По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Виктор Кожемяко
Этот очерк включён в новую книгу журналистских расследований Виктора Кожемяко «Политические убийства. Жертвы и заказчики», которая только что вышла в столичном издательстве «Родина».
Продолжаем тему, над которой ещё размышлять и размышлять. Дело не только в том, что загадочными остаются — тридцать лет спустя! — многие обстоятельства смерти этих людей, погибших тогда один за другим, а правда и ясность здесь, конечно, очень нужны. Но суть также в том, КАКИЕ это люди. По нравственным, гражданским своим качествам, по достоинствам коммунистов, о чём новым поколениям следует знать. К тому же, насколько я понимаю, достоинства их в жизни сказались и на смерти каждого. Иногда с грустью говорят, что пуля выбирает лучших, и вот тут, похоже, как раз подобный был выбор…
Николай Ефимович Кручина. Трагическая судьба этого человека стала одним из горестных знамений того самого «чёрного августа» в 91-м. Смерть Кручины, который последние восемь лет жизни работал на должности управляющего делами ЦК КПСС, наступила 26 августа и фактически сразу была названа самоубийством.
Сообщения последовали такие: Н.Е. Кручина выбросился с балкона своей квартиры на пятом этаже в доме №13 по Плотникову переулку в Москве. Тело было обнаружено рано утром недалеко от подъезда. И якобы «первый же осмотр тела и кабинета покойного показал, что он решил добровольно уйти из жизни».
Однако у многих остаются на сей счёт большие сомнения! Это сильно отразилось на страницах замечательной книги «Николай Кручина в воспоминаниях товарищей, друзей и близких», которая вышла почти через четверть века и к которой далее мы ещё не раз обратимся. Да и в интернете приводится, например, высказывание «близкого тогда к нему» Виктора Мироненко (был первым секретарём ЦК ВЛКСМ): «Его то ли из окна выбросили, то ли он сам выбросился».
Интернетный текст также напоминает, что вскоре подобным образом покончил с собой предшественник Кручины по последней должности — 81-летний Г.С. Павлов. Известно это стало уже тогда и, конечно, заставило задуматься. А он-то с чего? Вроде бы пенсионер, к делам ЦК давно не причастен. Или как-то всё же та должность отозвалась? Прибавлю для раздумий и такой, менее известный факт. Через некоторое время после Кручины, кроме Павлова, покончил с собой (или якобы покончил с собой?) заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС Д.А. Лисоволик. На первый взгляд, у него с Кручиной, Павловым и вообще со сферой деятельности Управления делами ЦК никакой связи по служебным обязанностям не было. Но одно слово настораживает: финансы.
Управление делами, отвечая за многоплановую хозяйственную деятельность партии, занималось, по нынешнему выражению, и её финансовыми потоками. А тот заместитель заведующего Международным отделом ведал вопросами, связанными с финансовой помощью некоторым братским компартиям.
Вот я и говорю про финансы, про деньги. Вы представьте: в тех условиях горбачёвско-ельцинского развала партии и страны, среди развернувшейся вакханалии хищников, рвущихся к власти и жаждущих захватить в свой карман всё и вся, разве для них не реально желание устранить кого-то из тех, кто может этому помешать? Давайте сейчас оттолкнёмся от этого вопроса, чтобы дальше, минуя тьму рокового августа 1991 года, вспомнить светлого человека и попытаться лучше понять, ради чего он жил и кому в конце концов стал поперёк неправедного пути.
Откуда пришёл на вершину власти
Светлый человек — это написалось у меня не случайно. Почти все, с кем я говорил о нём, именно так его называли. И книга воспоминаний, про которую выше сказал, буквально лучится удивительным светом, дышит редкостным душевным теплом. Таким он был и такие чувства вызывал у людей, с которыми работал или общался.
Огромное спасибо инициаторам и участникам этого издания!
