По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Виктор Василенко, г. Белгород
Авторы и читатели «Правды» отвечают на вопрос редакции: «Что значил и значит для вас Советский Союз?»
Этот вопрос был поставлен в первом номере нашей газеты, открывшем начало нынешнего юбилейного года, когда мы отмечаем 100-летие создания СССР. Публикуем первые отклики.
Да, это была семья народов
Если меня спросят о моём восприятии в советские годы отношений между людьми разных наций в многонациональном СССР и будут ждать ответа в духе, что я считал их одним из самых важных достижений на пути построения нового общества, то мне придётся спрашивающего разочаровать: никогда в доперестроечное время я не задумывался над этим.
Если же мне скажут, что это было проявлением социального инфантилизма, то соглашусь. Но, с другой стороны, это ведь само по себе уже высочайшая оценка достигнутого в этой сфере при построении нового общества. Я не задумывался над межнациональными отношениями потому, что в моей жизни практически не возникало каких-то негативных коллизий, связанных с национальностью людей.
Приступая к работе над этими заметками, я несколько дней «провёл в прошлом», пытаясь отыскать в нём случаи возникавших у меня сложностей в отношениях с людьми из-за национальных противоречий. И смог вспомнить только один такой эпизод в моей жизни (ещё раз подчеркну, что речь идёт о жизни до прихода к власти Горбачёва и Ко).
Родился я в семье с разными национальными корнями, но дедушка и отец воспитали меня как украинца: привили любовь к литературе на украинском языке, к украинской музыке, песням, особенно в исполнении Паторжинского и Гмыри. Я «болел» за украинские команды. Готовил материалы для изданий польского Украинского товарищества, хотя поездки для их подготовки обходились мне дороже, чем я получал за них… Но это никак не сказывалось на моих отношениях с людьми других национальностей. Национальное происхождение другого не имело для нас ни малейшего значения!
Детсадовские годы я провёл в Казахстане, куда отправился с родителями осваивать целину («Вьётся дорога тряская, здравствуй, земля Казахская», — звучала несколько изменённо популярная песня в нашем исполнении). Жили мы в посёлке Кийма. Там было довольно много моих сверстников — как местных, преимущественно казахов, корейцев и немцев, так и приезжих детей разных национальностей. Но никаких национальных различий между нами не было и в помине. Мы были одним целым как в делах, поощряемых взрослыми (вроде сбора колосков), так и в делах, не получавших одобрения взрослых, и взбучку за них получали тоже без различия национальности.
Конечно, дети четырёх — шести лет ещё просто не доросли до такого понятия, как национальные различия. Это как в детском городке зоопарка вместе резвятся и играют и тигрята, и козлята. Но у меня такое ощущение единой семьи осталось и от последующих периодов жизни, когда, казалось бы, понимание национальных различий должно было прийти. Но… не приходило.
Школу я окончил в Белгороде. Забавно, но я так и не смог ясно представить себе национальный состав нашего выпуска. Одним из моих близких друзей был Миша Фивейский. И у меня никогда и мысли не возникало узнать, какая национальность скрывается за этой не совсем обычной фамилией. Для меня он был просто симпатичным мне парнем, с которым приятно было поговорить о вопросах, волновавших нас в то время.
В нашей группе Харьковского университета были русские, украинцы, белорусы, грузины, евреи. Отношения между большинством из нас сложились товарищеские. Не любили только одного из грузин. Но не потому, что он грузин, а потому, что он был барахольщиком, а в конце 1960-х годов это у молодёжи в целом ещё вызывало неприятие. Второго же грузина мы приняли как своего, и он принял нас как своих и, кстати, к своему соотечественнику относился не лучше нашего.
После окончания университета выпускников-ребят отправили на лагерные сборы зарабатывать звёздочки на погоны. Полторы сотни людей примерно одного возраста два месяца безотлучно жили на пятачке расположенного в лесу военного лагеря. Отношения между людьми здесь волей-неволей становятся более близкими. Сборы дали мне несколько новых приятелей разных национальностей (несколько русских и украинца с истфака, грузина с геофака, еврея с иняза).
Здесь, на сборах, я встретил и того единственного человека, с которым возникло у нас взаимное недоброжелательство на национальной основе. Он приехал учиться в Харьковский университет со Львовщины. В его сознании чувствовалась странная смесь национального высокомерия и национальной ущемлённости. В его представлении украинцы (под ними он понимал прежде всего западных) не занимают того места, которого достойны.
Так, от него я впервые услышал рассуждения (вошедшие у националистов в моду четверть века спустя), что западные украинцы этнически связаны не с русскими, а с… древними римлянами. Я не удержался и заметил, что это рассуждение основывается на шуточной «Энеиде» Котляревского: «Эней был парубок моторный и хлопец хоть куды казак». И вот ответная реакция дала мне понять, что такое «волчий взгляд».
