Редкие писатели обладают даром предсказания. К ним из советских писателей относится, пожалуй, один — Всеволод Анисимович Кочетов. В 1969 году в журнале «Октябрь» он публикует свой роман «Чего же ты хочешь?». В нём автор много раньше других предвидел, к чему приведёт заигрывание партийной верхушки страны с прозападной либеральной интеллигенцией. Можно сказать, он предсказал горбачёвскую перестройку, как говорится, один к одному. Споры вокруг романа «Чего же ты хочешь?» были дотоле невиданной страсти. Его читали по ночам, передавая из рук в руки. В киосках за ним выстраивались очереди. Чем же был вызван столь жгучий интерес к роману Кочетова и актуален ли он сегодня? Попытаемся ответить на данный вопрос.
Прежде чем обратиться к роману «Чего же ты хочешь?», коротко скажем о полемике, которая приобретала всё больший накал начиная с 1960-х годов между главными редакторами двух ведущих журналов — Александром Твардовским («Новый мир») и Всеволодом Кочетовым («Октябрь»). Полемика в основном шла о грозящей опасности для советского строя, по Кочетову, ревизионизма в идеологии и политике. Такой опасности Твардовский не видел и полагал, что ревизионизм — пережиточное явление для советского общества. Такого же мнения придерживались крупные литературные таланты: Симонов, Погодин, Лавренёв. Это были люди, верные Советской власти, и никто из них не подвергал сомнению советский строй и советский образ жизни. Кочетова же они считали догматиком, задубелым консерватором.
Был также вопрос, по которому они в корне были не согласны с ним, — вопрос об отношении к Сталину и его времени. Никто из названных классиков советской литературы не отрицал выдающейся роли Сталина в советской истории. Твардовский писал о нём: «Мы звали — станем ли лукавить? — Его отцом стране-семье./ Тут ни убавить, ни прибавить, — Так это было на земле». Но они считали Сталина виновным в политике репрессий, в жестоких издержках коллективизации, в трагическом для страны начале войны — в 1941 году.
Кочетов же видел во всём отмеченном не субъективные причины, как то авторитарный стиль руководства Сталина и т.п., а причины объективного характера. Он был убеждён: Сталин решил главное противоречие середины ХХ века — между не-избежностью войны на истребление СССР — России и неготовностью страны к этой войне. История обязывала решать вопросы так, а не иначе.
Однако заметим, что к классикам советской литературы, убеждённым в справедливости советского строя, но критически относящимся к партийной элите, под покровом всё той же критики примкнули тогда ещё тайные противники Советской власти (Паперный, Лакшин, Рыбаков и начинавшие свою литературную деятельность Солженицын и Евтушенко). Позже, к началу «перестройки», они открыто встанут на путь антисоветизма, но в начале 1960-х таились и использовали «Новый мир» Твардовского в качестве надёжной крыши.
Травля
Твардовский, Симонов и другие истинно советские писатели и не помышляли о том, что либерализм (неприкосновенность собственности и жизни, предполагающая эксплуатацию труда, свобода слова и никакой идеологии!), что западническая тенденция в духовной жизни, что всё это есть торная дорога к ликвидации Советской власти. Что хрущёвская оттепель обернётся лживой перестройкой, леденящим холодом реставрации капитализма. Скажи им тогда об этом, они бы посчитали такие слова мракобесием. Всеволод Кочетов явился именно тем человеком в писательской среде СССР, который об угрозе предательства социализма — говорил и писал неустанно в своих романах, с трибуны партийных и писательских форумов, за что либеральная советская интеллигенция и советологи Запада называли его консерватором, догматиком, мракобесом. Примечательно: в травле, именно в травле, а не в критике, когда были отброшены все этические нормы полемики, поименованные действительно советские литераторы и те, кто долгое время прятал свою антисоветскую личину, выступали единым фронтом.
Что до высшего партийного руководства, то оно занималось трусливой реабилитацией Сталина (к/ф «Освобождение» и другие смелые работы при многолетнем безмолвии ЦК КПСС) и замалчиванием социальных язв, разлагающих советское общество, — теневой экономики, формирования партийной аристократии, советского мещанства и т.п.
