Странички из книги, написанной в зоне
В доброе долгое брежневское время, как грибы от теплого дождя, в рост пошел российский чертополох: кумовство, воровство, коррупция, карьеризм, стяжательство… Леонид Ильич пробовал пресекать зло, но у него, как у раненого былинного воина, карающий меч выпадал из рук. Но вот придвинулись грозные тучи с Лубянки и начали «крушить зло» прямо с семьи Леонида Ильича, крушить с азартом. Первая жертва – Юрий Чурбанов, зять Генсека, без пячти минут министр… Вот его исповедь. В старое новогодие Мой арест произошел 14 января 1987 года в кабинете начальника следственный части Генпрокуратуры Советского Союза Германа Петровича Каракозова. Накануне Каракозов позвонил мне на квартиру и сказал, что завтра ждет к себе в 12 часов дня. Утром мы еще раз перезвонились, и, ни о чем не подозревая, я приехал в Прокуратуру. Внизу меня ждал следователь по особо важным делам Литвак. Мы поздоровались за руку, Литвак приветливо улыбнулся, он вообще производил впечатление очень обаятельного человека, и мы поднялись на второй этаж в приемную Каракозова. Но только я переступил порог, как мне навстречу поднялись два молодых человека с хорошей полувоенной выправкой (я так и не узнал, кто они такие) и заявили: «Вы арестованы!» Тут же, в приемной, с меня сняли подтяжки, галстук, часы, из ботинок выдернули шнурки. Понятыми были две женщины, сотрудницы прокуратуры, как я узнал потом от следователя Миртова, да и понятно, что сотрудницы, с улицы кого попало ведь не позовешь, все-таки генерал-полковника арестовывают как-никак. Хорошо, что в этот момент я был в штатском, не в военной форме, а то могли бы, пожалуй, и погоны сорвать, хотя я еще и звания в то время не был лишен, это произошло гораздо позже. Вот так, поддерживая штаны руками, я предстал пред светлые очи Германа Петровича Каракозова, начальника всех следователей СССР. В его кабинете уже находились Гдлян и Иванов, полковник юстиции Миртов, молодые люди, объявившие мне об аресте, и еще один человек, я его не знаю (может быть, он из КГБ?). Особенно меня поразил Каракозов. Сейчас это был уже не тот улыбающийся Герман Петрович Каракозов, которой месяца два назад первый раз попросил меня заехать к нему в служебный кабинет. За столом сидел хмурый, довольный собой человек — довольный первой победой! Каракозов сразу показал мне ордер на арест, подписанный заместителем Генерального прокурора Сорокой… Я знал, что меня могут арестовать, готовятся к этому, ищут «ключики». Еще в то время, когда министром внутренних дел СССР был Федорчук, за мной установили наружное наблюдение: внешне — никаких следов, в КГБ работают профессионалы высокого класса, но я чувствовал, что за мной следят. Накануне ареста у меня уже была очная ставка с неким Каримовым, бывшим первым секретарем Бухарского обкома, которая была деликатно обставлена, по всем правилам продуманного «пресса». Точно так же, как сейчас, мне позвонил Каракозов, я приехал к нему, в кабинете был все тот же Литвак, и вдруг вводят небритого, если не сказать грязного, незнакомого мне человека «восточного типа». Откуда он появился, из какой комнаты вышел, я даже не знаю. Бросилось в глаза, что он без галстука, очень волнуется и растерян. Каракозов спрашивает: «Юрий Михайлович, вы узнаете этого человека?» — «Нет, первый раз вижу». — «И никогда не видели?» — «Нет, никогда». — «Ну как же, ведь это Каримов!» — «Какой Каримов? В Узбекистане Каримовых все равно что в России Сидоровых и Петровых». — «А помните, вы приезжали в город Газли?..» И я вспомнил. В 1979 году (а тогда шел 1987-й), находясь в служебной командировке в Узбекистане, я прилетел в Бухару и на аэродроме выразил желание посмотреть находящийся неподалеку городок Газли, в свое время (по-моему, за три года до этого) сильно пострадавший от землетрясения. Войска МВД СССР участвовали в работах по ликвидации последствий землетрясения, так что мой интерес был вполне оправдан. (Кстати, в Газли начинается нитка газопровода Бухара — Урал, — именно Урал, где я и нахожусь сейчас в колонии усиленного режима; все-таки какая-то злая символика здесь присутствует.) И хотя этот Каримов, встретивший меня в аэропорту, сразу стал приглашать покушать и отдохнуть с дороги, я ответил…, что надо заняться делом и посмотреть Газли… Осмотрели город, а на обратном пути я неожиданно для всех попросил остановить свой служебный автомобиль у магазина. К магазину стали стекаться местные жители, собралась толпа порядка 150–200 человек. Одна женщина, по характеру, видно, бойкая особа, говорит: «Товарищ генерал, вас здесь обманывают, пускают пыль в глаза, с продуктами у нас плохо, мяса мы не видим, на рынке оно стоит дорого, молока тоже нет». Я посмотрел на Каримова и спокойно, не повышая голоса, спрашиваю: «Неужели нельзя помочь этим людям и навести порядок? Ведь Бухара рядом!» Он тут же в присутствии всех заверил меня: «Юрий Михайлович, все будет как надо». Вот, собственно говоря, и весь инцидент… И вдруг сейчас, спустя восемь лет, Каримов в кабинете у Каракозова утверждает, что в Газли с моей стороны проявились грубость и неуважение, он растерялся, и, чтобы избежать скандала, в тот же день за обедом