Кто-то ощущает своё творческое призвание с самых ранних лет, а к кому-то оно приходит позже. И всё же, если человек талантлив и желает этот талант в себе развивать, то вероятность того, что он сумеет достичь успеха на избранном поприще, достаточно велика. Примерно так случилось и в жизни Александра Огнивцева, редко вспоминаемого ныне крупнейшего советского оперного певца, завоевавшего признание благодаря своему грандиозному, неповторимому голосу и невиданной работоспособности в стране, где культура была в приоритете и пользовалась существенной поддержкой государства.
27 августа 2025 года исполняется 105 лет со дня рождения этого выдающегося русского советского певца, многолетнего солиста Большого театра Союза ССР, народного артиста СССР и РСФСР, лауреата Сталинской премии первой степени, кавалера двух орденов Ленина, орденов Трудового Красного Знамени и «Знак Почёта».
Ну кто бы мог подумать из детско-юношеского окружения паренька с древнегреческим именем, популярным у русских, Александр, сына машиниста с Луганщины (кстати, обладавшего густым басом), с ранних лет увлекавшегося техникой и любившего мастерить, что ему уготована судьба большого вокалиста, более тридцати лет блиставшего на главной оперной сцене страны. Хотя, разумеется, к поколению он принадлежал боевому, целеустремлённому, готовому на любые трудности. Да их, собственно, на его жизненном пути повстречается предостаточно.
Александр окончил Харьковский техникум связи, поработал на Дальнем Востоке, а в годы Великой Отечественной войны потрудился над восстановлением телеграфно-телефонной сети в районах Украины и Молдавии, освобождавшихся от врага. Тогда он вряд ли думал, что при наличии интересной профессии связиста в его жизни может что-то измениться. Но однажды Огнивцев решился поучаствовать в самодеятельном концерте. Правда, первое выступление Александра едва не стало и последним. Разучив с пианистом песенку Паганеля из кинофильма «Дети капитана Гранта», юноша, буквально вытолкнутый друзьями на сцену, спеть её не смог, столь велико было его волнение перед собравшимися слушателями.
Тем не менее крепнувший с годами голос давал о себе знать. Подмечали это и товарищи, уговаривавшие немного строптивого молодого работника заняться музыкой всё же профессионально. Преодолевая робость, Огнивцев, почти не знавший нот, сумел, спев выученную «на слух» арию Руслана из прославленной оперы Глинки «Руслан и Людмила», пройти прослушивание и поступить на подготовительное отделение Кишинёвской консерватории.
Усердно занимавшегося и подававшего надежды студента в 1948 году направили в Москву для участия во Всесоюзном конкурсе музыкантов-исполнителей. Там-то и произойдёт с ним событие, перевернувшее всю его жизнь. Но событие ожидаемое и вполне характерное для того времени, когда любой талантливый молодой человек, будь он хоть из самых отдалённых уголков огромной страны, имел возможность попытаться выдвинуться на самый высокий, всесоюзный уровень.
Жюри конкурса тогда возглавляла выдающаяся русская певица Антонина Нежданова. И она сразу признает в молодом вокалисте черты настоящего, большого таланта и посоветует ему серьёзно поработать, а уже затем, в обязательном порядке, после окончания консерватории, пройти пробу голоса для зачисления в Большой театр. Совсем скоро Огнивцев это испытание пройдёт удачно и в 1949 году будет зачислен солистом оперы ГАБТа. А непревзойдённая Нежданова на протяжении почти двух лет, вплоть до своей кончины, будет деятельно помогать молодому исполнителю, наставлять его, давать неоценимые советы. «В нём есть главное, вероятно, врождённое качество, — отмечала Антонина Васильевна, — умение и желание работать. Работать много, плодотворно, ради общих задач и целей коллектива».
Прославленный коллектив, где в те годы царила особая атмосфера, позволявшая раскрываться индивидуальным дарованиям артистов, Огнивцева встретил приветливо. Как-то сразу отметил его и главный дирижёр театра Николай Голованов, смело выдвинувший молодого певца на ответственное положение в труппе. Так начинался стремительный, трудный и одновременно результативный этап профессионального становления, который Огнивцев пройдёт достойно, не сломавшись и не увлёкшись подражанием великим предшественникам и более старшим, опытным исполнителям. Конечно, Александр Павлович осознавал, что только вдумчивая, увлечённая, без поверхностных наскоков работа поможет ему приобрести собственный стиль, манеру исполнения, возможность видеть в каждом образе неповторимые черты, которые следовало принять и провести через себя, дабы быть понятым и слушателями.