Признаться, на некоторое время у меня возникло предубеждение к западным украинцам. Но оно исчезло после того, как осенью 1979 года на Всесоюзном семинаре журналистов, посвящённом подготовке к Московской Олимпиаде, я познакомился с сотрудником харьковской «Ленинской смены» Романом Гнатышиным, тоже приехавшим в Харьков с Западной Украины. Он был ментальным украинцем, хорошо знал украинскую литературу, в совершенстве владел украинским языком и в разговоре при возможности отдавал ему предпочтение. Но при этом был абсолютно лишён каких-то «национальных комплексов». У нас с Романом сложились самые тёплые отношения. Так что то армейское знакомство ни в коей мере всё-таки не изменило ощущения семьи народов — просто напомнило известную истину, что «в семье не без урода».
На работе в прессе я с самого начала избрал для себя статус независимого журналиста. Начинал в середине 1970-х годов в белгородской «Ленинской смене». В 1979 году Роман Гнатышин «сосватал» меня в харьковскую молодёжку, и я систематически сотрудничал с ней примерно десятилетие. В том же 1979-м на Московском международном кинофестивале грузинская коллега предложила мне готовить интервью с известными актёрами и режиссёрами для тбилисского журнала «Новые фильмы». А материалы мои о спорте публиковались в киевской «Спортивной газете».
Журналистика познакомила меня с очень многими людьми разных национальностей. И я снова убедился, что в нашей стране национальность людей не имеет значения для отношений между ними. Всё определяли их человеческие и профессиональные качества.
Среди знакомых были и такие, с кем у меня отношения не сложились. Но и здесь не могу припомнить случая, чтобы это было вызвано межнациональной рознью. В одном случае сказались болельщицкие пристрастия: я не согласился с тем, что Месхи — один из величайших футболистов всех времён и народов, после чего перестал существовать для своего коллеги. Другой коллега именовал себя «журналистом-международником», но много писал о кино, хотя абсолютно не понимал специфики киноязыка. Он перестал существовать для меня, когда моя попытка объяснить, ссылаясь на лекцию Ромма во ВГИКе, что такое киноискусство, натолкнулась на безапелляционное: «Чушь!» Но ни разу не возникали национальные трения при общении с журналистами, спортсменами, тренерами, судьями, людьми из мира кино — русскими, украинцами, белорусами, туркменами, армянами, грузинами и представителями других народов. Повторю: ни я, ни мои знакомые не видели друг в друге представителя чужой нации. О некоторых знакомых того времени я до сих пор вспоминаю с большим теплом.
Немалую роль в моём становлении и как журналиста, и как человека сыграл русский журналист, сотрудник белгородской «Ленинской смены» Анатолий Литвинов. Он помог мне, в частности, усвоить, что с окончанием серьёзной статьи работа над ней только начинается. Но ещё важнее были уроки гражданственности. Литвинов никогда не подстраивал свою позицию по принципиальным вопросам под чьё-то мнение, и если он был уверен в своей правоте, то стоял на своём, не считаясь с возможными последствиями. К примеру, оставшись за редактора, он вынул из долгого ящика и поставил мою статью о фильме Тарковского «Сталкер», хотя знал, что она «не пришлась» в обкоме комсомола.
В конце 1980-х годов Анатолия Литвинова считали своим расплодившиеся к этому времени и в Белгороде «демократы». Он и был демократом — без кавычек. И открыто выступил против того, что стали насаждать в России победившие «демократы». К этому времени он уже был заместителем редактора «Белгородской правды». И во многом именно благодаря ему эта газета заняла позицию на левом фланге патриотической оппозиции ельцинизму. А Литвинову его бывшие почитатели наклеили ярлык «красно-коричневого», к чему сам он отнёсся с юмором: «У меня даже стены кабинета красно-коричневые».
В харьковской «Ленинской смене» я сблизился со многими сотрудниками, но, пожалуй, более всего с завотделом спорта Александром Андросовым. Этому способствовало то, что оба мы «болели» в футболе за харьковский «Металлист» и киевское «Динамо», в гандболе — за киевский «Спартак», на Спартакиадах народов СССР — за сборную Украины. Казалось бы, вот она — национальная основа наших отношений. Но Саша был стопроцентным русским.
Украинцем был киевский киновед Константин Теплицкий. В киноведческой иерархии он занимал положение много выше моего, но охотно (и мне казалось, что с удовольствием) общался со мной на Московских международных кинофестивалях. Но причина была не в общей национальности, а в общих взглядах на киноискусство. Они у нас в главном совпадали, и мы немало времени провели, обсуждая фестивальные фильмы.