умудрился засунуть мне в боковой карман кителя десять тысяч рублей. Я опешил. Смотрю на этого человека и думаю: «Господи, да человек ли он, ну как же можно так нагло врать?» Сидит, весь трясется, ясно же, что он все это выучил со слов Каракозова… Позже я узнал, что Каримов обвинялся в получении взяток на три или четыре миллиона, он шел под расстрел, так что ему было нетрудно признать по просьбе следователей еще десять тысяч рублей, выторговав тем самым для себя хоть какие-то льготы. Забегая вперед, скажу, что через два с лишним года, когда я был уже зэком, мне пришлось случайно встретиться с Каримовым на этапе. Он ехал в Ташкент по делу бывшего управляющего делами ЦК КП Узбекистана Умарова, если не ошибаюсь, а я — по делу бывшего секретаря Навоийского обкома партии Есина. Здесь, в «столыпинском» вагоне, в котором у нас перевозят заключенных, Каримов подробно рассказал мне, как его «ломали» Гдлян и Иванов, как накануне очной ставки Каракозов в кампании с Гдляном и Ивановым угрозами и шантажом вынудили его дать показания против меня. Я спросил: «Почему же возникли именно десять тысяч?» Каримов ответил, что так ему сказали в следственной части Прокуратуры СССР… В кабинете у Каракозова, как уже говорилось, я увидел Гдляна и Иванова. Кто-то, по-моему, Гдлян, положил передо мной белый лист бумаги, дал мне свою ручку, заправленную чернилами, потому что моя, шариковая, была отобрана, и тут же, пока я не опомнился от самого факта ареста, предложил написать заявление о моей явке с повинной. Теперь я думаю: какое счастье, что я все-таки сообразил тогда и категорически от этой «повинной» отказался. Была бы верная смерть… Начался перекрестный допрос, и в ту же минуту под издевательски размеренную диктовку Гдляна я написал заявление на имя Генерального прокурора СССР Рекункова о том, что, занимая ответственные посты в МВД СССР, я получил взятки на сумму в общей сложности полтора миллиона рублей. Расхаживая по кабинету Каракозова, Гдлян диктовал мне имена и фамилии 132 человек, от которых я якобы получал деньги, и сам называл суммы взяток: 10,20, 50, 200 тысяч — сколько хотел! Все это были люди, в той или иной степени интересовавшие следствие, — Гдлян диктовал, а я писал. Что происходило со мной, я помню очень смутно, все было как в страшном сне: Гдлян называет какие-то имена, а я сижу в роли технического исполнителя и пишу на имя Рекункова все, что он говорит. Потом меня вывели через черную лестницу во двор, посадили в «рафик», по бокам с обеих сторон сели дюжие молодцы, схватив меня, чтобы не убежал, за кисти рук, и доставили в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР. И только ранним утром я понял, что в моей жизни произошло что-то непоправимое и трагическое. Усталость, болезненное состояние, полная отрешенность и невосприимчивость, жуткая подавленность преследовали меня… И пошел этот пресс! Начались ежедневные, изнуряющие, многочасовые допросы, опять пошли фамилии каких-то людей, якобы передававших мне деньги в Узбекистане. И тут я опять не смог сказать ничего вразумительного, безвольно подтверждал все, о чем говорили Гдлян и Иванов. А потом под их диктовку все это почти машинально записывал на бумагу. Я не мог контролировать свое поведение и не мог взять себя в руки. Все было как в тумане… Когда мне в Лефортове стало совсем худо, когда по намекам Гдляна, Иванова и полковника Миртова я понял, что меня могут расстрелять, для этого, как говорится, все готово, когда уже не было никаких сомнений, что «кремлевско-узбекское дело» превращено Гдляном и Ивановым в грандиозный политический спектакль, я не выдержал, и, выбрав удобный момент, обратился с устной просьбой к начальнику изолятора (такие просьбы на бумаге не фиксируются) о встрече с Председателем КГБ СССР генералом армии Виктором Михайловичем Чебриковым. Я сказал начальнику: «По личному вопросу». Странно, наверное, но моя просьба была исполнена. Меня вызвали через несколько дней, вид у сопровождающих прапорщиков был перепуганный, кажется, я и руки за спиной не держал, они за мной не следили, им было не до того. Мне посоветовали получше одеться, я эти рекомендации выполнил как мог, и вот когда я вошел в кабинет начальника следственного изолятора, за его столом сидел Чебриков. Мы за руку поздоровались, он представил мне второго человека, которой был с ним, сказал, что это его помощник по Политбюро. Началась беседа. Чебриков поинтересовался, нет ли с моей стороны жалоб на содержание или питание, их не оказалось, хотя на питание в Лефортове (да и в других изоляторах КГБ) полагается 47 копеек в сутки — каша и супы, вот и все питание… Чебрикову я не жаловался. Я сразу спросил его о другом: «Виктор Михайлович, вы меня знаете, я вас знаю, скажите честно — кому и зачем понадобился весь этот спектакль? Что происходит?» Чебриков спокойно, глядя мне в глаза, ответил: «Юрий Михайлович, ваш арест обсуждался на Политбюро». И довольно выразительно на меня посмотрел. Тут я все понял. Это Политбюро, а не Прокуратура СССР, решало, быть мне заключенным или не быть. Если мне не изменяет память, Чебриков сказал, что среди членов Политбюро даже было голосование по этому вопросу. Вот