Блистательный дирижёр и композитор, народный артист СССР Н.С. Голованов вослед за А.В. Неждановой стал тем прозорливым наставником, который не просто заметил ещё недостаточно проявившего себя Огнивцева, но и выдвинул его на роль Досифея в ставившемся тогда на сцене Большого театра спектакле «Хованщина» Мусоргского. Именно работа над сложнейшим образом Досифея и вскрыла то существенное, что таилось в артистическом даровании молодого исполнителя, но не имело до сего времени возможности выйти на широкое обозрение.
«Мои первые шаги в Большом театре связаны с великой русской певицей А.В. Неждановой, — признается певец через пять лет, в мае 1954 года. — Много времени посвятила она работе со мной над вокалом, большую помощь оказала в освоении первой ответственной партии — партии Досифея в «Хованщине». Антонина Васильевна вникала в каждую деталь, указывала все ошибки, проводила со мной уроки-беседы. Когда начались первые оркестровые репетиции, главный дирижёр театра Н.С. Голованов стал моим незаменимым учителем, стремившимся раскрыть передо мною подлинные глубины искусства.
Николай Семёнович говорил, что певец не смеет ограничивать себя только традиционным репертуаром, он должен всё время искать новые произведения, тщательно разучивать их, исполнять». И Огнивцев всё новое тщательно разучивал и старательно исполнял…
Тогда же, в самом начале большого творческого пути, благодаря природному вкусу, интуиции, эмоциональности, необыкновенной работоспособности Огнивцев создал образ Досифея предельно выпукло, красноречиво, в суровом трагическом величии. Эта партия в действительности оказалась по-настоящему сильной, наполненной чувственностью и осмысленностью, приковавшей внимание слушателей работой. За выдающееся воплощение сложнейшей роли Досифея на сцене Большого театра Огнивцев в 1951 году был удостоен Сталинской премии первой степени.
Практически одновременно со всесоюзным успехом к Огнивцеву пришло и мировое признание. В 1951 году в ходе упорного состязания он завоевал первую премию на III Всемирном фестивале молодёжи и студентов в Берлине. Принципиально важно и то, что как раз в том триумфе молодого исполнителя непререкаемые авторитеты в мире советской музыки в лице Д. Шостаковича, Н. Голованова, А. Мелик-Пашаева и увидели наследника, продолжателя шаляпинских традиций русской оперной сцены. И следует отдать должное Огнивцеву: он не подведёт своих наставников. Всей своей каждодневной практикой он станет учиться у Шаляпина насыщать глубоким психологизмом не только фразы и слова, но и каждый слог, тем самым постигая богатство нюансировки и тембровой окраски.
О профессиональном и духовном родстве Огнивцева с величайшим русским певцом говорили и писали многие. Обратимся в связи с этим к воспоминаниям народной артистки СССР Людмилы Зыкиной: «Я не раз слышала, что Огнивцев во всём старался быть похожим на Шаляпина. Не знаю, насколько подобные суждения справедливы и точны, но внешнее сходство обоих певцов поразительно. Хорошо помню, как в Париже, Милане, Вене, Стокгольме любители оперы скандировали: «Браво, дитя Шаляпина! Браво!» Надо ещё признать и другое: семья великого артиста любила Огнивцева так, как свойственно лишь близким людям. Жена Фёдора Ивановича, Иола Игнатьевна Торнаги, в прошлом прима-балерина миланского «Ла Скала», сын Борис, дочь Ирина относились к нему чрезвычайно тепло. Огнивцев дорожил этой дружбой, очень бережно хранил подарки семьи Шаляпина — память о великом певце. <…>
У него я обнаружила и редкостное умение передавать тончайшие нюансы внутренней жизни человека при сохранении удивительной конкретности, зрительной осязаемости образа. Он как бы доказывал всем, что творческие заветы Шаляпина, Мусоргского, Рахманинова и других столпов искусства земли русской плодотворны и сегодня. <…>
Огнивцев всю жизнь не мог простить Шаляпину одного — оторванности от отчизны. Он не мыслил себя вне Родины».
