По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Руслан Семяшкин
Евгений Винокуров, столетие со дня рождения которого приходится на 22 октября, на протяжении всего своего плодотворного творческого пути отличался каким-то особым отношением к восприятию всего нового. Чувство новизны было органически присуще его многогранной поэзии — непростой, глубокой, содержательной, предельно философичной, в меру гражданственной, но и лиричной, наполненной яркими красками и светом. Ему импонировало браться за новые пласты жизнедеятельности, взаимоотношений людей, их чувств и настроений. И во всём этом он искал не только сиюминутное, неизведанное, но и основательное, непреходящее. Не претендуя на истинность своих суждений, он решительно заявлял: «Мне грозный ангел лиры не вручал, рукоположен не был я в пророки…» Да, его стихи — не пророческие, они, скорее, фундаментальные, нацеленные на серьёзные размышления о животрепещущих вопросах бытия.
«Поэзия — вещь уникальная, вещь редкая, она как бы, говоря фигурально, каждый раз исключение, каждый раз индивидуальное событие, — заметит Винокуров в статье «Масштабность поэзии», опубликованной в «Правде» 30 января 1967 года в замечательной рубрике «Художник и время». — Она взвешивается на унции, измеряется на микроны». Вот только проблема в том, о чём далее поэт рассуждал в данной статье, что в поэзии по-прежнему наблюдается «немало стихотворной воды».
Такое категоричное отношение к поэзии в целом и к собственным стихам в частности для Винокурова было естественным и вполне оправданным. Его максимализм, в хорошем понимании, порою даже зашкаливал.
«Я не люблю механической терминологии, — подчёркивал поэт в автобиографической статье «Коротко о себе». — Я почувствовал себя сильным только тогда, когда вдруг понял, что в том случае, если стихотворение не вышло, его надо не «доделать», как принято было говорить в Литинституте, а «дочувствовать». Я понял, что настоящий поиск происходит не в области стихотворной техники, где продвижение вперёд идёт на миллиметры, а в области человеческой психики, в области мысли, где возможны рывки вперёд на сотни километров. Техника — это не способ, как сделать манекен, а способ помочь рождению живого ребёнка. Мне дорого органичное.
Что такое поэзия? Думаю, что это не что-то одно. Поэзия — это и музыка, к которой прислушивается поэт в себе самом, но это и долг, которому он подчинён; это и живописные зрелища, но и слово, несущее смысл, суть; это и галерея эпических характеров, но и признанья; это и внутренний голос, но и внешний ритм».
Поэты, в представлении Евгения Михайловича, — народ беспокойный, привередливый, многим недовольный. Но иначе нельзя, иначе их творчество может погрязнуть в будничности, а это чревато переходом к рассмотрению вопросов незначительных, второстепенных, не представляющих ни событийного, ни художественного, ни нравственно-духовного интереса.
Поэту всё мешает на планете:
Когда соседи рядом гомонят,
Безмолвие, и если плачут дети,
Коль есть семья, и если не женат…
И он, как знахарь, не спеша мешает
Всё то, что закипает в глубине.
Поэту в этом мире всё мешает:
Воротничок, картина на стене…
Он, как сквозь чащу,
движется сквозь вещи,
Здесь топь. Мгновенье.
И смотри: погряз…
…Он гонит всё, чтоб проступала резче
Та суть, что укрывается от глаз.
Главное в поэзии, считал Винокуров, это мысль. Только она способна выявить ту суть, что скрыта от нашего взора: «Основная ценность стиха — в глубине мысли… Почему же есть поэзия, в которой за фразами нет или очень мало «сути»?» И здесь утверждение явно соседствует с самим вопросом, ответить на который не сложно, поскольку кто же не знает, что с высокой и содержательной поэзией всегда сосуществовали, по выражению Винокурова, «одеватели Пустот», ловко имитирующие творческий процесс. Эти увёртливые подражатели и могут обмануть доверчивого или недостаточно искушённого читателя, но лишь на время. Подделка рано или поздно будет обязательно обнаружена. Имитатор слышит исключительно себя, настоящий поэт — и «будущего зов».
