11 сентября исполнилось 145 лет со дня рождения Феликса Эдмундовича Дзержинского — видного революционера, политического деятеля Советской России и первых лет существования СССР. Он занимал (подчас и одновременно) ряд ответственных постов Советского государства: председателя ВЧК — ОГПУ, народного комиссара внутренних дел, народного комиссара путей сообщения, председателя ВСНХ, председателя Комиссии по улучшению жизни детей. Дзержинского называли «железным». О том, каким он был просто человеком, и пойдёт речь. Для этого обратимся к его дневниковым записям, письмам и воспоминаниям о нём.
Прежде всего его отличала любовь к жизни. Сын Феликса Эдмундовича Ян утверждает, что отец «любил жизнь во всех её проявлениях, во всём её богатстве». Жизнерадостным называет дядю Феликса племянница Софья. В письме брату Игнатию Феликс Эдмундович писал: «Я хотел бы охватить жизнь во всей её полноте». Даже будучи в заключении, он писал сестре Альдоне: «Жизнь даже тогда радостна, когда приходится носить кандалы».
В ещё одном письме к ней же Дзержинский утверждает: «Самое великое счастье в жизни человека — это те чувства, которые ты можешь дать людям и люди — тебе». В другом письме он пишет: «Даже тогда, когда тоска как бы одолевает меня… я сохраняю… любовь к жизни». В письме из заключения он делится: «В душе всё та же песнь жизни ликующей… и всё те же мечты — жизнь».
7 мая 1918 года — в трудные дни для Советской России — он написал жене: «Работа и борьба адская. Но сердце моё в этой борьбе осталось живым».
Я. Ганецкий утверждает, что Дзержинский «любил жизнь и за всяким признавал право на жизнь». Сменивший Дзержинского на посту председателя ОГПУ В.Р. Менжинский констатирует, что Дзержинский по своей натуре был очень милый, привлекательный человек, с очень нежной,… целомудренной душой». В письме к сестре Альдоне Феликс Эдмундович пишет: «Кто любит жизнь так сильно, как я, тот отдаёт для неё свою жизнь». Л. Фотиева характеризует Дзержинского как «человека высокой духовной культуры, …горячо любящего жизнь, готового в любую минуту пожертвовать ею во имя дела».
Все мемуаристы отмечают присущие Дзержинскому доброту и скромность. В его письме к Альдоне есть такие слова: «Я хотел бы обнять своей любовью всё человечество, согреть его и очистить его от грязи». Дзержинский считал, что «красота и добро — это две родные сестры». Жена Феликса Эдмундовича Софья Сигизмундовна отмечает, что он был лишён позёрства. И добавляет: он требовал от своих подчинённых внимательно относиться даже к подозреваемым в преступлениях. Она указывает: «Трудно было вообще поверить, чтобы Феликс Эдмундович… о чём-нибудь просил для себя лично». Племянница Софья отмечает, что дядя Феликс «не терпел, когда его обслуживали».
Софья Сигизмундовна и Ян вспоминают, что Феликс Эдмундович не раз говорил им: «Мы, коммунисты, должны жить так, чтобы трудящиеся видели, что победой революции и властью мы пользуемся не для себя, а для блага и счастья народа».
У него был один костюм, и он не разрешал себе шить новый и покупать что-нибудь из одежды. Племянница Софья вспоминает, что Феликс Эдмундович считал недопустимым брать для себя ещё одну пару сапог, когда у него уже есть вполне пригодная пара. Показателен и такой эпизод. Зимой 1918/1919 года комендант Кремля П.Д. Мальков составил список тех, кто должен был выйти на уборку снега на территории Кремля, не включив в этот список жену Дзержинского. Узнав об этом, Дзержинский позвонил Малькову, потребовал для его жены исключения не делать и предупредил: «Прошу … впредь моей семье не предоставлять никаких привилегий».
Соратник Дзержинского по ВЧК Я. Буйкис свидетельствует, что Дзержинский «был человеком очень скромным. Он ни в чём не выделял себя, не пользовался привилегиями». Буйкис рассказывает, что, придя в общую столовую, Дзержинский сам брал на раздаче пищу такую же, как получали все, садился за общий стол. Ян вспоминает, что отец сам стелил себе кровать и чистил обувь, не позволяя этого делать другим, и вообще не терпел, чтобы за ним ухаживали. Софья Сигизмундовна добавляет, что Феликс Эдмундович даже пуговицы пришивал себе сам.