При этом, когда прославленный режиссёр, один из основоположников советской киноленинианы Марк Донской, задумавший снимать художественный фильм о Шаляпине, правда так и не увидевшей свет, предложил главную роль Огнивцеву, Александр Павлович от неё отказался. По словам Людмилы Георгиевны, певец так объяснял своё решение: «…Ты знаешь, я никогда в своей жизни ничего не делал наспех. Всё схватывать на лету — самая большая опасность в искусстве. Крупное явление требует долгого и глубокого осмысления, особенно такое многогранное и противоречивое, как Шаляпин. Он ещё при жизни был легендой. Его незаурядная личность, огромный талант и сегодня поражают воображение. Но ведь не только это следует отобразить в фильме. Речь идёт о трагедии гениального русского человека, вышедшего из самой гущи народной. В этом всё дело — трагедию, тем более такого человека, играть тяжело».
Между тем следующей после Досифея знаменательной партией Огнивцева стал Борис Годунов из одноимённой оперы Мусоргского. Эта работа убедительно подтвердила то, что артист превратился в зрелого мастера, наделённого несомненными чертами большого художника.
Непростая партия Бориса Годунова стала одной из ярчайших страниц в творчестве ведущего баса Большого театра. Годы спустя именно сценическое воплощение Годунова музыковеды посчитают вершиной профессиональной зрелости и музыкальной культуры певца. По сути в этой роли актёрское дарование Огнивцева и развернулось во всю мощь. Незабываемыми в его исполнении станут и вдохновенная сцена коронации, волнующая своей достоверностью и искренностью; и захватывающая внезапными эмоциональными контрастами сцена в тереме; и, конечно, последний монолог, завершающийся тяжёлыми галлюцинациями. Все данные сцены были сыграны мастерски, Огнивцев настолько вжился в этот сложнейший образ, что его Годунову, при всей противоречивости сей незаурядной личности, просто нельзя было не верить. И с этой его верой соглашались профессиональные критики, отчётливо годуновскую достоверность подметили и слушатели, признававшие в Огнивциве яркую самобытность вокалиста и несомненный дар драматического актёра.
Среди русских ролей Огнивцева выделим и его Генерала в известной опере Сергея Прокофьева «Игрок» по одноимённому роману Достоевского. В начале апреля 1974 года певец этим образом фактически открыл новый условный этап в своём творчестве. И всё дело в том, что фигура Генерала, рассматриваемая в опере (и в спектакле, в Большом театре поставленном народным артистом СССР Борисом Покровским) в гротескно-сатирическом плане, Огнивцевым исполнялась соответствующим образом, в тесной связи с конкретным бытом.
Огнивцев представил Генерала в кругу мелких бед и забот мира. Закованный в прочную броню светского человека, он тем не менее попадает в лапы хищницы Бланш, а затем терпит фиаско одно комичнее другого. Но даже при том, что Генерал жалок, у Огнивцева это обстоятельство не исключало драматизма. А драматизм в творчестве певца был достаточно убедительным.
«Судьба благосклонно отнеслась ко мне — за время моей работы в Большом театре я спел почти все партии басового репертуара, в моём концертном багаже накопилось сейчас около пятисот различных произведений…» — заметил Александр Павлович в январе 1980 года в интервью газете «Советская культура».