Выступал поэт и против такого понятия, как фактографичность. «Одним из недостатков, на мой взгляд, является фактографичность, — заявит Винокуров в очередной литературоведческой статье «Фундамент поэзии», опубликованной в «Правде» 5 марта 1974 года в той же рубрике «Художник и время». — Уровень стихотворной техники позволяет в довольно умелых стихах описывать предметы, рассказывать о тех или других случаях, не проникая в сущность явлений, не выявляя глубоких закономерностей. У некоторых молодых поэтов нет своего взгляда на мир, своей единой связующей мысли. Мир распадается на не связанные друг с другом отдельные вещи, единичные факты. Человеку нечего сказать…»
«Поэзия — это рассмотрение предмета с разных сторон, — далее в указанной выше статье констатирует Винокуров, — это изучение предмета в сочетании с разными другими предметами, во взаимодействии и сопряжении с ними».
Вот, к примеру, рассуждения поэта о желании возвыситься над бытом нашей повседневной жизни, над обыденностью её течения:
Порой в гостях за чашкой чая,
Вращая ложечкой лимон,
Я вздрогну,
втайне ощущая
Мир вечности, полёт времён.
И чую, где-то по орбитам
Мы в беспредельности летим.
О, если б воспарить над бытом,
Подняться бы,
восстать над ним!
И выйти на вселенский стрежень,
И в беспредельности кружить,
Где в воздухе, что так разрежен,
Нельзя дышать,
но можно жить.
Эти строки наполнены характерными для творчества Винокурова понятиями. И ключевым тут является отношение поэта к быту, занимающему «такое огромное место в жизни человека, что обойти его было бы не истинно», но неприемлемому в поэзии. «Быт в стихах надо преодолевать, поднимать до неба», — уверенно заявлял Евгений Михайлович. Это утверждение свидетельствует о продуманности, даже выстраданности позиции поэта, быт не отвергавшего, а одухотворявшего его. «Восстать», подняться над бытом — вот та задача, над которой следует работать каждому художнику. Но здесь уже заметен переход в иную, философскую категорию.
Разумеется, Винокуров писал и о солдатском быте. Однако тут разговор особый. «Этот быт неизменен, — рассуждая о постоянном «бытовизме» поэта, писала известная поэтесса и литературовед Новелла Матвеева. — Меняются лишь способы, позволяющие с достоинством переносить его трудность. Это и мужественное сознание долга, и увлекательная стихия описания (описать иной раз — уже значит вытерпеть), и юмор. И всё это бывает врозь, но чаще сливается воедино».
О солдатском быте Винокуров знал предостаточно. Уроженец Брянска, появившийся на свет в семье военнослужащего, он в 1943 году, не окончив и десятый класс средней школы, в шестнадцатилетнем возрасте добровольно ушёл в офицерское артиллерийское училище, а с осени того же, 1943 года Евгений был уже командиром огневого взвода. С 1944 по 1945 год Винокуров участвовал в боях на 4-м Украинском фронте в Карпатах. «Войну закончил в Силезии, — годы спустя вспоминал поэт, — в городишке Обер-Глогау. Я рад, что на мою долю выпали настоящие трудности. О моём поколении нельзя сказать, что оно опоздало родиться». Демобилизуется он в 1946 году, и с этим своим военным опытом поступит в Литературный институт им. А.М. Горького.
Став командиром артиллерийского взвода в семнадцать лет, Винокуров узнает и саму изнанку войны, и как командовать взрослыми людьми, коих окажется двадцать пять человек.
Командир батареи! —
Звался я. Воротник
На мальчишеской шее
Был безмерно велик.
Командира солдаты
За спиною, тайком,
Седоваты, усаты,
Называли сынком!..