когда я сломался. Стало ясно, что любое сопротивление не имеет смысла, ибо мой арест — это заранее спланированная политическая акция и что судить, собственно говоря, собираются не меня. Я оказался прав. Это был суд над Леонидом Ильичом Брежневым. Так подтверждалась «перестройка». Знакомство В один из январских вечеров 1972 года я с товарищем приехал поужинать в Дом архитектора на улице Щусева. Пришли в ресторан, сели за столик, заказали, как помню, холодный ростбиф, салаты и бутылку вина. Не знаю, как сейчас, но тогда в ресторане Дома архитектора был большой камин, и вот когда его разожгли, я заметил, что в глубине зала за двумя столиками, сдвинутыми вместе, сидит знакомая компания. Разумеется, мы с товарищем тут же подошли, поздоровались, присели, и нас познакомили с теми, кого мы не знали, и в том числе — с молодой внешне интересной женщиной, которая представилась скромно и просто: «Галина». Я и понятия не имел, что это Галина Брежнева. Так состоялась знакомство. Наверное, если бы я был писателем, я бы говорил сейчас о том, что весь вечер старался смотреть только на Галину Леонидовну, ибо вдруг стало как-то очень уютно и хорошо, но я не писатель и скажу, как было: этот человек мне сразу понравился. Мы о чем-то поговорили, но не очень долго, вечер близился к концу, пришла пора расставаться, и все разъехались по своим домам. Не помню, просил ли я Галину Леонидовну оставить свой телефон, как это обычно бывает между людьми, установившими добрые отношения, — кажется, нет. В конце концов, компания была знакомая, и я решил, что где-нибудь мы, конечно же, встретимся. Прошло какое-то время, и получилось так, что Галина Леонидовна сама позвонила мне на работу. В оригинально-шутливой форме спросила, куда же я исчез, почему не звоню. Не скрою, я обрадовался такому звонку. Мы тут же решили встретиться. После работы Галина Леонидовна заехала за мной, и мы провели вместе целый вечер. Мне было очень интересно. Эта женщина нравилась мне все больше и больше. Потом я уехал в отпуск, отдыхал в Подмосковье, Галина Леонидовна несколько раз приезжала ко мне, и я тоже ездил в Москву. Наши отношения стали сердечными. И только тут она призналась, чьей дочерью является. Может быть, и не стоит об этом подробно говорить, но читатель сам помнит, какой ажиотаж был поднят в газетах и журналах вокруг нашей семьи. Лучше я сам скажу, как же все было на самом деле. У будущего тестя Когда мы с Галей решили пожениться, она пригласила меня на дачу к отцу. Решение оформить наш союз законным образом было принято, конечно, не с бухты-барахты, а после долгих совместных размышлений. У меня были и просто человеческие колебания: «А по Сеньке ли шапка?» — спрашивал я себя. Все-таки такое дело, Галина Леонидовна — дочь Генерального секретаря ЦК КПСС, я войду в его семью, готов ли я к этому, как еще все получится? И вот Галя говорит, что Леонид Ильич хочет со мной встретиться и познакомиться. Конечно, состояние у меня было очень сложное: знакомство не с простым человеком, с руководителем нашей партии и государства, — оторопь, одним словом, была достаточна велика. Но раз надо знакомиться — значит надо. Все знают, что Леонид Ильич и Виктория Петровна, его супруга, имели квартиру на Кутузовском проспекте. Это пять или шесть комнат с обычной планировкой. Шум, гам — за окном обычная московская жизнь. Что и говорить, здесь не было необходимых условий для полноценного отдыха, поэтому свою московскую квартиру Леонид Ильич не любил и бывал здесь крайне редко… Пройдет время, и в самом конце 70-х годов Леониду Ильичу предложат новую благоустроенную квартиру на улице Щусева. Конечно, тут было лучше, чем на Кутузовском проспекте, центр рядом, всего несколько минут езды, но то ли Леонид Ильич был однолюб, то ли еще что, — он посмотрел новую квартиру и сказал, что она для него чересчур большая… В самом подъезде кроме семьи Брежневых и Юрия Владимировича Андропова, который жил двумя этажами ниже, были квартиры министров, партийных и советских работников, причем разного ранга, — то есть это не был дом Брежнева, это был обычный дом № 26, расположенный на Кутузовском проспекте. Здесь, в этой квартире, у Леонида Ильича была хорошая библиотека и такая же, если не больше, находилась и на его даче. Сколько же было публикаций об этой даче Генерального секретаря! Вся беда в том, что я, например, не видел ни одной фотографии к этим публикациям. А кто-нибудь их видел? Интересно, почему бы не показать? Ведь Леонид Ильич жил не на какой-нибудь супердаче: это был обычный трехэтажный кирпичный дом с плоской крышей. Наверху располагалась спальня Леонида Ильича и Виктории Петровны, они все время предпочитали быть вместе, и когда Леонид Ильич 10 ноября 1982 года принял смерть, Виктория Петровна спала рядом; небольшой холл, где он брился (сам, но чаще приглашая парикмахера). На втором этаже две или три спальни для детей, очень маленькие, кстати говоря, от силы 9–12 метров с совмещенным туалетом и ванной. Мы спали на обычных кроватях из дерева. Внизу жилых комнат не было, там находились столовая, рядом кухня и небольшой холл. На третьем этаже Леонид Ильич имел уютный, но совсем крошечный кабинет. Там