Ян свидетельствует, что отец не терпел лести и подхалимажа в свой адрес, от кого бы они ни исходили. В январе 1921 года председатель Азербайджанской ЧК Хандалов прислал Феликсу Эдмундовичу три банки икры. Дзержинский немедленно передал их в Санитарный отдел ВЧК. В ответном письме Хандалову поблагодарил его, но просил, чтобы ни он, ни кто другой больше таких подарков ему не присылал. Узнав, что в Туркестанском крае его именем назвали Семиреченскую железную дорогу, Дзержинский послал туда телеграмму с возражением и написал записку в СНК с требованием отменить это решение.
Увидев однажды свой портрет на стене одного из помещений ВЧК, Дзержинский категорически потребовал немедленно снять его портреты из всех подведомственных ему помещений, оставив лишь групповые снимки. Чекист Ф. Фомин вспоминает, как в 1925 году Дзержинский отдыхал в Кисловодске и захотел посмотреть места, связанные с жизнью Лермонтова. В связи с этим Фомин предложил ему свою квартиру в Пятигорске. Дзержинский ответил на это: «Если вы дадите мне слово, что там не будет организовано мне никаких встреч, почестей и рапортов, я согласен. Я хотел бы к вам приехать на правах простого человека». Узнав, что Фомин купил для него и его жены продукты, Дзержинский потребовал больше так не делать, добавив, что он и жена в состоянии сами покупать любые продукты.
Работник наркомата путей сообщения Д. Сверчков констатировал: «Отличительной чертой Феликса Эдмундовича была его доброта», и отличался он «исключительной скромностью». Заместитель Дзержинского на посту председателя ВСНХ В. Межлаук считал, что Дзержинский — «самый скромный в своей личной жизни» и что его отличали «скромность, высшая требовательность к себе». Чекист Я. Петерс также считает, что Дзержинский «в своей личной жизни остался образцом скромности». Племянница Дзержинского Софья вспоминала: «Жил Феликс Эдмундович просто. Небольшая квартирка всегда поражала скромностью обстановки. Единственным её украшением был рояль».
Показательно и поведение Дзержинского со своими коллегами и подчинёнными. Софья Сигизмундовна сообщает, что Феликс Эдмундович «умел разрядить тяжёлую атмосферу, влить бодрость в своих товарищей». Буйкис свидетельствует, что Дзержинский «как бы излучал тепло, проникающее в душу». Председатель московской ЧК В. Манцев подчёркивает «величайшую обаятельность его характера… Дзержинский был всегда товарищески прост». Чекист Фомин говорит, что Дзержинский «просто, по-товарищески относился… к своим подчинённым. Он всегда требовал, чтобы и к нему относились просто, не выделяли из среды других, не оказывали ненужных почестей». Фомин добавляет, что Дзержинский «очень любил поговорить по душам со своими подчинёнными, с рядовыми работниками» и при этом «всегда относился к ним с любовью, интересовался жизнью, здоровьем».
Работавший с Дзержинским в наркомате путей сообщения Д. Сверчков рассказывает, что разговор с ним «был равносилен хорошему отдыху. После встречи с Ф.Э. Дзержинским появлялась вдесятеро большая энергия для работы». Племянница Софья свидетельствует: «Несмотря на предельную занятость, он (Дзержинский. — В.Р.) всё-таки находил время побеседовать с каждым, кто обращался к нему за советом или помощью».
Шофёр Дзержинского С. Тихомолов ездил к живущей в Астрахани своей матери. И каждый раз Дзержинский передавал ей что-нибудь из продуктов. Видный партийный работник А. Андреев говорит, что Дзержинский «мог вспылить и тут же признать, что вспылил зря… Был он общительный, доброжелательный к окружающим». Чекист Ф. Фомин также считает, что Дзержинский «был внимателен и отзывчив». Его коллега В. Чайванов замечает, что Дзержинский «всем своим поведением являл образец корректности и справедливости. Он никогда никого не называл на «ты», даже на преступников не кричал».
