Временное отступление и передышка
На протяжении последних тридцати лет со стороны определённых представителей научных, политических и журналистских кругов было выдвинуто множество претензий к Советской власти. В наибольшей степени было пущено значительное количество критических стрел в адрес Ленинско-Сталинской модернизации. Например, в годы «перестройки» широкое распространение представление о возможном осуществлении индустриализации в рамках НЭПа. Некоторые рассматривают данную модель в качестве идеальной и совершенной, считая, что её основы якобы могли составить основу Советского социализма. Подобные заявления до сих пор на слуху.
Те, кто считает, что НЭПовская модель, базирующаяся на синтезе социалистического и капиталистического укладов, якобы должна была быть сохранена на вечные времена, грубо игнорируют весьма существенное обстоятельство. Они словно не замечают, что общество представляет собой непрерывно меняющийся организм. По мере развития система рано или поздно отрицает себя, создаёт место для её замены новым, более совершенным строем. Выступление против данной закономерности де-факто равносильно стремлению отрицания законов физики. В целом, по мере изменения обстановки, условий непременно меняются подходы к решению тех или иных проблем. Нам предстоит убедиться в этом, проанализировав разворачивающиеся в 1920-ые и 1930-ые годы процессы.
Прежде всего, следует особо подчеркнуть, что Коммунистическая партия рассматривала НЭП в качестве переходного периода от капитализма к социализму. В перспективе должны были утвердиться плановые методы ведения народного хозяйства. А частнокапиталистический сектор тоже рано или поздно был бы вытеснен. Взамен ему кооперация должна была получить развитие. В целом, В.И. Ленин подчёркивал, что речь идёт о временном тактическом отступлении. Согласно его замыслу, речь шла о том, чтобы сделать передышку и, набравшись сил, разбежаться, сильнее ударив по врагу. Так, в своей работе «О значении золота теперь и после полной победы социализма», опубликованной в 251-ом номере газеты «Правда», вышедшем в свет в ноябре 1921 года, Владимир Ленин прямо писал, что Советская власть отступила к «государственному капитализму». Но, по его словам, большевики «отступили в меру». Аналогичным образом обстояли дела и в вопросах отступления государственного регулирования торговли. Там же В.И. Ленин отметил следующее: «Есть уже признаки, что виднеется конец этого отступления, виднеется не в слишком отдалённом будущем возможность приостановить это отступление». В заключении он сделал вывод, что чем сознательнее будет проведено необходимое отступление, «тем скорее можно будет его приостановить, тем прочнее, быстрее и шире будет затем наше победоносное движение вперед».
Следует также обратить внимание на характеристику НЭПа, данную В.И. Лениным в его политическом отчёте XI съезду РКП (б), прошедшего в марте 1922 года: «Задача НЭПа, основная, решающая, всё остальное себе подчиняющая – это установление смычки между той новой экономикой, которую мы начали строить, и крестьянской экономикой, которой живут миллионы и миллионы крестьян… Если мы усвоим всю громадную опасность, которая заключается в НЭПе, и направим все наши силы на слабые пункты, то тогда мы эту задачу решим… В этом смысле, действительно, “последний и решительный бой”, не с международным капитализмом – там много ещё будет “последних и решительных боёв”, — нет, а с русским капитализмом, с тем, который им поддерживается… Самая опасная штука при отступлении – это паника. Если теперь все начнут рваться назад – то это гибель, неизбежная и немедленная. Именно в такой момент отступить в порядке, точно установить предел отступления и не поддаваться панике – это самое главное… И когда меньшевик говорит: «Вы теперь отступаете, а я всегда был за отступление, я с вами согласен, я ваш человек, давайте отступать вместе, — то мы говорим: “За публичное оказательство меньшевизма наши революционные суды должны расстреливать, а иначе это не наши суды, а бог знает, что такое».
Таким образом, Владимир Ленин рассматривал НЭП в качестве переходного периода. Более того, он совершенно обосновано предвидел исходящую от него «громадную опасность». Ведь в случае, если дать капиталистам полную свободу, то они потихоньку начали бы прибирать к своим рукам основные ресурсы. В конечном итоге данная прослойка, получив фактическую власть над финансовыми потоками и основными средствами производства, начала бы стремится к получению юридического владения. Ровно по такому сценарию развивались события в годы «перестройки».