же была библиотека. На всю дачу приходился один видеомагнитофон и один телевизор — советского производства, по-моему, «Рубин». Леонид Ильич всегда очень внимательно смотрел программу «Время», а потом уходил спать. На первом этаже был кинозал, в нем стоял бильярд, на котором Леонид Ильич почти не играл, — но это не кинотеатр, именно кинозал, где Леонид Ильич обычно смотрел документальные фильмы. Он их очень любил, особенно фильмы о природе. В доме был бассейн, где-то метров пятнадцать в длину, а в ширину и того меньше — метров шесть. Утром Леонид Ильич под наблюдением врачей делал здесь гимнастику. Рядом с домом был запущенный теннисный корт, на нем никто не играл, и он быстро пришел в негодность, зарос травой. За пользование государственной дачей с него так же как и со всех, высчитывали деньги, не знаю, сколько, но знаю, что за нее платили, так как Виктория Петровна, которая распределяла бюджет семьи, иногда «докладывала»: «Все в порядке, за дачу я заплатила на полгода вперед». На что Леонид Ильич посмеивался: «А как же, ведь мы здесь живем, платить-то надо». Разумеется, деньги платились и за квартиру на Кутузовском проспекте. Вот сюда, на загородную дачу, Галина Леонидовна и пригласила меня для встречи с Леонидом Ильичом. Это был обычный день, мой отпуск шел к концу. Приехали где-то к обеду, Галя сразу познакомила меня с Викторией Петровной, и я увидел очень простую, удивительно обаятельную женщину. Сели за стол, и она как-то так повернула разговор, что моя скованность, давайте употребим это слово, быстро прошла. И если посмотреть со стороны, — за столом сидели два хорошо знакомых человека и мирно беседовали на самые разные житейские темы. Вечером мы с Галей были в кинозале, смотрели фильм, — и я даже не сразу заметил, как вошел Леонид Ильич. Только вдруг на фоне света увидел: стоит коренастый человек в серой каракулевой шапке-пирожке. Я поднялся, а он спрашивает: «Ты — Юрий?» — «Я». Тут он говорит: «А чего ты такой высокий?» Я хотел отделаться шуткой, но она у меня как-то не получилась, а он сказал: «Хорошо, я сейчас пойду разденусь, потом поужинаем и поговорим». Вот так состоялось знакомство. Потом был ужин: Леонид Ильич, Виктория Петровна и мы с Галей. Он задал вопрос: «Ваше решение серьезно?» И меня и Галю спросил. «Да, мы подумали». И с моей стороны было сказано: «Да». Леонид Ильич поинтересовался, где я работаю. А я занимал должность заместителя начальника политотдела мест заключения МВД СССР, курировал как раз те зоны, где теперь вот сам сижу. Он никак не отреагировал, видно, знал уже кто и на какой должности. Что и говорить, пока мы не сели ужинать, я чувствовал себя очень скованно, но Леонид Ильич так легко держал себя, так уважительно относился к своему молодому собеседнику, так хорошо вспоминал о своем рабочем прошлом, сказал мне, что в органах внутренних дел надо серьезно трудиться, что скованность незаметно прошла, и вот уже за столом сидели два человека, которым было о чем поговорить. Кстати, Леонид Ильич — человек очень неплохого юмора, интересный, живой собеседник, и когда мы расставались, я был уже совершенно раскованным и питал самые добрые чувства к родителям своей будущей жены. Видимо, я все-таки понравился ему. И не потому, что, как пишут, высокого роста (181 сантиметр), широкий в плечах, кареглазый… наверное, не только поэтому. В то время у Галины Леонидовны недостатка в женихах не было. И уровня они были повыше, чем подполковник Чурбанов. Молодой офицер, еще не известно, как у него сложится служебная карьера, не споткнется ли он… Но — понравился. Свадебный ужин Мы расписались в загсе Гагаринского района. Леонид Ильич категорически запретил нам обращаться во дворцы бракосочетания; он хотел, чтобы все прошло как можно скромнее. Мы специально выбрали день, когда загс был выходной, приехали, нам его открыли, мы расписались, поздравили друг друга — что и говорить, пышное получилось торжество при пустом-то зале. Свадебный ужин проходил на даче и длился часа три. Можно представить себе робость моих родителей, когда их доставили на большой правительственной машине на дачу Генерального секретаря ЦК КПСС. Из двух костюмов отец выбрал самый лучший, что-то подыскала мама, отец и мама считали, что они нарядно одеты, а мне их было до слез жалко. Конечно, они очень стеснялись, мама вдобавок ко всему еще и плохо слышит, но отец держался с достоинством, не подкачал. Гостями с моей стороны были брат, сестра, несколько товарищей по работе, Галя тоже пригласила двух-трех подруг — в общем, очень узкий круг. Было весело и непринужденно. Леонид Ильич сам встречал гостей, выходил, здоровался. Представляю себе состояние того человека, кого он как хозяин выходил встречать, но потом выпили по рюмке, и скованность ушла. Вот не помню, были ли танцы, кажется, нет, кто-то смотрел в кинозале фильмы, кто-то просто прогуливался по территории. За столом царила приятная и добрая обстановка. Леонид Ильич сам назначил себя тамадой, очень много шутил, рассказывал какие-то веселые истории и был с гостями до конца, пока все не разъехались. Вот так мы с Галиной Леонидовной Брежневой стали мужем и женой. …Мы с Галиной Леонидовной