Печататься на страницах «Комсомольской правды» и журнала «Смена» Винокуров начнёт в 1948 году. В 1951-м в свет выйдет его первая книга «Стихи о долге». Кстати, в ней также просматривались определённые отсылки к бытовой стороне событий и деятельности лирического героя. Сам же поэт годы спустя на сей счёт скажет: «Мою первую «солдатскую» книжку «Стихи о долге» критики называли слишком «заземлённой». Но всё-таки уже тогда почти незаметно для глаз мою военную лирику питал тонкий философский родничок. И мытьё полов, и наматывание портянок, и обед в казарме я воспринимал как какие-то жизненные философские символы, несущие в себе большую внутреннюю идею».
Солдатские стихи Винокурова — явление особенное. И не только в силу их тематической направленности, но и из-за самой формы выражения мысли, напоминающей своеобразные миниатюрные трагедии с определённым лирическим подтекстом. Вот, к примеру, последняя строфа одного из таких стихотворений, написанного в 1946 году, рассказывающего о москвиче Лёшке, «славном парне», с которым вместе поэт сражался с врагом, ел из одного котелка, в свободные от атак минуты говорил о Москве.
Он был под Берлином в бою штыковом
Убит. Мы расстались. Навеки…
Он жил на Арбате, в большом,
угловом,
В сером доме, что против аптеки.
По существу, эти слова лишь усугубляют нелепость утраты, выраженной с видимым спокойствием. Но было и там — в огненном аду, оказывается, приятное, то, что согревало молодую душу.
Лишь через годы, вечером, во мгле,
Я другу тайну невзначай открою —
О той, что видел как-то раз в селе
И что ещё не позабыта мною.
Имеется у Винокурова и удивительное стихотворение «Начало начал», сочинённое в победном 1945 году. Только вот совсем оно не пафосное и не бравурное. Собственно, уже в двадцатилетнем возрасте Евгений Михайлович тяготел к вещам глубоким, как бы способствующим тому, чтобы читатель обращался к истокам, к той сути, которая выступает в каждом деле первоосновой. Более того, по Винокурову всё на земле имеет определённое объяснение, не всегда убедительное, однако реалистичное. Подойти же к этим объяснениям следует осознанно, без лишних слов и не растрачивая впустую чувства, которые предназначены для совсем иных настроений и порывов.
Вот мы, голые,
встали перед военкомом.
Вот нам пальцами доктор
о грудь постучал,
А за окнами криком густым,
незнакомым
Паровоз объявил о начале начал…
И пошло. Словно тесто,
что выпеклось комом,
Лагеря и бараки. Поспать бы, поесть.
С той минуты,
когда мы пред военкомом
Молча голые встали — такие, как есть.
Самым известным сочинением Винокурова, просто и незамысловато повествующим о двух мальчишках-москвичах, погибших на войне, которым никогда уже «не встать» и не увидеть мирной Москвы, об их матерях, продолжающих ждать своих сыновей, является небольшое стихотворение «В полях над Вислой сонной…», написанное им в 1953 году и вошедшее во второй сборник поэта «Синева», изданный пятью годами позже и понравившийся Борису Пастернаку своей «свежестью и оригинальностью».
В полях над Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.
А где-то в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой квартире
Их матери не спят…
Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки, их подруги,
Все замужем давно.
Пылает свод бездонный,
И ночь шумит листвой
Над тихой Малой Бронной,
Над тихой Моховой.
Явный лиризм этих строк, тем не менее, не умаляет суровой правды, а вместе с тем и трагизма небольшой истории, рассказанной поэтом. Серёжка и Витька, такие же, как и он сам, юнцы, едва ставшие на завершающей стадии Великой Отечественной войны совершеннолетними, погибнут где-то в Польше, на чужой земле. Там они навсегда и останутся. А матери этих ребят не желают мириться с потерей своих сыновей и продолжают их ждать… В общем, история для того первого послевоенного десятилетия весьма распространённая, мало кого тогда чем-либо удивлявшая. Но молодой поэт здесь говорил и о том, что жизнь всё же продолжается. Её размеренный ритм, по крайней мере установившийся на двух московских улицах — Малой Бронной и Моховой, — ничем не нарушен. И всё на них развивается, как и прежде, по тем же законам бытия. Вот только Серёжке и Витьке в этой жизни места не нашлось… Они продолжают оставаться в памяти.
