— Валентин Антонович, хотелось бы с вашей помощью ответить нашим читателям на вновь ставший горячим вопрос: кто и почему превращает дипломатические договоры в преступный сговор? Имеется в виду, конечно же, так называемый пакт Молотова—Риббентропа. Советско-германским договорённостям уже более 77 лет, но они по-прежнему время от времени становятся документами актуальной политики. Этой осенью парламентами Польши и Украины одновременно приняты так называемые декларации памяти и солидарности, в которых Советский Союз обвиняется в развязывании Второй мировой войны. Аналогичный документ обещали принять власти Литвы. В этих декларациях, в частности, в одну историческую кучу были свалены «Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом», «Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией» и так называемые секретные протоколы к ним, подлинников которых никто не видел. Но ведь, наверное, было время, когда по поводу существования протоколов никаких подозрений в мире не высказывалось? Каким тогда было отношение к советско-германским договорам?
— В период, когда ещё никто не говорил о каких-то особых секретных договорённостях между СССР и Германией, советско-германские договоры 1939 года воспринимались как элемент общепринятой практики в осуществлении европейской политики. У них были свои идеологические критики, но, с точки зрения норм и правил межгосударственных отношений, это были самые что ни на есть рутинные документы. Десятки похожих договоров тогда имело любое государство Европы, любой член Лиги наций. В исследовании западногерманского историка Р. Амана наглядно показана история целых полутора десятков пактов о ненападении, заключённых СССР и Германией в период между двумя мировыми войнами. Что же касается идеологических критиков, то им не только СССР, но и многие другие страны вполне обоснованно указывали на Мюнхенский сговор западных демократий с гитлеровским рейхом 1938 года как на пример политики умиротворения агрессора внешне под флагом идеи коллективной безопасности.
Только секретные протоколы, которые якобы были приложением к «Договору о ненападении между Германией и Советским Союзом», могут дать хоть какое-то смысловое основание говорить о «сговоре большевиков с фашистами», о их одинаковой приверженности к «разделу мира». Поэтому когда сегодня наши оппоненты говорят о советско-германском договоре (или договорах) 1939 года, они неизменно подразумевают «секретные протоколы» в качестве приложений к ним.
Если допустить, что «секретные протоколы» всё же существовали, то их политическое значение на порядок выше всем хорошо известных и никем не оспариваемых договоров между Германией и СССР. Если к договору от 23 августа (то есть к «пакту Молотова — Риббентропа») действительно прилагался какой-то «секретный протокол», то это даёт определённый формальный повод обвинить Советский Союз в «четвёртом разделе» Польши. А это, в свою очередь, служит основанием для утверждений, будто два хищника договорились между собой перед началом Второй мировой войны и их сговор послужил-де спусковым крючком войны. Причём договорились они якобы не только о судьбе Польши, но и по поводу Финляндии, Бессарабии, прибалтийских государств. Поэтому я всегда считал, что заботу об установлении истинности бумаг, объявляемых «секретными протоколами», должны проявить не столько власти РФ, сколько Белоруссии, Литвы, Украины и Молдавии. В конце концов в составе Российской Федерации нет территорий, которые были бы к ней присоединены в сентябре—октябре 1939 года.
— Сегодня на государственном уровне кто-либо рассматривает советско-германские договоры 1939 года как исчерпывающие, не предполагающие наличия или отсутствия каких-либо «секретных протоколов»?
— Да, и это прежде всего Федеративная Республика Германия. Мне, правда, до сих пор не совсем понятна пассивность ФРГ в однозначном и недвусмысленном прояснении вопроса с «секретными протоколами». Ведь «за четвёртый раздел Польши» весьма чувствительно пинали и продолжают пинать не только СССР и его правопреемницу РФ, но и довоенную нацистскую Германию, правопреемницей которой стала ФРГ. Однако бундестаг ФРГ даже и не помыслил, в отличие от «взбесившегося принтера» II съезда народных депутатов СССР, дезавуировать советско-германские договоры 1939 года и объявить их «юридически ничтожными с начала и до конца». В целом немцы — молодцы, действовали по известному правилу: «Нет оригиналов внешнеполитических документов — нет и самой проблемы».