Для чего вводился НЭП? В начале 1920-х годов наша страна переживала тяжёлые разрушительные последствия Первой мировой и гражданской войн, иностранной интервенцией. Свирепствовала экономическая разруха. В годы «военного коммунизма» (вынужденной политики в условиях интервенции и гражданской войны) была нарушена связь между Рабочим классом и крестьянством. Соответственно, переход к новой экономической политике был обусловлен стремлением восстановить народное хозяйство, укрепить связь между рабочими и крестьянами. И эти задачи были выполнены. В дальнейшем на повестку дня встала задача реализация обозначенных В.И. Лениным задач, связанных с проведением индустриализацией, с кооперацией сельского хозяйства, с осуществлением «культурной революции». Могли ли поставленные цели быть достигнутыми в рамках НЭПа? Ответ на этот вопрос мы найдём, проанализировав положение дел вокруг кулачества и концессий.
Как правило, некоторые историки, политические деятели и журналисты, рассуждая о мнимом наличии сил, якобы способных выступить в ролик локомотивов «рыночного» развития, указывают либо на «трудолюбивых и крепких крестьян» в лице кулаков, либо на зарубежные компании, заключившие концессионные соглашения с Советской властью. Как обстояло дело в каждом конкретном случае?
Кулачество брало страну за горло
Усилиями антисоветской пропаганды из кулаков сформирован образ некой опоры деревни, России в целом. Дескать, данный тип крестьянства трудился от зари до зари, не покладая рук. На самом деле нет более далёкого от действительности утверждения. Часть современников царской эпохи (не только критически мыслящие публицисты, но и отдельные члены императорского правительства) постоянно делали акцент на пагубном влиянии кулачества на сельскую жизнь. Например, весьма интересной представляется характеристика, данной кулакам А.Н. Энгельгардтом («Из деревни. 12 писем»):» …только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит; «Работа дураков любит», «Работает дурак, а умный, заложив руки в карманы, похаживает да мозгами ворочает». Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: «У меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат». Этот кулак землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У этого все зиждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир — деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами».
Может быть, в подобных умозаключениях отсутствовала объективность? Вы будете доказывать, что ряд деятелей в политических целях дезинформировала общество? Но если мы ознакомимся с книгой царского министра земледелия и государственных имуществ А.С. Ермолова «Неурожай и народное бедствие», то увидим, что его мысли де-факто созвучны точке зрения А.Н. Энгельгардта: «В тесной связи с вопросом о взыскании упадающих на крестьянское население казённых, земских и общественных сборов и, можно сказать, главным образом на почве этих взысканий, развилась страшная язва нашей сельской жизни, в конец её растлевающая и уносящая народное благосостояние, — это так называемые кулачество и ростовщичество. При той безотлагательной нужды в деньгах, которая является у крестьян, — для уплаты повинностей, для обзаведения после пожара, для покупки лошади после её покражи, или скотины после падежа, эти язвы находят самое широкое поле для своего развития. При существующих, установленных с самыми лучшими целями а, быть может, вполне необходимых ограничениях в отношении продажи за казённые и частные взыскания предметов первой потребности крестьянского хозяйства, а также и надельной земли, правильного, доступного крестьянам кредита не существует вовсе. Только сельский ростовщик, обеспечивающий себя громадными процентами, вознаграждающими его за частую потерю самого капитала, приходит ему на помощь в случаях такой крайней нужды, но эта помощь, конечно, дорого обходится тому, кто к ней рад обратится. Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которой тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения. Нередко крестьянин уже и пашет, и сеет, и хлеб собирает только для кулака».
Сельские ростовщики возвращают себе своё «не теми, так другими способами, не деньгами, так натурой, зерном, скотиной, землей, работой и т.п.» ….«трудно поверить, до каких размеров доходят те проценты, которые взимаются с крестьян за ссуженные им деньги и которые находятся главным образом в зависимости от степени народной нужды».
Летом, в период благоприятного урожая «ссуда даётся не более, как из 45-50% годовых, осенью те же кредиторы требуют уже не менее 120%, а иногда и до 240%, причём очень часто обеспечением служит залог крестьянских душевых наделов, которые сами владельцы арендуют потом у своих же заимодавцев. Иногда земля, отобранная заимодавцем за долг по расчёту 3-4 р. за десятину, обратно сдаётся в аренду владельцу её за 10-12 рублей. Однако, и такие проценты в большинстве случаев признаются ещё недостаточными, так как сверх того выговариваются разные работы, услуги, платежи натурой, — помимо денежных и т.п. При займах хлебом – за пуд зимой или весною, осенью возвращается два…»
Ермолов подчёркивал, что «в последние годы особенно распространяется кредит под залог имущества, причём ростовщик не брезгает ничем, — в дело идут и земледельческие орудия, и носильное платье, и хлеб на корню, и даже рабочая лошадь и скот. Когда же наступает время расплаты и крестьянину платить долги нечем, то всё это обращается в продажу, а чаще уступается тому же кредитору, причём он же назначает и цену, по которой заложенная вещь им принимается в уплату долга, так что часто, отдав залог, крестьянин остаётся по прежнему в долгу, иногда в даже не меньшей, против первоначальной цифры долга».