Памятны в России, а также и в бывших союзных республиках сами эти винокуровские строки, давно ставшие песней. Грустной, но светлой и проникновенной, полюбившейся народу. Благо и то, что музыку к этой песне написал не просто необычайно талантливый советский композитор, а сверстник Винокурова, родившийся тоже в 1925 году, фронтовик Андрей Эшпай, глубоко прочувствовавший смысл стихотворения о московских мальчишках, отдавших жизнь за Отчизну.
Между тем с годами, с выходом очередных поэтических сборников, коих у Евгения Михайловича вместе с прозаическими книгами наберётся порядка пятидесяти (немало его книг также было выпущено на разных языках), становились всё более заметными черты винокуровского лирического героя, который окажется внешне сдержанным, практически не сентиментальным, однако глубоко человечным, восприимчивым ко всему светлому и доброму, а вместе с тем и к чужому горю и беде. При этом интересно и то, что лирический герой не единожды станет изрекать афоризмы. То есть его понимание действительности окажется столь масштабным, всеохватным и содержательным, что ему станет свойственно формулировать крылатые выражения, предельно кратко и ёмко объясняющие полёт мысли поэта-философа.
Легко быть зверем
И легко быть богом,
Быть человеком —
Это тяжело.
Всё в мире можно, всё обелим!..
Я ж верю, пусть идут года:
На этом свете параллелям
Не пересечься никогда.
А сложность в том, чтоб соединить
с желаньем счастья
нравственную жажду.
…Не всё, что горько — плохо,
Как и не всё, что сладко, хорошо.
Страданье немо. Музыка нема.
Пороховые погреба
Моих воспоминаний.
Чем больше слушал я учителей,
Тем больше я хотел быть сам собою.
Лишнее — необходимо!
Но одного я не пойму:
Любовь — кому ты помешала?
Философский взгляд на мир требовал и откровенности, и гражданской принципиальности, и верности мировоззренческим установкам и понятиям, которые Винокуров осознанно принял ещё в молодые годы. Не лишним окажется и особое благородство поэта. Благородство и скромность поэта и гражданина, солдата Великой Отечественной и коммуниста.
Скромность, кстати, была у Винокурова связана и со своеобразием его поэтического языка, что прослеживается даже по пунктуации сочинений поэта. А оно таково, что там, где другой в строках поставил бы многоточия и запятые, Евгений Михайлович зачастую ставил скромную точку. И этим подходом он достигал неожиданной выразительности. Многоточие поэт ставил нечасто, ещё реже он использовал разрыв строки. Все эти особенности использовались по назначению: так демонстрировалась мысль, так в нём, по словам Павла Антокольского, проявлялись токи высокого напряжения.
Токи эти с каждым новым поэтическим сборником «били» всё сильнее и значительнее. А сами сборники у Винокурова выходили с завидной регулярностью: «Признанья» (1958), «Лицо человеческое», «Слово» (1962), «Музыка» (1964), «Характеры» (1965), «Ритм» (1966), «Зрелища» (1968), «Жест» (1969), «Метафоры» (1973), «В силу вещей» (1973), «Контрасты» (1975), «Пространство» (1976), «Жребий» (1978), «Бытие» (1982), «Ипостась» (1984), «Участь» (1987). За книги стихов «Бытие» и «Ипостась» поэт в 1987 году был удостоен Государственной премии СССР.
Названия большинства сборников вроде бы говорят сами за себя. В них то, что Винокуров хотел осмыслить, и то, что из этих его мыслительных опытов выходило. Так, в книгах «Слово», «Характеры», «Метафоры», «Контрасты» поэт попытался увидеть и воспринять мир в его органическом единстве и в присущих ему противоречиях, а также и в причудливых метаморфозах. При этом, конечно, чисто логическое объяснение человеческих проблем и законов природы несвойственно да и непосильно поэзии. Вот тут-то и становится очевидным, что самое глубинное исследование предмета, если оно не одухотворено нравственным, гуманистическим творческим началом, может зачастую привести не к обнаружению диалектических взаимосвязей, а к механическому разлому целого, единого организма. Но и здесь Винокуров не изменит своему философскому и исследовательскому подходу. Отвлекаясь от субъективного «я», он поставит «чистый эксперимент», тем самым предлагая читателю метафизическую картину мира.