А когда отдельные «нестандартно мыслящие» немецкие депутаты внесли вопрос о «секретных протоколах» на рассмотрение западногерманского парламента, то их инициативы, как мне рассказывали в личных беседах члены фракции Партия демократического социализма в бундестаге ФРГ, были вежливо, без лишнего шума и суеты, отклонены. В основном по мотивам нарушений… парламентской процедуры.
— Когда проблема «секретных протоколов» к советско-германскому договору стала приобретать острый характер в системе международных отношений?
— Она стала особо популярной и злободневной на Западе в момент появления на свет так называемой доктрины Брежнева об ограниченном государственном суверенитете и после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию в 1968 году. А к моменту возникновения в Польше движения «Солидарность» пропагандистский штамп «исторический сговор двух тиранов» уже зримо обрёл свои мощные разрушительные очертания.
Во время работы в западноевропейском подразделении разведки через мои руки проходили материалы стран — членов НАТО. Они свидетельствовали о выборе ими темы пакта в качестве одного из ударных направлений по разрушению единства стран — участниц Варшавского договора. Именно в тот период пошли первые серьёзные политические импульсы западно-европейских политиков в направлении подталкивания Румынии к более пристальным историческим взорам не только на Трансильванию, но и на Бессарабию. Резко активизировалась деятельность «представительств прибалтийских стран в изгнании».
— А как реагировали на это соответствующие советские органы?
— По-разному. В Краснознамённом институте КГБ, где я учился в 1973—1976 годах, тема пакта Риббентропа—Молотова была одной из центральных в процессе нашего обучения. Мы имели возможность детально проштудировать все основные западные публикации по данной тематике — в основном в оригинале, иногда в переводе. Библиотека в КИ была просто великолепной, никаких особых запретов и ограничений в доступе к несекретным материалам не было. Да и лектор по данной теме был очень колоритной фигурой — бывший помощник В.М. Молотова и бывший руководитель информационного управления разведки профессор Ф.И. Видясов, знавший всю историю заключения советско-германских договоров не понаслышке, а из собственной богатой дипломатической и разведывательной практики.
Что касается советской дипломатии, то она нехотя зашевелилась лишь в конце 1960-х годов. Тема пакта всё чаще стала звучать в шифротелеграммах и иных информационных сообщениях советских послов, но уж очень как-то шаблонно, формально. А то, что сейчас со щенячьим восторгом рассказывают в СМИ о неудачных потугах какого-то действующего или бывшего советского посла (например, того же И.М. Майского) «прояснить, наконец, в позитивном ключе» ситуацию с «секретными протоколами» и признать уже в тот период факт их существования, это не что иное, как досужие выдумки и неуёмные фантазии от начала и до конца. Внешнеполитическая разведка имела возможность читать абсолютно все шифротелеграммы, поступавшие из совзагранучреждений в МИД СССР, поэтому уверенно заявляю: ничего подобного там и близко не было.
Впервые советская дипломатия серьёзно взялась за этот сюжет в пору пребывания Вилли Брандта на посту канцлера. Тогда нашему послу в ФРГ было передано шифротелеграммой полуофициальное поручение Инстанции выяснить у немецкой стороны наличие или отсутствие в их архивах любых документальных материалов, связанных с заключением в 1939 году договоров между Германией и Советским Союзом. Ответ был, насколько я помню, следующим: в немецких архивах имеются лишь копии документов, переданных им на последующее хранение госдепартаментом США в середине 1960-х годов, и они готовы предоставить эти копии своим советским коллегам.
— Давайте объясним читателю, почему в Германии есть копии договоров, но нет их оригиналов.
