По материалам публикаций на сайте газеты «Правда».
В неверном утреннем свете трепещут огоньки свечей. Над причудливыми главами собора Василия Блаженного, над стенами и башнями Московского Кремля кружит, предвкушая скорую поживу, вороньё. Толпы зевак заполонили Лобное место и даже крыши окружающих Красную площадь зданий. А на переднем плане сгрудились телеги с теми, кого через несколько минут ждёт неминучая смерть, — вон одного из них солдат-преображенец уже подталкивает к виселице. Белые рубахи осуждённых на казнь стрельцов резко выделяются на фоне тёмных одеяний их родных, пришедших проститься навеки с дорогими и любимыми. А цвета крови платок на голове маленькой девочки и такого же оттенка кафтан на плечах чернобородого стрельца придают картине «Утро стрелецкой казни» ещё больший драматизм…
…ТАК СЛОЖИЛОСЬ, что выпускника петербургской Академии художеств Василия Сурикова не в заграничную командировку, как других его «однокашников», отправили, а предложили ему поучаствовать в создании фресок в московском храме Христа Спасителя. Наверно, замечено было увлечение молодого живописца древней историей. Как он сам потом говорил, «первые века христианства с его подвижниками и мучениками, фигуры вдохновенных проповедников новой веры и их страдания на крестах и на аренах цирков — всё это влекло к себе величием и силою своего духа». Но было и ещё одно веское обстоятельство, объяснявшее причины согласия Сурикова поехать в Москву: «Мне нужно было денег, чтобы стать свободным и начать своё».
Именно переезд в древнюю русскую столицу круто изменил творческую судьбу Василия Ивановича, помог ему «начать своё», повернул его взгляд в сторону относительно недавних, по сравнению с возникновением христианства, событий отечественной истории. Писатель Сергей Глаголь, не один вечер проведший в обществе Василия Сурикова, зафиксировал на бумаге воспоминания художника о тех переломных для него временах, о том, как рождалось его первое крупное историческое полотно про стрельцов, под гневным взором Петра I отправляющихся на виселицу.
«Началось здесь, в Москве, со мною что-то странное, — рассказывал Василий Иванович. — Прежде всего почувствовал я себя здесь гораздо уютнее, чем в Петербурге. Было в Москве что-то гораздо больше напоминающее мне родной Красноярск, особенно зимою. Идёшь, бывало, в сумерках по улице, свернёшь в переулок, и вдруг что-то совсем знакомое, такое же, как и там, в Сибири. И как забытые сны, стали всё больше и больше вставать в памяти картины того, что видел и в детстве, а затем и в юности, стали припоминаться типы, костюмы, и потянуло ко всему этому, как к чему-то родному и несказанно дорогому».
«Но больше всего захватил меня Кремль с его стенами и башнями, — продолжал вспоминать художник. — Сам не знаю, почему, но почувствовал я в них что-то удивительно мне близкое, точно давно и хорошо знакомое. Как только начинало темнеть, я бросал работу в соборе и уходил обедать, а затем… отправлялся бродить по Москве и всё больше к кремлёвским стенам. Эти стены сделались любимым местом моих прогулок именно в сумерки. Спускавшаяся на землю темнота начинала скрадывать все очертания, всё принимало какой-то новый незнакомый вид, и со мною стали твориться странные вещи. То вдруг покажется, что это не кусты растут у стены, а стоят какие-то люди в старинном русском одеянии, или почудится, что вот-вот из-за башни выйдут женщины в парчовых душегрейках и с киками (головной убор замужних женщин. — Н.М.) на головах. Да так это ясно, что даже остановишься и ждёшь: а вдруг и в самом деле выйдут… И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души. Остановился недалеко от Лобного места, засмотрелся на очертания Василия Блаженного, и вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина. Поспешил домой и до глубокой ночи всё делал наброски то общей композиции, то отдельных групп…»
САМО СОБОЙ разумеется, что Суриков, создавая свою грандиозную картину, обращался и к свидетельствам современников петровской эпохи, прежде всего к «Дневнику путешествия в Московию», написанному секретарём австрийского посла Иоганном Корбом. Многое из того, что описывал Корб, «переселилось» на суриковское полотно: «…На небольших московских телегах были посажены сто виновных, ожидавших своей очереди казни. Сколько было виновных, столько же тележек и столько караульных солдат… Священников для напутствия осуждённых видно не было… всё же каждый держал в руках зажжённую восковую свечу, чтобы не умереть без света и креста… Горький плач жён усиливал для них страх предстоящей смерти… мать рыдала по своём сыне, дочь оплакивала судьбу отца, несчастная супруга стонала об участи своего мужа… Его царское величество в зелёном польском кафтане прибыл в сопровождении многих знатных московитов к воротам, где по указу его царского величества остановился в собственной карете господин цесарский посол с представителями Польши и Дании».
Однако Суриков далеко не во всём следовал за этим источником. Ведь Корб описывает казнь, которая происходила 10 октября 1698 года в селе Преображенском на реке Яузе. Художник же переносит место действия на Красную площадь — событие, запечатлённое на фоне храма Василия Блаженного и древних кремлёвских стен, тем самым обретает убедительное историческое обрамление.