Я думаю, у большинства нынешней молодёжи крайне извращённое или очень смутное представление о том, что такое была КПСС — Коммунистическая партия Советского Союза, а особенно о тех, кто ею руководил. Кручина 25 лет входил в руководящие органы партии — сперва в её Центральную ревизионную комиссию и затем в Центральный Комитет. Он был на разных ответственных партийных постах и наконец возглавил важное подразделение в аппарате самого ЦК. Словом, это и есть один из руководителей великой партии трудового народа на определённом этапе её деятельности.
А откуда и как пришёл он на эту вершину? Надо назвать сперва село Ново-Покровка в теперешнем Алтайском крае, где в 1928 году Коля Кручина родился, и деревню Чикилёвка Ростовской области, где протекли в основном его детство и ранняя юность. Родители оба украинских корней: отец — харьковский, мать — полтавская. Малыми детьми попавшие в Сибирь с волной крестьян-переселенцев, они, став супругами, перебрались в середине 1930-х вместе со всем своим семейством — двое сыновей и две дочери — поближе к родственникам, на Донщину.
Начальная школа — у себя в деревне, а потом пришлось ходить на учёбу в райцентр. Вот здесь-то, по дороге на занятия и обратно, подружился со своей будущей женой — спутницей на сорок с лишним лет жизни. Как вспоминает она, Зоя Ивановна, произошло это в 1940 году. «А в чувствах друг к другу признались в великий праздник — День Победы: 9 Мая 1945-го…»
Между этими годами — война. Погибли отцы Коли и Зои. Погиб старший Зоин брат Иван, а Колин брат, тоже Иван и тоже воевавший, к счастью, вернулся. Среди неизгладимых воспоминаний о фашистской оккупации, которую довелось перенести, было у Николая Кручины такое: молодой белокурый немец, смеясь, целится из винтовки в них, деревенскую детвору…
Конечно же, это поколение «детей войны», сполна перенёсшее все её ужасы и ни с чем не сравнимое счастье Победы, хотело быть достойным своих отцов и старших братьев, отстоявших Советскую Родину в неслыханных испытаниях. Ребята рано взрослели, неодолимой была их тяга к учёбе и общественно необходимому труду, большинство готово было переносить (и переносило!) любые невзгоды.
А ещё об одной очень важной черте поколения верно высказался в книге воспоминаний о Николае Кручине его ближайший многолетний друг Николай Цыганник: «В те годы мы безраздельно поддерживали идеологические и практические установки партии на строительство государства нового, социалистического типа. Подавляющая часть молодёжи (за редким исключением: в семье не без урода) стремилась быть с комсомолом, с партией. Это было нашим жизненным кредо, а никак не инструментом для достижения каких-то карьерных целей, о чём бесконечно талдычат ныне так называемые демократы, пытаясь извратить правду истории в угоду своим продажным целям».
Закалял и растил комсомол
У них, Николая Кручины и Николая Цыганника, дружба «до последнего часа» началась с комсомола. Как у многих, очень многих. Обоих, можно сказать, комсомол выбрал. Кручина стал секретарём комитета комсомола ещё в школе, а затем в сельхозинституте, куда поступил по призванию. Цыганник тоже рано вступил на комсомольскую стезю.
Отмечу, кстати, интересные совпадения. Оба друга мало того что ровесники — ещё и Николаи Ефимовичи. И жёны у них Зои. Так вот, когда в 1954-м из-за стихийных хрущёвских «преобразований» на базе некоторых районов Ростовской, Воронежской и Сталинградской областей временно появилась Каменская область с центром в городе Шахты, Кручину вскоре избрали здесь первым секретарём обкома комсомола, а Цыганника — вторым.
Пройдёт не так уж много лет, меньше десяти, и они встретятся на партийной работе во вновь образованном Целинном крае. В 1963 году Кручину изберут секретарём Целинного крайкома партии по сельскому хозяйству, Цыганник же заведует отделом в этом крайкоме. Они снова рядом!
