По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Руслан Семяшкин
Имя это мало известно сегодняшнему российскому читателю. Откровенно говоря, притом что в Польской Народной Республике писатель на рубеже 50—80-х годов прошлого столетия был признанным мастером и одним из самых популярных и читаемых в стране, в Советском Союзе о Ежи Путраменте как талантливом прозаике знали немногие.
Его книги, за исключением программного и, пожалуй, самого известного романа «Сентябрь», а также романов «Пуща», «Действительность» и сборника рассказов, в нашем государстве не издавались. И не потому, конечно, что писатель не вписывался в когорту лучших представителей реалистической зарубежной литературы, печатавшихся в СССР, а скорее по вполне формальной причине — из-за отсутствия переводов произведений автора на русский язык. Однако благодаря неоднократному переизданию романа «Сентябрь», не потерявшего своей актуальности и привлекательности и в наши дни, творчество писателя окончательно не растворилось в бесконечных литературных просторах. А вспомнить о нём нас призывает и большая юбилейная дата — 115-летие со дня рождения писателя, приходящееся на 14 ноября.
В какой-то степени мы можем считать Путрамента и своим соотечественником: он родился на территории Российской империи, в Минске, в семье поручика 120-го Серпуховского пехотного полка Владислава Путрамента. Да и в зрелые годы с Советским Союзом был крепко связан, жил в нашей стране в годы эмиграции, позже приезжал, при этом неизменно относился к СССР с огромным уважением, сформировавшимся в нём в самые молодые годы.
Будущий классик литературы ПНР, воспитывавшийся в интеллигентной семье, рано приобщившийся к образованию, увлечённый поэзией, после окончания Виленского университета став журналистом, в 30-е годы XX века был близок к коммунистическим кругам, состоял в нелегальной студенческой организации, что и послужило причиной его ареста, впоследствии ставшего темой для написания в 1947 году во многом автобиографичного романа «Действительность». Естественно, для буржуазной Польши Путрамент являлся неугодным. Он со своим миропониманием никак не вписывался в те националистические настроения, которые преобладали в довоенной Польше, заигравшейся в своём стремлении к участию в новом разделе европейских территорий. Не видел он на родине и больших перспектив для творческой деятельности. Писал же в те годы Путрамент преимущественно стихи, вполне талантливые, лиричные, наполненные яркими красками.
Большую роль в литературной судьбе Путрамента сыграла эмиграция в СССР, случившаяся после того, как фашистская Германия напала на Польшу. Тогда он окажется в советском Львове и получит реальную возможность писать открыто и о том, что его волнует. Занимался он тогда и переводом на польский язык романов Д. Фурманова «Чапаев» и
А. Фадеева «Разгром». Да и приняли его, по большому счёту, не заявившего о себе ещё в полный рост писателя, в нашей стране тепло, способствуя тем самым созданию определённых возможностей для творчества.
Мирная жизнь, однако, длилась недолго. После вторжения гитлеровцев на советскую землю Путраменту, сотрудничавшему в органах печати Союза польских патриотов в СССР и работавшему в общественно-политическом и литературном журнале «Нове виднокренги», возглавляемом известной польской советской писательницей и общественным деятелем Вандой Василевской, придётся эвакуироваться вместе с несколькими соотечественниками в глубь страны и принять там активное участие в организации Войска Польского. Станет он и солдатом польской дивизии имени Тадеуша Костюшко, сформированной в нашей стране весной 1943 года, а затем сражавшейся в составе войск 1-го Белорусского фронта.
1944 год станет для писателя определяющим, он вступит в Польскую рабочую партию, в которой с годами будет иметь значительный авторитет и не единожды избираться в состав её центрального руководящего органа. Сбудется и долгожданная мечта литератора: победа советского строя над гитлеровской Германией позволит ему наконец вернуться в Варшаву. Там он активно включится в процессы мирного строительства, станет взаимодействовать с ЦК партии, а затем его направят послом ПНР в Швейцарию, позже — во Францию. Впоследствии Путрамент возглавит и Союз польских литераторов, будет редактировать литературные печатные органы «Литературный ежемесячник» и «Литература», взаимодействовать с кинообъединением «Старт», возглавлять шахматный союз страны, избираться депутатом Сейма ПНР. Народное правительство отметит его вклад в общественно-культурную деятельность социалистической Польши государственными наградами и трижды удостоит Государственной премии ПНР. С середины 1960-х годов Путрамента в Польше станут по праву считать ведущим мастером прозы, состоявшимся классиком и бесспорным национальным авторитетом, работающим в литературе.