Фомин свидетельствует: «Глубокая человечность Феликса Эдмундовича Дзержинского, его забота о людях проявлялись всегда и везде». Вот каким примером Фомин подкрепляет это своё свидетельство. В Кисловодске лечилась группа работников ОГПУ. Из-за небрежности поваров произошло лёгкое отравление. Узнав об этом, Дзержинский немедленно навестил больных. Придя в санаторий, он вызвал весь медицинский персонал во главе с главным врачом, обстоятельно выяснил причину отравления, побеседовал с каждым пострадавшим. После этого он успокоил работников санатория и попросил главврача принять все меры, чтобы как можно быстрее ликвидировать последствия отравления.
Софья Сигизмундовна вспоминала, что ещё в дооктябрьский период Феликс Эдмундович «никогда не забывал о товарищах, томящихся в царских тюрьмах… Заботился об эмигрантах». Живя в Кремле, Дзержинский не пожелал стеснять жившего рядом товарища, почему и отказался от расширения своей квартиры. Однажды из Германии ему прислали свитер. У Дзержинского тогда уже был свитер — старенький, заштопанный и мало гревший, однако присланный свитер он отдал одному из своих помощников. Присланный ему портсигар Дзержинский передал в фонд помощи голодающим. Так же он поступил и с подаренным ему чернильным прибором.
Однажды в здании ВЧК он увидел, что пожилая уборщица моет пол тряпкой согнувшись. Придя в свой кабинет, Дзержинский сразу оставил помощнику записку: приобрести швабры для всех уборщиц ВЧК. В. Межлаук вспоминает, что «не было случая, чтобы Феликс Эдмундович стеснялся спрашивать у любого товарища объяснения того, что было ему неизвестно и непонятно». Софья Сигизмундовна свидетельствует: «Убедившись в своей ошибке, он (Дзержинский. — В.Р.) не стыдился признаться в этом и немедленно извинялся». Менжинский отмечает, что Феликс Эдмундович «первый радовался всякому успеху, достигнутому методом, против которого он боролся».
При всей своей занятости Дзержинский вовсе не был аскетом и лишённым чувства юмора. Ян вспоминает, что отец любил пошутить и посмеяться, и констатирует: «Отец … не был аскетом». В одном из писем к жене Дзержинский сам прямо говорит: «Я не аскет». В письме к сестре Альдоне он признаётся: «Я так хотел бы жить … всесторонне. Я так хотел бы познать красоту». И тут же добавляет: «Аскетизм мне чужд». Но не чужды Дзержинскому были мечтания. При этом он предупреждал: «Революционер должен мечтать, но конкретно, о вещах, которые из мечты превращаются в действительность». Из тюрьмы он писал сестре: «Без мечтаний я не мог бы жить». Свою главную мечту Дзержинский сформулировал так: «Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете… преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов…; чтобы не было братоубийственных войн, национальной вражды». В. Антонов-Овсеенко свидетельствует, что Дзержинский любил пошутить, рассказать забавные истории. Имея в виду Дзержинского, чекист А. Артузов констатировал: «Никто так весело не смеялся, как он». Племянница Софья также свидетельствует, что дядя Феликс «любил пошутить, посмеяться».
Следует специально рассказать о любви Феликса Эдмундовича к природе. Сестра Альдона вспоминает, что в детстве он очень любил природу и животных и не разрешал обижать их. Он любил рыбачить, ловить раков, любил лес, походы за грибами и ягодами. Феликс Эдмундович признавался: «В детстве природа меня так поглощала, что я… чувствовал себя частицей этой природы». Ян вспоминает, что отец «страстно любил природу, особенно лес… На прогулках он водил нас обычно не по проторенным дорогам, а напрямик, сквозь лесную чащу, по оврагам, по нехоженым местам». Ян сообщает, что Феликс Эдмундович любил животных, и подкрепляет это очень интересными примерами. Будучи в вятской ссылке, он приручил медвежонка настолько, что тот ходил за ним по пятам. Дзержинский научил его служить, танцевать и удить рыбу. Ян приручил трёх бельчат, которых Феликс Эдмундович любил кормить и играть с ними. Отдыхая в Крыму, Дзержинский «особенно… любил бурю,… любуясь разъярённой стихией».