Но неистовый Кочетов писал о том и прямо, и косвенно, рассчитывая, что на партийном олимпе есть умные люди. Молчаливому сокрытию правды он противопоставлял её беспощадную суровость. Такой она заявлена в романе «Братья Ершовы». Получив всесоюзную известность с выходом в свет романа «Журбины», чему способствовала и его талантливая экранизация (к/ф «Большая семья»), Кочетов не просто продолжает в «Братьях Ершовых» тему рабочего класса, а заостряет её, поднимает на уровень идеологической борьбы между главными героями романа: старшим Ершовым — фронтовиком, рабочим-интеллигентом, и бывшим начальником главка в министерстве металлургической промышленности Орлеанцевым, пониженным в должности за неблаговидные дела и стремившимся вернуться на прежнее место за счёт изощрённого осуждения культа личности Сталина. Ершов-старший разгадывает и разоблачает политическое мошенничество Орлеанцева: за развенчанием «культа личности» протащить ревизионистские взгляды на перспективы развития советского общества. Собственно, для этого и нужна была гиперболизация проблем культа личности Сталина: всё, так сказать, не по Марксу было у нас.
Образ Ершова вызвал крайнее раздражение у всех противников Кочетова: ещё бы, простой рабочий одерживает победу в интеллектуальной схватке!.. У Кочетова именно рабочие, способные мыслить широко, по-государственному, диалектически, выходят на передний план. В связи с этим на память приходит положение, высказанное Лениным в его работе «Что делать?»: в каждом классе есть люди, способные мыслить, и те, что мыслить не способны. Кочетов представляет нам первых, не забывая о вторых, и потому его произведения не стареют. Он, как никто другой в писательской среде, выполнял роль литератора-коммуниста — силой художественного слова пропагандировал историческую миссию советского рабочего класса.
Не меньшее возмущение в столичной либеральной литературной и окололитературной среде вызвал роман В. Кочетова «Секретарь обкома».
Но оно, это возмущение, ни в какое сравнение не идёт с тем злобным ажиотажем, который был вызван новым романом Всеволода Кочетова «Чего же ты хочешь?». Буря негодования и нескрываемой ненависти обрушилась на его автора. Над ним глумились: на роман была написана пародия З. Паперным «Чего же он кочет?». Автор принес её в редакцию «Нового мира», где она была встречена злорадным смехом. Издевательски-пошлому осмеянию подвергся роман и в «самиздате», тираж которого, кстати, превышал тираж «Правды». Не остались в стороне и западные рецензенты романа. «Нью-Йорк таймс» отмечала: «Всеволод А. Кочетов, редактор главного консервативного журнала в Советском Союзе, написал роман, в котором герои с любовью смотрят назад, в сталинское время, а злодеи — это советские либералы…»
28 марта 1965 года «Правда» обрушилась на Кочетова и его журнал «Октябрь» с жёсткой критикой за уклон в сталинизм (термин, пущенный в ход Троцким), склонность к огульным суждениям в оценке новой прозы (Солженицына, Бакланова, Симонова). И главное — уклон в сталинизм ведёт к «тенденциозности и субъективности».
Но этим дело не кончилось. Осенью 1969 года публицист Эрнст Генри организовал протест против романа. Он же составил обращение в ЦК КПСС на имя Брежнева с подписями двадцати представителей интеллигенции (подписались академики Арцимович, Сагдеев, Энгельгард, Мигдал, Пантекорво, Алиханов, ряд писателей и старые большевики). В обращении говорилось, что автор романа «Чего же ты хочешь?» «чернит наше общество», возвеличивает Сталина, выступает против нынешней партийной линии».
Брежнев обошёлся молчанием. Сверху последовала установка: роман не обсуждать в печати и не издавать его отдельной книгой. Лишь первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П. Машеров решился издать роман, но весь его тираж (60 тысяч) был конфискован.
Назовём имена тех, кто поддерживал Кочетова в условиях бешеной атаки на него со стороны либералов, и не только. Это М. Соколов, М. Алексеев, В. Друзин, Г. Марков, В. Сытин, М. Гус, А. Васильев и великий Шолохов.
Михаил Шолохов вступился за Кочетова в своём письме Брежневу 11 ноября 1969 года: «По литературным делам мне хотелось бы сказать об одном: сейчас вокруг романа Вс. Кочетова «Чего же ты хочешь?» идут споры. Разногласия. Мне кажется, что не надо ударять по Кочетову. Он попытался сделать важное и нужное дело, приёмом памфлета разоблачал проникновение в наше общество идеологических диверсантов. Не всегда написанное им в романе — на должном уровне, но нападать сегодня на Кочетова вряд ли полезно для нашего дела. Я пишу об этом потому, что уже находятся охотники обвинить Кочетова во всех грехах, а по моему мнению — это будет несправедливо».