Понятно, что географически это случайность, опять-таки просто совпадение. Однако совсем не случайностью было выдвижение лучших с комсомольской работы на партийную: тех, кто доверие делами оправдал. Ныне часто говорится про «социальные лифты»: дескать, нужны они, чтобы таланты «из низов» могли всё-таки подниматься «в элиту». Читая книгу о Кручине, встретил я мнение более молодых товарищей, что «ведь именно комсомол 1950—1960-х и был тем социальным лифтом, позволявшим толковым ребятам из разрушенных деревень и посёлков, потерявшим на войне отцов, делать без «подпорок» крутую и быструю карьеру (правда, слово это было не в ходу)».
Что сказать? Комсомол, бесспорно, поднимал толковых и способных. Только вот говорить, что и был он «тем социальным лифтом», по-моему, как-то неточно. Потому что поднимал людей не только он, а вся советская социалистическая система. Государственная, общественная. И не было ничего удивительного, что в высших эшелонах руководства страны появлялись, скажем, сын первого секретаря Рижского горкома партии Борис Пуго, о котором недавно я писал, и «сын конюха» Николай Кручина, как иногда называл он себя в кругу родных и близких.
А комсомольскую закалку, как и Пуго, прошёл отменную. В том же Каменском обкоме ВЛКСМ, по воспоминаниям его друга Цыганника, задачи приходилось решать весьма серьёзные. С одной стороны — наращивание угледобычи (сам центр области, город Шахты, об этом говорит), а с другой — обширные поля и пойма реки Дон были хорошей основой для интенсивного сельскохозяйственного производства.
Агроному по специальности да к тому же крестьянскому сыну, с детства познавшему нелёгкий хлеборобский труд, дела в поле и на фермах были, конечно, ближе, почему вскоре и возглавит Кручина отдел сельской молодёжи ЦК ВЛКСМ. Но комсомол области шефствовал, например, и над строительством крупнейшей в Донецком бассейне шахты «Гуковская», так что надо было вплотную заниматься проблемами не только на земле, но и под землёй.
Цыганник свидетельствует: «Небольшой аппарат обкома комсомола представлял собою сплочённый коллектив, работавший с душой и не покладая рук, а стержнем всей команды был Николай Кручина». Однако до чего же горько сегодня читать о развале той самой «Гуковской», за ускоренный ввод которой боролся комсомол 50-х годов ХХ века!..
Хлеб и труд на земле стали его призванием
Уже тогда Кручину начали привлекать и на острейшие партийные задания. Одно из них — участие в отряде партийных агитаторов, направленных в охваченную контрреволюцией Венгрию. Проявил себя и смелым, и умеющим убеждать. Вернулся с орденом.
И сразу — в штаб ЦК ВЛКСМ по организации VI Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве, который стал ярчайшим событием того времени. Делегации на этот грандиозный праздник юности съехались в советскую столицу из более 130 стран, и, я думаю, отрадно было Николаю сознавать, что он тоже внёс вклад в такое большое дело.
Наверное, Венгрия и фестиваль вполне могли направить дальнейшую деятельность молодого многообещающего комсомольского работника в международное русло. Но, прослеживая нить жизни этого человека, видишь: он свое призвание постоянно чувствовал и старался о нём не забывать. Хорошо, что понимали это и учитывали те, кто определял, чем заниматься Николаю Кручине на поручаемых ему комсомольских и партийных постах.
А призванием этим был для потомственного хлебороба труд на земле. С алтайских и донских просторов ещё мальчишкой впитал живящее дыхание полей и познал цену хлеба, который уж воистину для знающих эту цену всему голова.
Два характерных момента. Когда возглавит он обком партии на казахстанской целине, доведётся ему не раз встречать после возвращения из дальних полётов наших космонавтов. И самым подходящим подарком при встрече дорогих гостей считал свежий хлебный каравай, который он лично украшал, словно венком, пшеничными колосьями.