около года снимали квартиру в обычном доме на Садовом кольце, недалеко от американского посольства. Хозяева, муж и жена, уехали за границу, одна комната была закрыта на замок; там находились их вещи, а в нашем распоряжении имелись другая комната, ванная и кухня. У нас не было даже своей мебели, и мы весь год пользовались мебелью наших хозяев. А какая это была мебель? Квартирантам хорошие вещи люди не оставляют. Лотом мы еще очень долго жили в моей однокомнатной холостяцкой квартире на проспекте Мира у метро Щербаковская. Леонид Ильич не торопился. Он не был человеком опрометчивых решений. Разумеется, никакой служебной машины у меня в тот период не было. Чтобы добраться до работы, жена тоже довольно редко вызывала «семейную машину». Единственное, когда заказывали продукты, тогда машина приезжала. Никаких машин в качестве свадебного подарка мы с Галей от Леонида Ильича не получали. «В жизни Галины особых секретов нет» Леонид Ильич очень любил Галю. В семье она была первым ребенком. Я не хочу сейчас выступать в качестве семейного биографа, раскрывать какие-то, может быть, секреты, хотя в жизни Галины Леонидовны никаких особых секретов вообще нет. Если бы не наша «доблестная» пресса я бы, наверное, просто не писал бы на эту тему. Но читатели хорошо помнят, какой ажиотаж подняла пресса вокруг семьи Леонида Ильича: Чурбанов — взяточник, дочь Генерального секретаря ЦК КПСС — жила и живет не по средствам и т. д. Лучше я сам расскажу, как же все-таки мы строили свои взаимоотношения. Кто захочет, кого не смогли убедить разного рода пикантные подробности из «сладкой жизни Галины Брежневой», как выразился депутат Рой Медведев, тот — поверит. По складу характера Галина Леонидовна очень мягкий, очень добрый человек; вот эту мягкость, доброту, уважительное отношение к людям Галина Леонидовна взяла от Леонида Ильича. Сразу скажу, что у нее не было каких-то шикарных сверхтуалетов. Причем так: если дочь, приезжая к отцу и матери на дачу, была как-то вычурно одета, она получала от них нагоняй, и в следующий раз одевалась уже так, чтобы не раздражать родителей. Конечно, драгоценные украшения, которые любит каждая женщина, у жены были и есть. Но ведь это дарили родители. С другой стороны, я все деньги приносил домой. Впрочем, о каких деньгах идет речь? Должностной оклад заместителя министра внутренних дел, я уже не говорю — первого заместителя министра — порядка 550 рублей. Выплата за генеральское звание — 120–130 рублей. Плюс — выслуга лет. На момент увольнения у меня выслуга лет составляла 29 с хвостиком, то есть я расписывался в ведомости за 1100 рублей. Нам с женой, которая тоже работала и имела оклад 250 рублей, вполне хватало. Кроме того, как член коллегии я имел талоны на питание. Детей у нас с Галиной Леонидовной не было. От зарплаты я оставлял себе деньги на уплату партвзносов, на питание в столовой и на сигареты; остальные деньги я в конверте приносил жене, у нас такая традиция была, никем не установленная: я их клал сверху на холодильник. Она распоряжались моими деньгами, плюс — своих 250 рублей, но и родительская помощь, конечно, ее никто со счетов не сбрасывает. Почему же, спрашивается, не иметь хорошее украшение, которое идет женщине? Но никакой россыпи бриллиантов, о чем сейчас судачат на всех углах, У жены не было. Очень контактная по складу характера и излишне доверчивая, Галина Леонидовна быстро отзывалась на человеческие просьбы. Вот это, видимо, ее слабость, потому что она не всегда замечала, что за обычной, казалось бы, просьбой кроется какое-то гнильцо. В общем, почти каждый человек пытался нажиться на этих просьбах, кого что интересовало — продвижение по службе или что-то еще, — а Галина Леонидовна не обладала гибкой ориентацией и всегда старалась помочь этим просителям. До своего замужества Галина Леонидовна жила с родителями, собственной квартиры у нее не было. Родители Галю не отпускали, были очень привязаны к ней, поэтому она всегда была под контролем. Каких-то больших шалостей — не прощали. Не знаю, как складывалась личная жизнь Галины Леонидовны до встречи со мной, была ли это счастливая жизнь, все ли в ней ладилось, — мы редко или почти не касались этой темы. Я давно заметил, что люди всегда охотнее говорят о настоящем, тем более, если прошлое не оставило какой-то яркий след. Галина Леонидовна редко подчеркивала, что она дочь руководителя страны, у нас никогда не было уборщицы, квартиру убирала она, а уж посудомоечные дела целиком лежали на ее плечах. Так же, как все, по выходным дням мы отвозили вещи в прачечную и химчистку, свободного времени почти не было, Галина Леонидовна работала до самой смерти отца, да и потом еще несколько лет: сначала редактором в Агентстве печати «Новости», потом — у Громыко в МИДе, где она занимала должность заместителя начальника отдела историко-архивного управления. Очень редко (несколько раз в жизни) она бывала в зарубежных командировках, причем — только в социалистических странах. Мы никогда и не отдыхали за границей, как об этом писали в газетах, чаще всего это был Крым, реже — Подмосковье, а после ухода Леонида Ильича из жизни мы, по сути, вообще никуда не ездили. Трудно