(Продолжение. Начало в интернет-выпуске «Правды» от 6 мая 2020 г.)
Редакция «Правды» к 70-й и 75-й годовщинам победного окончания Сталинградской битвы опубликовала два цикла тематических материалов под общими названиями «Тракторозаводский щит Сталинграда» и «Пять месяцев в огне Сталинграда», которые вызвали большой отклик у читателей.
Их автор, кандидат исторических наук Алексей Шахов, основывает свои исследования и публикации на материалах уникального сталинградского архива своего деда, Владимира Александровича Грекова. Бывший комиссар 124-й стрелковой бригады, отвоевавшей в огненном Сталинграде «от звонка до звонка» целых пять месяцев, был непосредственным участником и очевидцем тех событий. В последствии генерал-полковник Советской Армии В.А. Греков на протяжении более 30 лет настойчиво разыскивал однополчан, организовывал встречи ветеранов на местах их боевой славы, побуждал делиться воспоминаниями и собирал свой архив. На протяжении всей жизни он оставался бескомпромиссным борцом за восстановление полной, не приукрашенной картины событий Сталинградского сражения.
В цикле «Бойцы одного сталинградского батальона» в год 75-летия Победы в Великой Отечественной войне Алексей Шахов продолжает рассказывать о воинах группы полковника Горохова, действовавшей на северной окраине Сталинграда и внесших большой вклад в Победу на Волге. На основе писем и воспоминаний ветеранов 124- стрелковой бригады, моряков Волжской военной флотилии, летчиков-ночников на У-2, участников сталинградского народного ополчения и местных жителей, автор стремится показать величие духа, непарадный героизм, каждодневный тяжелый солдатский труд неприметных пахарей поля боя, добывавших нашу общую, одну на всех Великую Победу.
От автора
Для более объективного понимания общей картины обороны города Сталинграда важно иметь в виду, что с 23 августа 1942 года советские фронты в районе Сталинграда были разобщены. Армии Донского фронта не могли с севера пробиться к городу и восстановить сплошной советский фронт.
В сентябре оказались разъединены 64-я и 62-я армии, оборонявшиеся в районе Сталинграда. В октябре уже оборона 62-й армии оказалась рассечена врагом на три изолированных участка. И до самого конца оборонительного периода боевые действия 62-й армии в Сталинграде велись в этих трёх очагах: на севере, где сражалась с врагом группа полковника Горохова, в центре, где на очень маленьком клочке земли, в районе завода «Баррикады», стойко держались части 138-й стрелковой дивизии, дальше на юг, после небольшого разрыва, шёл основной фронт 62-й армии.
Однако в послевоенный период об обороне Сталинграда было принято судить (как в советской научной историографии, так и в работах пропагандистской направленности) главным образом по событиям в районе основного фронта 62-й армии. Мол, где КП и штаб армии, ее командующий, там и главные события. Мамаев курган, элеватор, железнодорожный вокзал, дом Павлова и другие привычные читателю названия объекты города – все это приметы именно участка советской обороны в районе КП генерал Чуйкова.
А ведь войска группы Горохова начали действовать в Сталинграде самыми первыми из регулярных соединений Красной Армии, еще до отхода в город 62-й армии. Целых три месяца они героически держали фронт на оголенном фланге 62-й армии и всего Сталинградского фронта, в том числе 35 суток, пять огненных недель, почти в полной изоляции (враг был с трех сторон, а позади широкая Волга, достигавшая в этом месте ширины в 2 километра). Этот северный бастион обороны Сталинграда так никогда и не был сломлен врагом. После начала советского контрнаступления под Сталинградом 124-й стрелковой бригаде из состава группы Горохова (полковник был ее командиром) довелось (едва ли не единственной) в течение еще двух месяцев вести наступательные действия в начале в составе 62-й, а затем участвовать в завершения разгрома врага в рядах 66-й армии Донского фронта.
Однако о событиях на северной окраине города «северном боевом участке обороны города Сталинграда» или группе войск Горохова до сих пор известно очень немного. О событиях в этой части обороны Сталинграда даже пытливый читатель с трудом может добыть и сегодня полную, подробную и достоверную информацию. Вместо этого нередко в ходу даже у историков — поверхностные, зачастую противоречивые, а то и искаженные сведения. Почему так получилось – тема для отдельной публикации.
Важно только подчеркнуть, что тем самым (вольно или невольно) из исторической памяти нашего народа о крупнейшем и самом кровопролитном сухопутном сражении в истории человечества фактически оказались отъединены чрезвычайно важные для хода и исхода битвы события в северной части обороны города, в районе Сталинградского тракторного завода, поселков Спартановка и Рыно¢к, то есть на участке действий группы войск под командованием полковника Горохова.
Моя цель, не разделяя защитников Сталинграда на «главных и второстепенных», не противопоставляя участников советской обороны по значимости, воздать почести беспримерному воинскому подвигу ополченцев, солдат, офицеров, политработников героической группы войск под командованием полковника С. Ф. Горохова, воссоздать полную и объективную картину событий на самом северном фланге 62-й армии и всего Сталинградского фронта. Основой для этой работы служит бесценный для меня сталинградский архив генерала Грекова, кропотливо собиравшийся им более 30 лет и содержащий обширные свидетельства о боевых действиях группы Горохова, 124-й стрелковой бригаде, как ее постоянного боевого ядра, воинах-гороховцах.
В серии публикаций в формате интернет – выпуска газеты «Правда» я хочу представить читателям небольшие фрагменты о действиях 124-й отдельной стрелковой бригады в группе Горохова в Сталинградской битве, а также на Калининском фронте в 1943 году, куда она была переброшена сразу после окончания битвы.