А второй момент вспоминают его сыновья: «За газетными лозунгами с упоминанием сотен миллионов пудов (в таких единицах любили подавать информацию для Л.И. Брежнева — «Есть казахстанский миллиард!») для нас всегда стояла полная гордости фраза отца: «Знаешь, что в стране каждая третья буханка на столе — из целинного зерна? Вот так!»
Имел право напомнить это при случае. Но ведь к такому надо прийти, этого нужно было добиться. Легко ли? Он-то знал…
В командармы целины
Нет ни малейшего преувеличения в том, как говорилось и писалось тогда: целинная эпопея. В подлинном смысле слова эпический масштаб работ, которые развернулись на гигантских просторах целинных и залежных земель Казахстана, Сибири, Урала и других регионов России в середине прошлого века, потрясает и сегодня.
Разумеется, как и о любом периоде советской истории, по поводу необходимости освоения целины и всего, что с этим связано, за последние три десятка антисоветских лет посеяна масса сомнений — от обоснованных в чём-то до просто абсурдных и нелепых. Оставим их для дальнейших споров историкам, однако сама история сослагательного наклонения не имеет. Великий трудовой подвиг советского народа состоялся. Остро необходимый послевоенной стране хлеб стали давать 42 миллиона гектаров вновь засеянных земель (а вот после 1991 года, в буржуазной России, заметим, столько же полей оказались брошенными и заросли бурьяном).
Чтобы совершить народный подвиг, требуются организаторы соответствующего масштаба. Вот одним из них, командармов целины, причём выдающимся, и стал Николай Ефимович Кручина.
Выдающимся назвать его есть множество оснований. Главные — в результатах труда людей, которыми он руководил. Но и такой показатель, безусловно, кстати: в 1973 году первому секретарю Целиноградского обкома партии Н.Е. Кручине было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Надо знать, что партийным работникам на уровне секретарей обкомов высочайшее это звание присваивалось крайне редко. Можно даже сказать, в исключительных случаях! Так о чём-то сей факт говорит?
У меня такое впечатление, что вся предыдущая его жизнь была подступом к звёздному целинному часу — продолжительностью… в пятнадцать лет! И он словно ждал этого и готовился к этому. И его готовили. С должности первого секретаря Смоленского обкома комсомола — заведующим отделом сельской молодёжи в ЦК ВЛКСМ. Отсюда — инструктором сельскохозяйственного отдела ЦК КПСС. На обоих этих местах работа недолгая, но, я бы сказал, необходимая: обретался масштаб видения проблем в дорогой его сердцу отрасли. И вот…
Год 1963-й. Принимается решение рекомендовать Н.Е. Кручину секретарём Целинного краевого комитета Компартии Казахстана по сельскому хозяйству.
Что такое Целинный край? Северная часть Казахстана, состоявшая из пяти областей — Акмолинской (впоследствии переименованной в Целиноградскую), Кустанайской, Кокчетавской, Павлодарской и Северо-Казахстанской. Огромная территория, где ему предстояло выстраивать аграрную политику и налаживать массу каждодневных дел на селе.
Невозможно даже бегло перечислить бескрайний круг проблем, за решение которых он отвечал. Один из его соратников того времени вспоминает: «В качестве главных целей предусматривались не только распашка новых земель, но и улучшение их использования: введение системы севооборотов, коренное улучшение естественных кормовых угодий, подбор высокоурожайных засухоустойчивых культур, рациональное использование минеральных и органических удобрений, создание лесозащитных полос и др. Особое значение придавалось защите почв от ветровой эрозии на основе внедрения безотвальной обработки земли. В регионе в короткие сроки были построены новые заводы по производству плоскорезов и глубококопателей».
Это сугубо деловым языком пишет специалист, не заботящийся о красотах стиля. Но суть-то наиважнейшая! Ему, Анатолию Шутькову, сразу же поручил Кручина в крайкоме вести работу по развитию научно-технического прогресса, а особенно — по становлению Научно-исследовательского института зернового хозяйства, созданного на базе Шортандинской опытной сельскохозяйственной станции. Теперь это крупнейший научный центр Казахстана, имеющий мировую известность.