Дзержинский мечтал посетить гору Машук. Побывав на ней, он осмотрел Пятигорск, увидел Эльбрус и восхищённо воскликнул: «Красота-то какая! Хорошо бы везде побывать, посмотреть. И даже на Эльбрус подняться». Затем он стал интересоваться названиями гор, после чего повторил: «Во что бы то ни стало надо побывать везде». С Софьей Сигизмундовной он совершал горные прогулки: излюбленным местом их были расположенные возле Кисловодска Красные камни. Софья Сигизмундовна вспоминает: «Особенно понравился Феликсу вид на покрытый вечным снегом Эльбрус, озарённый заходящим солнцем». Она отмечает, что Феликс Эдмундович наслаждался природой, морем, горами, лесами, цветами, звёздным небом. Феликса Эдмундовича радовало, что трёхлетнего сына уже восхищает природа, что его интересуют лес, цветы и всё богатство природы. В письме к жене он вспоминает, что в детстве и сам любил в звёздную летнюю ночь лечь на краю леса и под его шёпот смотреть на звёзды; в летний день смотреть на колыхание веток и плывущие по небу облака; в лунную ночь выехать на лодке на середину пруда и вслушиваться в тишину; и заключает: «Красота природы вызывала во мне мысли о нашей идее… От этой красоты, от этой природы никогда не следует отказываться».
В письмах из тюрьмы он часто вспоминал красоты родины и говорил, что мечтает вновь там побывать и привезти туда сына. Софья Сигизмундовна вспоминает, с каким интересом Феликс Эдмундович рассказывал ей о волшебной природе острова Капри. Восхищали его и красоты Швейцарии — снежные горы, зелёные долины, скалы, обрывы, и что «всё это беспрестанно меняет краски и свою форму в зависимости от освещения, и кажется, будто всё живёт и медленно движется. Облака охватывают горы кругом: то опускаются вниз, то снова поднимаются. Здесь хорошо, прекрасно». В другом письме встречаем: «Любовался в Швейцарии Альпами — могучей Юнгфрау и другими снежными колоссами, горящими заревом при закате солнца. Так прекрасен мир!» Восхитило его озеро, возле которого расположена Женева. Побывав в Закопане (Польша), он пишет сестре Альдоне: «Жизнь в горах склоняет к мечтам». Софья Сигизмундовна отмечает, что муж любил взбираться на горы. В мае 1920 года, будучи на Украине, он восхищался запахом цветов. С любовью при этом думал о лесе, пении птиц, о плывущих сквозь ветки облаках.
Увлекала Дзержинского и литература. При этом он хорошо знал произведения русских и польских классиков. Мог на память читать большие отрывки. В юности даже сам иногда писал стихи. В 1902 году он увлечённо собирал революционные стихи и песни, чтобы потом их издать. Племянница Софья вспоминает, что Феликс Эдмундович сказал ей: «В любых условиях человек должен найти время для книги». Софья Сигизмундовна сообщает, что Феликс Эдмундович с восторгом рассказывал о Горьком, которого он называл «певцом революции». В. Антонов-Овсеенко вспоминает: «Особенно ценил Феликс Эдмундович произведения Алексея Максимовича Горького, его рассказы о людях труда, автобиографические повести».
Дзержинский хорошо знал западную литературу, в частности, очень любил Гёте, многие произведения которого знал наизусть. В 1919 году Дзержинский пишет жене: «Хотелось бы стать поэтом, чтобы пропеть… гимн жизни и любви». Говоря о перевоспитании беспризорников, он считал одной из целей при этом научить их полюбить книгу.
Дзержинский не был чужд и музыке, песне. Например, он просил прислать ему революционные песни французских рабочих. Софья Сигизмундовна сообщает, что Феликс Эдмундович любил и тонко чувствовал музыку и радовался любой возможности послушать её. Сама она часто играла для него на пианино, а он слушал, не прерывая в это время своих занятий. Ян отмечает, что отец «глубоко понимал и любил искусство, музыку». Племянница Софья вспоминает, что дядя «очень любил музыку классиков,… революционные песни… «Варшавянка», «Красное знамя», «Дубинушка» были любимыми песнями дяди Феликса».
