По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор — Руслан Семяшкин
Уникальный голос, широчайшая исполнительская фантазия, безупречное мастерство перевоплощения, удивительный дар постижения художественных стилей разных эпох, духа и характера различных национальных культур позволяли Ивану Козловскому, чей 125-летний юбилей со дня рождения приходится на 24 марта, буквально парить на оперной сцене. И не только на ней, поскольку и в достаточно почтенном возрасте, по-прежнему стройный и подтянутый, но убелённый сединой, воистину народный артист Советского Союза продолжал выступать на камерной сцене и на различных концертах, проводившихся по случаю значимых общественных событий и дат. Делал это он неизменно ярко, очаровательно, покоряя слушателей не только голосом, филигранной дикцией, выразительностью фразировок, стилистическими тонкостями доведения музыкального произведения до публики, но и своим солидным, статным, лишённым какой-либо суетности видом. Посему и любил народ этого выдающегося мастера, чьё вокальное и сценическое мастерство было эталоном высочайшего искусства и примером, а скорее даже неисчерпаемой школой для более молодых певцов, старавшихся равняться на Ивана Семёновича.
Старейшина оперной сцены… Так почтительно отзывались о Козловском не одно десятилетие, восхищаясь и поражаясь его уникальной вокальной форме, позволявшей ему пленять слушателей практически до своего девяностолетия. И при этом он не стремился обращать свой взгляд лишь в прошлое, наполненное богатейшим репертуаром, выбирая для исполнения наиболее «обкатанные» номера, но и стремился находить какие-то новинки, которые могли бы увлечь слушателя. Настоящий музыкальный эрудит, новатор по духу, Козловский старался никогда не останавливаться на достигнутом. Может быть, поэтому судьба и подарила ему завидное долголетие. Его главным и определяющим делом всегда было вокальное творчество, требовавшее полной самоотдачи, постоянной и неустанной шлифовки мастерства.
О Козловском можно с уверенностью сказать, что он на долгие годы не просто продлил свою физическую жизнь, но и победил старость. После встречи семидесятилетия Иван Семёнович продолжил страстно заниматься любимым делом, что для исполнителей его уровня и возраста большая редкость. Так, в 1971 году он трижды выступал в спектакле гастролировавшего в Москве Полтавского музыкально-драматического театра имени Гоголя «Наталка Полтавка» в роли Петра, а в сезоне 1972/73 годов в Большом зале Московской консерватории исполнял ряд сцен из оперы «Лоэнгрин» Вагнера.
В последующие годы состоялись многие концертные программы, где Козловский, кстати, большой мастер исполнения русских и особенно украинских народных песен, а также старинных цыганских романсов, выступал в том числе в дуэте с более молодыми коллегами по сцене. Были в этом ряду и достаточно оригинальные представления. К примеру, в 1977 году на сцене Центрального Дома литераторов певец выступал вместе с сыном великого Шаляпина — Борисом Шаляпиным, приезжавшим тогда в Москву и оказавшимся неплохим исполнителем. Естественно, большие концерты проводил выдающийся артист и по случаю своих очередных юбилеев. Долгие годы не забывал Козловский проводить и музыкальные программы «Пушкинских дней» на родине поэта, где с 1967 года каждое лето 6 июня голос певца звучал над полянами и холмами Михайловского и Тригорского и под сводами Святогорского монастыря.
Посчастливилось Козловскому встретить и своё девяностолетие. В марте 1990 года на сцене Большого театра Союза ССР, где шестьдесят пять лет назад он дебютировал в партии Ленского в опере Чайковского «Евгений Онегин», патриарха, народного артиста СССР, Героя Социалистического Труда, лауреата двух Сталинских премий, кавалера пяти орденов Ленина чествовали ведущие культурные силы страны, считавшие за честь высказать великому певцу слова поздравлений и своей огромной признательности. А министр культуры СССР, народный артист РСФСР Николай Губенко, напомнив о времени съёмок его картины «И жизнь, и слёзы, и любовь», в которой певец, приглашённый сняться в эпизоде этого фильма, «сделал всё, чтобы поставить режиссёра на колени», — по собственному желанию стал на колени перед юбиляром сам. К нему присоединился и выдающийся оперный режиссёр, народный артист СССР Борис Покровский… По переполненной сцене к юбиляру едва удалось тогда подобраться и известному украинскому советскому поэту, народному депутату СССР Борису Олейнику, увенчавшему Ивана Семёновича знаком лауреата Государственной премии Украинской ССР имени Т.Г. Шевченко.
