Не берусь судить, сознательно это сделано или нет, но объявленный властями Год российского кино пришёлся на год 30-летия V съезда Союза кинематографистов СССР, приведшего к руководству СК команду «перестройщиков». Что ж, это повод вспомнить, с чего начиналось реформирование нашего кино, и трезво оценить, к чему оно привело.
НА V СЪЕЗДЕ СК СССР не было недостатка в декларациях о самых благих намерениях. Критикуя недостатки советского кино, действительно проявившиеся в предшествующие 10—15 лет, делегаты говорили о том, что необходимо поднять художественный уровень фильмов, усложнить разговор со зрителем: вести его языком киноискусства, бороться с «серыми» картинами, открыть «зелёную улицу» произведениям высоких идейно-художественных достоинств, более ответственно относиться к детскому кино… В обращении к кинематографистам мира съезд заявил: «В наших руках — самое мощное и самое массовое искусство. Оно должно верно и надёжно служить честным и благородным идеалам гуманизма, социального прогресса и укрепления дружбы между народами. Не допустим превращения киноэкрана в средство массового распространения вражды и насилия. Произведения экрана призваны возвышать человека, пробуждать в нём добрые чувства и светлые мысли, обогащать духовно. Мы верим в силу кинематографа, осознаём меру его ответственности за судьбы человеческой цивилизации».
Но путь к провозглашённым целям руководители советского кино избрали в общем стиле «перестройки»: коммерциализация кинематографа, его перевод на рыночные отношения. Фактически это означало отмену ленинского декрета от 27 августа 1919 года «О переходе фотографической и кинематографической промышленности в ведение Народного комиссариата просвещения».
И куда же привёл отечественное кино путь такого реформирования, начавшийся с деклараций о благих намерениях?
Увы, реформаторам, прямо скажем, гордиться нечем. С одной стороны, вот уже два десятилетия российские фильмы, попадавшие прежде в списки самых кассовых фильмов советского проката, прогора-ют, как говорится, ярким пламенем.
С другой стороны, в последние годы российские ленты не раз завоёвывали престижные международные награды. Фильмы Андрея Звягинцева «Возвращение» и Александра Сокурова «Фауст» побеждали на Венецианском фестивале, «Елена» того же Звягинцева на Каннском фестивале получила приз жюри «Особый взгляд», «Левиафан», опять же Звягинцева, удостоен «Золотого глобуса»…
Но это благополучие только кажущееся. На самом деле российское кино ввергнуто в тяжелейший кризис. И тут сыграл роль целый ряд факторов. Но во главе угла именно отказ от декрета Ленина.
Авторитетный французский историк кино Жорж Садуль так охарактеризовал его: «После декрета 1919 года кино раз и навсегда перестало быть финансовым предприятием… Кино превращалось в средство культурного воздействия».
Увы, оказалось не навсегда. Превращение «перестройщиками» отечественного кинематографа вновь в «финансовое предприятие» сделало главным критерием в нём не благие пожелания, высказанные на V съезде СК СССР, а, как в любом капиталистическом предприятии, зарабатывание денег. А поскольку жажда наживы не знает этических и эстетических ограничителей, то создатели фильмов уже в конце 1980-х годов в погоне за сборами обращались не к возвышенному в душе людей, а к примитивному и низменному. Для морального оправдания реформаторы выдвинули тезис: мы таким кино заработаем деньги, на которые потом можно будет ставить шедевры. Тогда им возразила группа свердловских кинематографистов. В обращении к коллегам они писали: «Не бывает так! К тому времени, когда мы обретём возможность создавать нетленное, некому будет его воспринимать».
Именно к этому и привела наш кинематограф его коммерциализация. Вопрос, можно ли считать российские фильмы, увенчанные международными наградами, шедеврами киноискусства, рассмотрим ниже. Но вот то, что их оказалось некому воспринимать, — факт абсолютно бесспорный. В советское время победитель Венецианского фестиваля непростой по киноязыку фильм Андрея Тарковского «Иваново детство» собрал 16 миллионов зрителей; победитель Каннского фестиваля фильм Михаила Калатозова «Летят журавли» — более 28 миллионов зрителей, призёр Каннского фестиваля фильм Григория Чухрая «Баллада о солдате» — 30 миллионов зрителей. И этот перечень можно продолжить. А вот в постсоветское время победители Венецианского фестиваля фильмы «Возвращение» и «Фауст», призёр Каннского фестиваля лента «Елена» собрали в российском прокате каждый примерно по 100 тысяч зрителей. Но чего ещё можно было ждать, учитывая, что современный российский зритель воспитан на очень примитивном по киноязыку и предельно убогом по мыслям «масскульте», и для нынешних школьников, как объясняли учителя, советский «Илья Муромец» (речь о нём зашла после выпуска в прокат новой копии, на современной по тем временам плёнке и со стереозвуком) оказался… трудным для восприятия.
Так что, вместо того чтобы дать «зелёный свет» фильмам с «усложнённым» языком киноповествования, реформирование отечественного кино в русле коммерциализации создало между такими произведениями и массовым зрителем глубочайшую пропасть.
Не лучше обстоит дело и с реализацией призыва: «Произведения экрана призваны возвышать человека, пробуждать в нём добрые чувства и светлые мысли, обогащать духовно».
В советское время даже развлекательные фильмы в большинстве утверждали в зрителях добрые мысли и светлые чувства. Теперь же вот уже более четверти века произведения кинематографического «масскульта» в большинстве своём программно аморальны (это уродство не только нынешнего российского кино — это «родовая черта» коммерческого кинематографа, которое наглядно иллюстрирует правоту апологета капитализма Айна Рэнда, что в условиях рыночного общества «выражение «делать деньги» является регулятором человеческой морали»). Их девизом вполне можно сделать рекламный слоган одной из молодёжных комедий: «Ещё бессовестней, ещё бесстыдней».