Мне мечтается создать галерею зримых портретов воинов-гороховцев согласно напутствию генерала В. А. Грекова: «Приходит время, когда живые с щемящей тревогой и благоговением перед памятью павших хотят оглянуться, вновь увидеть и глубже понять: кто мы были, что мы сделали. Хочется бескомпромиссно утверждать истину событий и достоинство участников. Хочется увидеть не только контуры фигур в дыму и разрывах. Разглядеть бы лица и выраженье глаз».
****
В середине октября 1942 года немецкие дивизии в лобовых атаках, по трупам своих солдат, прорубились к Волге и овладели развалинами Сталинградского тракторного завода. Группа войск полковника Горохова (124-я и 149-я стрелковые бригады) оказалась отрезанной от основных сил 62-й армии. Справа был оголённый фланг всего Сталинградского фронта.
В октябре – ноябре 1942 года в районе обороны наших войск в посёлках Спар- тановка и Рыно¢к создалось чрезвычайно напряжённое положение. Бригады дрались почти в полном окружении. Противник наседал, пытаясь уничтожить обороняющихся или сбросить их в Волгу. Пять огненных недель, 35 бесконечно трудных суток, воины 124-й и 149-й стрелковых бригад героически сражалась почти в полном окружении с частями двух дивизий противника – 16-й танковой и 94-й пехотной.
Малочисленная части группы Горохова, находясь между Донским фронтом и Мамаевым курганом, оказалась как бы между молотом и наковальней. Особенно свирепствовала гитлеровская авиация. С рассвета до заката земля на всём участке обороны группы вновь содрогалась от разрывов бомб и снарядов. Враг мог наносить удары не только с фронта, но и с обоих флангов, держал под губительным огнём пути сообщения с островами и левым берегом Волги. По всей линии обороны противник занимал господствующие высоты и насквозь просматривал и простреливал нашу оборону.
Скудное снабжение войск на правом берегу, как и во всём Сталинграде, шло через Волгу. Однако в начале ноября 1942 года в Сталинграде усилились морозы. А к середине ноября из-за густого ледохода Волга стала несудоходной. Поэтому снабжение полуокружённых войск полковника Горохова осложнилось до крайности. В частях иссякли боеприпасы, медикаменты, продовольствие. Противник наседал, пытаясь уничтожить защитников северных рубежей обороны города, сбросить их в Волгу. Около месяца – с конца октября по ноябрь боеспособность советских частей, которые удерживали район обороны севернее Тракторного завода, в посёлках Спартановка и Рынок, в решающей мере поддерживалась снабжением по воздуху. Самолётами У-2 доставляли боеприпасы, продовольствие, медикаменты.
И все же группа Горохова выстояла. Враг не сломил Северный бастион обороны Сталинграда. После начала мощного советского контрнаступления под Сталинградом 24 ноября 1942 года наступающие части 99-й стрелковой дивизии Донского фронта соединились с правофланговым батальоном группы Горохова в Рынке.
124-я стрелковая бригада из группы Горохова перешла в наступление на противника в поселке Спартановка, за которую несколько месяцев шли жестокие кровопролитные бои, и взяли ее сравнительно быстро. 26 ноября поселок был полностью освобожден. Наша пехота вышла к балке Мокрая Мечётка и заняла оборону по ее левому берегу.
Но после этого гороховцы столкнулись с «крепким орешком» – высотой с отметкой 64.7, или, как ещё её называли, «высотой с паровозом». Она своим видом напоминала дальневосточную сопку, была весьма внушительной, с пологим подъёмом, имела господствующее положение над всем районом обороны противника возле Тракторного завода. Это был ключ к оборонительной позиции немцев в районе СТЗ и они держались за неё насмерть. У противника здесь была создана эшелонированная оборона частей двух пехотных дивизий. Кроме того, как выяснилось позднее, у немцев, близ высоты действовала сильная и манёвренная группировка танков и артиллерийских батарей, создавая устойчивость обороны врага в районе Тракторного завода.
Взятие этой высоты застопорилось надолго. Начало декабря, потом его вторая половина, прошли в тяжёлых и неудачных боях остатков стрелковых батальонов 124-й бригады за овладение высотой 64.7. Последнее, тщательно подготовленное в бригаде наступление на высоту, началось в ночь с 31 декабря на 1 января 1943 года также не завершилось ее взятием. Несколько раз наши штурмующие группы пехоты врывались на гребень высоты, но закрепиться им не удавалось. Привлеченная артиллерия 62-й армии, которая должны была огнём из-за Волги поддержать наступление бригады, своих выносных НП в пределах нашей обороны на правом берегу не имела. Цели в обороне противника не были вскрыты и подавлены, огонь вёлся по площадям. А враг своим прицельным и массированным огнем наносил большой урон нашей пехоте, штурмующей эту высоту.
Помимо этого на хорошо укрепленную врагом высоту гороховцы были вынуждены наступать составом, сильно ослабленным после ожесточенных трехмесячных боев, не получив из армии никакого пополнения. У малолюдных стрелковых батальонов бригады просто не было достаточно сил, чтобы сломить сильное сопротивление врага. От наших стрелковых рот остались одни номера, в них было по 20–30 человек вместо 150.
Многих братских могил стоила нам эта треклятая возвышенность.