Каково же творческое наследие Путрамента? Что оставил он в том числе и для русскоязычного читателя?
Написанный писателем в Берне в 1946 году и переработанный в 1950—1952 годах роман «Сентябрь», вне всякого сомнения, самый известный из созданных им широких психологических и остросюжетных полотен, принадлежал к довольно обширной на то время реалистической прозе, посвящённой войне и оккупации, в которой авторы стремились осмыслить причины постигшей Польшу катастрофы. Роман этот полемичный, стройно сконструированный, но и не лишённый некоторой плакатности, порою грешащий публицистичностью, снискал популярность ещё в ту пору, когда не вышел отдельным изданием, а публиковался с продолжением на страницах ежедневной газеты «Жиче Варшавы», о чём, кстати, с раздражением отзывались и в эмигрантских польских кругах.
Заметили тогда же роман и за рубежом. Восторженно высказывался о нём в то время и крупнейший немецкий прогрессивный писатель, будущий лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Арнольд Цвейг: «Мне не хотелось бы вдаваться здесь в подробный анализ всех столь колоритно и рельефно начертанных фигур, и сцен этой книги, однако должен отметить, что сцену у огромной оперативной карты давнишней пограничной полосы Польши на западе я хотел бы иметь в собственном творческом активе. Имя Ежи Путрамента я ставлю отныне в один ряд с именами французских, английских и немецких писателей, принадлежащих к лучшим эпикам…»
«Сентябрь» — одно из сильнейших произведений, воссоздающих картину жизни страны непосредственно перед осуществлением её захвата, запланированного Гитлером ещё в апреле 1939 года. Действие романа начинается в августе, когда разворачиваются судьбоносные события.
Путрамент убедительно показывает, что даже в самом воздухе было ощутимо предчувствие войны. Политики произносят громкие, но пустые речи в смятении. Банкиры спешат совершить какие-то не вызывающие доверия сделки, пытаясь заручиться заокеанской поддержкой крупного капитала. Модные и влиятельные, вхожие в самые высокие кабинеты журналисты вынюхивают в провластных кругах что-то сенсационное. При этом все они стараются предусмотреть для себя возможную безопасность в том случае, если война всё же начнётся. А высшее офицерство озабочено вопросами личной карьеры в грядущей войне. В это же время надевшие в ходе весенней скрытой мобилизации военную форму граждане ещё не верят в войну, способную «рассыпать всю их повседневную действительность». И опять-таки кто-то из обывателей свято верит и надеется, что Гитлер спасёт их от вселяющего страх коммунизма. А варшавяне между тем роют противотанковые рвы и сидят в ресторанах, пьют, танцуют и флиртуют, словно понимая, что это последние мирные дни.
«Варшавское светское общество преклоняется перед всем заграничным, — говорит герой романа банкир Вестри, — словно какие-нибудь румынские пижоны. Нищета, неопрятность, безалаберность и в то же время высокомерие к каждому иностранцу. Каждому! Будь то хоть итальянский нищий — носятся с ним, как с принцем крови. Да ещё твёрдо уверены в том, что Польша — пуп вселенной… Бездумный, я бы сказал животный, патриотизм при полном отсутствии политического чутья. Все ругаются, все ссорятся друг с другом и дружно толкают свою обожаемую отчизну к катастрофе. Откуда это всё берётся? <…> Кажется, есть такие мексиканские саламандры, которые всю жизнь проводят в стадии личинки. Может, и с Польшей происходит нечто подобное? Это — личинка нации. Что-то ей помешало, чего-то не хватило или чего-то было слишком много, и нормальный процесс развития затормозился. Этим можно объяснить неотразимую привлекательность поляков. Поляки — это дети, грязные, плохо воспитанные, высокомерные, крикливые, порывистые, забывчивые и в то же время жестокие, и всё-таки они дети! Поляки только играют — в армию, в правительство, в могучую державу. Ну, скажите, как же не улыбаться, глядя на их проказы?»
Слова эти, точно подмеченные Путраментом, думается, и сегодня нисколько не устарели. К сожалению, среди правящей польской националистической элиты и в XXI веке продолжают доминировать подобные настроения, шовинистические и не располагающие к ним представителей других стран.