«Долголетие артиста — это ведь не только долгожительство на сцене, но и способность сохраниться в памяти народа, — размышлял Иван Семёнович. — А здесь единственный путь к этому — поддержание контактов с тружениками, ради которых в конечном счёте и создаются шедевры искусства. Важно, чтобы эти контакты не были показухой, не ограничивались бы отчётной галочкой в рапортичках, а были бы искренними и постоянными. Я, например, на всю жизнь запомнил поездку в село, на родину М. Рыльского, с группой артистов. Путь в жару по пыльной дороге был трудным, но всех нас в конце концов вознаградил восторженный приём простых слушателей — крестьян, до предела заполнивших местный Дом культуры, запомнился облик этих людей, их одежда, лица, восторженные глаза. Такие встречи стимулируют к творчеству, дают заряд новых сил и желание работать».
Показухи, выпячивания, самолюбования, чванства, а в первую очередь непрофессионализма и поверхностного отношения к вокальному искусству Козловский не терпел. Да и как могло быть по-другому, ежели он сам прошёл большую профессиональную школу и всегда при этом оставался предельно взыскательным к самому себе певцом? А разве мог бы он, не будь требовательным к себе, достичь такой вокальной техники, бывшей совершенной в самом полном и точном смысле слова, о которой и сегодня грезят многие отечественные вокалисты-профессионалы? Нет, не мог. Потому и завоевал Иван Семёнович высочайшее и заслуженное признание, отмеченное высокими званиями и государственными наградами. Но, собственно, дело не в них, тем более сам маэстро за ними не гнался. Подлинный художник в первую очередь грезит о другом, а именно о том, как бы привнести в искусство что-то своё, индивидуальное, новое, до него никем не выявленное и не показанное. Иначе никак нельзя, если художник не желает для себя мнимой «славы» подражателя…
Козловский-художник с ярко выраженной позицией творца-созидателя, будучи в летах преклонных, имел моральное право говорить и от имени всего советского оперного искусства, так как тот огромный личный вклад в его становление, многолетнее служение главной оперной сцене страны позволяли ему выступать в почётной роли непререкаемого авторитета в этой области вокального искусства. 24 марта 1975 года напутствия мастера прозвучат и в его интервью, опубликованном в «Правде»:
«Опера — жанр условный; в музыке, в пении, и прежде всего в пении, она выражает то, что волнует современного человека, передаёт сложный мир его душевных переживаний. У драматического и музыкального театра разные выразительные средства. Когда об этом забывают — оперная постановка, как правило, терпит неудачу…
Конечно, признание художника, в том числе и того, кто работает в жанре оперы, — это выразить прежде всего дух своего времени. И те, кто чутко ощущает пульс эпохи, естественно, не могут не искать новых форм, не дерзать, не делать открытий. Без этого невозможна жизнь в искусстве. Важно только не принижать, не огрублять условную, поэтическую природу жанра поверхностным бытовым примитивным пониманием того, что на сцене современно…
Я верю в будущее советской оперы. В то, что появятся новые спектакли, поставленные смело, талантливо, но с обязательным соблюдением одного правила: опере — оперное!»
Именно об этом ключевом правиле, увы, некоторые представители последующих поколений оперных исполнителей стали преднамеренно или непреднамеренно забывать. Зачастую оперное искусство в новых реалиях стало превращаться чуть ли не в шоу-бизнес. Такая судьба любимого детища Ивану Семёновичу, наверное, не могла присниться и в страшном сне. Но, справедливости ради, тех вокалистов, кто и сегодня идёт по проторённой, но нелёгкой дороге классического оперного искусства, по той самой дороге, по которой достойно прошёл и Козловский, всё же больше. Хочется верить, что они и продолжат преумножать славу своих выдающихся предшественников — лучших мастеров русской классической и советской оперных школ.