В чем же состоял смысл приказа штаба 62-й армии штурмовать командную высоту 64.7 силами одной ослабленной стрелковой бригады? Дело в том, что у командарма В.И. Чуйкова в тот время застопорилось наступление, начатое среди городских развалин. Поэтому он просил комфронта А.И. Ерёменко дать ему пополнение и разрешить ударить по противнику во фланг, предприняв армейский удар через участок обороны Горохова. Для этого первоначально нужно было овладеть командной высотой. Но командующий фронтом Чуйкову резервов не дал. Наступление на высоту 64.7 остатками героической пехоты комбатов Графчикова и Ткаленко гороховской бригады, отдавшей трёхмесячным оборонительным боям все жизненные силы, явилось плодом заблуждений всех командных инстанций по поводу истинных сил, которыми тогда ещё располагали войска Паулюса.
Отсутствие успеха пришлось начальству не по душе. Ошибочности своих расчётов в отношении сил врага на высоте 64.7 командование 62-й армии не признало и всё свалило на исполнителей. После окончания Сталинградского сражения многие соединения 62-й армии, моряки, летчики получили звание гвардейских. 124-я стрелковая бригада чести быть гвардией не удостоилась.
Рассказ второй
НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО
Владимир Александрович, Тамара Васильевна!
Хочу рассказать о своей фронтовой подруге Тоне. Я вам ранее немного писала о ней. Я даже не помнила ее фамилию. Мы вместе прибыли в бригаду, все время находились вместе. Для меня она была и осталась просто Тоней, Тонечкой – тихой и скромной, грустной и веселой, обыкновенной и красивой… И навсегда – молодой.
Когда в 1943 году из окопов победившего Сталинграда нас позвала к себе речка Царевич на кулагинской земле Смоленщины, Тони с нами уже не было. 6 сентября нас переправили на правый берег Волги в Сталинград, а 7 ноября 1942 года санитарка Тоня была убита в бою. Ей было всего 18 лет. Но я ее никогда не забывала, всегда думала о ней, как о живой.
Ваша Мария.
В октябре 1942 года один стрелковый батальон занимал оборону в районе Сухой Мечетки. Я даже не знаю, какой именно. Нам не сказали, а самим тогда было не до расспросов. Мы с Тоней все время находились на переднем крае. После дневных боев мы с Тоней по ночам носили раненых к переправе на берег Волги. Хоть это было и не очень далеко, но пробираться туда осенними ночами по воронкам и среди обломкам было нелегко. Фрицы осветят ракетами, обстреляют трассирующими пулями – ставим носилки с раненым на землю, сами ложимся рядом – в луже ли, на суше – как придется. Переждем, поднимаемся и опять за носилки. И так несколько раз пока дойдем до места переправы раненых. И так раз за разом всю ночь, ночь за ночью.
В отрытый окопчик, скорее нору, мы возвращались очень уставшими, влезая туда на четвереньках. Наше убежище было тесным и узким, в нем можно было только сидеть. Спали мы в нем также полусидя. При свете горящего смоляного кабеля мы делали все необходимое: чистили автоматы, набивали диски патронами (в каждый входило 72 патрона), перематывали обмотки… Эти обмотки были длиннющими, правильно наматывать их мы не умели. И тогда обмотки мы наполовину обрезали, чтобы меньше было мотать. А однажды об этом здорово пожалели.
Как-то после дождя мы несли на носилках тяжелораненого, который все время стонал от боли. Мы спешили. Было очень темно. Впереди оказалась очень глубокая воронка. Я, как всегда, шла впереди. Этой ямы я не заметила и свалилась в нее головой вниз, а за мной – раненый. Я ударилась лицом о дно воронки, а раненого Тоня успела ухватить за ноги. Он застонал еще сильнее. В темноте я не могла выбраться из ямы. Только поднимусь к верху из глубины ямы, опять сползаю вниз. А Тоня помочь не может, из последних сил держит раненого. С большим трудом она сама вытащила раненого из воронки. Я все барахталась в яме. Тогда она размотала и подала мне свою обмотку, с ее помощью я и выбралась. Раненого мы донесли до переправы и сразу же погрузили на катер.
Вернулись в свой окопчик обессиленные, грязные, промокшие. Только и сил осталось, чтобы обсудить, что было бы, если яма оказалась бы еще глубже. Решили, что впредь лучше обмотки не резать., больше пригодятся длинными. Тут вдруг из темноты ночи какой-то невидимый проходящий мимо нашего убежища спрашивает, кто мы такие, зачем мы здесь? Я ему ответила, что поздно уже для разговоров, да и беседовать на пустой желудок не хочется.
— А вы разве не ужинали? – удивился незнакомец и ушел.
Вскоре он вернулся и принес два больших куска сахара-рафинада. Мы этим сахаром с Тоней и поужинали. Грызли так, что искры с него сыпались…Уснуть не успели, пришел старшина и велел срочно нести к берегу раненого. Вернулись в наше убежище мы уже под утро. Старшина дал нам по два сухаря. В подразделение утром принесли и завтрак – пшенку. Не успели мы начать завтракать, как поднялась сильная стрельба. Кто-то из бойцов крикнул, что фрицы наступают. Все побросали котелки и ложки, заняли места в траншеях и дали ответный огонь по врагу, остановили фрицев.
В тот день было несколько атак врага. К вечеру, когда стрельба окончательно стихла, к нам «в гости» пришел вчерашний незнакомец. Оказалось, что он снайпер, зовут его Василий. Вася снова принес нам два куска сахара и спросил, будем ли мы теперь с ним разговаривать? Оказалось, что Вася бывает во всех ротах, ведь он снайпер. К ремню у него была привязана круглая дубовая палочка, на которой сверху вниз шло много зарубок. Василий нам объяснил, что это количество убитых им фрицев. Так и познакомились.