В общем, лгут нынче, когда утверждают, будто при освоении целины не обращалось внимание на науку. В горячке самого первого периода где-то, наверное, это бывало, но Кручина, как я понимаю, просто не мыслил своей работы без опоры на учёных. Многих знал лично, обращался к ним за советами постоянно. Так было и в Целинном крайкоме, и потом, когда стал он первым секретарём Целиноградского обкома партии.
Сколько же людей было у него в памяти и в сердце!
Впрочем, если уж о тех, кого по жизни и по делам Николай Ефимович знал и помнил, то они, пожалуй, бесчисленны. И помогала ему в работе поистине феноменальная память. Сошлюсь на жену, на Зою Ивановну:
«Он помнил невероятное количество событий, данных, сведений, телефонных номеров, а главное, держал в голове фамилии и имена огромного числа людей — от друзей времён комсомольской юности до механизаторов далёких целинных совхозов. Казалось, каждая встреча с человеком навсегда оставалась в его памяти. Даже если глубокой ночью Колю будил телефонный звонок, он сразу обращался к человеку по имени-отчеству: «Здравствуйте, Танирберген Жолмагамбетович!»; «Доброе утро, Николай Трифонович!»; «Оразбек Султанович, как здоровье Бану Шаяхметовны?..»
К месту напомнить: край и область, где он работал, входили в Казахскую ССР, но целинная эпопея стала интернациональной — делом всей Советской страны. Достаточно сказать, что в самом её начале более миллиона комсомольцев и молодёжи Москвы, Ленинграда, всех союзных республик обратились с просьбой направить их в районы целины и полмиллиона получили комсомольские путёвки. А в Целиноградской области, например, жили и дружно трудились люди больше ста национальностей…
Но хочется мне ещё обратиться к воспоминаниям жены Николая Ефимовича, чтобы глазами самого близкого ему человека вы увидели труд коммуниста — партийного работника на целине:
«Пятнадцать лет прожили мы в Казахстане. Это было время, когда Коля и его соратники работали практически без выходных, забывая подчас и об отпусках. Было всё… Проблемы с летними засухами, защита от пыльных бурь, леденящие казахстанские морозы, многодневные бураны и особенно — период уборки хлеба, когда в короткие сроки надо было организовать работу тысяч людей на миллионах гектаров целинных полей… Какую же нагрузку брал на себя Коля! Работа днями и ночами, поездки по полям, сотни километров по степи на машине каждый день… Из таких поездок он всегда возвращался весь в пыли, загоревший до черноты. Но он очень любил эти командировки, потому что они помогали увидеть всё не по докладам, а своими глазами и, по его собственным словам, «поговорить с людьми». Помню его рассказы о беседах со стариками-аксакалами, о споре с приезжим механизатором с Украины, который закончился тем, что Коля, сев за штурвал комбайна, сам показал, как убирают хлеб на целине…»
И вот представьте: от такой беспокойной и трудной жизни ему несколько раз предлагали переехать в Москву, но он всё отшучивался: «Доработаю ещё одну пятилетку — тогда посмотрим». И пятилетки шли одна за другой. Крепко держала его целина!
А в Москве тем временем росли и учились сыновья — радость Николая и Зои. Оба они, Женя и Сергей, окончили школу с золотыми медалями. Оба поступили в лучшие вузы страны — в МГУ и Московский физико-технический. Защитили диссертации, стали учёными: биолог и физик. Отец ими гордился, а для них «батя» был образцом лучших человеческих качеств.
Конечно, не только для них. Книга воспоминаний, о которой я выше говорил, великолепное тому свидетельство. По искренности, сердечности, теплоте не часто читаешь такое. А ведь отзываются так о человеке потому, что у него было сердечное тепло для многих. И как же, думаю я, удавалось ему на высоких руководящих должностях сочетать это с необходимой по рангу строгой требовательностью? Выходит — удавалось.