— Они сгорели или якобы сгорели в 1945 году во время штурма Берлина. Это обстоятельство и позволяло многие годы ссылаться на копии из коллекции некоего сотрудника МИД нацистской Германии фон Лёша как на достоверные исторические документы. Я предполагаю, что более поздняя перепечатка договоров появилась в 1944 году, чтобы её вместе с некими текстами, представленными как «секретные протоколы», вбросить в публичный оборот для создания трений, а то и конфликта между союзниками по антигитлеровской коалиции. В частности, между эмигрантским правительством Польши, находившимся в Лондоне, за которым стояла Великобритания, и Советским Союзом.
— А велись ли поиски интересующих документов у себя дома?
— Когда я работал в аппарате председателя КГБ СССР, мне было поручено, помимо прочего, курировать в масштабах ведомства и эту тематику. КГБ СССР (прежде всего его Первое главное управление), никогда не оставлявший эту тему без должного внимания, несколько раз по своим каналам как в официальном порядке, так и через имевшиеся в МИД, МГИМО и Дипломатической академии кадровые и иные возможности пытался прояснить обстановку с существованием «секретных протоколов». Но каждый раз поиски неизменно сводились к нахождению тех или иных копий американского и немецкого происхождения. Что же касается Общего отдела ЦК КПСС, тот вообще с явной обидой в голосе заверял, в том числе письменно, и МИД, и КГБ, и другие отделы ЦК, что искать любые следы существования «секретных протоколов» нужно лишь в МИД, только в МИД и нигде более. Искать что-то полезное по данной теме в нашем ведомственном архиве было вообще непродуктивно: его перелопатили под этот сюжет основательно и неоднократно.
— Тогда на каком основании команда Горбачёва—Яковлева поставила вопрос о «секретных протоколах» к пакту Молотова—Риббентропа в повестку дня I съезда народных депутатов СССР и даже создала специальную депутатскую комиссию во главе с А.Н. Яковлевым?
— Этот политический манёвр отлично вписывался в логику программных действий команды Горбачёва—Яковлева—Шеварднадзе по укреплению своего доминирующего положения на фронтах идеологических сражений и в определении главных направлений развития страны. Это было мощное идеологическое средство борьбы с «остатками сталинского наследия» во всех сферах жизни — от экономики и существовавшей системы хозяйствования до дипломатии и внешней политики. С горечью вынужден признать: команда «сторонников нового политического мышления» вчистую переиграла неорганизованную депутатскую толпу и повела её на II съезде на заклание и на будущий позор. Наши пресловутые «депутатские сотни» — партийная, профсоюзная, комсомольская — вели себя безынициативно, небоевито, политически близоруко. Причём не только в этом вопросе.
— Вам, Валентин Антонович, придётся напомнить читателям «Правды», какими способами Яковлев и его подельники добивались поставленных целей.
— На II съезде народных депутатов СССР лукавый А.Н. Яковлев сломал упорство откровенно безграмотных нардепов, сунув им в нос в качестве «важнейшего вещественного доказательства» существования «секретного дополнительного протокола к пакту Риббентропа—Молотова» якобы случайно обнаруженную в архиве карту разграничения новой границы с личными (!) автографами И.В. Сталина и И. Риббентропа. На деле же эта карта дипломатам и историкам была давно и хорошо известна как составная и неотъемлемая часть подписанного в сентябре 1939 года Договора о дружбе и границе между Германией и СССР. И никто из неё никогда никакого секрета не делал. Есть одна очень существенная деталь, на которую депутаты не обратили никакого внимания: помимо своей подписи, И. Риббентроп на карте поставил также дату: 28/IX-1939. Причём здесь, спрашивается, «пакт Молотова—Риббентропа» от 23 августа 1939 года?
— Карта была опубликована в газете «Правда» 29 сентября 1939 года, в том же номере газеты, что и подписанный накануне «Германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией». Естественно, без автографов.