Вася-снайпер стал приходить к нам, а однажды притащил патефон с двумя пластинками. С этим патефоном я между боями обошла все траншеи. Поставлю пластинку: песня «Вдоль по улице метелица метет» и еще песенка «Самовары» со словами: «У нас чай совсем не сладкий для непрошенных гостей, и вприкуску и внакладку прожигает до костей». Как же их слушали бойцы! Вспоминали о доме, о мирных днях, о родных. Просили еще и еще раз проиграть их.
Вася-снайпер «поселился» неподалеку от нас, вел наблюдения за противником через свой оптический прицел. А ребята уже заметили, что Вася неравнодушен к Тоне, стали над ним подшучивать, что он в оптику смотрит не на фрицев, а на наш окоп. Тоню высматривает.
Да и я сама замечала, что моя подружка очень Васе нравится. Но они таились друг от друга, молчали. Война, бои – до того ли?
Василий читал нам письма, которые изредка приходили ему от тетки. Сам Вася был детдомовец, рос без отца-матери. Вася рассказывал про свое тяжелое детство, детдом. Как-то расстегнул ворот шинели и показал большой шрам. Объяснил, что детдомовские хулиганы его ножом ударили в шею. Он долго лечился в больнице. Было ему тогда десять лет. Ростом маленький, худенький, боялся всех… А теперь, когда Вася показывал нам свой шрам, я увидела у него на гимнастерке орден «Красной звезды», хотя сам он никогда не хвастался своими наградами.
Рассказывая о своем детстве, Вася вдруг сказал:
— Тоня, мне так хочется получить хорошее письмо. Напиши ты мне, Тоня, хорошее письмо.
Тоня улыбнулась.
— Мы же и так видимся, разговариваем.
— Да, но ты все же напиши…
Вася ушел. И как всегда, уходя сказал: «Если будем живы, завтра увидимся».
А тут всем нам стало вовсе не до писем. Бои шли прочти непрерывно. Целыми днями бушевали фрицы. Бомбежки, обстрелы, шквал огня обрушивались на нашу оборону. На оборону шло много немецких танков. Бои непрерывно продолжались несколько дней и ночей. Мы с ног сбивались. Хоть бой и утихнет, а раненых очень много. Стоны, крики, проклятия страдающих людей… А чем им поможешь, когда такая обстановка? Ведь мы только перевязать могли, кровь остановить. В ходе боя мы с Тоней не успевали автоматные диски патронами набивать. К нам то и дело бежали ребята и кричали, чтобы мы снаряженные диски им скорее давали. Это был настоящий ад, а не бой.
И все же наши немца к Волге не пропустили. Когда бои утихли, мы с Тоней всех раненых оправили на переправу и тогда вернулись «домой» — в свое убежище. Нас встретил Вася. Он крепко обнял нас. Но так и не решился поцеловать Тоню, прижался лишь к ее щеке, по которой катились слезинки. Да только и сказал: «Слава богу, живы».
Пробыл Вася у нас недолго, засобирался уходить. Я подтолкнула Тоню, она впервые пошла было его проводить, но тут же всполошилась, вернулась. Вася, сказав свое обычное: «Если будем живы», ушел. Тоня вздохнула, призналась мне, какой Вася хороший человек. Кругом много хороших ребят, но он почему-то лучше всех. Вася не выделялся какой-то особой красотой, зато в чертах его лица, в глазах было море доброты, человеческого тепла.
Целую неделю Васи не было. Уходя, он вновь попросил Тоню написать ему. Тоня не знала, что ему написать. Да и бумаги у нас поначалу не было. Я ей посоветовала написать такое письмо, чтобы ему было радостно на душе, ведь он ждал от нее этого.
— Ты, конечно, при встрече стесняешься сказать ему про свою любовь. Вот он и ждет, что ты хоть в письме об этом напишешь.
Тогда Тоня и написала ему письмо. Свернула его треугольником и положила в санитарную сумку. Решила отдать при следующей встрече. Ей теперь очень хотелось побыстрее отдать Васе письмо.
Но Васи все не было. Он нам никогда не говорил, где бывает, когда придет. Приходил к нам то со снайперской винтовкой, то с автоматом или с пистолетом. Мы не могли понять, кто он, какая у него должность. Звали его просто Васей, а может он был старший по званию… Спросить теперь было и неудобно, и не положено.
Вася появился как-то днем, когда мы с Тоней, сильно намаявшись за прошедшую ночь, перенеся многих раненых, крепко спали. Он не пожелал нас будить, ушел, оставив записочку, два куска сахара и банку консервов. К нам пришел старшина, увидел эти «дары» и спросил, откуда мы их взяли. Мы говорим ему, что спали и не знаем откуда. Старшина отнесся к нашим словам с недоверием, обещал разобраться, следить за нами. Тут он нашел записочку, прочитал ее вслух. Спрашивает: «Теперь, мол, знаете?» Мы засмеялись, поняли, что написал ее Вася. Рассказали старшине о нашем Васе. А старшина говорит на это: «Смотрите у меня. Снайперов здесь много, а детсадов нету». Тоня застеснялась, обиделась, рассердилась. Когда старшина ушел, Тоня сказала, что скажет Васе, пусть он больше не приходит, а то старшина такое раздует, что все вокруг будут говорить о них всякие глупости. Но потом Тоня немного успокоилась и по-прежнему ждала Васю.