Интересно высказывание Дзержинского о радио и кинематографе. Вот его фрагмент: «Кинематограф может и должен стать могучим орудием культурного подъёма нашей рабоче-крестьянской страны… Кино и радио — в деревню и рабочие кварталы… Пусть кино и радио помогут скорейшему преодолению нашей некультурности».
А вот каким был «железный» человек в семье. Сестра Альдона вспоминает, что он горячо любил мать. В письме к Альдоне Дзержинский пишет: «Отсутствие любви ребёнка к матери это… огромное несчастье для него. Нужно выявить эти причины и устранить их, ибо для каждого любовь к матери — огромное благо». Ещё до рождения сына Дзержинский писал сестре: «Я хотел бы быть отцом и в душу маленького существа влить всё хорошее, что есть на свете, видеть, как под лучами моей любви к нему развился бы пышный цветок человеческой души».
Сын Ян отмечает: «Ко мне был строг и требователен, но одновременно чуток и отзывчив. Он прививал прежде всего преданность Родине, смелость, трудолюбие, скромность и честность. Он не любил делать наставления, а воспитывал… личным примером». Он интересовался жизнью сына в пионерском лагере, о делах отряда, друзьях. Ян пишет: «Особенно настойчиво он стремился привить мне трудовые навыки, дисциплину и любовь к учёбе».
А вот свидетельство Антонова-Овсеенко: «Часто бывая у Дзержинских, я видел, что в семье царит атмосфера взаимного уважения, любви и напряжённого творческого труда. Между Феликсом Эдмундовичем и Софьей Сигизмундовной всегда были полное понимание, согласие, основанное на единой высокой цели… Своего… сына воспитывал просто и скромно, прививая ему уважение к труду. Относясь к сыну ласково и бережно.., внушая ему любовь к труду, он говорил: каждый должен научиться хорошо работать и этим заслужить уважение людей». При этом Антонов-Овсеенко добавляет, что хотя Ян и не отличался хорошим здоровьем, но Феликс Эдмундович и Софья Сигизмундовна «никогда не стремились создавать ему какие-нибудь искусственные условия».
Будучи в заключении, он пишет жене, что его спасает любовь к сыну, и заключает: «Благославляю судьбу мою и судьбу всех дорогих мне, что она дала нам это сокровище». Дзержинский желал, чтобы сын «умел сам любить и быть любимым». Как бы обращаясь к сыну, он говорил: «Будь хорошим, добрым, весёлым.., чтобы всегда быть радостью для мамуси, для меня и для людей, чтобы, когда вырастешь, трудиться, радоваться самому своей работой и радовать других, быть им примером». Дзержинский считал, что сын должен видеть в жизни и хорошее, и плохое — лишь тогда он научится понимать её. О стремлении Феликса Эдмундовича привить всё хорошее говорится в одном из его писем: «Когда я выйду из заключения и мы соберёмся вместе, будем слушать, как мама будет играть на рояле, будем гулять, собирать цветы, слушать, как птички поют, деревья шумят листьями». Не иначе как героическим надо назвать его тайную поездку к семье в Швейцарию в октябре 1918 года.
Большое внимание уделял Феликс Эдмундович воспитанию детей. Он уверял, что дети ему не мешают, а доставляют большую радость. В письме Дзержинского к брату Владиславу он пишет: «Я всегда любил детей. С ними чувствовал себя самым беззаботным ребёнком, с ними мог быть сам собой». Получая много писем от школьников и пионеров, он бережно хранил эти детские письма и урывал время, чтобы на них ответить. Софья Сигизмундовна отмечает, что Феликс Эдмундович «горячо любил детей за чистоту их души, за их непосредственность, за то, что они не знают фальши и лицемерия… Любовь к детям Феликс сохранил до конца свой жизни». В письмах к Альдоне Дзержинский признавался: «Я страстно люблю детей… Дети — это будущее! Они должны быть сильны духом и сызмальства приучаться к жизни».
