К 120-летию “Манифеста 17 октября”
Сто двадцать лет назад, 17 октября (по новому стилю — 30 октября) 1905 года, под давлением массового революционного движения, в разгар всеобщей политической стачки Николай II издал знаменитый “Манифест об усовершенствовании государственного порядка”. Документ содержал пункты о даровании населению свободы слова, совести, собраний и союзов, об учреждении законодательного и представительного органа в лице Государственной Думы. Ряд исследователей и публицистов квалифицируют этот манифест едва ли не как существенный шаг в сторону демократизации политической системы России. На этом основании некоторые утверждают, будто с той поры не просто начала формироваться обратная связь власти и общества, не просто была легализована оппозиция. На слуху утверждения, будто Манифест 17 октября предоставлял политическим противникам самодержавия возможность борьбы за власть исключительно парламентскими и легальными методами. Поэтому, с точки зрения некоторых, необходимости в использовании крайних мер противодействия произволу царизма и буржуазно-помещичьего правящего класса после 1905 года будто бы не было. Далее начинают звучать стандартные и абсолютно нелепые обвинения в адрес большевиков и в “дестабилизации обстановки”, и в “сталкивании лбами разных слоёв населения”, и в “развязывании гражданской войны” и т.д.
Как бы некоторые не приукрашивали действия Николая II и его окружения, в реальности российскую политическую систему 1905 — 1907 гг. никоим образом нельзя назвать демократической. Начать с того, что учреждение парламента, легализация оппозиции, многопартийности, введение политических свобод осуществлялось при сохранении монархической формы правления. Даже конституционная монархия, действующая в строгом соответствии с принципом “государь царствует, но не правит” сохраняет немало лазеек для реакции, служит опорой давно исчерпавших и антинародных “традиций и обычаев”. Например, при слаборазвитости явления, именуемого в буржуазной среде “гражданским обществом”, при слабости представительных органов, при низком уровне развития правового сознания большинства народа повышается риск появления у конституционного монарха соблазна злоупотребления собственными полномочиями. Вполне понятно, что в начале XX века страна, столетиями жившая в условиях самодержавия, в которой в течение многих веков большинство населения было отлучено от возможности влияния на формирование власти, не имело не только должного уровня грамотности, но даже нормальных жизненных условий, не могла при введении конституционной монархии не столкнуться с попытками реванша “господ”, номинально утративших абсолютную власть.
Одновременно заметим, что само функционирование монархии в любом виде (даже символической) неизбежно ведёт к увеличению отрыва власти от народа. Как правило, на содержание царя/короля, его двора и представительства при любых обстоятельствах выделяются большие государственные финансовые расходы. В условиях экономических кризисов необходимость сохранения большого материального обеспечения монарха и его окружения требует экономии на народных нуждах (а подчас и на стратегически важных для страны программах), что лишает страну и её жителей перспектив. Вполне понятно, что любое находящееся на троне лицо заинтересовано в личной преданности со стороны правящего класса. Эта задача решается посредством не только устрашения, но и дарования “знати” масштабных привилегий — вплоть до предоставления “элите” возможности бесконтрольного распоряжения землей, средствами производства, государственным бюджетом. Это не может не способствовать появлению обделённых групп населения, которыми оказывается большинство жителей страны.
Сформированная “Манифестом 17 октября” и юридически закреплённая утвержденным 23 апреля 1906 года “Сводом основных государственных законов Российской империи” политическая система не обладала признаками даже конституционной монархии. В наибольшей степени она соответствовала чертам дуалистического монархического строя. Несмотря на функционирование парламента, основные управленческие рычаги оставались в руках царя. Так, в части 4 Главы первой Раздела первого “Свода основных государственных законов Российской империи” было зафиксировано, что “императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть”. А её продолжение полностью проливало свет на суть “политических реформ” 1905 года: “Повиноваться власть Его (императора — прим.авт.), не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает”. Словом, жители Российской империи по сути были обязаны блюсти святость царской власти, ориентироваться на установки Николая II и не подвергать сомнению (и тем более не мечтать о ликвидации самодержавной формы правления) его действия.
