Мы вновь стоим на поле Куликовом

Два юбилея в литературной жизни страны сошлись в этом году. Один грядёт в декабре, но подготовка к нему в соответствии со специальным указом президента идёт вовсю и уже давно. А как же, надо воспеть 100-летие со дня рождения антисоветчика Александра Солженицына. Причём не только на федеральном, но и на региональных уровнях. А то вдруг какая-нибудь область или республика не проявят должного энтузиазма в возвеличивании творчества этого господина…

Вторая дата — 150 лет со дня рождения великого пролетарского писателя Максима Горького. И тут — совсем иное отношение, о чём «Правда» уже писала. В государственных, буржуазных СМИ об этом юбилее до самого 28 марта было почти полное молчание. Но хорошо, что значение каждого писателя определяется не указами, а чаще всего тем, какой отзвук находит его творчество в читательской душе.

ОБА ПИСАТЕЛЯ не раз бывали в Самаре, вызывая разное общественное звучание.

Первый приезд Солженицына к нам, когда при ельцинском властвовании он вернулся из-за границы в Россию, был триумфальным. Ведь прибыл в Самару известный на Западе нобелевский лауреат, знающий, как «обустроить» Россию. Впрочем, его «обустроечные» идеи никого особенно не интересовали. Просто захватившим власть «демократам» требовался некий символ «новой культурной жизни». Не одиозного же Чубайса представлять как образец западнически настроенной интеллигенции?!

А здесь всё было как надо. И произведения, изданные за рубежом. И вид апостольский, и печать мессии на челе. Даже френч полувоенного образца из дорогого сукна, застёгнутый на все пуговицы, производил должное впечатление.

Помнится, перед началом встречи с самарцами лауреат сидел в зале — сидел как простой смертный и что-то писал. Иногда отрывался, бросал быстрые взгляды по сторонам: смотрят на него или нет? На него смотрели. Довольный всеобщим вниманием, он продолжал писать. Если весь зал шумел, ожидая начала собрания, то сидевшие рядом с мэтром самарцы деликатно помалкивали, чтобы не спугнуть музу.

А Горького в иное время никто не встречал и собраний в его честь не проводили, когда он приехал из Нижнего Новгорода в Самару в 1895 году. Рекомендовал его для работы в «Самарской газете» Короленко, известный уже тогда писатель. Редактор газеты Ашешев был с молодым литератором заочно знаком: опубликовал два его рассказа. Положили Горькому месячный оклад 50 рублей за подготовку материалов по иногородним газетам. А ещё по две с половиной копейки за строку в рассказах и фельетонах, которые начинающий писатель и журналист должен был давать в каждый номер. Работу эту позднее он назовёт «окаянной», но она кормила его и одевала. Вроде бы и костюмчик прикупил к женитьбе на корректоре газеты Екатерине Волжиной.

В воспоминаниях некоторых современников Горький выглядит чудаковато. Плащ-разлетайка, рубаха навыпуск подпоясана узким ремешком, шляпа с обвисшими полями, а в руках суковатая палка. Он заходил в трактиры, толкался возле лодок и барж, заглядывал в окна магазинов. В общем, знакомился с городом. И впечатления свои изливал в «Самарской газете» в довольно критической форме. Оригинальности добавляли и его журналистские псевдонимы — Иегудиил Хламида, Пьеро, Дон Кихот, Паскарелло, под которыми он печатал свои фельетоны о положении городских рабочих, крестьян-бедняков, самарских грузчиков, конторщиков и прочего простого люда. Активно общался с местными журналистами и писателями, среди которых были Гарин-Михайловский, Скиталец, Чириков.

— Литературная известность Горького началась в Самаре с его рассказов, которые появились в городской газете, а затем в центральных изданиях и сборниках, — говорит самарский литературовед, доктор филологических наук Михаил Перепёлкин.

Именно в Самаре были впервые опубликованы его «Песня о Соколе» (под заголовком «В Черноморье»), «Старуха Изергиль», «Однажды осенью» и многие другие рассказы.

Почитывал его (без всякого удовольствия) даже сам губернатор. И активно воспротивился, когда Горького хотели пригласить на благотворительный концерт, чтобы попел былины под гусли:

— И вы хотите, чтобы я допустил его к выступлению, да ещё с былинами, в которых будут Стенька Разин да Емельян Пугачёв!..

Губернатора всё-таки убедили допустить молодого человека, ведь гусляры к тому времени уже повывелись на Руси. Он согласился при условии, если не будет ни Стенек, ни Емельянов, ни прочих разбойников.

Когда Горькому всё это передали, он только рассмеялся в ответ. И от выступления отказался.