— Казалось бы, ну чего стоят подобные «свидетельства», равно как и воспоминания открыто и скрыто ненавидевших И.В. Сталина некоторых его современников и продолжающих ненавидеть «кремлёвского тирана» их потомков. А ведь действуют же их байки на доверчивую публику. Так же, как и вымыслы о графологической экспертизе документов и подписи В.М. Молотова, якобы проведённой сотрудниками МУРа в пику специалистам НИИ КГБ, действительно отказавшимся, несмотря на давление А.Н. Яковлева, признать достоверность материалов по фотокопиям. К сожалению, 1435 голосами «за» при 251 «против» и 266 «воздержавшихся» депутаты приняли постановление съезда «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». Посмотрите внимательно, кто был в числе этих почти полутора тысяч депутатов, там не только Горбачёв с Яковлевым поддержали это политическое решение.
— В истории с обсуждением пакта Молотова—Риббентропа на народных депутатов, как мне помнится, неизгладимое впечатление произвела демонстрация им «секретных протоколов». Что за бумаги были подсунуты комиссией Яковлева?
— Ничего им не демонстрировали. В последнюю четверть века все мнимые секреты Советского государства модно находить в «Особой папке». Комиссия Яковлева поступила в полном соответствии с этой модой. Народным депутатам было просто сообщено, что в одной из папок в архиве Политбюро ЦК КПСС были обнаружены те самые «секретные протоколы», которые якобы являлись приложением к пакту Молотова—Риббентропа.
— Что это за папка? Что в ней хранилось?
— Документы, сконцентрированные в закрытом пакете №34, — очевидная нелепица и отсутствие логики. Там не было, например, недавно рассекреченных записей бесед И.В. Сталина и В.М. Молотова с И. Риббентропом, но зато оказалась пресловутая «карта» с подписями Сталина и Риббентропа, которая никогда никакого секрета не представляла. О другом содержимом пакета можно сказать, что это — разного рода архивная макулатура, которая в этот пакет и не должна была попасть.
Странная ситуация складывается и вокруг официальных публикаций этих «обнаруженных комиссией Яковлева» материалов. Вроде бы все они включены в официальные сборники МИД РФ, но ознакомиться с ними без чрезвычайных усилий невозможно. Я убедился в этом на собственном опыте, когда безуспешно пытался получить нужные мне тома сборника МИД не где-нибудь, а в Парламентской библиотеке (!) Федерального собрания РФ. Кстати, официальной публикации самого последнего из подборки «секретных протоколов» — от 10 января 1941 года, по поводу части территории Литвы — в сборнике просто-напросто нет, а в хронологии опубликованных материалов он почему-то пропущен. Нет в мидовском сборнике даты «10 января 1941 года» — и всё тут.
— Валентин Антонович, но закрытый пакет №34 — это ведь часть хозяйства Общего отдела ЦК КПСС. А вы говорили, что этот отдел очень обижался, когда его спрашивали, не хранятся ли у него «секретные протоколы», и настойчиво отправлял в МИД. Неужели обманывал?
— Не знаю, достаточных оснований так считать у меня нет. Но по гораздо более острым проблемам Общий отдел ЦК информировал членов и кандидатов в члены Политбюро безо всякой утайки. Значит, и на сделанные МИД, КГБ, Международным отделом ЦК запросы обязательно последовал бы какой-то вразумительный отклик, а его не было.
Судя по достаточно скудным свидетельствам бывших работников Общего отдела ЦК КПСС, первые документально зафиксированные факты появления «секретных протоколов» в «Особой папке» относятся лишь к началу перестройки, никак не ранее начала горбачёвской эпохи. Первыми, кто «пощупал» якобы «секретные протоколы» своими руками и впоследствии публично засвидетельствовал это, были заведующие Общим отделом ЦК А.И. Лукьянов и В.И. Болдин. Какие-либо следы ознакомления их предшественников Малина, Черненко или Боголюбова с документами по тематике пакта, судя по публикациям в СМИ, отсутствуют.
