Главному редактору «Советской России»
В.В. ЧИКИНУ
Уважаемый Валентин Васильевич! Посылаю Вам очерк о русском юмористе Аркадии Аверченко. В связи с его 135-летием со дня рождения 27(15) марта 2016 года я попытался показать, сколь трудно сложилась жизнь этого талантливого и честного человека, на которого обратил внимание В.И.Ленин, дав заодно и урок заботливого, несмотря на резкую критику, отношения к нашей отечественной литературе. Нынешние власти, провозгласив на словах примирение «белых» и «красных», на деле пропагандируют белогвардейщину и власовщину, всячески умаляя достижения Советской власти, когда утверждался принцип социальной справедливости, гуманизма, просветительства. Творчество Аркадия Аверченко отразило всю сложность политической ситуации после Октябрьской революции и продемонстрировало непреходящую верность ленинского объективного подхода к культуре, что сегодня последовательно отстаивает газета «Советская Россия».
БЫЛА в библиотеке Владимира Ильича Ленина, в его кремлевском кабинете, полка с надписью «Белогвардейская литература». Стояли там и книги «короля смеха», как именовали в дореволюционном Петербурге писателя Аркадия Аверченко, который в 1920 году, отходя с терпящими поражения белыми отрядами, оказался сначала в Севастополе, а затем и в турецком Константинополе. О Ленине и большевиках он, поклонник буржуазной Февральской революции, старался писать если и со смехом, то отнюдь невеселым, определяемым метафорой «юмор висельника». На ядовито-язвительные эскапады свои Аверченко получит однажды ответ от самого Владимира Ильича. В 1921 году в газете «Правда», в №263 за 22 ноября была напечатана за подписью Н. Ленин рецензия на аверченковский сборник «Дюжина ножей в спину революции», вышедший в Париже. Рецензия называлась «Талантливая книжка» и в ней Ленин писал:
«Интересно наблюдать, как до кипения дошедшая ненависть вызвала и замечательно сильные и замечательно слабые места этой высокоталантливой книжки. Когда автор свои рассказы посвящает теме, ему не известной, выходит нехудожественно. Например, рассказ, изображающий Ленина и Троцкого в домашней жизни. Злобы много, но только непохоже, любезный гражданин Аверченко! Уверяю вас, что недостатков у Ленина и Троцкого много во всякой, в том числе, значит, и в домашней жизни. Только, чтобы о них талантливо написать, надо их знать. А вы их не знаете. Зато большая часть книжки посвящена темам, которые Аркадий Аверченко великолепно знает, пережил, передумал, перечувствовал. И с поразительным талантом изображены впечатления и настроения представителя старой, помещичьей и фабрикантской, богатой, объевшейся и объедавшейся России. Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов».
Перечитывая ленинские строки сейчас, накануне 135-летия Аркадия Тимофеевича Аверченко (1881–1925), думаешь и о подоплеке этой оценки, и о месте писателя в истории русской литературы, месте неоднозначном, но неотъемлемо значительном. Я беру из книжного шкафа то одну, то другую книжку из его шеститомного собрания сочинений, выпущенного в 2007 году, иногда откладываю их в сторону и заглядываю в издания и дореволюционные, и советские, каких собрал дома немало. Перелистываю с задержками на чтение, слежу за прихотливым движением писательской мысли, любуясь неожиданной логикой сюжета, стилевой своеобычностью и неповторимостью. По словам Маяковского, «там, где кончается звездочки точка, месяц улыбается и заверчен, как будто на небе строчка из Аверченко…»
Да, «строчками» Аверченко владел безупречно. Вот рассказ «День человеческий», напечатанный в его журнале «Новый Сатирикон» в 1910 году в номере, так сказать, тематическом, с общим заголовком «О пошлости». В рассказе отчетливо выражено кредо автора – зорко наблюдательного, философичного острослова, высмеивающего примитивное обывательское бытие, но и сочувственно относящегося к этому бытию – оно ведь затягивает, подминает или, впрочем, увлекает человека. Однако герой, чей голос почти сливается с авторским, все же томится среди чуждых ему людей, совершая это томление не без заметного самолюбования. Дома, на улице, на вечеринке – всюду его преследуют глуповатые разглагольствования, бестактные реплики, вопросы «без всякой надобности, даже без пустого любопытства», и он их с ленивой насмешливостью парирует…
Наслушавшись банальностей и скабрезностей за столом на поминках по покойному – «Дуралей был преестественный. Не замечал даже, что жена его со всеми приказчиками того…» – «Жил, жил человек, да и помер», герой сдерживает себя спасительным чувством юмора: «Не хотите ли вы, чтобы он жил, жил, и превратился в евнуха при султанском дворе… или в корову из молочной фермы?» А вот печальная самоирония, прорывающаяся порой у дореволюционного Аверченко: «Так мы, глупые, пошлые люди хоронили нашего товарища – глупого, пошлого человека», – замечает он, а дома, уже ложась спать, восклицает: «Бог! Хотя ты пожалей человека и пошли ему хороших-хороших, светлых-светлых снов!..»