Ознакомление с положением первой главы “Свода основных государственных законов Российской империи” “О существе Верховной Самодержавной власти” позволяет убедиться, что по сути ключевые решения по вопросам внутренней и внешней политики надлежало принимать одному человеку, стоящему на вершине пирамиды государственного управления. А парламент мог в лучшем случае выражать несогласие с действиями высших должностных лиц, но не влиял на формирование органов государственной власти, на определение ключевых направлений в области внутриполитических и внешнеполитических вопросов, осуществлять контроль за деятельностью царского двора, правительства. Более того, сохранение за императором права роспуска Государственной Думы и блокирования её решений своим правом вето окончательно обесценивало значение органов представительной власти, фактически вело к их политической уязвимости. В 1906 и в 1907 гг. царизм действительно воспользовался возможностью роспуска Госдумы, разогнав её первые два созыва после попыток парламентского большинства инициировать справедливое решение в интересах широких масс крестьянства аграрный вопрос, ликвидировать пережитки феодализма, помещичью олигархию как класс.
Таким образом, Государственной думе надлежало выполнять функцию не органа народного управления и контроля за чиновничеством. Ей отводилась роль школы ораторского политического искусства, не более того. Какие бы законы не принимал парламент, их утверждение зависело исключительно от Николая II и от его окружения. А эта группировка, представлявшая интересы узкой горстки земельных латифундистов, финансово-промышленных воротил, высших чиновников, ни за что не стала бы играть в поддавки с народом, давать ход инициативам, нацеленным на ограничение доминирования “верхних десяти тысяч”. Негативная реакция в 1906 году председателя Совета министров И.Л. Горемыкина на борьбу Госдумы за введение “ответственного министерства”, за освобождение политических заключённых, за отчуждение помещичьих земель в пользу крестьянства, последующие роспуски оппозиционно настроенных в отношении царизма представительных органов, проталкивание Николаем II и его свитой решений, идущих вразрез с интересами населения, заставили в этом полностью убедится.
Подобное положение вещей подчас даёт о себе знать и в настоящее время. Достаточно вспомнить, как в 1990-ые годы Государственная Дума, в которой левопатриотическая оппозиция во главе с КПРФ занимала устойчивые позиции, многократно принимала постановления и законы, призванные поставить заслон алчным устремлениям олигархического бизнеса и высшего чиновничества, защитить социальные права россиян, не допустить полной ликвидации производственной базы, активизировать реинтеграцию постсоветского пространства. Но всё упиралось в упорное нежелание ельцинской “семьи” менять курс. Поскольку по принятому после расстрела Верховного совета Основному закону страны решение ключевых вопросов остаётся за президентом, то попытки нижней палаты Федерального собрания изменить обстановку оказывались тщетными. Тем самым ельцинский режим пользовался возможностью фактически перечёркивать волю избирателей, игнорировать мнение большинства населения, Государственной Думы.
В аналогичном незавидном положении оказывается и большинство жителей США. Если гипотетически предположить, что американский Конгресс будет сформирован из сторонников социализма и из “антиглобалистов”, то это в нынешних условиях не даст никаких результатов. Сколько бы прогрессивных законов представительный орган США не принимал бы, всё натолкнётся на сопротивление со стороны президентской власти. Модель президентской республики, неподконтрольность управленческих структур обществу способствует подобному исходу. Это наделяет вашингтонский “белый дом” и его опоре в лице спекулянтов с Уолл-стрит и ФРС, транснациональных корпораций действовать без оглядки на мнение народа, Конгресса США, навязывать стране и миру авантюрные и откровенно преступные решения.