Вообще же, Козловский — это в первую очередь голос. Голос столь удивительный и неповторимый, позволявший ему одинаково легко справляться с партиями и драматического тенора (Лоэнгрин, Хозе), и меццо-сопрановыми (Орфей, Зибель), и даже с очень высокой по тесситуре партией Звездочёта в «Золотом петушке» Римского-Корсакова, предназначенной для характерного голоса тенора-альтино. И такое редкое сочетание, соединённое в одном лице, позволяло Козловскому убедительно и в совершенстве воплощать на сцене столь несхожие между собой образы, как мудрый старец Берендей из «Снегурочки» Н. Римского-Корсакова и легкомысленный янки Пинкертон из «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини или страдающий Вертер (одноимённая опера Ж. Массне) и прокофьевский Принц, влюблённый в три апельсина.
При сём для артиста не существовало разделения ролей на большие и малые, ведущие и второстепенные, «выигрышные» и «проходные». К каждой он подходил с огромной ответственностью и в каждой оставался индивидуально неповторимым. Потому-то и стали его Ленский в «Евгении Онегине» П. Чайковского, Юродивый в «Борисе Годунове» М. Мусоргского, Баян в «Руслане и Людмиле» М. Глинки, Владимир в «Князе Игоре» А. Бородина, Индийский гость в «Садко» Н. Римского-Корсакова, Герцог в «Риголетто» Дж. Верди, Лоэнгрин в одноимённой опере Р. Вагнера, Зибель в «Фаусте» Ш. Гуно, Ромео в «Ромео и Джульетте» Ш. Гуно, Арлекин в «Паяцах» Р. Леонкавалло достоянием всей советской оперной школы.
О каждой работе Козловского на оперной сцене в своё время было высказано немало восторженных отзывов. И все они в принципе сводились к констатации его потрясающего таланта и яркой индивидуальности. Профессиональные музыковеды и критики детально рассматривали исполнявшиеся им на сцене Большого театра классические партии, находя в них особые черты, лишь ему присущие. Выстраивали они и определённые параллели, опять же подчёркивавшие удивительные особенности таланта Ивана Семёновича.
Вот, к примеру, взглянем на странную, на первый взгляд, но связанную глубоким духовным единением триаду: Моцарт, Орфей, Баян. Вроде бы что может быть общего у Римского-Корсакова, Глюка, Глинки? Разные эпохи, разные жанры и краски. Однако же всюду равно торжествовала мысль о власти музыки и пения над душой и сердцем, а также о непреходящей вечной власти художника над временем, над его незаметным течением, над сменой эпох. Посему-то исключительная индивидуальность Козловского обнаруживала себя отнюдь не в одном лишь образе Моцарта — олицетворённой гармонии, ясности и стройности, но и в образе Баяна, в вещих напевах демонстрировавшего свет и величие эпоса. В иной трагедийной окрашенности Козловский преподносил глюковского Орфея, при этом величавая эпичность, классически-строгая стройность всей сюжетной конструкции им неизменно согревалась теплом человеческих эмоций. Оттого-то персонажи эти в его исполнении и обретали иные выражения, одухотворённые высокой человечностью.
Здесь же уместно вспомнить и Юродивого из «Бориса Годунова» Мусоргского, также по-особому, с эпическим размахом представленного певцом на сцене. Не акцентируя внимания на чертах «убожества», изувеченности, недугах калеки, Козловский выводил на первый план разум ясновидца, прозорливость пророка. Сквозь плач и стон бессвязных фраз вдруг прорывалась скрытая сила гнева, неприятия несправедливости, боли за свой народ, за свою страну. Так в общем эпизодический персонаж, не теряя индивидуальной неповторимости, перерастал в собирательный образ народного гнева и страдания, непочатых, могучих сил, дремлющих в приниженном, нищем и голодном люде.
Символическая значительность такого Юродивого, порождённого, практически выстраданного Козловским, выводила его за пределы данной роли. И всё же наличествовало точное и острое понимание идей композитора, его эстетики, оказавшихся близкими и певцу. Отмечая выдающуюся эту роль, Борис Покровский скажет: «Создание классического образа в оперном театре — явление очень редкое. Исполнителей ролей много, среди них есть замечательные. Создателей подлинных образов — единицы… Это сделал Козловский. Он создал небывалый ещё на оперной сцене характер, и в этом было выражено глубокое понимание художником истории нового времени. Одним голосом, музыкальностью, артистизмом этого не сделаешь, здесь решает дело мировоззрение художника, его гражданственность».