«В Европе поднимает голову фашизм… — говорил писатель устами одного из героев романа «Действительность», созвучного «Сентябрю» в описании реального положения дел, сложившегося в Польше в 1939 году. — Мы тоже включены в агрессивные планы гитлеровцев. А что делает Польша? Что делает правительство? Пытается ли противодействовать надвигающейся извне опасности? Ищет ли союзников? Ободряет ли народ? Нет! правительство поддерживает зарубежный фашизм. Помогает ему в захвате исходных позиций, чтобы гитлеровцам было легче потом обрушиться именно на Польшу. Мы заинтересованы в мире, а правительство Славоя (Фелициан Сладковский-Славой в 1936—1939 годах был премьер-министром и министром внутренних дел Польши. — Р.С.) поощряет у нас пропаганду войны против Страны Советов. Нам грозит нашествие фашистов, а правительство делает всё, чтобы облегчить им захват Польши».
И вот, как первый взрыв, — приказ о всеобщей мобилизации, а за ним — полный хаос: неожиданный приказ об эвакуации жителей столицы, а следом и постыдное бегство правительства в Румынию. Далее по нарастающей, опять неразбериха в руководящих приказах, затем — первые гитлеровские самолёты, танки, движение оккупантов по польской земле и первые невинно убиенные дети, старики, женщины. Первые сгоревшие дома на подступах к Варшаве. А потом и первые бомбёжки столицы. Коммунисты, вышедшие из брошенной тюрьмы на свободу, рвутся защищать Варшаву, но отдан приказ их арестовывать, а ещё лучше — расстреливать. И всё-таки они делают всё возможное и умирают, чтобы отстоять столицу. В финале романа звучит: «Вы… коммунист… если вы правы, так сделайте одно — спасите эту страну», на что звучит ответ: «Слушали вы нас? Как же! Только после того, как знахари довели больного до агонии, вы приглашаете врача и вопите, что он не может спасти… Но всё-таки мы… Мы, никто другой…» И, не в силах договорить, указывают на пылающую вдали Варшаву.
Видим мы и молодые, перспективные лица Польши, а по сути, тех, с кем писатель и связывал судьбу своей страны. Герой романа подпоручик Маркевич, в прошлом сельский учитель, выходит к новым горизонтам. Верноподданный, покорный и неропщущий статист, обслуживающий пропагандистские спектакли санационных властей, типичный «маленький человек», на которого злой рок напялил мундир, пройдя огненное крещение, смывающее всё наносное, превращается в инициативного и смелого командира. К нему тянутся солдаты, в свою очередь претерпевшие удивительное превращение из мобилизованных в добровольцев, упрямо продолжавших импровизированное сопротивление 1939 года.
Преображённый герой становится ближе читателю, так как налицо рост его сознательности, патриотизма. За такими, как тридцатилетний Маркевич, желающими искренне служить родине, — будущее, говорит нам Путрамент. И писатель в романе не отошёл от реалий того времени, выписывая своего героя. Маркевич достоверен и не вызывает каких-либо нареканий в приукрашивании, которого писатель старался не допускать ни при каких условиях.
Тщательно, со знанием существенных черт реальных исторических фигур и при определении общих характеристик, отличавших те или иные слои польского общества, выписаны в романе были как исторические лица, вроде главнокомандующего, маршала Рыдз-Смиглы и министра иностранных дел Бека, так и вымышленные герои: вице-министр внутренних дел, а фактически вице-премьер Бурда-Ожельский, заместитель начальника генерального штаба полковник Ромбич-Тример, генералы Пороли и Домб-Фридеберг. Их образы важны для понимания прежде всего той обречённости, которую, несмотря на их деловые качества, возлагает на них само время, в котором им не удаётся разобраться. Ограниченность мышления, пренебрежение к народным интересам, готовность идти на неоправданные уступки и компромиссы, прислуживание перед Гитлером в иллюзорной надежде попользоваться плодами его «восточной политики», желание любой ценой сохранить власть не позволяют им подняться над собственным падением. Их песня спета, говорит писатель, подчёркивая и то, как далеки они от народа, от интересов Польши, по сути преданной ими. С тонким психологизмом Путрамент показывает нам и процесс их моральной деградации, неизбежной и закономерной.
Не пожалел писатель тёмных тонов и для того, чтобы показать в повествовании представителей «легальной оппозиции», так называемых псевдопатриотов, не входивших в правительство и ожёсточенно боровшихся за власть. Здесь нельзя не сказать и о том, что Путрамент описывал их не по отрывочным данным, а по вполне сформировавшемуся собственному представлению, поскольку сам был свидетелем не только трагических осенних дней 1939 года, но и событий осени 1944 года, когда именно эти, правдиво описанные им политические силы, являвшиеся опорой лондонского эмигрантского правительства, развязали заранее обречённое на провал Варшавское восстание, вылившееся в очередную кровавую национальную трагедию.