Сталин как проблема идеологической борьбы
Что довело в романе Кочетова либеральную публику до степени остервенения? В первую очередь прямо высказанное отношение писателя к Сталину и сталинской эпохе. Здесь нам без пространных извлечений из романа не обойтись. Почти что с самого начала и поныне внимание приковывает диалог главных его героев — сына и отца Самариных. Отец — Сергей Антропович Самарин, начальник главка одного из машиностроительных министерств. Ему 60 лет. Сын — Феликс Самарин, инженер промышленного производства, 26 лет.
Разговор начинает сын:
« — Отец, ты бы не смог уделить мне некоторое время для серьёзного разговора?
— Почему же, — отозвался он на вопрос Феликса, снял очки, уложил в кожаный футлярчик, двинулся в кресле. — Давай потолкуем, что у тебя там?
— Скажи, но только с полной откровенностью: как ты относишься к нашей нынешней молодёжи?
— По-моему, ты это знаешь.
— Нет, мне важны точные формулировки, а не общие контуры. Точно — как и почему — так. — Феликс взял стул, сел напротив отца.
— В общем-то всё, вроде бы и на месте, — подумав, заговорил Сергей Антропович. — Вы образованные, кое-что знаете, развиты, остры. Многие из нас, старших, в вашем возрасте еле ворочали языками, а среди вас уйма Цицеронов, всё, значит, хорошо и вместе с тем тревожно, Феликс, очень тревожно.
— Отчего? Почему?
Сергей Антропович шевельнул рукой груду свежих газет у себя на коленях.
— В мире, дружок, натянуто, как струна, вот-вот загудит. На нас идут таким походом, какой, может быть, пострашнее походов тех четырнадцати государств, которые кинулись на Советскую республику в девятнадцатом году».
Далее Самарин-старший повёл речь о реальной угрозе новой войны против СССР.
Сын спросил его:
« — И ты думаешь?..
— Я обязан думать. Если бы мы об угрозе со стороны немецкого фашизма не думали, начиная с первой половины тридцатых годов, итог Второй мировой войны мог бы быть совсем иным. Причём думали все — от Политбюро партии, от Сталина до пионерского отряда, до октябрёнка, не уповая на кого-то одного, главного, единолично обо всём думающего. Надо задуматься и сегодня… А вы, ребятки, беспечничаете. Все силёнки свои сосредоточили на удовольствиях, на развлечениях, то есть на потреблении. Пафос потребления! Это, конечно, мило, приятно. Развлекайтесь. Мы тоже не только, как говориться, завинчивали что-то железное. Тоже не были монахами: вас-то вот народили сколько. Но беспечности у нас, Феликс, говорю тебе, не было: и днём, и ночью, и в будни, и в праздники готовились, готовились к тому, что на нас рано или поздно нападут, учились воевать, отстаивать свою власть, свой строй, своё настоящее и ваше будущее.
— И всё равно напали на нас внезапно, всё равно, как всюду пишется, Сталин не подготовился к войне, растерялся.
— Я понимаю, что ты сознательно обостряешь разговор и подливаешь масла в огонь спора, Феликс. Ты ведь неглупый, ты умный. И ты не можешь не понимать, что, если бы было действительно так, как вот ты сказал, то есть как ты где-то вычитал, мы бы с тобой не сидели сегодня у окошечка с газетками в руках. Твой отец и твоя мать были бы сожжены в одном из стационарных крематориев, предназначенных для планомерного истребления советских людей. А ты, мой друг, с твоими товарищами, пока бы у вас были силёнки, работали бы на немцев как восточные рабы. Не повторяй, Феликс, сознательной клеветы одних и обывательской пошлости других. Было сделано главнейшее: к выпуску самого современного оружия в массовых масштабах была подготовлена наша промышленность, и необыкновенную прочность приобрело производящее хлеб сельское хозяйство, оттого, что было оно полностью коллективизировано. И не было никакой «пятой колонны», оттого, что был своевременно ликвидирован кулак и разгромлены все виды оппозиции в партии. Вот это было главное, чего никто не прозевал, Феликс.