Существо редкостного феномена Козловского останется навсегда неразгаданным. Собственно, иного в оценках поэтичности, особой музыкальности совершенства его вокальных возможностей и быть бы не могло. Ну как, скажите, можно постичь глубинные мотивы и весь творческий замысел, который певец вкладывал в своего Ленского? Ведь его Ленский, восторженный, влюблённый не столько в Ольгу Ларину, сколько вообще в жизнь, был полон особой внутренней силы. Он буквально впечатлял своим достоинством, благородством, неколебимой уверенностью в правде светлых и чистых чувств. Даже предсмертная ария Ленского, так прочувствованно исполнявшаяся певцом, не была наполнена горечью и страхом, скорее она овеяна любовью к жизни. Не было у героя Козловского и заранее заданной эмоциональной обречённости, звучавшей и продолжающей звучать у иных певцов. Ленский Козловского навсегда остался бесподобным явлением в отечественном оперном искусстве.
Ну а граф Альмавива не явлением ли был? Неужели надменный испанский аристократ, снисходящий до любовного приключения, но потом решающий жениться на воспитаннице некоего провинциального доктора Бартоло, не впечатлял и не вызывал яркого эмоционального всплеска чувств? По воспоминаниям любителей оперы прошлых лет, кто бы ни был партнёрами Козловского в «Севильском цирюльнике», именно его Альмавива оказывался главным героем происходящего. Посему даже Фигаро становился лишь старательным помощником сиятельного графа, в исполнении Козловского бывшего центром притяжения всех персонажей.
Незабываем и Лоэнгрин Козловского, рыцарь священного Грааля, посланный с небес на Землю сеять добро, восстанавливать попранную справедливость. Внешне он чуть холодноватый, но сердце его живое и трепетное, горит сочувствием ко всем обиженным и нуждающимся в помощи. В исполнении Козловского это не просто рыцарь, а «святыни той посол», некое существо иных, заоблачных миров, где расположен фантастический Грааль. Да и вообще мало кому в истории советского оперного искусства удавалось достичь такой мощи и эмоциональной насыщенности в показе этого героя Вагнера, особенно в финальном его рассказе, как Козловскому.
Понимание музыки, музыкального языка, музыкальных особенностей и нюансов для Козловского было столь естественным и органичным, что любое произведение, им исполняемое, могло говорить о точном попадании в цель. Представитель русской классической школы, наследник её высоких вокально-художественных принципов, Козловский всегда видел в своём искусстве средство, с помощью которого он с предельной ясностью имел возможность доносить до слушателя основной смысл музыкального произведения, а также и идейное, этическое начало создававшихся им сценических образов. И, что неудивительно, слушатель отзывался на искусство певца всегда с особыми чувствами, рождавшимися у него уже в самом начале спектакля или концерта, как только Иван Семёнович начинал петь. Можно сказать, что так и рождалась некая обоюдная, психологически-эмоциональная гармония, буквально роднившая певца и публику.
Но в чём же заключалась причина поистине неотразимого воздействия искусства Козловского на всех тех, кто однажды слышал его чарующий голос, будь то в театре, на концерте, по радио, с грампластинки, ну а ныне благодаря более современным средствам звукозаписи? Бесспорно, в самом голосе, в прекрасных вокальных возможностях, которыми его щедро наделила природа. А также и в том обаянии, искренности, доверительности исполнения, бывших ему в полной мере присущими.
За долгие годы своей исполнительской деятельности Козловский накопил огромный театральный и концертный репертуар, говоривший о его беспредельной художественной эрудиции. Исполнительская же манера певца была отмечена редкой музыкальностью — качеством, с трудом поддающимся определению, но живо ощущаемым слушателем. Сам же облик Козловского был исполнен возвышенного артистизма и особого покоряющего благородства. И об этом было хорошо известно огромной армии поклонников его искусства, не устававших восхищаться филигранным мастерством вокалиста, прекрасной игрой первоклассного актёра, умевшего и без грима, и без сценического костюма создавать впечатляющие художественные образы. К сему добавим, что Козловский обладал и блестящим режиссёрским даром, выражавшимся не только в оперных постановках, но и в поразительном умении выстраивать драматургическую линию и масштабного произведения, и даже вокальной миниатюры.