— Но вы сказали, что НИИ КГБ от экспертизы того, что комиссия Яковлева называла «секретными протоколами», потому и отказался, что это были не оригиналы, а копии?
— Именно так. Но не только по этой причине, были гораздо более веские основания.
— КГБ принимал какое-то участие в работе яковлевской комиссии?
— Когда была сформирована депутатская комиссия по пакту Риббентропа—Молотова, к её работе на экспертном уровне были привлечены специалисты ряда подразделений КГБ: разведки, оперативно-технического управления, архивного отдела, секретариата, ряда научно-исследовательских и учебных заведений. Мы тогда честно поделились с комиссией всей той информацией, которой располагали, включая сведения, полученные в разное время от немецких, чешских и польских друзей по линии представительств КГБ при органах безопасности этих стран.
Но с самого начала работы депутатской комиссии наши сотрудники стали информировать руководство ведомства о фактах, которые вызывали растущие сомнения в объективности руководства комиссии и в чистоте помыслов ряда наиболее активных её участников. Вызывали, в частности, удивление и недоумение некоторые «установочные вводные» экспертам, поступавшие от А.Н. Яковлева и от его заместителей, особенно в отношении порядка проведения научных и технических экспертиз по представленным на исследование документам. Руководство депутатской комиссии относилось нетерпимо и пренебрежительно к труду наших экспертов и к выводам, к которым они пришли по итогам проведённой ими напряжённой и очень кропотливой работы. Что же касается выводов разведки, в том числе того её специализированного подразделения, которое отслеживало и анализировало активные мероприятия спецслужб противника, то они вообще были проигнорированы комиссией. В этих условиях руководство КГБ сочло для себя излишним, с одной стороны, «ломать копья», с другой — подыгрывать разворачиваемому политическому спектаклю по сценарному плану Яковлева, Шеварднадзе и его первого заместителя в МИД А.Г. Ковалёва.
— Но на съезде комиссия Яковлева ссылалась ещё на какие-то документы.
— Вы, вероятно, имеете в виду «панинские» копии и передаточный акт помощников Молотова. Сначала скажу о широко известных панинских копиях: они явно отличаются от изображений из коллекции фон Лёша, хранящейся в политическом архиве ФРГ. Машинописное исполнение другое, более современное. Нет и в помине рукописной буквы «з» в слове «разграничение», нет других характерных особенностей оформления документа. Видимо, В. Панин и вправду готовил эти копии где-то в 1947—1948 годах. Скорее всего для доклада руководству страны после публикации известной брошюры госдепа США или, возможно, в качестве материала для работы над нашумевшей в тот период брошюрой «Фальсификаторы истории», авторство которой не без оснований приписывают И.В. Сталину.
Что касается пресловутого передаточного акта, подписанного Смирновым и Подцеробом, на текст которого особо напирал А.Н. Яковлев в своём докладе съезду народных депутатов СССР и даже шрифт якобы найденной «на складах» МИД пишущей машинки де-путатам в нос тыкал, то тут своя история. В 1990 году демократически настроенные мидовские шустрики опрометчиво привели его изображение в ведомственном журнале «Вестник МИД СССР» в качестве иллюстрации к беседе первого заместителя министра А.Г. Ковалёва с корреспондентом «Известий». Историко-дипломатическое управление МИД СССР незамедлительно дало официальное разъяснение, что упоминаемый в «Акте», подписанном Смирновым и Подцеробом, «Особый архив» МИД СССР как часть архива внешней политики (АВП) СССР никогда не существовал и не существует.
Известно, что из главных нацистских бонз регулярно вёл дневник близкий соратник фюрера, министр пропаганды, наследник А. Гитлера на посту рейхсканцлера нацистской Германии Йозеф Геббельс. В них не могли не отразиться особенности германо-советских договоров. «Секретные протоколы» там упоминаются?