ЗАТО СОЛЖЕНИЦЫНА во время его приездов в Самару тепло приветствовали и губернатор, и депутаты, и вся «демократически» настроенная интеллигенция. Если Горького за его фельетоны чуть было не поколотили хулиганы, нанятые за три рубля, то нобелевскому лауреату никто в Самаре худого слова не сказал о его произведениях. К тому времени, впрочем, восторги по поводу «Одного дня Ивана Денисовича» давно улеглись. Подзабыты были и «Матрёнин двор», и «Раковый корпус». Их переиздавали заново. Появился и ранее выпущенный за рубежом «Архипелаг ГУЛАГ». Солженицын тогда шёл в первых рядах обличителей Советской власти как фронтовик, хлебнувший жути в окопах. Как пострадавший за правду зэк, на своей шкуре испытавший лагерный труд и быт. И как писатель, изгнанный за своё творчество из родной страны.

Многие легенды лауреат сочинил о себе сам, а блестящий публицист Владимир Бушин, назвавший Солженицына «гением первого плевка», в своих статьях и книгах доказал, что король-то голый. Призывал всю страну «жить не по лжи», а сам приспосабливался, юлил и врал на всю катушку. Писал рассказики в прифронтовом блиндаже под тёплым боком жёнушки. Прекрасно знал, что все письма проверяет военная цензура, но — видимо, не без расчёта! — высказывался довольно развязно по адресу командования и самого Сталина.

Его арестовали, осудили и отправили в заключение, где было несладко, но совершенно безопасно. Особенно с его способностью приспосабливаться. Он даже румянец не потерял от той жизни, как свидетельствовал в одном из писем. Тогда у него и вызрело желание написать «Архипелаг ГУЛАГ», чтобы пригвоздить к позорному столбу и Сталина как организатора репрессий, и всю Советскую власть. ГУЛАГом в те времена называли Главное управление лагерей.

А МОЁ ЗНАКОМСТВО с творчеством господина Солженицына началось с рассказа «Захар-Калита» — о его поездке на поле Куликово.

«Давно мы на него нацелились, но как-то всё дороги не ложились». Вот такой у рассказа запев. Автор словно подражает Горькому: «Над седой равниной моря ветер тучи собирает». Но «Песня о Буревестнике» читается на одном дыхании, а у Солженицына стиль ломается, и вместе с ним порой и здравый смысл.

Ордынский богатырь Челубей, сразившийся перед Куликовской битвой с нашим Пересветом, у нобелевского лауреата становится Телубеем. Конница Мамая с «перекажёнными» лицами не пускает стрелы, а «спускает» их. Московский князь Дмитрий перешёл с войском через Дон, чтобы «ощитить» спину от предательского удара своих же православных рязанцев.

Вот такие словесные выверты от начала рассказа до его конца. А кроме того, гнусная клевета на простых православных и на русских князей. Ведь известно, что рязанский князь Олег, хоть и не дружил с москвичами, но прекрасно понимал значение предстоящей битвы. Сам в ней не участвовал, но, как мог, сдерживал 80-тысячное литовское войско Ягайлы, спешившее на помощь Мамаю. Одного дневного перехода не хватило Ягайле для соединения с ордынцами. А если бы хватило, исход битвы вполне мог быть и не в нашу пользу.

Так зацепил меня тот рассказ, что я побывал вскоре на Куликовом поле. Убедился, что в Непрядве воды немного, зато тины коням по брюхо. А шесть с лишним столетий назад река была и вовсе непреодолимым препятствием для ордынской конницы. Так что с этой стороны Мамай обойти наше войско не мог. А с другой, в дубраве, князь решил разместить засадный полк, который в нужный момент ударил бы по «зарьявшимся», как пишет лауреат, ордынцам. Так что эти мастера засад и обходов были вынуждены на русское войско идти в лоб.

Всё князь Дмитрий учёл, когда дал команду перейти Дон. Но разве мог он знать, что появится в русской литературе господин, который заставит его, раненого, ползти до опушки леса через поле, покрытое телами павших людей и коней. Князя Олега обвинит в предательстве, а советских маршалов Жукова, Рокоссовского, Конева и других военачальников СССР во главе со Сталиным будет злобно оплёвывать через годы и расстояния.

ОСОБЕННО ЖЕ преуспел «гений первого плевка» в описании лагерей «Архипелага ГУЛАГ».

«То, что им включено в главу о Соловках… порою вообще не могло иметь места», — писал Михаил Розанов, один из узников Соловецких лагерей особого назначения (СЛОН). Немало и других подобных отзывов адресовано литературному «мэтру», который на Соловках никогда не был, а всю тогдашнюю жизнь островитян описал с присущей ему фантазией.

Он даже разместил Соловецкие острова за Полярным кругом (хотя они гораздо южнее), чтобы не только репрессии, но и арктический мороз вгонял в дрожь читателей.