Режиссёра в Козловском увидел Владимир Немирович-Данченко. Причём режиссёра, стремившегося найти особый ход и особую индивидуальную линию в трактовке роли для наиболее выразительного раскрытия её музыкально-драматического содержания. И предвидение Владимира Ивановича полностью оправдалось. В 1938 году по инициативе и под художественным руководством Козловского создадут Государственный ансамбль оперы СССР, с которым Иван Семёнович осуществит ряд постановок опер в концертном исполнении. Это спектакли с участием Козловского в главных ролях: «Вертер» Массне, «Орфей» Глюка, «Паяцы» Леонкавалло (в этой опере Козловский пел партию Арлекина), «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова, «Наталка Полтавка» Лысенко, «Катерина» Аракса (на сюжет одноимённой поэмы Шевченко, показанная в дни празднования 125-летия выдающего украинского поэта).
Творческая жизнь большого артиста не могла проходить вне той среды, той каждодневной вполне обыденной атмосферы, которая его и породила, а также дала путёвку в большую жизнь. Уроженец села Марьяновка Киевской губернии, Козловский до 1919 года занимался в Киевском музыкально-драматическом институте по вокалу у профессора Е.А. Муравьёвой. И с педагогом ему, надо сказать, явно повезло. Елена Александровна, воспитавшая целую плеяду замечательных исполнителей, заложила в него профессиональные навыки и фундамент требовательности к себе, позволивший ему с годами стать воистину великим тружеником в искусстве.
Суровое время потребовало от молодого Козловского решительных действий. Добровольцем он идёт в Красную Армию, проходит службу в Полтаве, где несколько позже на сцене передвижного музыкально-драматического театра и начнётся его самостоятельная творческая жизнь. В 1924 году молодого певца пригласят в труппу Харьковской оперы. Следующий сезон он уже будет встречать в Свердловском оперном театре, а в 1926 году Козловский дебютировал на сцене Большого театра. С тех пор он на протяжении трёх десятилетий был солистом Большого театра Союза ССР.
В первый же сезон службы Козловского в Большом театре Немирович-Данченко, специально пришедший послушать молодого премьера в «Ромео и Джульетте», скажет ему по окончании спектакля весьма примечательные слова: «Вы необычайно храбрый человек. Вы идёте против течения и не ищете сочувствующих, бросаясь в бурю противоречий, которые переживает сейчас театр. Я понимаю, что вам трудно и многое пугает вас, но поскольку вас окрыляет ваша смелая творческая мысль, — а это чувствуется во всём, — и виден везде ваш собственный творческий почерк, — плывите, не останавливаясь, не сглаживайте углы и не ждите сочувствия тех, кому вы кажетесь странным».
Напутствие великого режиссёра Козловский выполнит и приобретёт свой исключительный, неповторимый творческий почерк, став ведущим тенором Большого театра, исполнив в общей сложности около пятидесяти ролей русского, зарубежного и советского репертуара. В сознании же нескольких поколений советских граждан, любивших музыку, Козловский и Большой театр были неразделимы. В славной и непрерывной истории главной театральной сцены страны творчество Козловского станет одной из самых ярких страниц.
На сцене Большого театра Козловскому приходилось переживать разные ситуации, заканчивавшиеся, как правило, достаточно успешно. Ему на всю жизнь запомнился случай, ставший одним из самых серьёзных творческих испытаний, произошедший с ним в первые годы работы в Большом. В тот день шла опера Гуно «Ромео и Джульетта», в которой партию Ромео исполнял сам Собинов. В антракте, после второго акта, Леонид Витальевич вдруг почувствовал, что у него «пропал» голос и он не может продолжать участвовать в спектакле. Тогда с согласия Собинова послали за Козловским. Иван Семёнович в уборную выдающегося певца входил с волнением, ещё больше поволноваться его принудит просьба Собинова спеть вместо него партию Ромео во второй половине спектакля. И оробевшему Козловскому, естественно, придётся согласиться… С трудной задачей молодой певец тогда блестяще справился. Зал ему бурно аплодировал, а на следующий день он услышит слова благодарности и от Собинова, разглядевшего в Козловском яркий и самобытный талант.