При прочтении данного текста у вас не возникает никаких ассоциаций с современностью?
Одновременно рекомендуем вам обратить внимание на мысль, озвученную кумиром антисоветчиков П.А. Столыпиным в канун первой русской революции. Во «Всеподданнейшем отчёте саратовского губернатора за 1904 год» он зафиксировал буквально следующее: «В настоящее время более сильный крестьянин превращается обыкновенно в кулака, эксплуататора своих однообщественников, по образному выражению — мироеда. Вот единственный почти выход крестьянину из бедности и темноты, видная, по сельским воззрениям, мужицкая карьера. Если бы дать другой выход энергии, инициативе лучших сил деревни, если бы дать возможность трудолюбивому землеробу получить сначала временно, в виде искуса, а затем закрепить за ним отдельный земельный участок, вырезанный из государственных земель, или из земельного фонда Крестьянского банка, причем обеспечена была бы наличность воды и другие насущные условия культурного землепользования, то наряду с общиной, где она жизненна, появился бы самостоятельный зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли».
Такова правда истории. Если вы хотите таких деятелей объявить «примером всего общества», то тогда вам останется боготворить, например, чёрных риэлторов, с помощью различных схем отнимающих у людей жильё. Либо перекупщиков, создающих непростые условия как для потребителей, так и для производителей сельскохозяйственной продукции. С подобной болезнью столкнулась деревня в рассматриваемый нами период.
Впрочем, дело не ограничивалось втягивание простых крестьян в финансовые схемы, выкачивающие из них последние средства. В годы Первой мировой войны данная прослойка действительно прибегла к срыву выполнения обязательств по поставкам хлеба государству. В результате на фронте и в городах обострялась продовольственная проблема. Подобное положение вещей не могло не отразиться на положении России в военный период. Между прочим, вопреки утверждениям некоторых, подобные суждения представляют собой не «штампы Советской пропаганды». А.И. Деникин, которого никоим образом невозможно заподозрить в симпатиях к Советской власти, в своих мемуарах «Очерки русской смуты» не обошёл стороной данную проблему. Так, он приводил фрагмент обнародованного 29 августа 1917 года Воззвания Временного правительства, в котором констатировалось обострение продовольственного кризиса: «города, целые губернии и даже фронт терпят острую нужду в хлебе, хотя его в стране достаточно…». Кроме того, подчёркивалось, что «многие не сдали даже прошлогоднего урожая, многие агитируют, запрещают другим выполнять свой долг». Если бы не решительные действия большевиков, то неизвестно, чем дело могло бы завершиться.
Вполне понятно, что с подобной проблемой столкнулась Советская власть на рубеже 1920-х – начала 1930-х годов. Реально нависшая над СССР внешняя угроза, сорванная исключительно в силу начавшейся Великой депрессии интервенция западных стран в Советский Союз, регулярные провокации вблизи наших границ, открытая демонстрация агрессивных и антисоветских намерений рядом государств мира (особенно Германией и Японией), — всё это заставило принять комплекс экстренных мер по мобилизации ресурсов с целью осуществления стремительного индустриального рывка, ускоренного формирования мощного производственного потенциала в качестве материально-технической основы национальной безопасности государства. Взять средства можно было у аграрного комплекса в целом, у кулачества в особенности. Поэтому они были обложены обязательствами – примерно теми же, что и в 1914 – 1917 гг..
В целом, даже если отставить в сторону военную сторону дела, то необходимость достижения социальной стабильности в деревне требовала принятия мер, направленных на сдерживание аппетитов сельской буржуазии. Даже простое урегулирование отношений между кулачеством и простым крестьянством, было актуальным даже с точки зрения капитализма. Неслучайно вышеупомянутый императорский министр А.С. Ермолов, затрагивая данный вопрос, сделал вывод о целесообразности «положить конец зловредной деятельности сельских ростовщиком, кулаков и скупщиков…». То есть, следовало не призывать «обогащаться» данную прослойку, а хотя бы поставить её в определённые рамки. Например, в целом ряде капиталистических стран (в том числе в США в период правления Ф.Д. Рузвельта) государство пошло по пути формального урегулирования отношений между финансистами и промышленниками, с одной стороны, и людьми труда, с другой стороны. И это считается нормальным явлением. А как только встаёт вопрос о кулаках, так некоторые моментально готовы лезть на стенку.