— Это очень интересный вопрос. Начну с того, что значительная часть дневниковых записей Й. Геббельса находилась на хранении в нашем ведомственном архиве. Впервые об их существовании я узнал от известного германиста, одного из бывших руководителей разведки С.А. Кондрашева, который в мою бытность работы в Секретариате КГБ СССР являлся старшим консультантом председателя КГБ СССР. Зная, что немецкая сторона проявляет большой интерес к этим историческим материалам, С.А. Кондрашев после объединения Германии стал активно продвигать идею передачи ФРГ микрофильмированных изображений страниц дневников Й. Геббельса в обмен на обещание западногерманского архива безвозмездно передать нам саму аппаратуру для микрофильмирования, которую планировалось использовать для нужд ведомственной архивной службы. После одного из очередных докладов руководству согласие на целевую поездку С.А. Кондрашева в ФРГ было получено. Сама поездка прошла весьма успешно.
Первые записи в дневнике будущий министр пропаганды третьего рейха сделал в июле 1924 года и не прерывал их до апреля 1945 года. О Гитлере и прочих нацистских бонзах, в том числе о Геббельсе, выпустила кучу самой различной популярной литературы писатель Е. Ржевская. В одной из первых своих книг «Берлин, май 1945. Записки военного переводчика. Рассказы» (вышла в 1965 году) она утверждала:
«Одна из важных наших находок в те дни — дневник Геббельса. Он был найден в подземелье, там, где находился Геббельс с семьей, — в одном из чемоданов с документами. Десяток толстых тетрадей разных лет, убористо исписанных с нажимом прямыми, с едва заметным наклоном влево буквами, тесно наседающими одна на другую. Первые тетради дневника относились к 1932 году — ещё до прихода фашистов к власти, последняя оканчивалась 8 июля 1941 года». Обратите внимание на указанные в этой книге даты.
Но в 1987 году, когда горбачёвская перестройка уже перешла на политические рельсы, этот же автор писала уже иначе: дневник Геббельса «недосчитывает страниц, приходящихся на время с конца мая и по 9 октября 1939 года. На этот раз по понятным причинам. Это период сближения Советского Союза с фашистской Германией, заключения между ними пакта о ненападении и дополнительного «секретного протокола».
Случайна ли такая переме-на свидетельских показаний Е. Ржевской? Какому из этих заявлений можно верить? А ведь на её многочисленные книги продолжают ссылаться до сих пор как на важный первоисточник.
Во всяком случае, никаких ссылок на мемуары немецких авторов, которые касались бы прямых ссылок на существование «секретных протоколов», мне не доводилось видеть ни разу. Если не считать известных из материалов Нюрнбергского процесса высказываний статс-секретаря МИД Вайцзеккера и адвоката Зайдля.
— Получается, что Советский Союз и его правопреемница Российская Федерация были первыми, кто на основании всего лишь копий юридически признал факт существования «секретных протоколов». Но такие копии существуют не только в России, они есть в США и Германии. Можно ли рассматривать их как какое-то основание существования самих документов? Или это явные подделки?
— Я всегда ставил и ставлю под сомнение их подлинность как реальных, а не сфальсифицированных (вероятнее всего, спецслужбами фашистской Германии) копий двусторонних советско-германских соглашений. Дело в том, что одни и те же опубликованные в различных источниках материалы не идентичны, как это должно быть по существующим нормам международного права, по законам и правилам дипломатии.
Давайте вспомним, как готовились и оформлялись двусторонние международные соглашения до появления компьютерной и современной множительной техники. Печатался под копирку текст соглашения в двух или большем количестве экземпляров. Как правило, он составлялся на государственных языках стран — участниц соглашения. Затем этот текст тщательно (подчеркиваю: тщательно) вычитывался, и уж затем полномочные представители государств подписывали по два экземпляра документа с каждой стороны: два оригинала и две копии. По одному подписанному подлиннику на языке страны и подписанной копии на иностранном языке оставались у каждой стороны договора. При необходимости подписи скреплялись государственными печатями участников международного соглашения. После ратификации в парламенте и официальной публикации в печати соглашение вступало в силу. Все особенности оформления оригинала и его копии непременно должны совпадать: машинописные интервалы, перенос слов, вставки, исправления погрешностей и т.д.