Тоне наконец пришло письмо от ее родных. Много раз она перечитывала его, плакала от радости. Пришел Вася, это письмо теперь они читали вдвоем. Мы за Тоню очень радовались. Вася тоже получил письмо от своей тетушки, принес его, читал нам вслух. Вася сказал Тоне, что написал о ней тетушке. Тоня интересовалась, что он написал. Вася говорил, что написал, «такая хороша девушка, что если бы вот сейчас закончилась война, то я бы ее на руках понес туда, куда бы она захотела». Тоне было приятно слушать такие ласковые слова, но она сдерживала свои чувства к Васе. Она только было хотела отдать Васе свое письмо, как пришел помкомвзвода, привел больного бойца. Вася засобирался уходить, сказал свое: «Если будем живы…». Тоня вышла его проводить, скоро вернулась, сказала, что Вася теперь будет не скоро. Я спросила, отдала ли она ему письмо? Тоня ответила, что забыла, а Вася и теткино письмо оставил у нее. В другой раз – уж точно отдаст.
Но другого раза уже не было.
В ноябрьскую ночь собрали всю нашу вторую роту, поставили боевую задачу на наступательный бой. В темноте берегом Волги мы пошли на возвышенность с левой стороны большого оврага. Нас расставили как бы цепью, по два-три человека рядом. Тони рядом со мной не было. Ее направили в другое место. Все ждали команду. Вот взлетела красная ракета, мы двинулись на край оврага атаковать спящих немцев. Завязался огневой бой, потом рукопашная. Немцы подбросили подкрепление. Бой разгорелся с новой силой.
Над оврагом со стороны врага стоял разбитый, без крыши деревянный домик. В нем и рядом с ним находились фрицы. За этот домик шел сильный бой. Стало светать. В утреннем свете было видно, что перед самим эти им домиком Тоня со своей большой санитарной сумкой перевязывает раненого. И тут выстрелами из окна этого домика санитарка Тоня была почти в упор была убита врагами. Одна из пуль попала прямо в грудь. Наши бойцы забросали развалины дома гранатами, заскочили внутрь, убили всех немцев. Труп одного из них наполовину вывалился из окна. Мне крикнули, что Тоня ранена. Но когда я к ней подбежала, Тоня была уже мертва.
Бой продолжался. Немцы упорно сопротивлялись. Я была ранена в ногу. В небольшом укрытии сама сделала себе перевязку. Нога у меня одервенела, не слушалась. Внизу в овраге шел сильный бой. Ничего понять было нельзя. Наши и немцы смешались, стреляли друг в друга, бросали гранаты. Я боялась остаться одна, попасть в плен. Стала потихоньку передвигаться вслед за боем вниз по склону. По пути перевязала несколько человек, не тяжелых. А то сама уже была без всяких сил…
К вечеру мы врага одолели. Подобрали и обработали всех раненых. В братской могиле похоронили всех убитых. Там же похоронили и Тоню. Старшина хотел оправить меня на левый берег в бригадную медсанроту. Но я отказалась, сказала, что мне здесь, со своими хорошо, а перевязки я буду сама себе делать.
Ребята закрепились на новых позициях. Заняли землянку, где было тепло. …Только почти рядом с нашей землянкой была свежая братская могила, смотреть на которую было так тяжело.
Вася пришел через три дня, разыскал меня в новой землянке. Он искал нас на прежнем месте. Там ему сказали, что Тоня убита, а я ранена. Вася вскочил в нашу землянку неожиданно. Нас в ней было человек пять. Царил полумрак, тускло горел, коптя, кабель. При этом плохом освещении я не не сразу узнала Васю. Он крикнул: «Где Маша?». Тут я его по голосу и узнала. Окликнула. Он подошел ко мне. Пальцы на его руке были забинтованы. Я, плача, бросилась к нему, он крикнул:
— Маша, скажи, что это неправда!
Вася обнял меня за шею. Я зарыдала, он тоже. Все, кто был в землянке, не могли сдержать слезы.Мы поплакали, потом подошли к братской могиле. Вася опустился на колени, прижался к ней грудью и бесконечное количество раз целовал могильную землю. И тогда я вспомнила о письме Тони. Мы вернулись в землянку, я достала из ее санитарной сумки Тонино письмо, отдала Васе.
Вася развернул треугольник письма, долго читал его. Слезы градом катились по его щекам. Он целовал письмо, прижимал к груди, потом свернул его и положил в карман гимнастерки. Сказал, что письмо Тонечки он будет хранить, пока будет жив.
— Это моя первая любовь, не знаю, смогу ли я забыть эту милую, прекрасную девушку. Как жаль, что не сама Тонечка дала мен в руки это дорогое сердцу письмо. Я бы за это расцеловал ее. А так ни разу не поцеловал ее, боялся. Она очень скромная девушка, рассчитывал на потом, когда у нас будет больше свободного времени. А теперь получилось поздно.
Вася собрался уходить и сказал как и ранее:
— Если будем живы, увидимся, Маша». И добавил:
— Я не верю, что Тони нет в живых.
Вася еще один раз приходил на могилку, а потом совсем пропал. Не скоро я узнала, что Вася был тяжело ранен, его отправили за Волгу в тыловой госпиталь. Больше я ничего о его судьбе не знаю.
Здравствуйте, дорогие Владимир Александрович и Тамара Васильевна!
Хочется поделиться с вами тем, как я в 1968 году разыскала родных санитарки Тони, которая погибла в бою во время наступления в поселке Рынок. Ее зовут Антонина Алексеевне Колтунова. Мы вместе в сентябре 1942 года прибыли в бригаду, все время до ее гибели в ноябре 1942 года были вместе.
