначе этот город погубит ваш талант. Вы теперь модный художник. На днях я слышал, что царь и его двор намерены завалить вас заказами. От них не откажешься. Не дадут вам аристократы писать такие картины, как «Спасающиеся от кораблекрушения». Их надо создавать на воле. Отправляйтесь в свою родную Феодосию и трудитесь там во имя настоящего искусства…
«Прав был Белинский: сейчас не время писать безмятежные морские и прибрежные виды, — думал Иван Константинович, глядя на кружащихся над волнами чаек. — Многие страны Европы охвачены пламенем революций. Сколько отважных людей поднялись там на борьбу за свободу! Вот и мой друг Векки, в прошлом карбонарий, вместе с которым я когда-то странствовал по Италии, пишет, что стал адъютантом самого Джузеппе Гарибальди. Борьба идёт кровавая, неравная, но он верит в победу… А разве я имею право молчать? Но как, как отразить на холсте накал всех этих событий?»
Природа будто подслушала мысли художника и решила ему помочь. Небо неожиданно затянулось тучами, задул порывистый ветер, море вскипело и, как разъярённый зверь, стало кидаться на берег. Глаза Айвазовского слепила водяная пыль, во влажной пелене скрылись очертания феодосийских зданий, окрестных холмов, стоящих на якоре кораблей. Заворожённый буйством стихии, художник, хоть и вымок до нитки, домой не торопился. И тут-то он увидел, как поток солнечного света, словно меч, пронзил штормовую мглу и воздух заиграл тончайшими оттенками голубых, зелёных, розовых, жёлтых, лиловых красок. Память живописца до мельчайших подробностей запечатлела это редкое зрелище.
Айвазовский для своих работ никогда не делал предварительных эскизов — все картины создавал в мастерской по совершенно феноменальной зрительной памяти. «Движения живых стихий, — считал он, — неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны немыслимо с натуры. Для этого-то художник и должен запомнить их… Писать тихо, корпеть над картиной целые месяцы — не могу. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта. Сделав набросок композиции на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нём своей кистью до конца».
Но на сей раз задача перед ним стояла сложнейшая. Художник чувствовал: изобразить только бушующее море — мало. Картина, задуманная как гимн человеческому мужеству и стойкости, не может быть «безлюдной».
Громадное полотно вскоре было почти готово, не хватало лишь заключительного аккорда. Айвазовский по-прежнему каждое утро входил в мастерскую, привычно писал очаровательные морские пейзажи, но мысли о незаконченной картине не оставляли его. Иван Константинович вспоминал не раз слышанные им рассказы феодосийских рыбаков о морских трагедиях, как бы вновь переживал и своё собственное приключение, когда корабль, на котором он плыл, в Бискайском заливе чудом уцелел во время ужасного шторма. И всё же нужный образ найти никак не мог.
Так пролетел почти год. И вот однажды в Феодосию пришло торговое итальянское судно. Его капитан поспешил с визитом к прославленному маринисту, чтобы передать ему привет от далёких друзей. Гость долго рассказывал о храбрости гарибальдийцев, о бурных революционных днях. Руки художника, вдохновлённого этим рассказом, сами потянулись к кистям.
В центр картины Иван Константинович поместил людей, вступивших в неравную схватку со злыми силами природы. Обломки корабля, противостоящие страшному натиску водяных валов, напоминают баррикаду. Один из моряков держит над головой кусок алой ткани. Ведь именно под красным флагом сражались за независимость своей родины его итальянские друзья. А солнечные лучи над бушующим морем — символ их горячей веры в счастливый день родной страны, который обязательно наступит, даже если придётся отдать за него жизнь…
…Сейчас знаменитый «Девятый вал» временно покинул своё обиталище в петербургском Русском музее. В Москве, в Третьяковской галерее на Крымском Валу, 29 июля открывается выставка «Иван Айвазовский. К 200-летию со дня рождения», где это грандиозное полотно занимает центральное место.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