У меня всегда возникало чувство внутреннего протеста, когда я рассматривал фотокопию русского текста основного «секретного дополнительного протокола» из коллекции фон Лёша с хорошо видимой вставкой от руки буквы «з» в слове «разграничение» и с надпечаткой слова «beiden» в копии на немецком языке. Что, подписантам договора, равно как и ответственным сотрудникам из ближайшего окружения Молотова и Риббентропа, было невтерпёж? Им лишних пять минут трудно было потратить на то, чтобы оформить важнейший внешнеполитический документ как следовало бы, а не пускать его в жизнь с подобными помарками и небрежностями? Говоря предельно корректно, всё это плохо объяснимо и не укладывается ни в какие рамки дипломатии, протокола, делопроизводства и деловой этики.
С текстами других «секретных» дополнительных и конфиденциальных протоколов дела обстоят не лучше. То есть в них дата и место подписания, то их нет. Или обнаруживается явная, вопиющая неграмотность в тексте русского экземпляра, или посол Шуленбург подпишется в одном месте как истинный немецкий аристократ: «conte von der…», а в другом отметится как плебей: укажет лишь свою фамилию…
— Шумная кампания, организованная Яковлевым и завершившаяся постановлением II съезда народных депутатов СССР, привела к тому, что теперь ссылаются на российскую версию «секретных протоколов», а не на коллекцию фон Лёша?
— Нет. Даже в Википедии приводятся все тексты по варианту копий из коллекции фон Лёша. Нет и в помине, к примеру, материалов МИД РФ.
— В том числе пакта Молотова—Риббентропа?
— Да.
— Но его-то есть возможность сравнить с оригиналом?
— В своё время мне очень помог депутат Государственной думы С.П. Обухов: он оказался единственным, кто предметно отреагировал на мои заметки в газете «Правда» и послал депутатские запросы по «секретным протоколам к пакту Молотова—Риббентропа» в администрацию президента и в министерство иностранных дел РФ.
— Пять лет назад «Правда» об этом писала. Напомните читателям ту историю. Прежде всего, что ответил Кремль?
— Из администрации президента ответом был звонок в руководство думской фракции КПРФ какой-то анонимной архивной барышни, которая, сославшись на поручение своего начальства, с барскими интонациями в голосе стала подробно выяснять: а зачем это вдруг понадобились депутату-коммунисту натурные изображения «подлинников секретных протоколов» из пресловутого пакета №34 бывшего архива Политбюро ЦК КПСС? А в подтексте слышалось: может быть, отвяжетесь от нас по-хорошему, господа-товарищи, а то ведь худо будет. Ведь российскому обществу и так всё понятно, да и наш президент В.В. Путин в своей известной статье в польской «Газета выборча» дал исчерпывающую оценку и самому «Договору о ненападении между Союзом ССР и Германией», и военно-дипломатическим последствиям его заключения…
— Но дипломатическое ведомство ответило дипломатичнее…
— Вполне прилично ответило. И, что важно, по существу. Направило при этом натурные изображения оригиналов двух договоров, хранящихся в архиве внешней политики РФ — «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом» от 23 августа 1939 года и «Германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией» от 28 сентября 1939 года, присовокупив к ним известные пять «копий с копий, завизированных В. Паниным» на русском языке. Качество натурного изображения договора прекрасное. Документ имеет все необходимые признаки государственного происхождения: особая бумага, гербовая печать и т.д. Ничего подобного нельзя сказать о германском экземпляре из коллекции Лёша: там нет ни следов герба, ни многих других положенных по дипломатическому протоколу атрибутов.