Мы мир подробно разобрали
в усилье многовековом…
Мы обнаружили детали,
как в механизме часовом!
И вот колёсико в сторонке,
и вот уже, надев очки,
берём в два пальца шестерёнки,
пружинки и маховички.
Уж маятник ни с места, боже,
шатун ни взад и ни вперёд.
Мы разобрали мир…
Но кто же
его возьмёт и соберёт?
И опять мы сталкиваемся с винокуровским афоризмом. Но если же задаться целью разобраться в существе риторического вопроса поэта, то перед нами опять предстаёт явная констатация сложного явления, усугубившегося самим поэтическим экспериментом. Потому-то Винокуров и решает провести эксперимент над экспериментатором (причём самым яростным и несговорчивым), заставляя его признаться в собственном поражении, а взамен убедиться в неминуемом торжестве общечеловеческих ценностей — добра, любви, красоты.
Мир разложил на части Пикассо.
Он плоть содрал с вещей.
Так бьют посуду!
На дыбу мир! Скорей! На колесо!
Повсюду щепки. Черепки повсюду!
Устал. Пошёл гулять на полчаса.
— Эх, что б ещё! —
Весёлой полон злобой.
Глядит: кафе. Зашёл. Глядит: слеза,
Слеза стекает…
Разложи! Попробуй!
Человеческое в человеке тем и сильно, что за ним чувства и переживания. В этом Винокуров нисколько не сомневался. И тем не менее во всё вплетается сознание. Оно способно выводить такие ситуации, когда чувства уходят на второй план. Но всё при этом может оказаться и сугубо ассоциативным, метафоричным. Так, например, Винокурову однажды вздумалось разложить по полочкам такое ёмкое явление, как протест. В одноимённом стихотворении мы это и наблюдаем:
Миром управляет дух протеста…
Знамя поднимают — ах, раз так! —
И кухарка, позабыв про тесто,
И столяр, оставивший верстак…
Вырастают кедры-исполины
На свободе, а не в парниках…
И не могут силы дисциплины
Ничего поделать тут никак!
И старьё уходит на растопку,
И в газетах ценится подтекст.
Вверх возносит гимназист листовку
Для того, чтоб выразить протест.
Кулаком трясут перед расстрелом.
Арестант бросается в пролёт.
Связанный матрос
рванёт всем телом —
И в лицо мучителя плюет…
Можно ли эти строки отнести к гражданственной поэзии? Наверное, да. Смысл в них явно затрагивает не личное, а общественное, при том что героями в стихотворении выступают кухарка, столяр, гимназист, матрос, кедры-исполины. Но они собою отождествляют народное начало, и именно в нём и зарождается, зреет протест. И протест у Винокурова, без сомнения, выполняет положительную, даже созидательную функцию.
Гражданственность у поэта особая, не плакатная, не призывная, не чеканная, не зовущая к покорению новых вершин. Хотя, справедливости ради, она всё же зовущая. Но зовущая остановиться, задуматься, повспоминать… А там недалеко и до истоков, до того светлого и чистого, которое человек не вправе отдалять от себя, забывать, находя в оправдание порой самые убедительные доводы: дескать, ритм и суета повседневности не позволяют ему прикоснуться, к примеру, к отчему дому. Стихотворение «Отчий дом» из книги «Жест», сочинённое в 1968 году, при всей философичности строк, не может не брать за душу.
И сколько в жизни ни ворочай
Дорожной глины,
вопреки
Всему ты в дом вернёшься отчий
И в угол встанут сапоги…
И пусть — хоть лет под девяносто —
Старик прошамкает: «Сынок!»
Но ты принёс своё сыновство
И положил его у ног.
И радость новая, как завязь…
Хоть ты от хижины отвык, —
Ты, вырвавшийся от красавиц
И от стаканов круговых.