К подобным результатам в России в начале XX века вели и сохранение монархической государственности, и наличие огромного уровня компетенций у императора, и неподотчетность царя, правительства и чиновничества обществу и его полномочным представителям в лице парламентариев.
Одновременно заметим, что неподконтрольность власти обществу и представительным органам приводит к её обособлению. В результате правящие круги теряют стимул качественного выполнения своих обязательств, плодотворной работы на благо населения. Представители высшего чиновничества сращиваются с влиятельными социальными слоями населения, одержимыми исключительно устремлением неудержимого обогащения. Далее власть превращается в заложниках интересов олигархата и, как следствие, начинает действовать в своих корыстных целях, отодвинув на задний план общенациональные интересы. Затем лавинообразным образом разрастаются коррупция, казнокрадство, кумовство, клановость, что в конечном итоге снижает эффективность государственного управления, способствует деградации ключевых сфер жизнеобеспечения.
В годы Первой мировой войны практически вся страна наблюдала нарастание вышеописанных процессов. Требования “Прогрессивного блока”, всех прагматично настроенных политиков, прогрессивно мыслящих людей о формировании ответственного перед Государственной Думой правительства были проигнорированы Николаем II. Такой подход усугублял без того кризисную обстановку. В результате ситуация зашла настолько далеко, что в феврале 1917 года ни один класс, ни одна социальная и профессиональная группа, ни одна политическая партия не стала защищать самодержавие. Как писал А.И. Деникин в “Очерках Русской смуты”, к упомянутому времени царизм “врагом народа… считали все: Пуришкевич и Чхеидзе, объединённое дворянство и рабочие группы, великие князья и сколь-нибудь образованные солдаты”. Все осознавали необходимость масштабных перемен. Но предотвратить национальную катастрофу, освободить народ от ига эксплуатации и несправедливости могло только осуществление перехода к социализму, установление диктатуры пролетариата. Никто, кроме большевиков, не был способен воплотить в жизнь полезные для нашей страны и для людей труда идеи.
Совершенно очевидно, что в условиях нерешённости острых социальных вопросов, огромного материального расслоения и, соответственно, роста общественного недовольства, единственным способом удержания царём и его приближёнными управленческих рычагов было “закручивание гаек”, реализация антидемократических мер. Изменение в 1907 году в интересах буржуазии и помещиков избирательного закона, развёртывание массовых столыпинских репрессий в отношении рабочих, крестьян, революционных партий, интеллигенции, инспирирование процессов по сфабрикованному обвинению (наподобие дела Бейлиса), Ленский расстрел, арест и высылка в Сибирь депутатов Государственной Думы от большевистской фракции, — всё это и многое другое представляло собой закономерные явления, порождённые антинародной царской социально-экономической и политической системой. Всё вышеперечисленное было обусловлено не негативными чертами характера Николая II, С.Ю. Витте, П.А. Столыпина, Г.Е. Распутина и им подобным (хотя положительного о них сказать не представляется возможным). Сама природа основанной на господстве узкой элитарной прослойке и на притеснении народа системы, неподконтрольности власти обществу порождает произвол, бесправие, напрочь исключает развитие демократических процессов.
Не в интересах опиравшегося на буржуазно-помещичью олигархию царизма было организовывать формирование Государственной Думы на основе всеобщих, равных и прямых выборов. Само проведение их по нескольким ступеням, при неравных условиях для избирательных курий, при отсутствии избирательного права у целых групп населения (у женщин, у состоящих под опекой лиц, у банкротах, у состоящих на действительной службе военных, у учащихся и т.д.) блокировало возможность народа полноценно влиять на формирование органов представительной власти. Этому способствовало и наличие имущественного ценза. В условиях, когда далеко не каждый крестьянин мог позволить себе иметь домовладение, когда не у каждого рабочего была возможность устроиться на предприятие с численностью не менее 50 наёмных работников мужского пола, это означало фактическую отрешённость значительного количества людей труда от участия в политическом процессе.