Собственно говоря, первоначально Советская власть стремилась ограничить аппетиты кулака. В середине 1920-х годов вопрос стоял о принятии таких мер как введение новых налогов на их хозяйство, ограничение количества нанимаемых рабочих и т.д. О «раскулачивании» в тот момент вопрос не стоял. Однако в 1927 – 1928 гг.. после развёртывании кампании саботажа со стороны кулаков, после возрастания масштабов кулацкого террора (в 1924 – 1928 гг. количество кровавых вылазок увеличилось с 313 до 1123). Промедление с принятием жёстких мер в отношении тех, кто фактически подрывал основы продовольственной безопасности Советского государства, было непозволительным (к рассматриваемому периоду существовал прецедент 1914 – 1917 гг., когда неприятие санкций в отношении саботажников дорого обошлось России).
Одновременно невозможно пройти мимо реального стремления крестьян к образованию колхозов. Многие из них действительно рассматривали образование новых типов хозяйств в качестве способа снятия со своей шее удавки бедности социального бесправия. Так, проработавший с зарубежными архивными материалами бельгийский историк Людо Мартенс в своей книге «Другой взгляд на Сталина» цитирует письмо, написанное крестьянином из Причерноморья: «Я жил всю свою жизнь среди батраков (сельскохозяйственных рабочих). Октябрьская революция дала мне землю, я получал кредит из года в год, несмотря на помощь Советской власти, я просто не мог вести свое хозяйство и улучшать его. Я думаю, что есть только один выход: присоединиться к тракторной колонне, помогать ей и работать в ней». Далее исследователь приходит к следующему выводу: «Импульс самых неистовых эпизодов коллективизации исходил от самих угнетенных крестьянских масс».
Таким образом, сам ход событий фактически предопределил суть сделанного Советской властью выбора.
«Концессионеры» объявили войну Советскому государству
Подчас в исторической литературе, в журналистских кругах затрагивается тема использования в 1920-ые годы Советским правительством механизма концессий и последующего отказа от него. Иногда ряд исследователей задаются вопросом о целесообразности развития соответствующего механизма в годы индустриализации.
Прежде всего, следует заметить, что любые меры экономической политики представляют собой отнюдь не самоцель, а способ решения стоящих перед страной задач. Они должны в полной мере отвечать интересам государства и потребностям времени. Лишь по данному критерию можно судить о действенности тех или иных предпринимаемых мер. В конце концов, изменение эпохи, временных особенностей и обстоятельств требует выработки новых подходов. Всё это имеет прямое отношение к рассматриваемому нами вопросу.
Безусловно, в первой половине 1920-х годов Советская власть использовала механизм концессий в определённых отраслях народного хозяйства и в определённых размерах. В упомянутое время всё внимание было сосредоточено на необходимости преодоления оставленной Первой мировой и гражданской войнами, иностранной интервенцией разрухи. Речь шла о налаживании работы производственного комплекса, инфраструктуры, о нормализации финансовой и социальной обстановке в стране. Вопрос стоял об элементарном налаживании экономики. Вполне понятно, что при создавшихся обстоятельствах, в условиях наличия у Советского государства ограниченных возможностей, стоял вопрос о привлечении инвестиций из-за рубежа на правах концессионеров. Однако в 1925 году, когда экономика нашей страны достигла уровня 1913 года, на повестку дня встал вопрос о преодолении отсталости, о превращении России из аграрной страны в индустриальную.
Необходимость проведения ускоренной модернизации российской экономики затрагивалась в дореволюционный период многими государственными деятелями. Так, значительную долю в экономике Российской империи составлял аграрный сектор при незначительной доли промышленности – в соотношении 80 на 20% в пользу села, в то время как в странах Европы соотношение пропорций данных отраслей было приблизительно равным. И это – несмотря на самые высокие темпы экономического роста в нашей стране, наблюдавшиеся со времен отмены крепостного права! Именно на это обратил внимание министр финансов С.Ю. Витте в подготовленной им докладной записке Николаю II «О положении нашей промышленности». Он констатировал, что «несмотря на достигнутые успехи в деле роста промышленности, Россия и по настоящее время остается страной по преимуществу земледельческой». Сергей Витте добавил, что «земледельческая страна, не имеющая своей собственной промышленности, достаточно развитой, чтобы удовлетворять главным потребностям населения продуктами отечественного труда, не может почитать свою мощь непоколебимой». Собственно говоря, развитие событий в 1914 – 1917 гг. подтвердило правоту данных мыслей.