— Значит?..
— Да, значит, так. Ваше дело — действовать в таком направлении, чтобы нам и впредь быть необычайно сильными экономически, необычайно превосходить врага идейно, необычайно быть убеждёнными в правоте, в верности своего дела и быть совершенно бескомпромиссными в борьбе против тех, кто убеждённость нашу пытается поколебать, подорвать, ослабить».
Признаюсь: я воспринимаю этот разговор Самариных как разговор с моим поколением, со мною лично. Это сегодня политически просвещённому молодому и средних лет коммунисту может показаться, что в сказанном Самариным-старшим нет ничего нового. Об этом он давно успел прочесть у Р. Косолапова, Ю. Емельянова, Ю. Жукова да и у многих ещё авторов.
Но в 1969 году это было сказано впервые, вот так прямо и открыто!!! Сказано тогда, когда партийное руководство страны не опровергло доклад Хрущёва о культе личности Сталина на ХХ съезде партии и ни слова не произнесло в защиту его имени от клеветы и обмана.
У Симонова в романе «Живые и мёртвые» художественно сильно представлена трагедия 1941 года, но вывод напрашивается один: не предвидел Сталин коварства Гитлера, не успел подготовить страну к отпору врагу. Кочетов решительно не согласен с этим выводом. Была трагедия 1941-го, но ни безысходности, ни растерянности у Сталина не было и быть не могло. Он знал: страна выдержит войну и победит. Как и он, в Победу верило громадное большинство народа.
Квартет «искусствоведов»
Но, увы, моё поколение не выдержало испытаний бескомпромиссной идеологической борьбы против коммунистов, против СССР. Нам, коммунистам, не хватало смелости и воли в отстаивании своей правоты перед вышестоящими, в первичной, заводской, институтской, городской, областной партийных организациях. Мало кто решался бросить вызов начальству в случае его явной несправедливости. Становилось всё меньше и меньше бесстрашных идейных борцов. А вот Всеволод Кочетов был бесстрашен всегда, отстаивал свои убеждения где угодно и перед кем угодно, действовал по принципу «иду на вы». Твардовскому он говорил, что тот социалистические принципы подменяет «общечеловеческими» и тем сдаёт позиции социализма. Руководство Союза писателей СССР обличал за размывание принципа партийности в литературе. Обстреливаемый со всех сторон либералами и русофилами, ностальгирующими по дореволюционной России, он не сворачивал с раз избранного пути советского писателя-коммуниста. Роман «Чего же ты хочешь?» — лучшее тому подтверждение. Это роман-предсказание, роман-подвиг.
Содержание его определяется действиями его героев — зарубежных агентов влияния, отправленных в СССР формально для составления альбома по русскому искусству. Их четверо, и едут они по Советской России в специально изготовленном автофургоне. В нём есть и фотолаборатория, и записывающие устройства, и «демократическая» литература. Словом, всё необходимое для комфорта и для растления и развращения молодёжи. Этот квартет едет с целью выявления кадров для формирования «пятой колонны». Он представляет собой отряд идейных диверсантов. «Никакого шпионажа, никаких действий, дающих основание для выдворения вас из СССР», — напутствует их «высокое лицо» в Лондоне. «У нас иная программа борьбы с коммунистами — борьбы незримой, рассчитанной на разложение советского общества, на подрыв противника в его же лагере» — такова установка в общем виде для квартета «искусствоведов».
Поименуем его состав. Умберто Карадонна, бывший русский аристократ Сабуров и бывший эсэсовец, а ныне владелец пансиона в Италии. Был на войне, но не убивал людей, отбирал в завоёванной Польше и оккупированной части России шедевры искусства для музея Гитлера. К концу поездки по СССР осознал, что потерял Родину по собственной вине, проникся уважением к Советской России. Это он задал вопрос, определивший название романа. Приведём эпизод из него, когда Генка Зародов — молодой «теневик», избитый Клаубергом (о нём речь впереди), пришёл к Карадонне — Сабурову:
« — Молодой человек, — как-то разом заговорил с ним на ты, — я тебе задам вопрос: чего же ты хочешь? Чего? Ответь!