И, несмотря на приведённые примеры, некоторые готовы воспринимать за чистую монету сказки о мнимой возможности трудового народа до 1917 года парламентским путем бороться за приход к власти!
Между прочим, проиллюстрированный подход противоречил поставленной в “Манифесте 17 октября” задаче “привлечь к участию в Думе… те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав”. Там же фигурировал пункт о необходимости принятия мер, нацеленных на “развитие общего избирательного права…”. Но это больше служило дымовой завесой, призванной посеять у возвысившего осенью 1905 года народа голос против царского режима иллюзию начала проведения реформ. Верхи осознавали, что проведение всеобщих, равных, конкурентных и свободных выборов могло бы сыграть с самодержавием и с его эксплуататорской опорой злую шутку. Между прочим, и Николай II, и С.Ю. Витте опасались, что “в крестьянской стране, где большинство населения не искушено в политическом искусстве, свободные и прямые выборы приведут к победе безответственных демагогов и в законодательном органе будут заседать по преимуществу адвокаты”. Как известно, подобные ярлыки эксплуататоры и реакционеры всегда навешивали и навешивают в адрес проводящих политику в интересах большинства народа правительств и политических партий. Если говорить прямо, то в начале XX века самодержец и его последователи как огня боялись перспективы победы сил, ставящих во главу угла освобождение трудящихся от ига грабежа и несправедливости, борьбу против эгоизма правящего класса. Этим были обусловлены все предпринимаемые ими действия.
Несмотря на провозглашение в 1905 году властью свободы слова и собраний, ими могли воспользоваться далеко не все политические течения. Общеизвестно, что в период столыпинской реакции государство закрыло целый ряд журналов и газет революционной направленности, бросило в застенки немало представителей РСДРП, ПСР и других оппозиционных организаций. Не мешало бы вспомнить, как левым организациям иногда просто-напросто препятствовали проводить даже безоружные уличные мероприятия. Достаточно упомянуть про разгон в 1906 году демонстрации, приуроченной к открытию второй Государственной Думы, про разгон демонстрации в Москве в 1909 году. Отнюдь не редким было явление, когда и полицейские, и казачьи подразделения противодействовали публичным политическим акциям левых сил. Регулярно активисты черносотенных организаций устраивали нападения на участников демонстраций социалистических партий. Ко всем приведённым примерам следует добавить аресты активных участников массовой забастовки студентов 1911 года, кровавую расправу с забастовщиками Ленских приисков 1912 года, чтобы окончательно убедиться в отсутствии у трудового народа и у его политических представителей возможности открыто и легально отстаивать свои права.
Не следует обходить стороной и имевшие место даже до 1914 года регулярные давления на сильные и дееспособные отделения левых партий, особенно РСДРП. Например, в августе 1911 года сотрудники Московского охранного отделения провели в Москве многочисленные аресты участников большевистского подполья. Два года спустя с целью срыва проведения большевиками приуроченных к годовщине Ленского расстрела мероприятий около 100 человек по всей России было арестовано властями.
Не мешало бы вспомнить, как несмотря на провозглашение “свободы печати” за 1912 — 1914 гг. большевистская газета “Правда” восемь раз подвергалась закрытию, продолжая издаваться под другими наименованиями. Она была закрыта 8 (21) июля 1914 года (до начала Первой мировой войны, когда, казалось бы, большевикам никоим образом невозможно было приклеить ярлык “предателей Родины” на основании искажения их позиции относительно всемирной бойни). Издание “Правды” возобновилось только после падения царизма — 5 (18) марта 1917 года.