Да, за долгие годы служения на сцене Большого театра Огнивцев блестяще раскрыл такие запоминающиеся и требовавшие сугубо индивидуального подхода образы, как Гремин и Король Рене из «Евгения Онегина» и «Иоланты» П. Чайковского; Борис Годунов, Пимен и Досифей из «Бориса Годунова» и «Хованщины» М. Мусоргского; Иван Грозный из «Псковитянки» Н. Римского-Корсакова; Мефистофель из «Фауста» Ш. Гуно; дон Базилио из «Севильского цирюльника» Дж. Россини; Филипп II из «Дон Карлоса» Дж. Верди; Бестужев, Николай I из «Декабристов» Ю. Шапорина; Вожак из «Оптимистической трагедии» А. Холминова; Генерал из «Игрока» С. Прокофьева; Тариэл из «Похищения луны» О. Тактакишвили. Перечисление лишь этих ведущих ролей явственно показывает тот широчайший творческий диапазон, коим владел исполнитель, наделяя каждый из образов особым эмоционально-психологическим колоритом, интерпретируя всех по-разному, не стесняясь выказывать тем самым и собственное отношение к ним. Но и интерпретация у него не носила спонтанного характера, каждый образ он тщательно продумывал, взвешивал, применяя к своим вокальным возможностям, которые всегда оценивал трезво, не преувеличивая и не принижая.
Каждый сценический образ Огнивцев не только продумывал, но и по-своему любил. Однажды на сей счёт он даже вполне конкретно высказался: «Как-то меня спросили, почему я так долго раздумывал, прежде чем ответить на, казалось бы, простой вопрос: какие произведения относятся к числу моих любимых? Ответить на него мне было затруднительно потому, что я никогда не пою то, что меня не волнует. Произведение, с которым я выхожу на сцену, и есть в данный момент моё самое любимое».
Искусство Огнивцева являлось и сугубо певческим, и театральным. Потому-то характеры, созданные им на сцене, зрителем всегда воспринимались яркими, вескими, рельефными и эффектными. Но при сём была заметна и некая монументальность облика его героев. Оттого, пожалуй, в пластике артист неизменно оставался сдержанным. Недаром же некоторые критики заявляли о скульптурности образов артиста. Дескать, мало в них присутствовало живых черт, способных вызывать дополнительные эмоции, которые, собственно, и ожидает взыскательная публика, пришедшая в театр.
Впрочем, с таким мнением можно и не согласиться, тем паче что Огнивцеву была присуща особая строгость выразительных средств, которая по большому счёту и определяла особую оперную форму сценического бытия артиста. Более того, своих героев Александр Павлович старался раскрывать в сложной нравственной переоценке своей жизни. Отсюда, заметим, и то принципиальное сценическое различие, которое присутствовало между Огнивцевым и, допустим, крупнейшим басом XX столетия болгарином Николаем Гяуровым, при том, конечно, что оба они обладали прекрасными, действительно величественными голосами. Итак, Гяуров стремился доносить публике образы эмоционально, Огнивцев — рационально. И рациональность в творчестве певец ставил предельно высоко, она имела для него принципиальное значение.
Рациональность в представлении Огнивцева — это не только здравая, рациональная оценка образа, своих возможностей и настроений слушателя, но и определённые ограничения, дисциплина, самоконтроль. «Певцу всё нельзя, — как-то отметит Александр Павлович. — Отказываться надо от столь многого, что даже не перечислить!.. Уходит именно та часть жизни, от которой большинство как раз и получает удовольствие. Но зато, когда выходишь на сцену, ни о чём не жалеешь! Сцена тебя пополняет… Но нужно быть фанатиком дисциплины. Если не можешь — лучше уйти, ведь любое отступление от режима на голосе сразу отражается. И тут нет и не может быть исключений».
Следует сказать, что Огнивцев, будучи человеком предельно собранным, пунктуальным и требовательным прежде всего к себе самому, к тому же прекрасно умел управлять и собственной творческой судьбой. Он сумел не растерять и необходимого для профессионального певца творческого запала (особенно после того шумного успеха первых лет сценической деятельности), свежести голоса и обаяния молодости, темперамента и пылкости, а это, как известно, для артиста одно из сложнейших испытаний. И в зрелые годы он оставался таким же бодрым и жизнерадостным, с годами не пропадало у него желание постигать новые роли и камерный песенный репертуар, а вместе с ними не угасала и постоянная увлечённость профессией певца. Не терпел Огнивцев и равнодушия, не делал себе скидок и на усталость. На сцене он всегда был в приподнятом настроении, лучащийся светом, готовый всецело отдаваться любимому делу.