— Ты хочешь, — не замечая его протеста, продолжал Сабуров, — чтобы началась новая война, чтобы вы потерпели в ней поражение и к вам наводить порядки ворвались бы какие-нибудь неоэсэсовцы, неогитлеровцы — не важно, какой национальности — снова ли немцы или кто другой».
И далее: «Ты хочешь, чтобы русских и всех других, из кого состоит советский народ, превратили в пыль для удобрения европейских и американских полей?»
Бывший русский аристократ прозрел и понял то, что не хотели понимать советские либералы и русофилы, поверившие в добрые намерения Запада с его «общечеловеческими ценностями».
Следующий член квартета — бывший офицер СС Клауберг, на счету которого не один десяток лично им расстрелянных и замученных. Ныне он выступает в роли профессора неизвестно каких искусствоведческих наук.
Самый активный член диверсионной группы американка Порция Браун, агент ЦРУ, специалист по литературе и искушённая в древнейшей женской профессии, к которой прибегает, как только появится интересующий её клиент (к примеру, молодой поэт — непризнанный «гений»).
Замыкает группу Юджин Росс, американец русского происхождения. То ли «зелёный берет», то ли фотограф.
Все четверо свободно говорят по-русски.
Удаётся ли этому диверсионному отряду «холодной войны» выявить потенциальные и уже готовые кадры «пятой колонны»? Да, удаётся и довольно быстро. Кадры, правда, немногочисленные, но опасные.
«Пятая колонна»
Первое место в их ряду занимает А.М. Зародов — зародыш угрозы советскому социализму. Лучшие умы Запада, работая над проблемами демонтажа социализма в СССР, исключительно важное значение придавали развенчанию Сталина. Они считали, что с очернением Сталина удалось в некоторых умах, пока не в их большинстве, поколебать веру в то дело, которое совершалось под его руководством. Один из разработчиков программы разложения советского общества изнутри так выразился на этот счёт: «Развенчание Сталина — это точка опоры для того, чтобы мы смогли перевернуть коммунистический мир».
А.М. Зародов, этот махровый карьерист, не думая о том, именно и был предназначен и используем как агент западного влияния. Лет до сорока своей жизни он мало был заметен на учёном горизонте. «Бойкий, подхватистый, всюду успевающий, но всё же не излучающий никакого собственного света, никакими талантами он не отличался, и люди привыкли думать, что их у него и нет. Лет же с десяток назад звезда эта вдруг засияла. В гору Александр Максимович двинулся, учуяв, что может отличиться на фронте разоблачения культа личности». И отличился, да ещё как! «В своих стараниях он был кем-то в учёных кругах замечен, отмечен, повышен». «Вокруг Зародова закружилась неуверенная в своих силах научная братия».
Зародов опасен тем, что он выступал за чистоту коммунистических идеалов — нашими словами выступая против нас. Именно зародовы, почуяв ветер перемен с восхождением М. Горбачёва на партийный олимп, мгновенно стали записными «демократами» и «общечеловеками». Они, зародовы, увидели себя в М. Горбачёве. Какой прозорливостью надо было обладать писателю, чтобы в 1960-е годы увидеть то, что случилось в годы 1990-е, — предательство «пламенных коммунистов».
Под стать Зародову-отцу и сын его Генка. Такой же нахрапистый, бойкий и наглый в достижении своей цели. Идеология, духовная жизнь его совсем не интересуют. Его интерес чисто материальный — где что достать и выгодно продать. Можно сказать, что Генка Зародов расставляет вешки к теневому капиталу.
Пользуясь политической сатирой, Кочетов представляет нам ещё один экземпляр из формируемой «пятой колонны». Это «поэт, мыслитель» Богородицкий. В прошлом сын богатого купца, он ностальгирует по царской России, где всего-де было вдоволь в помещичьем и купеческом хозяйстве. Богородицкий — русофил, но русофил западной ориентации. Он — член КПСС и, между прочим, замечает, что теперь не то что 15—20 лет назад: и на партсобрания можно не ходить и говорить стало свободнее.
…Я вспоминаю, как в 1990 году в Ленинграде в Михайловском саду митинги демократов сменяли митинги патриотов. И те и другие проклинали КПСС и советскую историю. Либералы и патриоты с западным акцентом дудели в одну дуду.