Выше подчёркивалось о достижении в 1925 году экономикой нашей страны уровня 1914 года. Однако проблема её отсталости никуда не исчезла. А внешнеполитическая обстановка СССР не терпела отлагательства решения вопроса проведения ускоренной модернизации экономики, особенно её индустриализации. К рассматриваемому нами периоду уже имелся негативный опыт нерешённости подобной проблемы. Становилось очевидно, что без ускоренного развития индустриального сектора невозможно укрепить основы национальной безопасности. Но каким образом?
К упомянутому времени некоторые по сути предлагали широко распространить сдачу в концессию объектов добычи полезных ископаемых. Так, 14 ноября 1925 года был заключён договор о передаче в концессию на разработку ленских приисков компании «Лена Голдфилдс». Британский банковский консорциум, владевший компанией «Лена Голдфилдс» и поддерживающий связи с американским банкирским домом «Кун Лееб», получил право добычи золота в течение 30 лет. Согласно договору, площадь концессии охватывала территорию от Якутии до восточных склонов Уральских гор. Компания получила право добывать не только золото, но и железо, свинец, серебро, медь, получила в свое распоряжение огромный комплекс металлургических предприятий, в частности, Бисертский, Северский, Ревдинский металлургические заводы, Зюзельское и Дегтярское месторождения меди, Егоршинские угольные копи, Ревдинские железные рудники. Согласно договоренности о разделе продукции, доля Советской власти в добываемых драгоценных металлах составляла лишь 7%.
Вообще то в условиях стоявших перед Страной Советов задач было крайне опрометчиво рассматривать иностранный капитал в качестве локомотива развития, предоставлять ему неограниченные ресурсы. Ведь концессия по сути означает передачу находящегося в государственной собственности объекта в пользование коммерческим структурам и осуществление контроля за деятельностью последних. Но в данном случае можно говорить о концессии с огромной натяжкой. Передача компании огромной территории с правом добывать разные виды сырья с минимальной долей Советской власти в договоре, — разве это не заставляет насторожиться?
Между прочим, иностранцы, получившие весомую долю в народном хозяйстве нашей страны, не стали бы всерьез заниматься индустриализацией в СССР – никто своими руками не будет взращивать себе конкурента. В этом все смогли убедиться на примере попыток западного «глобализма» удушить производственный потенциал нашей страны в постсоветский период. Примеры свертывания перешедших в зарубежную собственность производства предприятий ВПК, машиностроения, попытки парализовать деятельность «Панинтера», «Т-платформы» прямо доказывают это. Между прочим, к 1920-м годам имелся опыт передачи ключевых отраслей экономики иностранному капиталу. В дореволюционный период ему принадлежало большинство российской промышленности и банков. Об этом писал в своих мемуарах небезызвестный А.И. Деникин, подчеркивая, что в довоенный период из-за «недостаточного внимания власти к развитию производительных сил страны, промышленность наша находилась в состоянии неустойчивом и в большей зависимости от иностранных рынков даже в отношении таких материалов, которые, казалось бы, можно добывать дома». Т.е., основная масса промышленного оборудования, машин и станков завозилась из-за рубежа. И чем дело кончилось? Читаем фрагмент воспоминаний А.И. Деникина «Очерки русской смуты«: » «война оказала несомненно глубокое влияние на состояние промышленности: прекращение нормального ввоза и потеря Домбровских копей…». Поэтому не было смысла повторять прежних ошибок.