Я бывал по журналистским делам на Соловках не один раз. Прошёл на лыжах в составе туристической группы по всем островам. Ночевали в палатке без печки, в спальных мешках. Ведь зимы здесь достаточно тёплые. И лагерный режим был не чета колымскому, особенно в первые годы. Опытный «лагерник» писатель Варлам Шаламов, автор знаменитых «Колымских рассказов», прочитал «Архипелаг ГУЛАГ» и запретил незадолго до смерти Солженицыну «и всем, имеющим с ним одни мысли», даже знакомиться со своим архивом, потому что знал — всё исказят и переврут!

«Имеющие с ним одни мысли», начитавшись нобелевского лауреата, привезли с Соловков в Москву здоровенную каменюгу.

— Из Соловецких рудников, — на моих глазах объясняла туристам женщина-экскурсовод.

Ей ведь и неведомо, что на Соловках рудников нет и никогда не было.

А ещё единомышленники лауреата сделали всё, чтобы протолкнуть его творения в школьную программу. Сначала в неё входил только «Матрёнин двор», вызывая у самарских ребятишек замечательные вопросы:

— А почему этот дядя только сидит да записывает себе в тетрадочку все мытарства Матрёны, вместо того чтобы ей помочь?

Не у каждого из педагогов хватает смелости объяснить ребятам, что от этого дяди помощи не дождёшься. У него другая задача: осуждать, обличать, клеветать.

Теперь вот и «Один день Ивана Денисовича» протолкнули в школьную программу. Выпущен и специально сокращённый для школьников «Архипелаг ГУЛАГ». Чтобы ребята не хохотали над лауреатом, надо бы Соловецкие лагеря из Заполярья всё-таки убрать. И добавить в повествование, что в жутких лагерных условиях будущий академик Лихачёв с горя и печали писал научные статьи и отправлял их в журналы для публикации. Наиболее талантливые осуждённые, после непосильного труда на лесоповале, часами репетировали роли, а потом с блеском выступали в местном театре. Можно и о дискуссиях вспомнить. Ведь лагерные обитатели — анархисты, монархисты и прочие кадеты — были великие мастера спорить на прогулках с утра до вечера, пока их не рассадили по монашеским кельям.

Вот тогда «Архипелаг ГУЛАГ» хоть слегка приблизится к правде.

НО ГОРЬКОГО в школьной программе чиновники сильно потеснили, оставив, впрочем, среди немногих других его произведений первые рассказы и песни, опубликованные в «Самарской газете».

— Хотя написаны они более ста лет назад, но воспитательного значения не утратили, — так считает преподаватель литературы самарской средней школы №72 Марианна Шалдыбина. — Взять хотя бы «Песню о Соколе». Ужей развелось немало, а ведь стране нужны Соколы с горячей кровью…

Да, нужны. Мы снова стоим на поле Куликовом. И орда перед нами опаснее Мамаевой. Тогдашние князья и воеводы были вместе с народом и гибли первыми, вызывая у потомков восхищение и жгучее желание встать рядом на том поле борьбы. «Их было четырнадцать, храбрых князей Белозерских. Я пятнадцатый с ними…» — писал поэт. А многие теперешние литературные и прочие «князья» перебежали в стан врагов!

К сожалению, и в наших патриотических рядах есть ещё слабые духом и неуверенные в победе. Но звучат на уроках призывные слова великого пролетарского писателя: «О смелый Сокол! В бою с врагами истёк ты кровью… Но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни и много смелых сердец зажгут безумной жаждой свободы, света!»

Да, будет время — и мы победим! Как это сделали на Куликовом и на других русских полях много раз в своей истории.

В честь Горького в Самаре названа улица, его имя носит местный академический театр, великому писателю в одном из парков установлен памятник. В юбилейном году завершается ремонт в помещении музея. Недавно «Самарская газета» объявила о сборе информации и каких-либо документов о жизни писателя.

Имя Солженицына тоже увековечено в нашем городе — мемориальной доской, установленной на месте пересыльной тюрьмы, в которой побывал будущий нобелевский лауреат. Теперь там расположена штрафная автостоянка.

Достойнее места, пожалуй, и не найти.

Комментарий редакции: Собственно говоря, соответствующий двойственный подход, выражающийся в фактическом умалчивании 150 летия со дня рождения Максима Горького и героизация врагов Советской власти, подобных Солженицыну, вполне предсказуема. У власти стоят силы антикоммунистического толка, обслуживающие интересы олигархического капитала. Они, видя уход почвы из под ног, прилагают все усилия для сохранения собственного владычества. Инструментом достижения подобной цели является поливание грязью либо умалчивание Советских деятелей культуры при одновременном воспевании тех, кто клеветал на нашу страну, возводил на пъедестал предателей и изменников Родины. Только вот правящие круги «проглядели», что героизируемый ими Солженицын дважды — в 1974 и в 1990 гг. ОТКРЫТО призывал к дезинтеграции СССР. То есть, ратовал за территориальный раздел нашего государства. А ведь путинская команда любит хвастаться тем, что им, дескать, удалось остановить развал России. Тогда какой смысл героизировать того, воззрения которого противоположны формально отстаиваемым вами принципам?

Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.