Галерею агентов влияния, представленных нам Всеволодом Кочетовым, завершает образ профессиональной антисоветчицы — Жанны Матвеевны, Жанночки, как принято было её называть. Эту старую, грязную, из дома почти никуда не выходящую (только разве что за продуктами) особу часто навещали зарубежные гости, когда возникала нужда оклеветать кого-либо из известных советских людей (писателей, учёных, партийных работников), имеющих большой моральный и интеллектуальный авторитет в обществе. «Жанна Матвеевна владела великим даром так перемешивать факты действительности с её собственными измышлениями», что письменные анонимные «сигналы приобретали полное правдоподобие. От них нелегко было отмахнуться». У неё были секретные материалы, к примеру, «записи некоторых судебных процессов, даже бесед с кем-либо в руководящих партийных сферах».
От своей «работы» Жанна Матвеевна испытывала удовлетворение — это была месть людям, народу, стране, не оценившим её уникальность. Она была не бесталанна. Окончила университет, защитила кандидатскую диссертацию и часто выступала на собраниях, да так правильно, что даже прож-жённым ортодоксам становилось не по себе. Жанна Матвеевна оставила работу и стала «свободным художником». Достигла высокого профес-сионализма в составлении фальшивок. Её адрес сообщался под большим секретом, как правило, избранным иностранным «гостям».
Не без помощи таких вот радетелей «свободного мира» был опорочен первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Г.В. Романов, якобы (о чём сообщалось в западной прессе) использовавший на свадьбе своей дочери царский сервиз, взятый из Эрмитажа. Комиссия Верховного Совета РСФСР доказала ложность этого сообщения. Но пока она занималась расследованием, Г.В. Романов лишился статуса кандидата №1 на должность Генерального секретаря ЦК КПСС. Этот статус получил М.С. Горбачёв.
Выведенные Кочетовым типы агентов влияния (никто из них так не думал о себе, разве что Жанна Матвеевна) не бросались в глаза советским людям. Одной из причин тому в 1960-е годы стали последствия войны: она вырвала из жизни самых морально чистых и умных, самоотверженных. Да и жить стало лучше: росли потребности в комфортной, безмятежной жизни. Отсюда стало набирать силу советское мещанство. Немало страниц уделено этой опасности для социализма в романе «Чего же ты хочешь?». Всё это происходило при понижении политической роли рабочего класса после ХХII съезда КПСС, снявшего диктатуру пролетариата с повестки дня жизни советского общества. Вот тогда-то и наступило время «оттепели» для либералов. Разоблачение культа личности Сталина для одних стало благодатной почвой для политической карьеры, для других (их было немало) — возможностью выразить горе, обиду и боль за родственников и близких им людей, ставших невинными жертвами политических репрессий.
Поставим вопрос жестокий, но неотвратимый при объективном анализе содержания социалистического переустройства страны в условиях неизбежной войны с целью её уничтожения: а возможно ли было обойтись без политических репрессий и невинных их жертв, когда идейная борьба партии с оппозицией была сопряжена с борьбой за овладение карательными органами пролетарской диктатуры (ВЧК — ГПУ, ОГПУ, НКВД) и когда нехватка политически зрелых кадров искажала решения партии по вопросу о политических репрессиях?
Ни данный вопрос, ни данные обстоятельства (а они не единственные, не оправдывающие, но объясняющие причины жестоких издержек) не были приняты к рассмотрению высшим партийным руководством. Доклад Хрущёва на ХХ съезде был лишён объективного анализа и застал партию врасплох. А именно этот доклад послужил отправной точкой для разработки новой стратегии империалистического Запада — уничтожения СССР не военным путём (это отодвигалось на второй план), а путём разложения советского общества изнутри. Причём не методами лобовой атаки, а методами обволакивания противника идеями добра, гуманности, демократии, общечеловеческими ценностями, побуждением жёсткой критики советской истории — вся она подчинена была-де культу личности Сталина. Готовились одни психологические разработки для духовной деградации старшего поколения, для среднего — другие, для молодёжи — третьи. Программу разложения советского общества Кочетов изложил устами Порции Браун и Клауберга. Своим романом «Чего же ты хочешь?» его автор предупреждал высшее партийное руководство, литераторов и деятелей искусства, всё советское общество: капиталистический Запад готовит новый крестовый поход против нашего социалистического Отечества. Увы, реакции не последовало ни в ЦК КПСС, ни в Союзе писателей СССР, ни в обществе. Споры были жарче не придумаешь. Но гласного, в печати, на общественных дискуссиях, обсуждения романа не состоялось. Так решило высшее партруководство. Стало быть, не состоялось и общественного мнения. Все были уверены: Советский Союз после Победы 1945 года несокрушим. В этом были уверены и Брежнев, и Твардовский. Доклад Хрущёва о «культе личности» побудил главного редактора «Нового мира» к публикации «Одного дня Ивана Денисовича» Солженицына. Советские либералы воспряли духом, и в их среде формировалась антисоветская «пятая колонна». Обличение культа личности Сталина выродилось в обличение всей советской истории, в отвержение социалистических ценностей. Трагедия Всеволода Кочетова состояла в том, что он увидел это много раньше других и был почти одинок в осознании грозящей опасности. Если бы не Шолохов, он подвергся бы беспощадному бичеванию.