…Пусть в поле где-то ночь пустая.
Пусть крик и песня вдалеке.
Ты всё забудешь, припадая
К покрытой венами руке.
Мысль Винокурова простиралась далеко, для неё, думается, не существовало никаких границ. Его привлекали гении прошлого: Данте и Тагор, о поэзии которых он рассуждал в своих литературоведческих заметках, а также интересно ему было поразмыслить (даже, может, косвенно) и об известных мифических и исторических личностях, встречающихся в его стихах. Это Аттила, Афродита, Дионис, Гомер, Сократ, Омар Хайям, Ян Гус, Рабле, Мольер, Кант, Моцарт и Сальери, Пётр I, Платон Каратаев, Распутин, Пикассо и другие.
Большой литературоведческий интерес представляют его статьи о Г. Державине, А. Пушкине, Е. Баратынском, Ф. Тютчеве, А. Фете, Н. Некрасове, А. Григорьеве, В. Брюсове, А. Блоке, В. Маяковском, С. Есенине, Н. Тихонове, Н. Ушакове, Н. Заболоцком, Л. Мартынове, А. Твардовском, Я. Смелякове, С. Наровчатове, Е. Евтушенко.
Особые чувства Винокуров питал к Рабиндранату Тагору. Индия вообще его покорила. Побывав в этой удивительной стране, он напишет о ней философские стихи, в которых попытается осмыслить феноменальность и философию индийской цивилизации. В 1970 году поэта за цикл стихов об Индии удостоят престижной Международной премии имени Дж. Неру.
Но есть на свете музыка другая,
Других истоков и других начал.
Рабиндранат, ладони возлагая
На мир, её в глубинах ощущал.
Был мир им понимаем как порядок!..
Но всё куда-то мчалось и рвалось,
И эта буря безобразных складок
Его одежд и спутанных волос.
Есть у поэта стихотворение «Мифы Индии», написанное в 1971 году и посвящённое Расулу Гамзатову. Но оно не только и даже не столько об индийских мифах. Оно затрагивает более широкие понятия, над которыми не так-то просто и размышлять. Наверное, поэтому Евгений Михайлович и посвятил эти свои рассуждения великому аварскому советскому поэту, также отличавшемуся философским взглядом на окружающий мир.
Я славлю преувеличение…
Не мелкотравчатую ложь,
Не вымысел, где тем не менее
Всё истина одна лишь сплошь.
Дороги лёгкие, пологие
Ведут всего лишь в анекдот…
Но на вершины мифологии
Тропа безудержья ведёт.
Дым и огонь — нет соответствия!
На сто столетий надымив,
Из мизерного происшествия
Великий разрастался миф.
Куда кривая бы ни вынесла,
Мир всё равно тебя простит.
…Трагическая птица вымысла,
Крыла раскинувши, летит.
Да, поэт жил. И жил достойно. Размышлял, с чем-то соглашался, что-то решительно отвергал. Занимался общественной деятельностью, неоднократно избирался в Правление союзов писателей СССР и РСФСР, был награждён орденами Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта», Дружбы народов. И творил… И ему хотелось, чтобы вместе с ним «пела и кричала» святая Русь, породившая его на свет и сформировавшая в нём поэта.
Есть русское бродящее начало,
Как будто суслом полная дежа…
Я бы хотел, чтоб пела и кричала,
Святая Русь,
во мне твоя душа.
Евгений Винокуров осознанно утверждал, что поэт «должен быть счастливым». И пишет свои творения поэт обязательно «при ощущении счастья». Был ли он сам в жизни счастливым? Однозначно сказать трудно, но в том, что «счастливый человек страдает за других», он нисколько не сомневался. В 1961 году Евгений Михайлович на сей счёт даже написал небольшое стихотворение, так и начинавшееся: «Счастливый человек страдает за других…» Страдания большого поэта нам сегодня отчётливо заметны в его глубочайшей и поразительной поэзии, неустаревающей, не- тускнеющей, всегда актуальной и звучной. И добавим: счастливой поэзии!
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