Понадобился особо честный человек, но…
В Москву его всё же перевели в 1978 году. Говорят, сам Брежнев распорядился: укрепляли руководство сельскохозяйственным отделом ЦК. И это бы ещё ладно: родная ему сфера, где можно опыт с пользой применить. Сложнее, на мой взгляд, оказалось со следующим назначением — в 1983-м.
Почему управляющий делами? Это ведь ничего общего с тем, чем занимался он до сих пор.
Объяснение для себя находил я лишь одно. И его же высказал мне при нашей встрече Виктор Максимович Мишин, бывший у Кручины первым заместителем в Управлении делами ЦК КПСС. Он сказал:
— Главное в том, что Николай Ефимович был гиперчестный человек. И гиперщепетильный, когда возникали хоть какие-то намёки на желание должной щепетильностью пренебречь.
Партии нужна была высшая честность во всём, без каких бы то ни было коррупционных или прочих послаблений. А у себя-то в хозяйстве — прежде всего. Однако время вместе с начавшейся вскоре «перестройкой» стало быстро меняться.
Представляю, насколько чуждыми Кручине были возникшие тенденции «коммерциализации» в связи с внедрением «рыночных отношений». Тот же Мишин, продолжая тему крайней щепетильности своего начальника в финансовых вопросах, рассказал, как сопротивлялся он предложениям перевести часть денежных средств партии в коммерческие банки. Госбанк процентов не платил. А Николай Ефимович опасался, что партию могут обвинить в ростовщичестве.
— И это вполне могло быть, — добавил мой собеседник. — Вы же помните, каких только собак не начали вешать на партию в то время.
Конечно, помню! А в воспоминаниях Ивана Зарубина, работавшего до 1990 года управляющим делами Совета Министров РСФСР, прочитал вот что на эту тему:
«Однажды позвонил мне Николай Ефимович и попросил прислать ему меню нашей столовой. Я был крайне удивлён и спросил, для чего ему это понадобилось. Он с горечью ответил, что «разоблачители» каждый день ходят по зданию ЦК, выискивают компромат: какие на полу дорожки в коридорах, какое мыло и бумага в туалетах и т.д. Добрались и до столовой: считают, что «мы зажрались: в меню три первых блюда, четыре — вторых и четыре закуски — это недопустимо!» Я, конечно же, направил ему меню столовой Совмина России, в нём было четыре первых блюда, пять вторых и пять закусок. Познакомившись с меню, он позвонил мне и не без иронии сказал: «И вас ещё не расстреляли?» Да, на этом этапе им был нужен не Совмин России, а ЦК КПСС!»
Так завершил Иван Иванович Зарубин смешной и одновременно горький сюжет. Хотя чем дальше, тем больше становилось не до смеха. После прихода Ельцина к рулю в России, как выразился Зарубин, он решил из аппарата нового российского правительства уйти. Стал работать в только что созданном Научно-промышленном союзе СССР. Этой общественной организации Управление делами ЦК КПСС решило передать в аренду для служебных надобностей одну из своих дач. И что же?
«Для подготовки договора аренды потребовались какие-то уточнения, и я поехал ещё раз на этот объект. Но в проходной вооружённая охрана, которой до этого там не было, меня не пропустила, а на вопрос, кого она представляет, ответили: «Нам запрещено что-либо сообщать». Выяснилось, что дачу оприходовал «главный демократ Москвы» Гавриил Попов. Говорят, он до сих пор там обитает…» Рассказав о встрече с Николаем Ефимовичем после такого эпизода, Зарубин не мог не отметить главное — состояние своего товарища по партии: «Чувствовалось, что он испытывает глубочайшую неловкость и какое-то душевное потрясение не только от этого факта, а и в целом от той анархии, варварства, которые воцарились в стране. Это было понятное состояние честного человека».