Велика заслуга Путрамента и в ярком, честном изображении коммунистов, самых принципиальных и последовательных бойцов за подлинную независимость Польши, о чём сегодня в последней, как и 85 лет назад, говорить и писать не то что не принято, но и опасно. Однако, как бы ни изгалялись нынешние антикоммунисты, антисоветчики и вся либеральная шушера, в том числе и польская, не признать того факта, что Путрамент, описывая в романе коммунистов, знал о них и их деятельности важнейшие и принципиальные подробности, у них никак не получится. Правда истории этого сделать не позволит.
Да и давно известно, что Путрамент, работая над романом «Сентябрь», для понимания происходивших событий обращался за помощью к их непосредственным участникам. Так, неоднократно ему посчастливилось беседовать с видным деятелем Компартии Польши Альфредом Лямке. В мемуарах о тех встречах он вспоминал: «Одной из важнейших сюжетных линий «Сентября» является побег коммунистов из тюрьмы в Равиче. Рассказывал мне об этом Лямке ещё в Куйбышеве. С этого я и начал писать книгу в Берне в 1946 году». Потому и яркий образ Вольчака, верного сына Коммунистической партии, многолетнего узника буржуазного режима, патриота, гибнущего, поднимая пехотинцев в атаку под Варшавой, писатель создал под несомненным влиянием Лямке, которого безмерно уважал и ценил.
Роман «Сентябрь», выдержавший многократные переиздания, обличавший нежизнеспособность буржуазной Польши, поражает широтой охвата событий, героев, разнообразием их характеров, силой эмоционального воздействия на читателя и большим уважением, верой в идейную правоту партии коммунистов, с которой Путрамент с юных лет связал свою судьбу.
Немаловажно и то, что роман написан доступным языком и благодаря удачному переводу В. Борисова и Ю. Мирской читается легко, что называется, на одном дыхании, не оставляя никого равнодушным.
Любопытен для вдумчивого разбора и герой романа Путрамента «Пуща», двадцатилетний Болеслав Пиотровский, недавний боец Армии Крайовой, воинствующий мещанин и приспособленец, принципиально самоустраняющийся от активного участия в строительстве новой жизни. Сказать же о нём стоит и потому, что написанный в 1958 году, переработанный в 1960-е годы и переведённый на русский язык роман «Пуща», хотя и не имевший такого грандиозного успеха, как «Сентябрь», в стране нашей издавался и в её библиотечных фондах присутствует.
Перед нами молодой человек, фактически отслуживший родине в годы войны, переживший, подобно множеству других рядовых бойцов, потрясение, когда оказалось, что он не находит себя в новой действительности. Пиотровский не брал в руки автомат, не «выжидал», а «вышел из леса своевременно». Привычный к существованию в лесу, он просит место лесничего, а получив его, вызывает к себе мать, работает и живёт в ужасных бытовых условиях, в окружении вооружённых бандитов, которые грабят и убивают. Пиотровский, как может, борется за своё существование, оставаясь человеком ограниченным, заскорузлым, с мещанским сознанием и характером.
Предельно реалистично показана атмосфера, в которой живёт главный герой романа. А ситуация в стране, надо признать, складывалась тогда весьма напряжённая. Возглавлявший в годы войны эмигрантское правительство, которому подчинялась Армия Край-ова, Станислав Миколайчик вместе с другими руководителями Крестьянской партии вновь эмигрирует, а сама Крестьянская партия сливается с Польской рабочей партией в Польскую объединённую рабочую партию под руководством первого президента Польской Народной Республики Болеслава Берута. В стране проходят вынужденные «чистки», аресты. Присутствует тотальная подозрительность.
Вот и главного героя «Пущи» то и дело в чём-то подозревают, допрашивают в милиции, вместо того чтобы дать ему оружие для защиты — не только от кабанов, но и от преступников, которыми пуща кишмя кишит. Это не только бандиты, но и «расхитители социалистической собственности». Нищее (где взяться другому?) существование, недоверие к нему на фоне безнаказанности подлинных преступников, разочарование в женщинах, предававших его, практически неопытного в вопросах любви, — всё это не могло не сказаться на мироощущении Пиотровского, человека слабого и безвольного.