***
Политической проблематики писатель не мог не касаться уже в силу характера своего творчества, изобильного, разнообразного, но и ограниченного светскими гостиными, ресторанами и официальными раутами, пытаясь как бы весело над ними воспарять. Сын небогатого торговца, Аверченко ворвался в высший свет благодаря незаурядному таланту, и старался занять позицию этакого независимого оценщика происходящего вокруг. Писал он много и тут же печатал. Вышедший в 1910 году сборник рассказов «Веселые устрицы», переиздавался, к примеру, более двадцати раз. А ежели слышал подчас упреки в скорописи, игриво отвечал в предисловии к другому сборнику того же года «Зайчики на стене»: «Я пишу только в тех случаях, когда мне весело. Мне часто очень весело. Значит, я часто и пишу». Сравнивая себя с беззаботной канарейкой, распевающей на окне, когда солнечные зайчики вызывают у него беспричинную радость, он оговаривался тем не менее: «А мысль в это время работает и создает веселые замысловатые образы».
Ему претили и заглазная «смелость», краснобайство угодничающего перед царскими властями «октябриста Чикалкина» из рассказа одноименного, и «левение» от испуга «беспартийного жителя Петербурга» в рассказе «История болезни Иванова», который донес полиции на …себя. Писатель издевался над жандармами и околоточными, чиновниками-взяточниками и либералами-говорунами, осмеивал лицемерие, ханжество, людские пороки. Делал это размашисто, едко, свежо, насмешливо и все-таки – поверхностно. Похоже, он и сам это чувствовал. В рассказе «Быт» показан писатель и редактор Аркадий Тимофеевич, чьи книжки с удовольствием читает некий цензурно-полицейский чин, и «традиционно» накладывает причитающийся штраф за публикацию «недозволенного». А уж с околоточным, который приносит «предписания», у него и вовсе «тепло, дружба, уют»:
– За что это они, Семен Иванович?
– А вот я номерок захватил. Поглядите. Вот видите?
– Господи, да за что же тут?
– За что! Уж они найдут, за что. Да вы бы, Аркадий Тимофеевич, послабже писали, что ли. Зачем так налегать… Знаете уж, что такая вещь бывает – пустили бы пожиже. Плетью обуха не перешибешь.
– Ах, Семен Иванович, какой вы чудак! «Полегче, полегче!» И так уж розовой водицей пишу…
Но как бы ни смеялся Аверченко над тогдашней действительностью, сколь бы резко ни обличал подчас черты буржуазной гнилости и самодовольной пресыщенности, без милых сердцу сытости и довольства ему было трудно обойтись. Он эпатировал общество, в котором безбедно существовал, появляясь на публике, писал мемуарист, в «преувеличенно модном костюме, с брильянтом в сногсшибательном галстуке». Помимо выходов в театр или в концерт, его и его друзей по журналам «Сатирикон» и «Новый Сатирикон» можно было встретить иной раз и в «Капернауме» (так называли в России по ветхозаветному Христову месту небольшие ресторанчики), что был на углу Кузнечного переулка и Владимирского проспекта и звался «Давыдкой» по фамилии Давыдова, хозяина, но чаще всего, конечно, в ресторане «Вена». Сам же Аверченко жил через дом, на Гоголя, 9, в меблированных комнатах. В «Вене» бывали многие знаменитости литературного и артистического Петербурга – Горький, Блок, Маяковский, Куприн, Алексей Толстой, Северянин, Городецкий, Тэффи, Собинов, Шаляпин, создатель оркестра русских народных инструментов Андреев, артист Александринского театра Ходотов…
«Попозже, вечером, в «Вене» появлялся Аркадий Аверченко, – писал очевидец. – Возле него собирались начинающие сатирики, издатели и сотрудники «Нового Сатирикона». Шум вокруг столика Аверченко стоял невообразимый…» Сатириконовец Петр Пильский, тоже ставший потом-эмигрантом, вспоминал: «Сатирическая компания сразу занимает три-четыре столика, и немедленно же начинается несмолкаемый «дебош». Остроты, эпиграммы, каламбуры сыпятся, как из громадного мешка. Одно пустяшное замечание, движение рукой, – все дает им тему для остроумия – легкого, свободного, ненатянутого». Так и следовало, вероятно, вести себя «королю смеха», раз уж был он возведен на сей трон согласно существовавшему в ту пору правилу выделять в своем жанре кого-то главным: Игоря Северянина – «королем поэтов», Владимира Гиляровского – репортеров, Власа Дорошевича – фельетонов, Ипполита Василевского (Буква) – «королем остроумия». Исследовательница русской сатирической литературы начала ХХ века Л.А. Спиридонова (Евстигнеева) замечает: «Свой смех Аверченко считал лекарством от тоски и уныния. Этим объясняется успех писателя, который к 1910 году стал одним из самых читаемых авторов в России». А поэт Василий Князев писал: «Явился – Он с могучим словом «Ave». И развенчал всех наших королей». В переводе с латыни на русский слово это означает приветствие «Здравствуй», но за латинскими буквами явственно прочитывалось начало фамилии «короля смеха».