Отсюда первый важный вывод: документы не аутентичны. Такое в практике дипломатии иногда встречается. Но тогда обязательна процедура парафирования документа, когда в уголке должны стоять подписи либо Молотова и Риббентропа, либо их заместителей, которые подтверждали бы полную идентичность текста. Но ни на советском, ни на германском (его копии) экземплярах этого нет.
— Неужели прежде никогда не публиковалось натурное изображение пакта Молотова — Риббентропа, экземпляр которого хранился в СССР?
— Никогда. В этом просто не было необходимости. Существование самого «Договора о ненападении между Германией и Советским Союзом» никто никогда не оспаривал. Текст его можно было найти в газетном архиве любой солидной библиотеки. Зачем же ещё натурное изображение?
Иное дело сейчас, когда существует позорное постановление о ничтожности этого договора, принятое под давлением Горбачёва, Яковлева, Шеварднадзе и их подельников съездом народных депутатов СССР и поддерживаемое нынешним российским руководством. Теперь натурное изображение самого договора доказывает, что копии из коллекции фон Лёша совсем не подтверждают существования каких-либо «секретных протоколов». Наоборот, они скорее его опровергают.
— В то же время мы видим, что эти доказательства не останавливают политические силы, господствующие сегодня в украинской Верховной Раде и в польском сейме. Но историческую ответственность за обвинения в адрес СССР в развязывании Второй мировой войны сегодня вместе с Радой и сеймом несут также Горбачёв, Яковлев и прочая ренегатская нечисть, захватившая после 1985 года руководство в КПСС и Советском государстве.
— На мой взгляд, Федеральное собрание РФ имеет все права и все возможности признать недействительным горбачёвско-яковлевское постановление съезда «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года». Или, по крайней мере, серьёзно скорректировать его, сделать документ более сбалансированным и менее политически ангажированным. Для этого надо прежде всего чётко и недвусмысленно определиться в вопросе о «секретных протоколах».
Как ни крути, как ни верти, но от непреложного факта параллельного существования в природе двух совершенно неаутентичных комплектов одних и тех же внешнеполитических документов просто так не отмахнёшься. Сегодня вопрос уже не в установлении, творением чьих рук были «секретные протоколы» — гитлеровских или англо-американских спецслужб.
Вопрос стоит гораздо острее: кто, когда и с какой целью запустил на историческую и внешнеполитическую орбиту не где-то там за рубежом, а в нашей собственной стране материалы, оказавшиеся в пакете №34 архива Политбюро ЦК КПСС? Те же, кто продолжает утверждать, что фальсификаций не было, пусть представят и Федеральному собранию РФ, и широкой общественности натурные изображения «секретных протоколов» из пакета №34 архива Политбюро ЦК КПСС.
От редакции: Вполне понятно, что т.н. «секретные протоколы» раскручивались в годы «перестройки» в целях легитимации разрушительных действий, направленных на разрушение СССР, на обоснование подрывных действий прозападных националистических сил в Прибалтике. Именно поэтому идеологи «перестройки» представляли СССР как «агрессора» и т.д. А если обратиться к реальной истории, то выясним, что речь шла о том, чтобы отодвинуть начало войны — «выиграть время». Даже Уинстон Черчилль признавал данное обстоятельство. Вместе с тем он, как и многие другие, полагал, будто бы СССР «оккупировал» Прибалтику? Но это враньё!. После того, как на парламентских выборах с решительным преимуществом победу одержали левые силы, законодательные органы власти приняли обратились к нашей стране с просьбой о принятии в состав Советского Союза. О какой «оккупации» вообще идёт речь? И вообще, что представляют собой те, кто трубят на весь мир о мифическом «сговоре Сталина с Гитлером»? Как будто бы не было взращивания экономической, военной и дипломатической мощи Третьего рейха со стороны «западных демократий»! Как будто бы не было Мюнхенского сговора, в результате чего Германия получила согласие на захват Чехословакии. Как будто бы половина Европы не сдалась добровольно нацистам в годы Второй мировой войны. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