Вот она, суть — столкновение кристальной честности с разгулом криминальной корысти, распространявшейся всё шире и глубже. Проникавшей уже и в поры самой партии, чего раньше представить себе было невозможно. А с кого все начиналось? Ясно же, с первого лица, с того, кто провозгласил «перестройку». В книге воспоминаний о Кручине есть всяческие штрихи на сей счёт. По службе он был близок к Горбачёву и, как следует из наблюдений коллег, верность ему старался соблюдать. Но как тот к нему относился?
«Кому была выгодна смерть Николая Ефимовича, не знаю, — размышляет немало проработавший с Кручиной в Управлении делами ЦК Николай Капанец. — Знал он, конечно, много. Именно при Горбачёве были введены в практику поездки с супругой не только с визитами за рубеж, но и по стране. Николай Ефимович отвечал и за «вторую программу», то есть Раисы Максимовны. О ней — или хорошо или ничего. Придерживаюсь второго. Однако все знали о безволии Горбачёва и любви Раисы Максимовны «порулить», вплоть до кадровых вопросов, а также о любви её к красивым заграничным тряпкам и драгоценностям. Знаю об этом не понаслышке, а от лиц, входивших в группу сопровождения. Знаю, что случались и казусы: «А у меня больше нет денег. Решите как-то этот вопрос».
Выскажу от себя предположение: подобные «казусы» могли быть лишь мелочью в сравнении с чем-то гораздо более серьёзным, что неожиданно стало крутым испытанием неподкупной совести этого человека. Совести, которой никогда он не поступался…
Пусть продолжится поиск правды
И всё-таки тот самый остающийся до сего времени вопрос: самоубийство или убийство? В беседах со многими людьми, которые у меня состоялись, и на страницах внимательно прочитанной книги воспоминаний мнения разделились. От абсолютной уверенности, что его убили, до столь же категорического неприятия этого. Впрочем, как я заметил, немало таких, которые пребывают в тяжких сомнениях, не смея окончательно склониться в какую-то сторону.
Наверное, один из самых последних разговоров вечером перед гибелью состоялся у Николая Ефимовича с упоминавшимся Виктором Мишиным — первым заместителем управляющего делами ЦК КПСС, или, точнее, теперь бывшим первым заместителем, поскольку Компартия фактически была уже запрещена. В зданиях Центрального Комитета и вокруг них несколько дней подряд творился настоящий шабаш. Вот и когда 23 августа «в организованном порядке» работники ЦК покидали эти здания, проходя сквозь плотную массу нетрезвой толпы, она улюлюкала в пьяном угаре, а выходящих старались ударить или хотя бы пнуть.
Нескольким из моих собеседников запомнился в те минуты Кручина. Протискиваясь вперёд, он крепко прижимал к груди папку с какими-то документами. Спасал от погромщиков! Впоследствии не одна такая папка, спасённая им, будет изъята следствием на квартире Николая Ефимовича. Но все ли они после его гибели сохранились? Каждый ли документ?..
Было ведь ещё и вот что. Рой Медведев в своих заметках описал одну из «экскурсий», которые проводились тогда в комплексе зданий ЦК КПСС на Старой площади для корреспондентов, отечественных и зарубежных. Им показали и кабинет Н.Е. Кручины. «При этом журналистка из еженедельника «Союз» Ирина Краснопольская, — свидетельствует историк, — уселась в кресло управляющего делами и потребовала от сопровождающего её фотокорреспондента запечатлеть этот момент. Журналистка покопалась в ящиках письменного стола Кручины, перелистала его календарь с пометками, осмотрела комнату отдыха. Даже работники комендатуры здания, сопровождавшие «экскурсантов», были шокированы».
В помещение ЦК Кручине и Мишину, по договорённости с новыми властями, потом удалось на какое-то время вернуться. Надо же было, например, позаботиться о выдаче зарплаты и трудовых книжек сотрудникам, которых буквально вышвырнули на улицу.