Дзержинский считал неприемлемыми розги, чрезмерную строгость и слепую дисциплину, так как они учат лицемерию, трусости и фальши, а ребёнок должен сам понять, что поступил плохо. Он утверждал: «Ребёнка можно воспитать только любовью… Ребёнок умеет любить только того, кто его любит… Ребёнок воспринимает горе тех, кто его любит». При этом он предупреждал: «Силу воли надо воспитывать. Избалованные и изнеженные дети, любые прихоти которых удовлетворяются родителями, вырастают… слабовольными эгоистами». Из этого он делает вывод: «Вина или заслуга детей в огромной степени ложится на голову и совесть родителей». Дзержинский утверждал: «Будущее счастье ребёнка во многом зависит от родителей, от их умения воспитать ребёнка, от их умения подавлять в корне все плохие задатки и развивать хорошее… Надо воспитать в детях любовь к людям, а не к самому себе. А для этого самим родителям надо любить людей». В письме к жене Дзержинский утверждает: «Любовь к ребёнку… может дать ребёнку прочное, истинное счастье.., делает из него полноценного человека».
Дзержинский считал недопустимым навязывать ребёнку своё мнение, так как это не позволит ему в дальнейшем самому принимать решения. Жену он убеждает: ребёнок «научится понимать тебя. А это самое главное». Софья Сигизмундовна вспоминала, что ещё до революции муж пускал к себе в комнату бедняцких детей, устраивал им что-то вроде детского сада: позволял им бегать, шуметь, играть, делал для них примитивные игрушки. Дзержинский считал, что надо прощать детям их шалости и не сердиться на них, нельзя при них раздражаться, нельзя угождать им и закармливать их конфетами. Как видим, в высказываниях Дзержинского есть немало интересных мыслей и как педагога.
Интересны высказывания Дзержинского и о любви. Он утверждал: «Где есть любовь, там нет страдания». И уточнял: «Если любить только себя, то с приходом тяжёлых жизненных испытаний человек проклинает свою судьбу и переживает страшные мучения. А где есть любовь и забота о других, там нет отчаяния». Дзержинский считал: «Там, где любовь, там должно быть и доверие». По его мнению, надо, чтобы «любовь не связывала, а обогащала жизнь любимого, заставляла его жить всей душой, широкой и богатой». Дзержинский утверждает: «Любить — это значит… взять у другого всё лучшее, пробудиться к жизни». Он признаётся: «Моя жизнь была бы слишком тяжёлой, если было столько сердец, меня любящих» и «без любящих сердец я не мог бы жить». Феликс Эдмундович прямо говорит: «Любовь зовёт к действию, к борьбе».
Свою любовь к детям Дзержинский ярко проявил на посту председателя Комиссии по улучшению жизни детей (Деткомисии), созданной для ликвидации детской беспризорности. А.В. Луначарский вспоминает, как Дзержинский пришёл к нему и сказал: «Я хочу бросить некоторую часть моих личных сил, а главное, сил ВЧК, на борьбу с детской беспризорностью». Луначарский отмечает, что при этом в глазах Дзержинского «сразу же загорелся… огонь возбуждённой энергии». Он продолжил: «Это же ужасное бедствие! Ведь когда смотришь на детей, так не можешь не думать — всё для них! Плоды революции — не нам, а им!» «Эти чумазые — мои лучшие друзья. Среди них я нахожу отдых», — сказал он однажды.
В ликвидации детской беспризорности Дзержинский видел «моральное спасение будущих советских граждан». Он считал: «Борьба с детской беспризорностью есть средство искоренения контрреволюции… Забота о детях является одним из важнейших вопросов республики». Софья Сигизмундовна отмечает: «Как бы ни был занят Дзержинский, как бы ни был перегружен он государственными делами, всегда находилось у него время для заботы о детях… Ходил в детские учреждения, знакомился с их состоянием, пробовал еду, записывал недостатки, чтобы помочь их устранить». Однажды он даже посетил детскую больницу для больных трахомой: обошёл все палаты, беседовал с больными детьми и медперсоналом, подробно расспрашивал о нуждах больницы, а потом помогал улучшить условия работы больницы.