сказать почему: была, наверное, какая-то ложная стеснительность, нам казалось, что на нас смотрят, шушукаются на наш счет — поэтому все отпуска мы теперь в основном проводили на даче. Так, наверное, было лучше. Первому заместителю министра внутренних дел полагалась государственная дача, но я никогда этой «привилегией» не пользовался. В 1979 году на деньги Леонида Ильича, но и добавив, конечно, собственные сбережения, мы построили свою дачу… Галина Леонидовна очень вкусно готовила. Виктория Петровна старалась ей помогать, иногда она давала ей какую-то сумму денег на продукты, но не часто, — в общем, у них были обычные родственные отношения. Мое любимое блюдо — это омлет с колбасой и сосиски. Сейчас бы их покушать… Затворниками мы, конечно, не жили, но и приемом гостей тоже не злоупотребляли. Будучи хорошей хозяйкой, Галина Леонидовна всегда радовалась, если гости оставались довольны. Иногда мы тоже выезжали к нашим друзьям. В основном это были мои товарищи по службе, по линии жены — никого знакомых не было. Другая категория друзей — это те, с кем я работал в комсомоле, но они почти отошли от нас после смерти Леонида Ильича. Таких, ярко преданных, что ли, людей почти не осталось. Тут, видно, действует какая-то своеобразная формула: когда человек при должности, при положении, если угодно — при власти, он не испытывает недостатка в друзьях и товарищах. Но стоит ему чуть-чуть пошатнуться, как от него все бегут, как от прокаженного… Что же удивляться, если после 10 ноября 1982 года многие из этих «друзей» нас просто предали?.. Я никогда не думал о том, чтобы оставить Галю. Эта мысль не возникала и при жизни Леонида Ильича, хотя — будем откровенны — в каждом доме случаются свои семейные неурядицы и скандалы. И как только ни трепали газеты имя дочери покойного Генерального секретаря ЦК КПСС! Все шло по одной и той же схеме: бриллианты, любовники, вечно пьяный муж, какие-то цирковые дела и прочая «сладкая» жизнь. Могу сказать одно: во всем этом очень мною наносного. Если бы и была у Галины Леонидовны «сладкая» жизнь, то я бы, конечно, все знал. И, бесспорно, принял бы меры в защиту своей чести и чести моей жены. От меня было трудно что-то спрятать, МВД — организация серьезная, барометр так называемого «московского» трепа здесь всегда стоял на контроле. Кроме того, не нужно забывать, что Галина Леонидовна была дочерью непростого человека. А там существует своя служба… Поздравляю с новой должностью Став начальником Политического управления, я постепенно пришел к выводу о необходимости кадровых изменений: мы нуждались в омоложении аппарата. Это вовсе не означает, что я, сам молодой генерал-майор, подбирал себе новую «команду». Ветераны внутренних войск, все, кто меня помнит, никогда не скажут, я думаю, что Чурбанов необдуманно «рубил головы» налево и направо. В кадровой политике я был очень осторожен. Часто находясь в командировках, внимательно приглядывался к молодым политработникам, выделяя умных и знающих офицеров. Для меня совершенно очевидно, что политработником нужно родиться. Таких людей я встречал и среди молодых офицеров Московского гарнизона, здесь было много молодых ребят с академическим военным образованием, — в беседах с ними я проверял их отношение к делу, смотрел на общий уровень образования и т. д. И вот с учетом того, что в аппарате Политуправления было много офицеров, имевших выслугу в 25 лет и выше, мы очень осторожно, уважительно относясь к этим опытным заслуженным людям, подбирали им замену. Работали дружно и интересно. В 1975 году я был награжден орденом Красной Звезды. В Указе говорилось: «За боевую и политическую подготовку личного состава внутренних войск и в связи с 30-летием Победы над фашистской Германией». Через год, в 1976-м, меня назначили заместителем министра внутренних дел СССР. Было это так: приближались ноябрьские праздники, до парада на Красной площади оставалось еще несколько дней, мы с Галиной Леонидовной ехали на дачу, вдруг в машине раздался телефонный звонок из приемной Леонида Ильича, и дежурный секретарь спросила, на каком отрезке шоссе мы сейчас находимся. Получив ответ, она сказала: «Юрий Михайлович, сейчас с вами будет говорить Леонид Ильич». Первая мысль была — что-то случилось, какое-то ЧП во внутренних войсках. Мы остановились. Стало тихо. В машине раздался телефонный звонок. Леонид Ильич поздоровался, спросил, на каком участке пути мы находимся и, получив ответ, сказал: «Поздравляю тебя с новой должностью». Я опешил. Спрашиваю: «Какая должность?» — «Ты назначен заместителем Щелокова». «Как же так, — говорю, — Леонид Ильич, со мной же никто не посоветовался». «Ну вот еще, — полушутя, говорит он, — надо мне с тобой советоваться! Это решение Политбюро, я его только что подписал. Кстати, тебя рекомендовал Щелоков. И еще: тебе только что присвоено звание генерал-лейтенанта…» Не могу сказать, что от счастья у меня сердце в пятки ушло, наоборот, я говорю: «Леонид Ильич, к такому объему работы я, наверное, просто не готов». — «Ничего, — усмехнулся Леонид Ильич, — ты возьмешь на себя кадры и о всех кадровых проблемах будешь докладывать лично мне». Тут я понял, что докладывать