Правда, некоторые деятели (вроде Л.Б. Красина) считали, что поскольку власть остаётся у Коммунистической партии и, соответственно, все экономические процессы под её контролем, то не следует преувеличивать опасности по поводу сдачи в концессию территорий. Однако подобный подход представлялся поверхностным. Недаром И.В. Сталин ещё в 1924 году выразил собственную озабоченность в записке членам Политбюро ЦК РКП (б) (проект передачи в концессию приисков «Лене голдфилдс» начал обсуждаться в 1923 году): «По сути дела мы сдаем в концессию не Ленские прииски, а необъятные территории Восточной и Западной Сибири… Центр договора собственно не в золотых приисках, а в свинце, цинке и меди, имеющих решающее значение для войны. Сдаются в концессию не только месторождения этих и подобных им металлов, но еще леса, угольные шахты, железнодорожные ветки, подвижной состав, речные пристани, пароходы и баржи, рыбные промыслы, пахотные земли и т.д. и т.п. Это будет целое государство в государстве со своим радиотелеграфом, со своей авиацией, со своей валютой, ибо господа концессионеры признают только доллары и фунты. Это будет наиболее привилегированное предприятие из всех существующих государственных предприятий, ибо оно не платит ввозных и вывозных пошлин на целый ряд лет, и оно совершенно свободно от контрольно-ревизионного надзора государственных органов. Это есть в полном смысле слова монопольное общество, получающее неслыханные привилегии на 50 лет за мизерную плату (5-6% валовой добычи)…» (выделено авт.- прим).
По сути И.В. Сталин был взволнован не идеей концессии как таковой, а масштабами проекта и преференциями, предоставляемым концессионерам. Вот и возникал закономерный вопрос – за что шла борьба в 1917 году? Ради чего было потрачено столько усилий – ради того, чтобы снова ключевые отрасли производства принадлежали иностранному капиталу, который мог бы бесконтрольно распоряжаться ими? В результате возрастала вероятность возврата того, от чего с большим трудом ушли после победы Великой Октябрьской социалистической революции. В конце концов, кто мог дать гарантии того, что доходы от экспорта полезных ископаемых будут постоянно поступать в государственную казну? А ведь в рассматриваемый период СССР остро нуждался в концентрации и мобилизации финансовых ресурсов. Кто мог дать гарантии того, что в случае обострения внешнеполитической обстановки не произойдёт перебоев страны в снабжении стратегически важными ресурсами (как это произошло в 1915 – 1917 гг.)? Вот поэтому прошедший в мае 1924 года XIII съезд РКП (б) поручил Центральному комитету «проявлять…. максимальную осторожность при сдаче концессий». Однако это было проигнорировано главой Концессионного комитета Л.Д. Троцким при подписании договора с компанией.
Консервация подобного положения вещей была невыгодна со всех точек зрения. Даже если чисто гипотетически представить, что вопрос стоял бы не о социалистическом строительстве, а просто о развитии страны, об укреплении её самостоятельности, то всё равно рано или поздно пришлось бы решать затронутую проблему. Совершенно очевидно, что контроль зарубежных капиталистов над ключевыми отраслями экономики не гарантировал ни бесперебойного функционирования производительных сил, ни решения социальных проблем, ни повышения национальной безопасности. Даже если речь шла просто о «концессионерах», то это не меняло сути дела, учитывая масштаб переданной им территории вкупе с привилегиями. Например, в период господства неоколониальных режимов в странах Латинской Америки формально приватизации добывающих отраслей не было. Тем не менее, предоставление в бесконтрольное пользование их объектов американским компаниям фактически открывало доступ к местным национальным ресурсам. И как бы не пытались доказать, что это якобы естественно и закономерно , сегодня очевидна несостоятельность подобных умозаключений. Хотя в США, поучающих весь Земной шар гнилым принципам «свободы предпринимательства», «свободного рынка», «открытости экономики», ТЭК функционирует в несколько ином режиме. Со времён президентства Ф.Д. Рузвельта государство на системной основе управляет деятельностью сосредоточенных в данной сфере компаний. Правительство и Конгресс США определяют условия функционирования добывающей промышленности, а также сосредоточенных в ней игроков. Если бы там появился деятель, предложивший не просто свести к минимуму государственное управление деятельностью топливно-энергетических компаний, либо полностью распахнуть двери для зарубежных фирм и пустить в добывающую отрасль, то на него бы, как минимум, посмотрели с подозрением. Однако в настоящее время почему то считается, что позиция Льва Троцкого была прогрессивной, в то время как она была вредительской.