Самое печальное, что и российские фильмы, считающиеся произведениями киноискусства, увенчанные престижными международными наградами, никак не способствуют решению задачи, провозглашённой V съездом СК СССР: «Возвышать человека, пробуждать в нём добрые чувства и светлые мысли, обогащать духовно».
«Фауст» Гёте — жизнеутверждающее произведение. «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой» — его духовный итог. «Фауст» Сокурова жизнеутверждающего звучания лишён абсолютно, он оставляет ощущение полной беспросветности.
«Возвращение». О том, откуда вернулся главный персонаж картины, прямо не говорится. Но если суммировать информацию, которую мы получаем о нём, то напрашивается вывод, что это — преступник, отсидевший немалый срок. И получается, что содержание фильма — это натаскивание матёрым волком своих детёнышей. Да, режиссёр показывает, что мальчишки внутренне сопротивляются такому воспитанию, однако гибель папаши в финале фактически оставляет его моральным победителем в этой борьбе. Перед тем как выпустить «Возвращение» на экран, белгородский кинотеатр «Победа» устроил просмотр для учителей. И на обсуждении доминировало мнение: «Наконец-то нам показали настоящего мужчину!»
В фильме «Елена» нравственная позиция режиссёра выражена уже совершенно определённо. В одном из интервью Андрей Звягинцев так охарактеризовал годы реформ: «Нас просто бросили в ситуацию «выбирайся каждый как может». Мы стали друг другу конкуренты, противники, враги и с недоверием относимся друг к другу и выживаем каждый поодиночке. Вот что с нами произошло. И это не могло не сказаться на нравах, на душевных пертурбациях, на том, что я называю «изменением человеческого вида». И то «изменение», которое произошло с героиней, решившей убить мужа, чтобы получить наследство и оплатить учёбу внука, Звягинцев охарактеризовал так: «Она просто гибнет, сама этого не понимая. С ней внутри происходит апокалипсис».
Звучание этих мыслей явственно в фильме. Нет и намёка на какое-то нравственное противопоставление. Речь не о персонифицированном «носителе положительного начала», а об авторской позиции. Режиссёр, в сущности, не поднимается выше констатации «летального исхода». Сомневаюсь, чтобы фильм мог вызвать в зрителях стремление преодолеть, хотя бы в самом себе, этот нравственный апокалипсис.
Да, конечно, духовный апокалипсис переживает вся Россия. И в такой общественной атмосфере трудно сохранить добрые чувства и светлые мысли. Но ведь предназначение подлинного искусства — противостоять бездуховности. Андрей Тарковский, которого никак уж не заподозришь в «коммунистическом догматизме», был убеждён: «Чем мрачнее мир, который возникает на экране, тем отчётливее должна раскрываться перед зрителями возможность выхода на новую духовную высоту». А после просмотра «Елены» не возникает ощущения возможности выхода на новую духовную высоту. Впечатление от него — безысходность.
«Левиафан» — самый социально острый фильм Звягинцева. Напомню, что завязкой событий в картине стало намерение местного градоначальника лишить семью героя жилья и хозяйства, предложив смехотворную компенсацию (потом на их месте возводится церковь). Странно, но против очень жёсткого обличения режиссёром чиновничества выступили не только «штатные» защитники нынешнего режима, но и кое-кто из левых критиков, которые пеняли режиссёру, что он «высосал из пальца сюжет и проблемы». Этот упрёк совершенно не заслужен. Фильм выстроен на вполне реальной основе. Подобная история произошла и у нас в Белгороде: администрация ради прокладки коммуникаций к элитному жилью решила снести несколько домов, тоже предложив их жильцам компенсацию, на которую новое жильё купить невозможно.
Режиссёр, на мой взгляд, заслуживает другого упрёка. В отличие от «Елены» в «Левиафане» куда более широкий круг персонажей. Но всё равно среди них нет никого, кто не поражён «нравственным апокалипсисом». Те, кто противостоит в этом конфликте чиновникам, показаны тоже так, что не вызывают ни малейшей симпатии; не ощущается нравственного противостояния между сторонами. Неужели «изменение человеческого вида» приняло уже такой размах, что нравственно здоровых людей в России не осталось? Но вот, например, у нас в Белгороде за выселяемых жильцов активно вступились депутаты-коммунисты горсовета и комсомольцы. Почему в «Левиафане» нет ни намёка на существование той части общества, которая не смирилась с нравственным апокалипсисом и готова бороться с уродствами «новой России»? И опять же, в фильме совершенно не чувствуется не то что веры, но хотя бы желания автора увидеть возможность выхода на новую духовную высоту.
Я пытался вспомнить хотя бы один фильм последних лет, который, показывая современную Россию, вызывал бы в зрителях ощущение, что человек может внутренне выстоять в атмосфере нравственного апокалипсиса, что если противостоять ей (пусть даже не политически — хотя бы внутренне), то открывается надежда выхода на новую духовную высоту. Но так и не смог. Похоже, что это результат нравственной дезориентации кинематографистов.
В конце 1980-х годов режиссёр Андрей Смирнов, избранный V съездом Союза кинематографистов СССР секретарём СК, ратуя за перевод кинематографа на рыночные отношения, бодро заявил: «Кто погибнет на рынке — туда ему и дорога!» Если согласиться с Тарковским, который, уже живя в эмиграции, утверждал: «На искусство возложена огромная задача. Задача восстановления духовности. Художник должен определить духовные и нравственные идеалы, которые помогут его народу духовно развиваться», — то приходится констатировать, что погибло на рынке само искусство кино.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