— Предстояло решать какие-то вопросы и с «победителями», — рассказывает Виктор Максимович. — Конечно, это слово, как и «демократы», я предпочитаю видеть в данном контексте в кавычках. Ведь настоящие победители не ведут себя на своей земле, как завоеватели. А тут разгуливали по нашим коридорам и кабинетам агрессивные и не слишком трезвые люди, называвшие себя членами союза «Живое кольцо». Где, кстати, сейчас это «Живое кольцо», которое растаскивало телефонные аппараты, компьютеры, пишущие машинки — всё, что под руки попадало? Оскорбляли женщин и ветеранов, как самая заурядная шпана. Без омерзения вспоминать о том бандитизме невозможно…
— А как вёл себя Николай Ефимович в последний вечер?
— Спокойно, с поразительной выдержкой. Правда, он очень ждал звонка от Горбачёва, который ему так и не позвонил. Да чему удивляться… Но наш последний разговор был вполне деловой: планировали, чем займёмся на следующий день. В общем, вечером в воскресенье ничто не предвещало того, о чём я узнаю утром.
Почему же тогда не допускает Мишин, что это было убийство? А вот почему: остались две предсмертные записки, и он не может поверить, чтобы кто-то любыми угрозами сумел заставить Кручину их написать. Только сам, по своей воле. Но я ставлю вопрос, как и в случае с Ахромеевым: не заставили бы, даже если это были реальные угрозы жизни его жены и детей?
Считаю, что такое могло быть вполне. Давайте сопоставим. В разговоре с Мишиным на исходе дня он спокоен, выдержан и «ничто не предвещало». А вот показание на следствии охранника, дежурившего возле дома, где Николай Ефимович жил: «В воскресенье, 25 августа, Кручина возвратился домой в 21.30. Обычно он человек приветливый, всегда здоровается. В этот же раз был какой-то чудной. Я находился у входа в дом, когда подъехала его машина. Он вышел из машины, не поздоровался, ни на что не реагировал, поднялся к себе. Чувствовалось, что он чем-то расстроен. С утра вышел один человек, а возвратился совсем другой…» Что же произошло, причём, наверное, за полтора-два часа до этого? Прощаясь с Мишиным, он был, что называется, в порядке — и вдруг… Какая же встреча произошла и с кем? Кто его так напугал своими угрозами (не ему — семье!), кто продиктовал возможный вариант прощальных записок?
В записках этих на каких-то клочках бумаги расшатанным почерком сказано: я, дескать, не преступник и заговорщик, но я трус. И ещё — просьба сообщить об этом советскому народу.
Но вот два мнения людей, хорошо знавших его.
Первое: «Это не стиль Николая Ефимовича, ему чужды были высокопарные фразы, и он никогда не переоценивал значение своей личности, чтобы о его смерти «сообщить всему советскому народу». Текст записки не соответствует манере его письма».
Второе: «Эти страшные определения в записках («преступник», «трус») поразили меня едва ли не сильнее, чем невероятный факт самоубийства. Ибо всё, что я слышал и знал о Кручине в течение трёх десятилетий, никак с ними не вяжется».
Что ж, видимо, есть основания у товарищей и друзей Николая Кручины, связывающих трагическую его судьбу с тем, что прорывавшийся к власти «демократический криминалитет» стал тогда вовсю раскручивать известную кампанию поиска «золота партии», якобы украденного у народа. Задача понятна: любым способом как можно резче разделить народ и Компартию. Инсценировка самоубийства того, кто за партийные деньги напрямую отвечал, была тут весьма кстати. Я же помню, как сразу пошли волны слухов с определённым оттенком.
Но что на поверку? «Конъюнктурная шумиха вокруг «золота партии», как высосанная из пальца, вскоре лопнула, — пишет ныне давний (с комсомольской юности!) друг Николая Ефимовича, — а поиск правды о безвременной гибели прекрасного человека и достойнейшего гражданина Страны Советов продолжается».
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