В апреле 1966 года при помощи нашего райкома комсомола я написала письмо в Николаевский райком комсомола, чтобы они помогли разыскать родных Тони. Все, что я о ней знала, я описала в этом письме. Как оказалось, два года это письмо пролежало в райкоме комсомола не распечатанным. И только когда там разгорелся скандал по поводу еще какого-то розыска ветерана войны, после проверки нашли и наше письмо. Его опубликовали в районной газете.
Тонина мама и две младшие сестры быстро отозвались, красные следопыты из дворца пионеров прислали письмо, в котором сообщали, что разыскали родных Тони. Я ездила к ним в Волгоградскую область. Мы встретились: Рая и Валя – сестры Тони, мама Тони, два зятя и двое детей сестер. Что это была за встреча, я не могу передать! Сколько слез было в беседе с Тониной мамой!
Они рассказали мне, что получили с фронта извещение – Тоня пропала без вести. Я им все рассказала и еще письменно через райвоенкомат подтвердила, что Тоня на моих глаза погибла в бою при обороне Сталинграда в районе поселка Рынок 7 ноября 1942 года, похоронена в братской могиле.
Тонина мама, Наталья Матвеевна, мне рассказала, что живет одна в своем маленьком домике. Ей больше 70 лет. Она очень слабенькая. Она просила, могу ли походатайствовать перед райвоенкоматом, чтобы ей помогли домик оббить какими-нибудь досочками…
Ваша Мария Кузьминична.
НА ВЫСОТЕ 64.7
…Вот и мы пошли в наступление. Ведем атаки на высотку с овощехранилищем, где еще стоял паровоз, по карте она называлась 64.7. В полотне железной дороги под паровозом с вагонами у немцев были сооружены сильно укрепленные позиции. Огнем оттуда фриц не давал нам ходу на эту высоту.
Штаб бригады приказал любой ценой взять эту господствующую высоту с паровозом, выбить немцев из их укреплений. С большими потерями мы выполнили этот приказ. Было много наших раненых, всех их мы снесли в одну землянку. Я доложила командиру роты, где находятся раненые.
Тут немцы очухались и бросились в яростную атаку. Опять завязался ожесточенный бой. Нам на помощь прибежал весь тыловой резерв, все, кто был в тылах. Атаку мы отбили, я стала выносить раненых с поля боя для эвакуации.
Немцы вновь бросились в атаку. …Я бежала по склону по траншее, смотрю, возле нашего станкового пулемета лежит убитый солдат, а старший сержант навалился телом на пулемет и его рвет. Я бросилась к нему, попыталась перевернуть чтобы перевязать. А он оттолкнул меня, показал на пулемет, хрипит: «Стреляй, видишь, немцы!». Я выполнила его приказ, дала из пулемета по немцам три длинных очереди. Потом пулемет заклинило. Кожух его ствола был поврежден, вода вытекла и пулемет вышел из строя.
После этого я перевязала раненого сержанта. У него была тяжелая рана в плече, перебита артерия. Раненый истек кровью и вскоро умер.
А меня ребята после этого эпизода с пулеметом стали меня называть Маша-пулеметчица.
Здравствуй Маша!
С приветом к тебе Шишкин Иван Павлович. Маша, ты меня извини, я тебя называю так, как звал, когда мы были вместе на войне и по отчеству сейчас назвать необходимо, но, поверь, я твоего отчества не знаю.
Маша, получил твое письмо, которому был очень рад. Узнал, что ты жива, конечно здоровье не совсем полноценное после такой мясорубки, таких тяжелых переживаний.
Маша, ты пишешь, помню ли я тебя? Представь, как прочитал твое письмо, вспомнил тебя. Перед моими глазами ты словно наяву стоишь в своей кожаной тужурке и в разрезанных валенках, энергичная, полная жизни. Но особенно ты осталась в моей памяти в дни, когда вместе с нами шла в наступление на высоту 64.7, как тебя хотел схватить фриц, а ты плащ палаткой замотала ему голову и закричала: «Ратуйте, хлопцы!». Ведь как геройски ты тогда поступила, не всякий мужчина мог бы так справиться с фрицем, как справилась ты.
И вообще, Маша, за твое умное поведение и обращение с нами, солдатами, мы тебя взаимно сильно уважали, ты пользовалась у нас большим авторитетом. Я об этом давно хотел написать Владимиру Александровичу Грекову, ведь этот случай для книги о нашей бригаде очень хороший. Но, представь, забыл твою фамилию, ведь мы звали тебя все время просто Машей, а по фамилии и не называли.
Маша, пару слов о себе. Я был в бригаде во 2-м батальоне до конца. 1 января 1944 года бригаду расформировали, личный состав передали в 158-ю стрелковую дивизию. При взятии Витебска я попал на минное поле и подорвался. Мне оторвало стопу левой ноги, сейчас хожу на протезе. Здоровье неважное, хандрит нервная система и сердце, но сейчас чувствую улучшение. Семья – пятеро детей, жена, моя мать. Сам работаю в совхозе пчеловодом, жена помогает. Так живем и трудимся.
Маша, напиши о своей семье, о своей жизни, рады получать от тебя письма и отвечать на тебе. Вышли обязательно фото.
К сему И. П. Шишкин
Владимир Александрович!