Тогда диверсия не состоялась
…Едет фургон по городам Советской России, и диверсионный «квартет» совращает молодёжь пропагандой культа денег и вещей, циничного прагматизма и бесстыдства: долой стыд! Раскрепощайтесь! Через 30 лет об этом будет кричать телереклама: оттянись со вкусом! Бери от жизни всё! Всеволод Кочетов предупреждает: ещё не поздно остановить идеологическую, нравственную и духовную диверсию — отказаться от «даров» Запада. От низкопробной кинопродукции с культом грубой силы и приобретательства, «красивой жизни», от музыки без мелодии, от того авторского искусства, которое композитор Гаврилин метко назвал «автофекальным». Ещё не поздно, намекает Кочетов, ещё есть советский патриотизм даже у тех из молодых, кто становится (но не стал окончательно) мещанином на западный манер.
Показательна в этом отношении сцена встречи Юджина Росса с приятелями Генки Зародова. Все уже были под градусом, когда Юджин Росс предложил спеть пошлую антисоветскую песню о войне. Тогда один из участников встречи прервал его и сказал: «Если хотите песню о войне… Как ребята, знает кто из вас слова «Войны народной»?» «Сначала не в лад, сбиваясь с мелодии, путаясь в словах, к великому удивлению Юджина Росса, эти парни, которые только что глушили виски и джин, которые только что рассказывали о целых системах одурачивания начальства, дальше всё стройнее и стройнее пели грозную песню военных лет, всё воодушевляясь, всё сливаясь в единый поющий организм:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идёт война народная,
Священная война.
Юджин Росс сидел, посматривал на них исподлобья и недоумевал, в чём же он ошибся, чего не учёл, что сделал не так, почему налаженное было взаимопонимание вдруг разладилось, расстроилось. Ответа он не находил. А песня всё гремела, сотрясая нелепо раскрашенные стены комнатки. Песне было в этих стенах тесно, она рвалась за окна, за двери, на улицу».
А вот Порция Браун была в одном шаге, как говорится, от осуществления своего порочного замысла — дать молодёжной группе урок бесстыдства, то есть провести «мастер-класс» стриптиза. Получив молчаливое одобрение, она не стала медлить. Лишь появление Феликса Самарина и писателя-фронтовика Василия Булатова — главного героя романа — до окончания порнографического действа остановило Порцию Браун и послужило тревожным сигналом для соответствующих государственных органов. «Квартету» диверсантов пришлось досрочно покинуть СССР. И здесь прочитывается предупреждение В. Кочетова: всё может быть опаснее, чем кажется на первый взгляд. Автофургон с группой диверсантов — не коллективный Запад, но он его символ, его образ.
Главный герой романа Василий Булатов как активно действующая личность появляется в середине его. Но сразу становится понятным, что именно он олицетворяет главную идею автора — идею об исторической миссии рабочего класса. Против неё направлена система идеологических диверсий имперского Запада и, в частности, обитателей автофургона. Действовали наши противники не прямо, а зигзагообразно. Вели разговоры о свободе слова, о создании условий для инакомыслия, плюрализма мнений; о праве художника служить «чистому» искусству, а не государству и народу; об опасности со стороны советской идеологии и морали для свободного самовыражения личности в авторском — авангардном искусстве. Ну и, конечно же, о парламентаризме, как единственно возможной форме демократии. Словом, настойчиво и последовательно пропагандировалась свободная жизнь западного мира. И ни слова о том, что за парламентаризмом, в расчёте на вечность, стоит диктатура капитала. А вот о том, что марксизм-ленинизм устарел и является философским и идеологическим атавизмом, сказано в романе немало. В частности, одним из его действующих лиц — псевдомарксистом Спадой, представляющим итальянскую компартию, руководство которой сбилось на путь оппортунизма, заболело еврокоммунизмом, то есть отказалось от диктатуры пролетариата, а это «одна из самых замечательных и важнейших идей марксизма» (В.И. Ленин).