надо, так… в общем, минуя Щелокова. Почему, чем это было продиктовано, не знаю. Леонид Ильич тут же сказал, что к кадрам в МВД нужно относиться очень бережно и уважительно, с максимальной щепетильностью. Не думаю, чтобы Леонид Ильич не доверял Щелокову. Скорее всего, он просто нуждался в объективной информации, в том числе и по вопросам кадровой политики МВД СССР. Все-таки это был 1976-й: еще относительно молодой и энергичный Генеральный секретарь ЦК КПСС, уверенный в себе и работоспособный министр внутренних дел — и в то же время назначение зятя Генсека на должность заместителя министра и ничего. Мне был 41 год. Если честно, то я думаю, что Щелоков, конечно, не просил за меня Брежнева и никуда меня не выдвигал. Он мог сделать меня начальником Политуправления внутренних войск или назначить на какую-нибудь другую высокую должность, но никогда не отдал бы ключи от своего кабинета. Тут, видно, была задумка Леонида Ильича. И он преследовал, конечно, вполне конкретную цель… Через несколько дней я перебрался на Огарева, 6. Кабинет моего предшественника оказался махоньким, во всяком случае, мой кабинет в Политуправлении был куда лучше. Но ничего, для работы он вполне подходил. Меня встретил помощник прежнего заместителя министра Александр Николаевич Тимофеев. Впоследствии оказалось, что это исключительно скромный и глубоко порядочный человек. Я сразу спросил: «Александр Николаевич, вы хотите работать со мной?» (Все-таки разница в возрасте была у нас весьма солидной.) Он ответил: «Да, я хотел бы работать, если вы не возражаете». Вот так мы и договорились. Все эти годы полковник Александр Николаевич Тимофеев был моим преданным помощником и добрым товарищем. До последнего дня мы работали вместе. Гдлян с Ивановым под него тоже «копали», пугали, уговаривали, опять пугали. Тимофеев и другие офицеры, которые со мной работали, честно отвечали, что Чурбанов из командировок в Узбекистан ничего, кроме фруктов, не привозил… Короче, Александр Николаевич выстоял. Он ведь бывший фронтовик. Здесь, в колонии, я иногда получаю его письма. Пишут мне и мои бывшие водители — Сережа Белов и Коля Каплун. Николай работал со мной еще в Политуправлении, Сергей пришел, когда я был в министерстве, — вот он, пожалуй, был единственным человеком из моего окружения, кому я действительно помог с двухкомнатной квартирой, потому что у него в семье произошло «прибавление», родился малыш. Мне не запомнился какой-то большой и принципиальный разговор с Щелоковым после моего назначения — разговор, нацеленный на решение каких-то неотложных вопросов. Он поздравил меня с новой должностью и порекомендовал прислушаться к советам начальника Управления кадров министерства генерал-лейтенанта Ивана Ильича Рябика. Он был «человеком Щелокова». Партийный работник с Украины, Рябик несколько лет работал в Комитете народного контроля СССР, потом оказался в МВД. Это был хитрый мужик, настоящий «кадровик», который никогда ни перед кем не раскрывал свою душу и замыслы. Тем более он не раскрывал самое главное: тайны своей кадровой политики. А они у него были. И Щелоков рекомендует его слушаться! Совет есть совет — ну, а добрый он или недобрый сразу не узнаешь. Но я насторожился… По вечерам я набрасывал группу возникающих вопросов, писал, какие мне нужны документы, чтобы побыстрее внедриться в новый для себя объем работы. Тут я заметил, как тонко и расчетливо поступает Рябик. По-моему, он делал все возможное, чтобы лишить меня достоверной и полной информации. Но вида я не подавал и ждал, что же будет дальше. Считаю, что в этом плане мною были проявлены большое терпение и культура, — во всяком случае, на конфликт я все еще не шел… Получилось, что кадровым аппаратом министерства руководят два человека: опытный генерал-лейтенант Рябик, пользующийся большой поддержкой у министра Щелокова, и молодой, энергичный генерал-лейтенант Чурбанов, недавно пришедший на работу в министерство и пока что откровенно «плавающий» в каких-то вопросах. Сотрудники очень внимательно наблюдали за нашим заочным «состязанием». Щелоков был об этом осведомлен, но он не вмешивался… постепенно, я пришел к глубокому выводу, что в кадровой политике руководства МВД СССР накопился целый ряд неотложных проблем, что у нас много «сорных» кадров. А вот как избавиться от этих «сорняков», как подойти к решению всех наболевших вопросов — да так, чтобы не стать возмутителем спокойствия, — вот тут стоило, конечно, поломать голову. И начинать нужно было с Рябика. Тем более он оказался одним из долгожителей министерства, ему шел уже седьмой десяток. Заручившись поддержкой отдела административных органов ЦК КПСС, я прямо поставил этот вопрос перед министром. Щелоков уже ничего не мог сделать. Конечно… Рябику не хотелось расставаться со своим креслом, с льготами и привилегиями, которые у него были, да и Щелоков, конечно, был недоволен тем, что я активно включился в работу, хотя вида не подавал: уступив мне, он все-таки назначил Рябика своим консультантом по кадрам, открыв для него новую должность с высокой зарплатой, но я сразу сказал, что такой консультант в министерстве, по-моему, не нужен. Щелоков понял, что тут он совершил ошибку, и