В первых воспоминания я написала о своем приключении с фрицем на высоте с паровозом (64.7), а муж, Андрей Яковлевич, переписывая, взял и вычеркнул, мол, в этом ничего хорошего нет. Но вот я получила письмо от однополчанина Ивана Павлович Шишкина с упоминанием об этом эпизоде и решилась описать его поподробней.
…Когда мы наступали на высоту 64.7 у меня вышло приключение с фрицем. Дело было так. В первую же ночь мы овладели этой высотой. За поведением противника было приказано усилить наблюдение. Во второй половине ночи я стояла на посту в траншее. Был приказ командира роты: о замеченном движении у врага подавать сигнал выстрелом. В ту ночь было не холодно, только шел мокрый снег. Укрываясь от этого мокрого снега, я накинула на себя плащ-палатку.
Впереди себя я никого не видела, как вдруг позади услышала какой-то шорох. Мгновенно обернулась и увидела фрица в пилотке на голове. Не раздумывая я набросила ему на голову плащ палатку и закричала: «Хлопцы, ратуйте!».
Фриц упал и меня подбил, я упала на него, как бы села на него верхом. Тут подскочили бойцы, которые находились рядом, на расстоянии метров ста, и командир взвода. Фриц пытался вырваться, на его скрутили и отправили в штаб бригады. При допросе он дал показания, что заблудился и других намерений не имел.
…После того, как два бойца увели фрица в штаб, меня сняли с поста и приказали идти к старшине. Я шла ошеломленная и все думала, откуда же этот фриц взялся на мою голову, о том, что я потеряла доверие в глазах своих товарищей, а ведь я член партии. На кого же тогда можно положиться, как не на коммуниста. Иду и переживаю…
В землянке старшины находился и командир роты. Командир роты меня пристрастно расспросил, почему я не увидела, как немец приблизился к окопу. Поначалу он даже ругал меня, но потом смягчился и похвалил. Он заметил, что очень волнуюсь, и сказал: «Мы проверили, фриц перебежал не на твоем участке. На молодом, только выпавшем снегу, следов его не обнаружили. Молодец, что не растерялась». Командир роты разрешил мне вернуться на пост.
Пришла смена моего поста. Я ушла в свой окоп. Ребята стали расспрашивать, где и как я поймала немца. Я рассказала все по порядку. Но на утро пошли разговоры и шутки, как я здорово положила фрица на лопатки. Ребята интересовались, знал ли фриц, что не нем верхом сидела баба. Пошли смешки, что «наша Маша ездила верхом на фрице». А когда я позднее пришла к минометчикам и саперам, они начали расспрашивать, правда ли, что я «фрица окружила, взяла его в плен и верхом на нем в штаб бригады ездила».
Дорогая Мария Кузьминична!
И снова Вы порадовали нас описанием довольно метких и ярких характеристик своих сослуживцев.
…С отважным пулеметчиком Иваном Павловичем Шишкиным вот уже больше года ведем переписку. Он тоже поделился своими содержательными воспоминаниями.
С помощью нашего общего друга, Ивана Васильевича Зорина, установлен адрес бывшего батальонного разведчика Ивана Семеновича Шляхова. Он сам пока не откликнулся. Кстати, Ивану Васильевичу Зорину присвоили звание полковника…
С глубоким уважением Тамара Васильевна
Владимир Александрович, Шишкина Ивана Петровича у нас в роте знали лихим пулеметчиком, он от своего ручного пулемета не отходил, и не расставаясь спал с ним. Днем и ночью в любую погоду он тащил на себе пулемет, не отставая от стрелков ни на шаг. Он был, верный солдат нашей Родины, как бы телохранителем нашей роты. От метких очередей его пулемета погибла не одна сотня фашистов. Пулеметчик Иван Шишкин был беспощаден к врагу.
Дорогая Мария Кузьминична!
…С удовольствием читал твое умное, очень содержательное письмо. Большое спасибо тебе, наш верный и стойкий воин!
Особенно полезны для книги те места из письма, в которых приводятся подробности поступков и разговоров людей… А как здорово рассказала о своем столкновении с заблудившемся фрицем. Тут бы только добавить, какими словами расспрашивали, подшучивали боевые товарищи. Хохот, небось, стоял несколько дней при разговорах об этом редкостном случае.
Хорошие нашлись у тебя мысли и слова для показа Ивана Павловича Шишкина, который никогда не расставался с пулеметом и никогда не отставал от стрелков. Чудесный он воин и товарищ.
Еще раз, большое спасибо, Мария Кузьминична! Жду продолжений.
С глубоким уважением, В.А. И Т.В. Грековы.
…Поздним вечером уже после отправки раненых, бегу я по траншее, смотрю, стоит командир. Не из нашей роты. Он спросил, где тут наши траншеи, а то как бы к немцу не попасть. Я сказала, что доведу его, а немцы совсем рядом, поэтому нужно идти пригнувшись и переговариваться шепотом. Перебежками мы добрались до крайней землянки, где был комроты. Я показала ее командиру, а сама ушла к своим солдатам.
Через некоторое время к нам в землянку пришел командир роты и незнакомый командир. Это был политрук из штаба бригады. В беседе с нами он он рассказал, что немцы теперь тоже находятся в окружении и наши войска сжимают это кольцо. Он говорил, что наша боевая техника хорошая, теперь мы обязательно победим врага. А я у него спросила: «А Украину тоже освободим?»