Между прочим, проку от деятельности компании «Лена Голдфилдс» было мало. Компания не уделяла должного внимания модернизации и обустройству золотых приисков. Вся её деятельность сводилась исключительно к вывозу золота. Участились нарушения Советского трудового законодательства с её стороны. Весьма точно описал деятельность данной фирмы в своих мемуарах И.М. Майский (в 1932 – 1943 гг. занимал должность чрезвычайного и полномочного посла в Великобритании, а в 1943 – 1946 гг.. — — заместитель НКИД СССР). В своей книге «Воспоминания Советского дипломата. 1925 – 1945» он изложил следующее: «…капиталистические дельцы, стоявшие во главе «Лена голдфилдс», пытались работать по-капиталистически в условиях социалистического государства. Так, например, при подписании концессионного договора они обещали вложить в предприятие большое количество иностранного капитала, а затем самым бесцеремонным образом нарушили это обещание. Больше того, они все время требовали субсидий у Советского правительства. Далее, руководители «Лена голдфилдс», следуя привычным навыкам, стремились покрепче «прижать» рабочих на своих предприятиях. Это, естественно, вызывало не только резкий отпор со стороны рабочих, но и вмешательство советских властей, требовавших от концессионеров строгого соблюдения нашего законодательства о труде. Руководители «Лена голдфилдс», опять-таки следуя привычным навыкам, пускались на различные хитрости и маневры, чтобы не платить Советскому государству причитающихся с них сборов и налогов. На этой почве также возникало немало споров и пререканий с ними. Наконец, английская «Интеллидженс сервис» широко использовала аппарат «Лена голдфилдс» для сбора нужных ей шпионских сведений об СССР, что, конечно, не могло способствовать улучшению отношений между концессионерами и Советским правительством».
Как видим, факт невыполнения взятых на себя обязательств, социально-экономического саботажа налицо (не говоря о стремлении западных «демократий» использовать аппарат крупных монополий в качестве инструмента для борьбы с СССР). Вполне понятно, что при сложившихся обстоятельствах отъём имущества у данных субъектов, прекращение их деятельности был вопросом времени. В противном случае уязвимое положение нашего государство продолжало бы нарастать, а стратегически важные задачи остались бы нерешёнными. Ну а другие концессионеры, после произошедшего не испытывали желания продолжать свою деятельность в СССР, Соответственно, сам ход событий заставил Советскую власть сделать вполне конкретный выбор.
Стоял вопрос о выживании нашей страны
В целом, можно на других примерах доказывать исчерпанность к концу 1920-х годов возможности развития нашей страны на НЭПовской основе. В условиях, когда встал вопрос о выживании государства, о целесообразности осуществления стремительного индустриального прорыва на фоне нарастания внешней угрозы, встала задача максимальной централизации финансовых и экономических ресурсов для решения критически важной общенациональной задачи. Какие иные источники средств проведения индустриализации можно было получить? Конечно, некоторые полагают, будто обращение к внешним займам могло бы стать выходом из тупика. При этом они словно не замечают, что международный капитал предоставляет ссуды под конкретные экономические и политические обязательства кабального характера, со всеми вытекающими последствиями. Ровно эту мысль отстаивал И.В. Сталин в статье «Год великого перелома»: «Проблема легкой индустрии не представляет особенных трудностей. Она уже разрешена нами несколько лет назад. Труднее и важнее проблема тяжелой индустрии. Труднее, так как она требует колоссальных вложений, причем, как показывает история отсталых в промышленном отношении стран, тяжелая индустрия не обходится без колоссальных долгосрочных займов. Важнее, так как без развития тяжелой промышленности мы не можем построить никакой промышленности, не можем провести никакой индустриализации. А так как мы не имели и не имеем ни долгосрочных займов, ни сколько-нибудь длительных кредитов, то острота проблемы становится для нас более чем очевидной. Из этого именно и исходят капиталисты всех стран, когда они отказывают нам в займах и кредитах, полагая, что мы не справимся своими собственными силами с проблемой накопления, сорвемся на вопросе о реконструкции тяжелой промышленности и вынуждены будем пойти к ним на поклон, в кабалу».
В любом случае действия Советского руководства в 1930-ые годы не были чем то из ряда вон выходящим. Так, «отец русской социологии», занимавший в 1917 году должность секретаря А.Ф. Керенского Питирим Сорокин в своём исследовании «Социальная и культурная динамика», анализируя конкретные действия властей Древнего Египта, Древней Греции, Древнего Рима, стран Европы в период Средних веков, Нового времени, а также действия правительства целого ряда стран в XX веке, предпринятых в период войн, эпидемий, острых кризисов, констатировал факт масштабного централизация управления экономикой и политикой. Он констатировал, что «когда общество вступает в войну, кривая правительственного вмешательства сразу взмывает вверх, а сеть государственного влияния становится более сложной. Вместо нормальных законов вводятся военное право и осадное положение, что означает чрезвычайное усиление правительственного контроля. Многие экономические отношения, до этого неподконтрольные государству: производство, распределение и потребление, теперь им регламентируются». Такова правда истории.