Рябик ушел на работу в Академию МВД СССР, вместо него был назначен генерал Дроздецкий. Толковый человек, энергичный и работоспособный. Стал укрепляться кадровый аппарат центра; кадры укреплялись и на местах… Первым заместителем Щелокова в то время был генерал-лейтенант Виктор Семенович Папутин. Он старался вообще не вникать в кадровые вопросы. Папутин был случайным человеком в органах внутренних дел. Он долгие годы работал первым секретарем Подольского горкома КПСС (это довольно большая партийная организация), потом был вторым секретарем Московского обкома партии, являлся депутатом Верховного Совета СССР. Щелоков как-то рассказывал мне, что назначение Папутина на должность первого заместителя министра было для него, то есть для Щелокова, полнейшей неожиданностью. И я узнал об этом назначении тоже совершенно случайно. Вместе с Леонидом Ильичом мы с Галей находились на отдыхе в Крыму, как вдруг на даче в рабочем кабинете Леонида Ильича зазвонил телефон ВЧ. Звонил Иван Васильевич Капитонов, секретарь ЦК КПСС, занимавшийся вопросами организационно-партийной и кадровой работы. Из обрывков разговора я понял, что речь идет о каком-то новом лице. Помню, Леонид Ильич спросил: «А этот вопрос уже со всеми согласован?» Судя по всему, Капитонов ответил: «Да». «Ну что ж, — сказал Леонид Ильич, — раз согласован, то назначайте». Вот так, без Леонида Ильича, когда он находился далеко от Москвы, был назначен Папутин. Кому это оказалось выгодно, какие «пружины» сработали — я не знаю… Очень скоро выяснилось, что в данном случае совершена большая кадровая ошибка, что Папутин попал в МВД, «как кур в ощип», и хотя были поручены ему второстепенные службы (он ведал вопросами материально-технического снабжения), работа Папутина все равно оставляла желать лучшего. Зимой 1979 года произошли трагические события. Виктор Семенович Папутин неожиданно покончил с собой. Помню, я был дома, когда раздался звонок от дежурного по министерству, сообщившего, что Папутин застрелился…Смерть была зафиксирована в его рабочем кабинете, он почему-то находился в верхней зимней одежде, но без головного убора, пуля прошла навылет, но самое главное — Папутин был в состоянии сильного алкогольного опьянения. Думаю, что причиной этого самоубийства стали: Афганистан, его частые выпивки, прогрессирующая болезнь печени; возможно, были и какие-то житейские неудачи. Был поздний вечер, но я еще находился на работе, когда вдруг раздался звонок из приемной Леонида Ильича. Меня просили срочно приехать. Ни о чем не подозревая, я уже через несколько минут входил в его приемную. Леонид Ильич принял меня сразу же. Он сидел за рабочим столом в рубашке и галстуке. Вид у него был очень усталый. Леонид Ильич поинтересовался, как идут дела, а потом вдруг спросил: «Что все-таки произошло с Папутиным?» Я рассказал, как было дело. Он спрашивает: «Папутин сильно пил?» «Работники аппарата, — говорю, — об этом хорошо знали». Много — мало — я оценку не давал. «Что, в Кабуле он тоже пил?» Пришлось ответить утвердительно. Леонид Ильич нажал кнопку и снял трубку телефона (а у него была прямая связь с заведующим отделом административных органов ЦК КПСС Савинкиным). «Николай Иванович, — спрашивает Леонид Ильич, — от чего скончался Папутин?» Савинкин, не моргнув глазом, соврал: «Инфаркт, Леонид Ильич…» (Савинкин — был опытнейший царедворец, хитрый и умный человек.) Что тут началось… Леонид Ильич выдал ему сполна. Савинкин, видно, просто испугался; кто бы ни рекомендовал Папутина в МВД, кто бы ни стоял за его спиной, но отвечал за его назначение именно он. Немного успокоившись, Леонид Ильич спрашивает: «Кого отдел адморганов рекомендует на эту должность?» Не зная, что я нахожусь в кабинете Леонида Ильича — а слышимость по прямой связи прекрасная, — Савинкин докладывает: «Мы подбираем туда одного из секретарей обкомов». Леонид Ильич так улыбнулся и спрашивает: «Николай Иванович, а не много ли у вас в МВД секретарей обкомов?» Савинкин отвечает: «Леонид Ильич, вот увидите, мы подберем хорошего». «Ну-ну, — говорит Леонид Ильич, — смотрите». И вдруг задает Савинкину совершенно неожиданный вопрос: «Вот у нас есть начальник Политуправления Чурбанов, как он работает?» Савинкин отвечает: «Леонид Ильич, он уже не начальник управления, он сейчас заместитель министра по кадрам». «А, черт, — говорит Брежнев, — из головы вылетело. Ну и как он работает?» — «Вы знаете, Леонид Ильич, хорошо, люди к нему идут». И вдруг Леонид Ильич говорит: «А ты знаешь, Николай Иванович, я бы не возражал, если бы отдел адморганов выступил с предложением о назначении Чурбанова первым заместителем». Судя по паузе, «повисшей» на другом конце провода, Савинкин просто опешил. А он же не знает, что я здесь, в Кремле, в кабинете Леонида Ильича. Вдруг слышу: «Леонид Ильич, он еще так молод… ему рано… еще нет навыков… опыта…» «Э, — говорит Леонид Ильич, — тебе Николай Иванович, сколько было, когда ты пришел на работу в ЦК? Ты у нас какой год работаешь?» Савинкин назвал большую цифру. «В общем, вы посмотрите, — завершил разговор Леонид Ильич, — а я возражать не буду».
Юрий ЧУРБАНОВ
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