Большое внимание в своей артистической жизни Огнивцев уделял камерным программам. Он был сторонником воплощения в сценических реалиях взаимодополняющих друг друга составных начал монументальных оперных арий и музыкальных произведений малых форм. В их взаимосвязи певец и видел ту органичность, без которой невозможно отобразить на сцене непростой духовный мир человека. А посему работу в разных жанрах Огнивцев мастерски насыщал различными произведениями, естественно, высокохудожественными, так как абы какие вещи он не пел. Да и не гнался Александр Павлович за количеством, предпочитая делать выбор осознанный, основанный на личных взглядах, чувствах, переживаниях и индивидуальном понимании природы того или иного музыкального сочинения. И тем не менее освоено им было многое. Ну а концерты его неизменно проходили при переполненных залах. О чувствах же слушателя скажем коротко — восторг. И по-иному в сценической практике певца никогда не случалось.
Не менее восторженно Огнивцева принимали и за рубежом. Ему рукоплескали в прославленной миланской «Ла Скала». Кстати, там певца неизвестные персонажи настойчиво пытались убедить в том, чтобы он навсегда покинул Родину. Но их усилия оказались тщетными, певец просто вышвырнул этих наглых визитёров из гостиничного номера, поскольку и в мыслях не рассматривал возможности совершения такого аморального и постыдного поступка. Огнивцев являлся настоящим советским человеком, искренне верившим в светлые коммунистические идеалы и торжество социалистического строя. Другой жизни он не хотел и не предполагал, да и Россия ему была безмерно дороже любого, пускай даже самого «распрекрасного» зарубежья.
Александр Павлович кроме Италии выступал и в других странах. География его триумфальных выходов на сцену широка: ГДР, Чехословакия, Польша, Венгрия, Румыния, Австрия, Франция, Швеция, Турция, Афганистан, Индия, Бирма, Япония, Канада, США. И везде его сопровождал громкий, порой ошеломительный успех.
Правда, сам успех как таковой, дававшийся физически и эмоционально отнюдь не легко, для Огнивцева был не столь уж и важен. Значительно более певца волновало то, как иностранная публика отнесётся к русскому советскому песенному искусству в целом, как воспримет она наши музыкальные шедевры? Придутся ли они ей по вкусу? Оставят ли добрые чувства или не вызовут совсем никаких эмоций?..
Подлинное музыкальное искусство, как известно, не может оставлять слушателя безучастным. И в этом отношении, пожалуй, Огнивцеву повезло, ибо он творил в то время, когда и у нас в стране, и за рубежом ценителей классической и серьёзной современной музыки было значительно больше. Более того, певцу за границей посчастливилось лицезреть тех, кто нашей русской музыкой искренно восхищался и восторгался. И таких заинтересованных слушателей на его концерты приходило немало, пустых мест в залах не просматривалось.
«Недавно я вернулся из гастрольной поездки по США и Англии, — рассуждая о своей концертной деятельности и репертуаре в вышеупомянутом интервью «Советской культуре», откровенно поведал Александр Павлович. — 23 концерта было дано нами в крупнейших концертных залах — мы (в гастролях участвовали певцы Нина Лебедева и Константин Лисовский) выступали вместе с оркестром русских народных инструментов Всесоюзного радио и Центрального телевидения под управлением Николая Некрасова. И дело не в успехе, аншлагах и доброжелательности критики, а в том, что тысячам и тысячам слушателей русская музыка впервые открылась в своей первозданности и красоте. Оказалось, за рубежом очень мало знают о достижениях русской музыки, не слышали многих и многих произведений, созданных гением нашего народа. Я пел почти ежедневно, ужасно устал, но зато получил громадное творческое удовлетворение от того, что внёс свой вклад в пропаганду отечественной культуры».
Согласитесь, так свой труд мог оценивать лишь настоящий творец-патриот, действительно влюблённый в Советскую Россию и в русское музыкальное искусство. Причём, и об этом никак нельзя промолчать, Огнивцев любил Россию, нашу русскую музыку и песню истово, но скромно, без наигранной показушности. Певец предпочитал об этой своей любви особо не распространяться, а носить её в сердце. В отзывчивом и добром сердце, болевшем за Отечество, за культуру и музыкальное искусство, за Большой театр и русскую советскую песню, за воспитание достойной смены… В общем, за всё то, чем жил и без чего жизни своей себе не представлял.