Книги книгами, но и собственные впечатления времён сурового красноярского детства при работе над картиной, конечно же, всплыли в памяти: «Смертную казнь я два раза видел. Раз трёх мужиков за поджог казнили. Один высокий парень был, вроде Шаляпина, другой старик. Их на телегах в белых рубахах привезли. Женщины лезут, плачут — родственницы их. Я близко стоял. Дали залп. На рубахах красные пятна появились. Два упали. А парень стоит. Потом и он упал. А потом вдруг, вижу, подымается. Ещё дали залп. И опять подымается. Такой ужас, я вам скажу…»
Лишь Пётр I списан у Сурикова с портрета, увиденного им в одной из старинных книг. Все остальные персонажи картины — хорошо знакомые художнику люди: «Помните, там у меня стрелец с чёрной бородой — это Степан Фёдорович Торгошин, брат моей матери. А бабы — это, знаете ли, у меня и в родне были такие старушки. Сарафанницы, хоть и казачки. А старик в «Стрельцах» — это ссыльный один, лет семидесяти. Помню, шёл, мешок нёс, раскачивался от слабости — и народу кланялся… А рыжий стрелец — это могильщик, на кладбище я его увидал. Я ему говорю: «Поедем ко мне, попозируй»… И по характеру ведь такой, как стрелец. Глаза, глубоко сидящие, меня поразили. Злой, непокорный тип. Кузьмой звали…»
«Я, когда «Стрельцов» писал, — признавался Василий Иванович Суриков, — ужаснейшие сны видел: каждую ночь во сне казни видел. Кровью кругом пахнет. Боялся я ночей. Проснёшься и обрадуешься. Посмотришь на картину. Слава Богу, никакого этого ужаса в ней нет. Всё была у меня мысль, чтобы зрителя не потревожить. Чтобы спокойствие во всём было. Всё боялся, не пробужу ли в зрителе неприятного чувства… У меня в картине крови не изображено. И казнь ещё не начиналась… Торжественность последних минут мне хотелось передать, а совсем не казнь…»
В КАКОЙ-ТО момент, впрочем, знакомец Сурикова художник Илья Ефимович Репин чуть было не сбил его с этой ноты. Посмотрел на почти оконченное полотно и молвит: «Что же это у вас ни одного казнённого нет? Вы бы вот здесь хоть на виселице, на правом плане, повесили бы».
Когда Репин уехал, Суриков на «пробу» пририсовал мелом фигуру повешенного бунтовщика. И тут, как на грех, в комнату дочкина нянька вошла. Как увидела свеженарисованное, так без чувств и грохнулась. Да ещё Павел Михайлович Третьяков, уже приценивавшийся к этому произведению, возмутился: «Что вы, картину всю испортить хотите?» В общем, так и осталась виселица пустой…
В феврале 1881 года, когда в Петербурге готовили к открытию Шестую передвижную художественную выставку, Илья Репин писал Сурикову: «Сегодня Вашу картину привезли при мне, раскупорили и натянули на подрамок; всё благополучно. Восторг единодушный у всех; все бывшие тут в один голос сказали, что надобно отвести ей лучшее место. Картина выиграла, впечатление могучее! «На нервы действует», — сказал один с неподдельным чувством».
Как отмечает биограф Сурикова Сергей Глаголь, «картина вышла сильная, жуткая и, главное, настоящая историческая. Смотря на неё, чувствуешь, как тяжело всем. Мучительно жаль этих людей, приговорённых к казни, но понимаешь и Петра, который, стиснув зубы и зажав в кулаке поводья, смело смотрит в глаза этим людям, которых он считает заклятыми врагами своего великого дела. Как и в истории, можешь встать на ту или другую сторону, смотря по тому, куда влекут тебя твои симпатии, но всё же видишь, что нет и в истории ни правых, ни виноватых, а есть только ужас таких коллизий, которые не разрешаются без того, чтобы не пролилось море крови».
Кстати, сам художник своей работой не был полностью удовлетворён: «Конечно, как только картина была принесена на выставку, я сейчас же увидел, чем она страдала. Больно это было мне ужасно: ведь как никак, а эта картина была уже куском моей жизни, я вложил в неё часть самого себя. И я даже сейчас же понял, почему картина оказалась такою чёрною. Я сам был в этом виновен».
«В смысле зрительного впечатления в картине большое значение имели огоньки свечей, зажжённых в руках приговорённых к смерти, — рассуждал Суриков. — Я знал, что эти огоньки, мерцающие в сумерках раннего утра, придадут впечатлению от картины особую жуткость, и я хотел, чтобы эти огоньки в самом деле светились, в самом деле были похожи на мерцающие огоньки. И вот вместо того, чтобы достигнуть этого контрастом красок, я, не замечая того, придал общему тону картины грязный оттенок. Я достиг впечатления, которого хотел, но за счёт общего тона. Да, я сейчас же это понял, но поправить уже ничего было нельзя. Впрочем, надо сознаться, что, выставив картину, я как-то очень скоро к ней охладел…»
Охладел он к своему детищу, наверно, ещё и потому, что в воображение художника уже начинал вторгаться новый замысел, новый сюжет. Сюжет, который позже так блистательно воплотится в картине «Боярыня Морозова»…
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