Однако это отнюдь не означало стопроцентного огосударствления экономики. Как известно, в Сталинский период параллельно с занимающей ведущие позиции в экономике общенародной собственностью на средства производства функционировала частная инициатива без эксплуатации человека человека в форме артелей. Они распространялись, в основном, в отраслях, ориентированных на удовлетворение потребностей человека (не вместо, а вместе с государственной собственностью). И данный альтернативный сектор экономики, несомненно, благоприятствовал выпуску нужных людям товаров, представлял собой источник занятости.
Время всё расставило по местам
Таким образом, ход событий привёл к ускоренному завершению переходного периода, к созданию предпосылок начала политики социалистического строительства. На смену прежним пришли новые формы хозяйствования. Формирование плановой социалистической экономики благотворно отразилось на положении СССР. Уже в начале 1930-х годов часть зарубежной капиталистической прессы содержала восторженные отклики об успехах Советской экономической политики. Например, французская газета «Тан» в 1932 году констатировала, что «СССР выиграл первый тур, индустриализуясь без помощи иностранного капитала». Действительно были все основания утверждать о Советском экономическом чуде. Так, в 1928 – 1937 гг. (всего за 9 лет) промышленное производство ежегодно возрастало на 11-16%. Например, один выпуск производства машинного оборудования каждый год увеличивался на 27,4%. Одновременно заметим, что к концу 1930-х годов машинно-тракторные станции обслуживали 78% колхозов. Внедрение передовой техники в сельское хозяйство привело к повышению производительности труда, позволило сформировать продовольственный резерв на случай войны.
В целом, Советский союз вышел на второе место в мире по общеэкономическим показателям. Удалось сформировать мощный производственный комплекс, благодаря которому СССР в годы войны — даже в критические дни конца 1941 года, противодействовал германскому агрессору, главным образом, за счёт собственных усилий. В качестве подтверждения данного тезиса следует привести данные о вооружениях, произведённых в СССР в годы Великой Отечественной войны и поставленных из-за рубежа. Они были обнародованы в 2015 году историком Евгением Спицыным в статье Бедная Ленд-Лиза: Неблагодарная история об американских поставках в СССР». Так, в СССР было произведено около 2,9 млн. единиц стрелкового оружия, ввезено 156 тысяч единиц. На Советских предприятиях было изготовлено около 647 тыс. единиц орудий и миномётов, поставлено из-за рубежа около 9 тысяч. В СССР было выпущено 132,8 тысяч единиц танков и самоходных орудий, ввезено – около 11 тысяч единиц. Советский союз произвёл порядка 140 тысяч единиц военной авиации. Поставлено из-за границы – около 18 тысяч единиц. Основы экономического суверенитета СССР были заложены, как уже было сказано, воплощением в жизнь ленинско-сталинской идеи построение социализма в отдельно взятой стране (особенно индустриализации и коллективизации).
Не наводите тень на плетень!
В то же время некоторые в ответ на приведённые доказательства заявляют об «огромной цене» индустриального рывка СССР. Но следует при анализе данного процесса принимать к сведению особенность положения нашей страны в 1930-ые годы, приближение войны, необходимость отстаивания независимости и территориального единства нашего Отечества. Ради достижения столь великой цели пришлось напрячься в максимальной степени. По крайней мере, народ в то время знал, что жертвует не во имя прибылей узкого круга лиц, не во имя удовлетворения интересов иностранных государств, а во имя спасения Родины. В любом случае в указанный период не было страны, где царила бы полная гармония. Например, в США при демократе Ф.Д. Рузвельте, когда государство преодолевало последствия «Великой Депрессии», принимались жёсткие меры по мобилизации финансовых ресурсов. Фактическая конфискация излишков золота у американцев прямо свидетельствует об этом. А использование крайне жёстких мер по борьбе с организованной преступностью, способы организации общественных работ, — разве это всё не наводило на определённые мысли?
Кроме того, вопреки утверждениям антисоветчиков, в истории нашей страны наблюдались более трудные времена. Например, достаточно вспомнить о потерях, понесённых Россией в годы реставрации капитализма. Только за 1992 – 2009 гг.. численность населения нашей страны сократилась с 148 514 692 до 141 903 979 человек. А при И.В. Сталине наблюдались противоположные тенденции. Так, если в декабре 1926 года численность населения Советского Союза составляла 147 027 915 человек, а в январе 1953 года данный показатель достиг 188 700 000 человек. На основании приведённых данных видно, воплощение в жизнь какой модели нанесло урон нашей стране, а какая, напротив, принесла пользу. Вывод напрашивается сам собой.
Михаил Чистый
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