О некоторых интересных фактах, связанных с зарубежными гастролями Огнивцева, вспоминала и Зыкина: «В Анкаре бывшие белогвардейцы из корпуса Мамонтова, узнав, что Огнивцев был в большой дружбе с легендарным героем Гражданской войны С.М. Будённым, наводившим страх на белоказачьи банды, захотели «выяснить отношения». Покрутив огромным, словно гиря, кулаком перед носом каждого из них, он сказал: «Кого ненароком задену, устанет кувыркаться». Сила в нём была действительно богатырская. Когда в Париже, выйдя на сцену, он увидел, что рояль стоит где-то в глубине, подошёл к инструменту и без всяких усилий установил его так, как хотел. Зал разразился овацией».
Наверное, кому-то покажется, что автор настоящих заметок довольно часто ссылается на воспоминания выдающейся русской советской певицы. Да, это так, но дело всё в том, что Людмила Георгиевна была очень дружна с Александром Павловичем. Она предельно высоко его ставила в не таком-то и большом кругу наиболее близких ей по духу людей-творцов. Об Огнивцеве она писала и в первой своей книге «Песня», выпущенной издательством «Советская Россия» в 1975 году, в то время, когда Александр Павлович находился в прекрасной физической и сценической форме. Более же подробно, посвятив старшему другу и выдающемуся певцу очерк-воспоминание, Зыкина рассказала о нём в книге «На перекрёстках встреч», увидевшей свет также в издательстве «Советская Россия», но в 1984 году, когда Огнивцева на земле уже не было…
Людмила Георгиевна в буквальном смысле певца боготворила, отдавая должное и его таланту, и прекрасным человеческим качествам. «…Всякий раз при встречах он не уставал внушать, — писала певица в своём тёплом очерке, — что лишь глубокое освоение опыта предшественников, постижение их «секретов» раскрытия духовной жизни человека может привести к желаемому результату.
Огнивцев очень верно понимал главное назначение искусства — формирование нравственности, той самой коммунистической нравственности, о которой говорил ещё В.И. Ленин. И, конечно же, искания и опыт этого большого артиста сказались на творческих поисках и устремлениях многих первоклассных певцов и певиц нашего времени.
Навсегда останется в памяти обаяние этого человека, боровшегося с пустым блеском, ходульной эффектностью, штампами в искусстве. И прав был Фёдор Иванович Шаляпин, когда утверждал, что пение не безделица, не забава, а священное дело жизни. «Для истинного художника талант — духовный стимул, а не капитал, что помещают под процент на ниве культуры. Чем выше талант, тем больше его отдача людям» — таково было кредо Огнивцева. <…>
За год до его кончины я встретила Огнивцева в студии грамзаписи фирмы «Мелодия». Он с огорчением сетовал на искажения при воспроизведении его голоса, выражая недовольство и низким качеством дисков, техникой записи. <…>
Тем не менее за несколько месяцев он напел в студии столько пластинок, что их хватило бы с лихвой — при его требовательности к искусству и к себе — на добрый десяток лет. Возможно, артист чувствовал неотвратимость скорой смерти — опухоль удалённой почки оставила свои смертоносные щупальца в организме — и старался осуществить то, что планировал на годы. Во всяком случае последний театральный и концертный сезон в его жизни прошёл в высшей степени плодотворно. В честь XXVI съезда Коммунистической партии он дал на прославленной сцене Большого театра сольный концерт, доказывая всем, что его вдохновенное искусство выше любых невзгод и лишений, когда оно нужно людям.
Меня до сих пор поражает эта титаническая стойкость артиста — гражданина, так беззаветно преданного главному делу своей жизни».
Всего 61 год был Александру Огнивцеву, когда страна с ним простилась. Похоронен он на Новодевичьем кладбище в Москве. Конечно, отведи ему судьба ещё хотя бы десяток лет, он смог бы оставить нам значительно большее творческое наследие. Но чудес не бывает… Давайте же помнить этого потрясающего русского советского певца, отдавшего себя всего без остатка великой советской оперной и камерной сцене. А посему как можно чаще следует обращаться и к его творчеству. Тем более что оно для нас продолжает, к счастью, оставаться вполне доступным.
Руслан СЕМЯШКИН.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