Большой театр был для Козловского, без преувеличения, родным домом. На его сцене он исполнял лучшие партии, а его партнёршами по сцене были несравненные Антонина Нежданова, Надежда Обухова, Валерия Барсова. Эти выдающиеся русские певицы ценили своего более молодого коллегу за блестящий голос, талант, артистизм, обаяние. Высокую оценку Козловскому давали и его коллеги-исполнители, и театральные режиссёры, и все те работники театра, без которых выход спектакля в свет просто-напросто невозможен.
Козловский всегда жил одной неразрывной жизнью с большой Советской страной и её многонациональным народом. В годы Великой Отечественной войны он вместе с другими представителями творческих профессий ковал нашу общую Победу. «Мне довелось много раз выступать перед фронтовиками, — вспоминал Иван Семёнович годы спустя. — И в госпиталях, и вблизи передовой. К раненым не раз ездил вместе с Алексеем Николаевичем Толстым. Он читал свои рассказы, а я пел. Приходилось и на митингах выступать, и воззвания писать… Помню, прилетели в Харьков в день его освобождения. На Холодной горе ещё фашисты были. Пою перед бойцами — тишина мёртвая, никто не шелохнётся, только слышно: самолёт в небе стрекочет. Потом оказалось — вражеский самолёт. Спокойно мог расстрелять нас из пулемёта. Потому и сидели не шелохнувшись…»
Певцу всегда было интересно откликаться на многочисленные приглашения выступать даже на совсем неподготовленных сценах. И в таком «пении с колёс» он не видел ничего предосудительного, поскольку знал, что его везде любят и ждут. Любили Козловского и дети. «Не могу забыть свои выступления в Артеке, — делился Иван Семёнович добрыми воспоминаниями. — Детская аудитория — самая чуткая, отзывчивая, благодарная. Мне довелось петь детям в поезде на пути из Крыма в Москву. Среди пятидесяти артековцев были дети из разных стран. Я ощущал великую силу искусства, которая объединяет всех».
Певец никогда не забывал о своей малой родине. В годы расцвета творческой деятельности он довольно часто бывал на Украине, давал там концерты, вновь и вновь покоряя слушателей своим блестящим пением украинских народных песен, которых знал предостаточно. Благодарная память Ивана Семёновича навсегда сохранила и многие славные украинские имена, с которыми ему посчастливилось сотрудничать. И первым среди них было всегда дорогое ему имя выдающейся актрисы, народной артистки Украинской ССР Марии Заньковецкой.
Бывая в Киеве уже в качестве знаменитого тенора, он приходил в дом на окраине города, где жила Мария Константиновна. Когда-то он участвовал с ней в «Цыганке Азе», в квартете лирников* был первым тенором и пел «Ой, у поля озерце». Теперь же он приходил к ослепшей актрисе, чтобы спеть ей романсы Чайковского или её любимые украинские народные песни. В 1933 году 72-летняя Заньковецкая напишет ему: «Для всех Вы знаменитый, славный певец-премьер И. Козловский, новый Орфей оперного театра, а для меня Вы хороший, милый Ивасик, любимая, волшебная птица Очеретянка, которая много лучше соловья. Очеретянку хорошо услышать утром, на рассвете. Своим ни с чем не сравнимым дивным пением она всегда встречает солнце и дарует своим весёлым щебетаньем надежду на весёлый, погожий день».
Пожалуй, в этом сравнении выдающегося певца с дивной птицей был заложен глубокий смысл. Действительно, Иван Семёнович всю свою большую жизнь окрылённо встречал и даровал людям солнце. Потрясающее солнце чистейшего, неповторимого пения, возвышенного, классического, народного, современного. В общем того, которое призвано волновать, вызывать живые ассоциации, чувства, рождать добрые помыслы и надежды… Нам же, к счастью, оставлено его вокальное наследие, благодаря современным техническим средствам вполне доступное. Разумеется, должна продолжать жить и наша благодарная память об этом самородке, певце и подвижнике, беззаветно служившем Отечеству.
*Лирник — музыкант-певец, который аккомпанирует себе на лире. В прошлом так называли странствующих украинских музыкантов, исполнявших эпические, исторические и религиозные песни.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