Именно по инициативе Дзержинского и при его участии созданы детские трудовые коммуны. Одной из первых была создана Болшевская коммуна под Москвой. Дзержинский часто посещал её. После его смерти коммуне присвоено имя Дзержинского. По поручению Дзержинского в Москве освободили много особняков и отдали их под детские дома. Дзержинский лично следил также за снабжением детских домов всем необходимым: мебелью, кухонной утварью, столовой посудой, одеждой, бельём, обувью, топливом, питанием. Феликс Эдмундович заботился не только о материальном положении коммун, но и о правильном воспитании: трудом и доверием к ним. «Сколько бы талантов погибло, если бы мы их не подобрали!» — сказал он как-то.
По инициативе Дзержинского в местах заключения организованы мастерские, кружки самодеятельности, созданы выборные органы самоуправления. Его шофёр Тихомолов рассказывает такой случай. Однажды на Мясницкой из одного из котлов, в которых варился асфальт, они извлекли беспризорных и привезли в здание ВЧК, где Дзержинский отвёл их в свой кабинет, накормил и побеседовал с ними. Дети тут же заночевали, а утром согласились пойти в детский дом. Чекист Фомин констатирует, что Дзержинский уделял исключительное внимание борьбе с детской беспризорностью, чего требовал и от других чекистов.
Дзержинский находил время лично посещать трудовые колонии и коммуны, интересовался их успехами, беседовал с воспитанниками. Однажды он побывал в тюрьме, где было много несовершеннолетних. Дзержинский объявил им, что все они переводятся в трудовую коммуну, где будут жить на свободе и учиться, получать специальность. Он объяснил, во имя чего совершена революция, что нужно, чтобы стать строителем новой жизни, в чём большое счастье человека. Дзержинский сказал, что хочет, чтобы каждый из них уважал себя и свой народ. Спустя некоторое время Феликс Эдмундович посетил эту коммуну. Воспитанники окружили его, многим захотелось похвалиться своими успехами в труде.
В 1922 году Деткомиссия была ликвидирована. Дзержинский написал протест М.И. Калинину по поводу такого решения и добился её восстановления. По инициативе Дзержинского Деткомиссия поручила местным органам просвещения улучшить снабжение школ продовольствием, бельём и одеждой. Для этого были созданы пошивочные мастерские. Дзержинский выступил с предложением прикрепить детские учреждения к промышленным предприятиям, советским и военным учреждениям для их шефства над детьми. Как известно, Дзержинского называ-ли и «другом детей», что, думается, по праву.
Привлекали Дзержинского также физкультура и спорт. Софья Сигизмундовна рассказывает о его увлечении греблей, плаванием, верховой ездой. Сестра Альдона вспоминает, что Феликс увлекался верховой ездой с раннего детства. В. Антонов-Овсеенко подтверждает, что Дзержинский «с большим одобрением относился… к нашим занятиям спортом. Он не раз повторял, что спорт развивает смелость, силу, выносливость и меткость». Племянница Софья сообщает: Феликс Эдмундович говорил, «что наша молодёжь должна быть закалённой физически». Н.И. Подвойский вспоминает, что Дзержинский призывал больше внимания уделять физическому воспитанию молодёжи: «Мы должны создавать красные спортивные организации». В связи с этим интересен такой факт. На одном из собраний в конце 1922 года Дзержинский поставил перед чекистами задачу — улучшить их физическую и стрелковую подготовку. В феврале 1922 года группа военнослужащих войск ГПУ Московского округа разработала проект организации спортивного общества — первого в Советской России. С этой задумкой инициаторы обратились к Дзержинскому. Он поддержал их идею о проведении учредительного собрания. Оно состоялось 18 апреля 1923 года. Так родилось спортивное общество «Динамо». 8 октября 1923 года Дзержинский был избран почётным председателем московской организации «Динамо», а 30 марта 1926 года — почётным председателем центрального совета «Динамо».
Вот таким был этот «железный» человек — любящим жизнь, природу, семью, детей, разные жанры искусства, чутким и заботливым в отношении коллег и подчинённых, скромным и бескорыстным.
В.П. РЫБАЛКИН, кандидат исторических наук, доцент МГАФК.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