Во второй половине 1980-х годов у нас сложилась хорошая журналистская команда с литовским киноведом Витасом Бунюлисом. Представителям прессы на фестивалях приходилось нелегко, почти каждый день одновременно проходило несколько интересных событий. И мы стали подстраховывать один другого. Если кто-то не мог быть на пресс-конференции, то коллега задавал нужный тому вопрос и давал общую информацию о пропущенной пресс-конференции. Так же было с международным симпозиумом, традиционно проводившимся в рамках ММКФ, с другими мероприятиями. И каждый из нас был уверен: партнёр не подведёт. Это содружество стало настолько заметным, что в 1989 году шеф пресс-центра Борис Берман даже дал нам на двоих «невинный приз» — бутылку шампанского.
Очень тёплые воспоминания сохранились у меня о туркменских кинематографистах — режиссёре Ходжакули Нарлиеве и его жене — актрисе Майе-Гозель Аймедовой. Начиналось наше общение как интервью, но потом переходило в русло просто разговора о вопросах, которые нас волновали. И обычно выяснялось, что эти вопросы волнуют как их, так и меня.
Скажем, как раз в это время я начал развивать тему, суть которой передаёт название одной из статей: «Потребительство — дорога в никуда». И в нашем разговоре Майя с болью делилась мыслями, близкими моим: «У нас всегда оставались какие-то пережитки нашего прошлого. Но получается странная картина: чем лучше мы живём, тем шире они распространяются и тем сильнее проявляются. Над этим необходимо задуматься. К примеру, калым за невесту. Когда-то это была, как у нас говорят, «плата за молоко», то есть жених делал какой-то подарок родителям невесты. Красивый платок матери, пару баранов. Но теперь ведь не то что баранами — «Волгами» не отделаешься! Теперь уже бриллианты, золото. И что меня больше всего угнетает — молодёжь уже начинает такими мерками жить. Девушке вместо того, чтобы позволять себя продавать, надо бы сказать: «Что я вам, скотина какая-то?!», но она, наоборот, говорит родителям: «Вон мою подругу купили за 15 тысяч, а ты что, не можешь за меня 20 взять?» И ведь дружат с парнем, объясняются, целуются, но всё равно: плати!»
Такие примеры (а их число я легко могу увеличить) подтверждают, что в советском обществе отношение к человеку определялось не тем, какую нацию он представляет, а тем, что он представляет собой.
Ещё раз повторю: в те времена мне это казалось совершенно естественным И только в конце 1980-х, когда в межнациональных отношениях произошли резкие перемены, я начал задумываться над тем, что было действительно великое достижение социалистического строительства — формирование новой общности: советский народ.
Подчеркну: это вовсе не означало некоего «нивелирования» наций, в чём обвиняют Советскую власть националисты разных мастей. Нет, основой личности по-прежнему оставалась национальная культура (я имею в виду не художественную культуру, а стиль поведения, некоторые особенности характера людей и т.п.).
К примеру, в доме, где жили мои бабушка и дедушка, у которых я часто гостил, некоторые сдавали комнаты студентам. Среди них была супружеская пара студентов Харьковского юридического института из Латвии Янис и Велта. Они оканчивали вуз, я учился то ли в шестом, то ли в пятом классе, так что каких-то близких отношений между нами быть не могло. Но я запомнил, что они отличались не только акцентом, но и сдержанностью в выражении чувств, обязательностью, пунктуальностью, спокойной доброжелательностью. И эти национальные черты лишь увеличивали уважение к ним со стороны жильцов дома.
Но при сохранении национальных особенностей вырабатывалось мощное объединяющее начало: прежде всего — общая система ценностей. Огромную роль тут играло коммунистическое воспитание, которое несколько десятилетий эффективно велось всеми средствами воздействия на сознание людей. Но это тема отдельного разговора, к которой я потом обращусь.
В начале 1990-х годов в харьковской газете я прочёл статью доцента Харьковского пединститута, в которой автор утверждал, что развал Советского Союза и разгоревшаяся вражда между некоторыми народами доказывают: единый советский народ был только мифом коммунистической пропаганды. Но — это не соответствует действительности!
Национальные противоречия в конце 1980-х возникли ведь не сами собой. Их несколько лет целеустремлённо разжигали — говоря словами чеченского писателя Вахида Итаева, вскрывали зарубцевавшиеся раны старых национальных обид и ежедневно, ежечасно сыпали на них соль. И делали это сплошь и рядом люди с партбилетами в кармане, при покровительстве, а то и прямом соучастии высокопоставленных представителей партноменклатуры! Но всё-таки на Всесоюзном мартовском референдуме 1991 года более половины жителей СССР, имевших право голоса, высказались за сохранение Союза Советских Социалистических Республик. Значит, его разрушители прямо попрали волю народов СССР.
И ещё. В последние десятилетия, когда проблема межнациональных отношений сделалась одной из наиболее болезненных во многих странах, стало очевидным, что советский опыт их решения — бесценное достояние всего человечества. Безумием будет, если не только наша страна, но и весь мир всерьёз не обратится в конце концов к этому поистине великому опыту, не учтёт и не использует его.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