Булатов не уходит ни от одного из упомянутых вопросов, не пытается в чём-либо сделать уступку своим идеологическим противникам, так сказать, соблюсти некую политкорректность. Он говорит прямо и просто, по Марксу и Ленину. Вот фрагмент его беседы с рабочими цеха, в котором он когда-то работал: «Сегодня в цехе… тоже шёл подробный разговор. О судьбах рабочего класса. Неправильной пропагандой можно всё искривить. Предав рабочий класс забвению в литературе, в искусстве, можно добиться того, что люди будут судить о рабочем классе неверно. Начнут теоретизировать в том смысле, что, а не исчезает ли этот класс вообще, превращаясь в класс техников и инженеров, то есть переставая быть классом… Кто виноват? Кто добился этого? Тот, кто боится рабочего класса, зная, что рабочий класс — могильщик капитала. Всей мощью своей пропагандистской машины, изо дня в день влияя на молодые умы, капиталисты долбят, долбят и долбят одно: марксово учение об эксплуататорах и эксплуатируемых устарело, эксплуататоров и эксплуатируемых уже нет, есть партнёры в общем процессе производства. Некоторые хозяева идут даже на то, что известное число акций продают рабочим, и те как бы становятся совладельцами, тоже хозяевами предприятий, следовательно, уже не рабочими. Ловко? В нынешнем мире это один из главнейших вопросов: роль рабочего класса. В повседневной суете, шумя и политиканствуя, о нём начали было позабывать, и в итоге многое оказалось оторванным от почвы, повисло в воздухе, болтая беспомощно ногами. Некоторые революционные партии утратили чувство реальности и перспективы, позабыв, что и создавались-то они как партии рабочего класса, а вот растворившись в обывательских массах, незаметно исподволь превратились в партии мелкобуржуазные, с идеологией мелкой буржуазии. Нет, друзья, без рабочего класса, без ведущей его роли никакие революционные деяния и преобразования невозможны».
Главный вопрос современности
«Но это же публицистика», — скажет нам взыскательный читатель и будет прав. Публицистичен роман Всеволода Кочетова. Публицистичен образ Булатова, в котором нетрудно узнать самого автора романа. Но именно его публицистичность делает его чрезвычайно актуальным и захватывающе интересным.
Подчеркнём: речь идёт не просто о публицистике, а о публицистике политической. Она без каких-либо намёков, без того, что читается между строк, а открыто и прямо звучит в устах Василия Булатова о главном в романе — о марксистско-ленинском учении, об исторической роли рабочего класса, о диктатуре пролетариата. Нет никакой случайности в том, что именно Клауберг — этот отъявленный фашист, олицетворяющий самую страшную форму буржуазной диктатуры, не желая того, читает на фронтоне одного из зданий, что находится рядом с библиотекой имени Ленина, слова пролетарского вождя: «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от гнёта капитала». Они для Клауберга — как выстрел в упор.
Всеволод Кочетов привёл эту ленинскую революционную формулу именно потому, что знал об оппортунистическом отступлении от неё на XXII съезде КПСС.
Мы пожинаем плоды этого отступления — живём в обществе реставрированного капитализма. Теория конвергенции, теория информационного общества и вот теперь наспех сколоченная теория цифрового социального развития — все они поочерёдно противопоставлялись марксистско-ленинской теории, объявлялись альтернативой ей и в итоге все поочерёдно уходили в небытие. Буржуазия не выдвинула из своей среды никого, сравнимого по масштабности мышления с Марксом и Лениным.
Идея диктатуры пролетариата смертельна для диктатуры капитала, и потому он спешит объявить её как отжившую свой век. Так было и так будет, пока она, эта идея, не овладеет большинством масс, потребуются долгие годы и десятилетия для её пропаганды компартией, очищенной от оппортунизма, от всех его разновидностей.
Роман Всеволода Кочетова и об этом — главном вопросе современности.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