Он сказал, что обязательно освободим, и начал расспрашивать: откуда я, кто там у меня остался. Я заплакала, а политрук говорит: «Солдату не положено плакать». Приобнял меня за плечи и сказал: «И Украину освободим, и всю нашу страну освободим. Обязательно!» Мне захотелось прямо сейчас, несмотря на все потери, снова идти в наступление, бить и гнать врага. Но тогда на нашем участке была передышка в наступлении…
…Утром в передовой траншее мы все вместе, в один голос кричали немцам: «Вы – в кольце, сдавайтесь!» А они нам тоже отвечали по-русски: «Мы — в кольце и вы — в кольце. Посмотрим, что будет в конце».
В тот день я пошла в тыл за перевязочными материалами и зашла штаб батальона, чтобы попросить какую-нибудь трубу вроде рупора, чтобы легче было кричать немцам «сдавайтесь», а то у нас в окопе все уже охрипли. В штабе на мои слова рассмеялись ь, а майор Ершов обещал трубу дать. Но обещание свое, правда, так и не выполнил…
С наших самолетов сбросили листовки на немцев. Они попали и к нам. Там на картинке было показано безвыходное положение немцев в окружении в виде ножниц.
Для нас всех это была такая большая радость! Мы заговорили, что наша берет. Стали обсуждать, что каждый будет делать дома когда закончится война, что будем писать друг другу письма, что будем даже в гости друг к другу ездить. Я всех приглашала к себе в гости, посмотреть нашу Украину, на ее богатства.
31 декабря 1942 года нас отвели в ложбину, поставили задачу на новое наступление. У нас было хорошее, боевое настроение взять высоту за которую шли бои уже целый месяц. Мы пошли в наступление левее овощехранилища. Мне в этом бою не повезло, я была дважды ранена — в левую руку и под лопатку. Меня затошнило, я вспомнила того старшего сержанта, которого тоже тошнило из-за тяжелого ранения в плечо. Я подумала, что я тоже умру… Но пока меня раздевали и делали перевязку, мне немного полегчало. Мне помогал старшина-армянин, он взял мою санитарную сумку. У меня заколыхалось сердце и я попросила его: «Может, это не смертельно, и не надо меня отправлять на левый берег?» Он сказал: «Пошли быстрее, пока не добило». И увел меня с передовой, потом доставил на берег, там и оставил среди других раненых. Уходя он забрал мою санитарную сумку, а я все думала, что если ранение не смертельное, то я скоро вернусь обратно…
Подъехала машина, всех раненых собрали и повезли через замерзшую Волгу на левый берег. В открытом кузове было очень холодно, одежда у раненых окровавленная, мокрая. Все очень замерзли. Подвезли к землянке, из нее вышли санитарки, врачи. Я узнала девушек-санитарок, с которыми вместе была на пересыльном пункте. Обрадовалась, что встретила знакомых. Это была госпитальная группа санитарной роты нашей бригады. Мне сделали перевязку, было около 12 часов ночи. В потоке других раненых меня отправили в палатку, положили на солому. До самого утра я не уснула. Было очень больно не только от моих ран, но и от того, кто же там, за Волгой, перевязывает раненых, как им трудно без меня, как они там справляются с поставленной нам задачей…
Утром меня опять взяли на перевязку. Девушки-санитарки упросили командира медсантроты разрешить разместить меня в командирской палатке. Он дал согласие, меня перевели в эту палатку, положили на койку — деревянные нары с сеном. Я сразу уснула. Не помню сейчас, что мне тогда снилось, но в этом сне я ползла по-пластунски, что-то кричала. В результате упала с нар на пол. Тут открылись и заболели мои раны, я начала кричать…
Мне помогли другие раненые. Когда я пришла в себя, то узнала командира роты Есергепова из нашего батальона. Он и другие товарищи помогли мне, привели в чувство, поправили повязки, а потом стали расспрашивать, как там, за Волгой… Я рассказала, что знала. Потом лежала и думала о своих товарищах, как они там?
Кто-то вошел в палатку и сказал, что привезли новых раненых. Я поднялась и подошла к машинам. Там были и раненые из нашей роты. Им сделали перевязки, подготовили для отправки в тыл, так как их раны были тяжелые и оставлять их в медсанроте было нельзя. Мы простились, пообещали писать друг другу, вернуться после выздоровления в нашу часть.
А потом каждый день на нашем фронте становилось все лучше и лучше. Потому и мы поправляться стали быстрее. Шел разгар битвы, приближался час нашей победы. Я помню всех наших товарищей, что лежали со мной в одной палате, все хотели скорее вернуться в свои подразделения, чтобы бить врага. Мы выписались раньше срока 28 января 1943 года и я еще с открытыми ранами и прибыла в свою роту.
Только в ней уже очень многих товарищей не было в живых, а другие выбыли по тяжелым ранениям.
Владимир Александрович, я двое суток пробыла в Спартановке… Мы два дня ходили по местам нашей бывшей обороны: ГЭС. Рыно¢к, Сухая и Мокрая Мечетки, высоту, где стоял паровоз. Потом побывали на Мамаевом кургане, у дома Павлова, видели площадь Борцов, были на Алее героев, у памятников, посетили музеи. В музее посмотрели Вашу с Сергеем Федоровичем фотографию на НП бригады.
Я очень довольна, что через 25 лет снова побывала в этом городе, опять прошла по этим местам только теперь не пригнувшись в траншее, а во весь рост, с гордостью, как защитник священной сталинградской земли.
На снимке: Мамаев курган, 9 мая 1968 года.
Ветераны Сталинградской битвы и 124-й бригады: (справа) Мария Горбанева (Редькина), Тая – Татьяна Юдина (Апарина). В центре – супруг Марии Кузьминичны, также ветеран войны.
Алексей Шахов
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