Молодой, здоровый мужчина, живя в лесной глуши не первый год, не устоит и перед натиском одной из двух домогавшихся его женщин — жён начальников Пиотровского. Постоянная нужда вводит его в искушение: по просьбе деляги Лендёна он подписывает некую бумажку, за которую тот сулит ему определённую сумму «левых» денег. Подписал, а позже сам осудил себя за это, оказавшись на скамье подсудимых. И вот он смеётся в зале суда, по сути, нервным смехом, увидав, как прыгает на подоконнике воробышек. Хотя мог бы смеяться и по другой причине: ведь столь строгий к нему судья — та самая особа, которой он предпочёл её подругу.
Пиотровского в итоге оправдали. Помог опыт адвоката, но не только он: «В тот год в стране чувствовалось приближение перемен, ещё неясное, как первые признаки весны в этом снежном марте, но уже довольно ощутимое», — пишет Путрамент. И становится понятно, что речь идёт о марте 1956 года, когда в Советском Союзе проходил ХХ съезд КПСС. Его решения не могли не повлиять и на политическую обстановку в странах социалистического лагеря. В Польше же реабилитированный Владислав Гомулка возглавил ПОРП. Начиналась новая жизнь и в самой стране, и у сложного в восприятии героя романа Путрамента «Пуща».
Будучи зрелым и прославленным писателем, активно участвовавшим в общественно-политической жизни ПНР, в период 50—80-х годов прошлого столетия Ежи Путрамент создаёт целый ряд крупных, серьёзных, остросюжетных произведений. Это романы «Перепутья», «Маловеры», «Болдын», «Бегство», «Возвращение», сборники рассказов, новелл. В последних двух романах он возвращается к образу подпоручика Маркевича из «Сентября». А в оригинальной документально-психологической повести «20 июля…» писатель выводит перед читателем образ графа фон Штауфенберга, совершившего покушение на Гитлера.
Однако же, какие бы темы ни поднимал в своих произведениях писатель, в восприятии читателей и профессиональных критиков он неизменно оставался мастером политического романа. Именно в этом жанре Путрамент, начиная с первых своих двух самых известных романов «Действительность» и «Сентябрь», добился наиболее впечатляющих и значимых результатов. Собственно, будучи сам политиком и активным участником процессов государственного строительства в ПНР, писатель отдавал себе отчёт в том, что не поднимать политические вопросы в своих творениях он не мог. Без них ему не удалось бы показать действительность. Не уйти было от них и в показе конкретных героев, отображавших процессы и события, современником которых являлся и Путрамент.
Писатель-реалист с ярко выраженной гражданской позицией, Путрамент ещё со времени проведения Первого съезда польских писателей, состоявшегося в прифронтовом Люблине осенью 1944 года, все последующие годы, вплоть до своей кончины, деятельно выступал за активизацию роли литературы в деле воспитания нового человека социалистического польского общества. В связи с этим он всегда поддерживал новаторство, обогащение арсенала творческих средств. Принципиальный противник примитивизма, серости, схематизма, писатель вместе с тем категорически отвергал и псевдоэкспериментаторство, бездумное копирование, слепое подражание чуждым ему западным образцам. «Авангардизм, — подчёркивал прозаик, — предполагает наличие литературы с минимальным радиусом воздействия, адресованной снобам. Художник обязан обновлять средства изображения. Слишком многое надо нам рассказать, чтобы стоило тратить время на подражательство. Прежде всего следует писать, а не мудрствовать лукаво».
И Путрамент писал… Писал на протяжении долгих лет, неустанно, вдохновенно, азартно, привлекая при этом все свои незаурядные творческие силы, богатую фантазию и желание творить. Творить, а не копировать то, что уже было сказано ранее.
Своевременно ли в наши дни и в нашей стране обращение к писательскому наследию Ежи Путрамента? Да, безусловно. И уже хотя бы потому, что писатель знал жизнь, знал родную ему Польшу, пережив вместе с ней самые драматичные события, выпавшие на её долю в бурном и кипучем, противоречивом и величественном XX веке — веке перемен и потрясений, до сих пор нами во многом не понятых и не осмысленных.
Обратите свой взор к творчеству Ежи Путрамента. В его книгах вы найдёте не только порыв и вдохновение, но и ответы на многие, не канувшие окончательно в Лету и не потерявшие своей животрепещущей актуальности вопросы.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