Все приведённые примеры представляли собой не следствие ретивости отдельно взятых государственных ведомств, местного и регионального чиновничества. Дело было не в “перегибах на местах”. Законодательные нормы дореволюционной эпохи не создавали условия для развития народовластия, политических свобод. Так, статьи 78 и 79 Главы восьмой Раздела первого “Свода основных государственных законов Российской Империи” содержали положения о праве российских подданных “устраивать собрания в целях, не противных законам, мирно и без оружия”, “в пределах, установленных законом, высказывать изустно и письменно свои мысли, а равно распространять их путём печати или иными способами”. Вот здесь мы и обнаруживаем “вишенку на торте” — упоминания о правовых границах, в рамках которых дозволено пользоваться правами на свободу слова и на свободу собраний. Казалось бы, в любом цивилизованном обществе существуют определённые ограничения, отделяющие свободу от вседозволенности. В целом, это логично и обосновано. Но вопрос в том, что выводится за пределы “красной черты” и попадает под ограничения. Чтобы убедиться, какие рамки существовали в 1905 — 1917 гг., достаточно ознакомиться с содержанием Уголовного уложения 1903 года.
Достаточно прочитать Главу пятую Уголовного уложения “О смуте”, чтобы убедиться в наличии запрета на борьбу с монархией как с формой правления. Так, 121-ая статья предусматривала ответственность за участие в публичном собрании (“в скопище”), проводимом “с целью выразить неуважение Верховной Власти или порицание установленных Законами Основного образа правления или порядка наследия Престола, или заявить сочувствие бунту…”. По 126-ой, 128-ой и 129-ой статьям преступными деяниями считались и участие в организации, ставящей целью “ниспровержение существующего в государстве общественного строя”, и “оказание дерзостного неуважения Верховной власти” и “порицание установленных Законом Основного образа правления или порядка наследия Престола”, “произнесение или чтение, публичная речь или сочинение”, нацеленные на “ниспровержение существующего в государстве общественного строя”. Таким образом, монархическое государственное устройство объявлялось “священной коровой”, ликвидация которой будто является некой крамолой. Соответственно, любой правоприменитель, опираясь на упомянутые нормы уголовного законодательства, мог квалифицировать преступлением даже простую публикацию в печати либо открытое выступление на собраниях, содержащее рассуждения о целесообразности введения в России республиканской формы правления (не говоря уже о пропаганде социализма) как правонарушение и в дальнейшем применить правовые санкции в отношении лиц и организаций, стоящих на левых позициях. Разве это не похоже на то, о чем в 1990-ые годы мечтали многие “демократы”, призывая объявить вне закона коммунистическую деятельность, приравнять к уголовно наказуемым деяниям все, что связано с пропагандой национализации, плановой экономики, с защитой правды о Ленинско-Сталинской модернизации?
Провозглашение 125-ой статьёй Уголовного уложения ответственности за “возбуждение вражды между остальными частями или классами населения, между сословиями, или между хозяевами и рабочими” способствовало раскручиванию маховика политических преследований. В условиях огромного социального расслоения, несправедливости и неизбежного роста протестных настроений, забастовок, выступлений рабочих, крестьян, интеллигенции правящим кругам проще было избежать попыток делиться с народом, заставить трудящихся заткнуть рот и принять как должное стеснённые социальные условия. По сути речь шла о запрете борьбы против эгоизма правящего класса, против грабежа большинства народа “сильными мира сего”.
После обнародования Николаем II 17 октября 1905 года знаменитого Манифеста упомянутые статьи Уголовного уложения не были отменены. Тем самым возникала юридическая двойственность и неопределённость. Номинально политические свободы провозглашались, но при этом предусматривалось, что весь “плюрализм” не будет выходить за монархические рамки. Получалось, что в политической системе место отводилось только борьбе сторонников абсолютной, дуалистической и конституционной монархии, сторонников “мягкого, социально-ориентированного” и жёсткого капитализма. А все остальные по сути выставлялись за пределы правовой черты. Всё это объясняет, почему царизм в 1905 — 1917 гг. не оказывал особого давления на либеральные партии (наподобие кадетов и октябристов), но не церемонился с политическими течениями, выступавшим за замену монархии на республику, в различной степени ратовал против не только пережитков феодализма, но и против буржуазной системы, за социализм (речь о РСДРП, об эсерах и т.д.).
Внутриполитическая обстановка последних двенадцати лет дореволюционной России имела много общих черт с современной системой в США. Сколько бы эту страну наши либералы не представляли в качестве эталона “свободы”, факт остаётся фактом — сменяемые друг друга у власти Республиканская и Демократическая партия не имеют разногласий по стратегическим вопросам внутренней и внешней политики. Все их дискуссии сводятся в большинстве своём к фрагментарным темам. При этом политические силы, выступающие за замену буржуазной системы социалистической, против всевластия горстки финансово-промышленных магнатов, против империалистической политики Вашингтона, против втягивания Белым домом мира в пучину хаоса и насилия, по сути вытеснены на периферию. Более того, подчас они подвергаются жёсткому давлению и репрессиям со стороны американского государства. Достаточно вспомнить участь, постигшую Коммунистическую партию США в годы “маккартизма”, боровшееся против расовой сегрегации движение “Чёрные пантеры”, активистов выступавших против диктата финансовой олигархии движения “Захвати Уолл-Стрит”. В качестве другого примера можно привести современную Украину, где дискуссии и “идейные разночтения” могут наблюдаться только в рядах сторонников прозападной украинской бандеровской группировки. А сторонники левой идеологии в рамках “декоммунизации” (равно как и все пророссийски настроенные политики и журналисты, вне зависимости от воззрений) подвергаются запретам и репрессиям. Вполне понятно, что терпящему произвол от “верхних десяти тысяч” народу от всего этого ни холодно, ни жарко. Не было у трудящегося большинства равных с другими условий для отстаивания своих прав и интересов, для их защиты.
Вне всякого сомнения, игнорирование правящим классом потребностей большинства населения, отсутствие у людей труда полноценных возможностей влиять на власть, проведение выборов не на всеобщей и не на равной основе, запрет даже на пропаганду проведения способных принести пользу народу преобразований (обобществления земель, средств производства, введения республиканского государственного устройства) толкали загнанных в угол рабочих, крестьян, трудовую интеллигенцию и политических выразителей их интересов на крайнюю форму борьбы за их право достойно жить на земле. Самодержавие искусственно надевало правовую удавку на шею всем, кто не намеревался прогибаться перед ним, кто связывал проведение прогрессивных социальных преобразований с избавлением России от царизма и от эксплуататорского строя. Недаром И.В. Сталин в 1912 году в составленном им обращении “Да здравствует Первое мая!” констатировал обман народа авторами “Манифеста 17 октября”. Вот его оценки политической системы России предреволюционного периода:
“Вместо демократической конституции — режим виселиц и дикого произвола!, “Вместо всенародного парламента — черная Дума черных помещиков!”, “Вместо “незыблемых основ гражданской свободы”, вместо свободы слова, собраний, печати, союзов и стачек, обещанных ещё в манифесте 17 октября — мертвая рука “усмотрений” и “пресечений”, закрытые газеты, высланные редакторы, разрушенные союзы, разогнанные собрания”, “Вместо неприкосновенности личности — избиения в тюрьмах, издевательства над гражданами, кровавая расправа с забастовщиками на Донских приисках”,…, “Вместо порядка и дисциплины в правительственном механизме — подлоги в судах, шантаж и вымогательства в сыскных полициях, убийства и провокация в охранных отделениях!”,…, “И как завершение картины — зверский расстрел сотен тружеников на Ленских приисках!””.
Нарастание в 1913 — 1914 гг. массового протестного движения, его возобновления после первых неудач России в Первую мировую войну и на фоне обострения внутренних проблем представляло собой ответ народа нашей страны на реакционную политику царизма. Это же относится и к победе Февральской и Октябрьской революции в 1917 году. Люди труда России, сбросив со своих плеч груз несправедливости и произвола, продемонстрировали всему миру способность бороться за свои права.
Михаил Чистый
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