***
Прежде чем добиться столь впечатляющего успеха, Аверченко прошел путь, если для литератора и достаточно быстрый, то и не слишком легкий. Не было бы иначе такой путаницы у него в биографии, как неверная поначалу дата рождения на могильном обелиске в Праге (1884 год вместо 1881-го), разноречивые сведения о травме левого глаза, о денежных делах отца. Поспособствовал этому и лично писатель, например, прислав Семену Афанасьевичу Венгерову для его литературно-биографических работ автобиографию: «Имя мое – Аркадий Тимофеевич Аверченко. Родился в Севастополе в 1881 году, 15 марта (27 по новому стилю). Вероисповедания православного. Отец был купцом, мать из мещан. Историю моего рода за недостаточностью данных проследить трудно. Известно только, что дед мой (по матери) был атаманом шайки разбойников, держал под Полтавой постоялый двор и безо всякого зазрения совести грабил проезжих по большой дороге. Мать моя – добрая кроткая женщина вспоминает об этом с ужасом… Мой отец был очень хорошим человеком, но крайне плохим купцом. Сочетание этих двух свойств привело к тому, что он совершенно разорился к тому времени, когда мне исполнилось 10 лет…»
В рассказах же своих Аверченко рисует родителей – Тимофея Петровича и Сусанну Павловну, в девичестве Софронову, – гораздо более теплыми красками. В «Автобиографии», предпосланной «Веселым устрицам» – с главами «В свободной России», «Около искусства» и «Мои улыбки» – Аверченко пишет: «Еще за пятнадцать минут до рождения я не знал, что появлюсь на белый свет. Это само по себе пустячное указание я делаю лишь потому, что желаю опередить на четверть часа всех других замечательных людей, жизнь которых с утомительным однообразием описывалась непременно с момента рождения. Ну, вот.
Когда акушерка преподнесла меня отцу, он с видом знатока осмотрел то, что я из себя представлял, и воскликнул:
– Держу пари на золотой, что это мальчишка!
– Старая лисица! – подумал я, внутренне усмехнувшись. – Ты играешь наверняка.
С этого разговора и началось наше знакомство, а потом и дружба.
Из скромности я остерегусь указать на тот факт, что в день моего рождения звонили в колокола, и было всеобщее народное ликование. Злые языки связывали это ликование с каким-то большим праздником, совпавшим с днем моего появления на свет, но – я до сих пор не понимаю – при чем здесь еще какой-то праздник?..»
Если же перейти на более конкретный биографический стиль, так необходимо сказать: из-за постоянной нехватки в семье денег обучали юного Аверченко старшие сестры, хотя есть сведения, что два класса Ставропольской гимназии он все-таки закончил. Затем пошла малоинтересная любознательному мальчику служба писца в севастопольской транспортной конторе, конторщика в Акционерном обществе каменноугольных копей и рудников под Луганском и в Харькове. Про свои впечатления от службы он напишет в рассказах «О пароходных гудках», «Отец», «Смерть африканского охотника», «Три желудя», «Ресторан «Венецианский карнавал» и других, подведя следующий итог: «Вел я себя с начальством настолько юмористически, что после семилетнего их и моего страдания был уволен». И вот вскоре потянуло молодого Аркадия Аверченко к литературному творчеству.
Дебютом он сам считал рассказ «Праведник», опубликованный в №4 «Железнодорожного вестника» за 1904 год, хотя считается, что первым напечатанным рассказом был другой – «Как мне пришлось застраховать жизнь» («Южный край», 1903, 31 октября). Дальше будет – вслед за сотрудничеством в «Харьковских губернских ведомостях» и в журнале «Харьковский будильник» – юмористический журнал «Штык» (1906–1907), где ему придется писать почти одному и одному же рисовать, и журнал «Меч». Переехав в конце 1907 года в Санкт-Петербург, Аверченко сообщает другу: «Через месяц был секретарем «Стрекозы», а потом сознательно уговорил издателя прикончить этот бывший в загоне журнал и на прахе «Стрекозы» возвел вместе с молодыми талантливыми сотрудниками «Сатирикон», что произошло, уточним, в 1908 году, с девятого номера, когда он стал его редактором.
В гору и с завидной быстротой пошли дела у Аверченко и в «Сатириконе», а с 1913 года и в «Новом Сатириконе», основанном из-за разногласий с издателем М.Г. Корнфельдом. Да и собственные издательские дела продолжают идти у него великолепно. Книга за книгой выходят в 1910 году – помимо названных выше «Веселых устриц» – «Рассказы. Юмористические», «Зайчики на стене»; «Восемь одноактных пьес и инсценированных рассказов» (1911), с успехом подхваченные на сцене, «Заметки провинциала и другие рассказы»(1912), «Шалуны и ротозеи», «Избранные рассказы» (1913). Появляются в достатке и деньги. Он переезжает в престижный «Толстовский дом» генерал-майора графа Толстого, внучатого племянника участника Отечественной войны 1812 года П.А. Толстого, на Троицкой улице, №15–17, ныне улица Рубинштейна. Любые ресторации теперь ему по карману – и «Принц Альберт», и «Медведь», и «Пивато», и «Фелисьен», и «Московский», и «Донон», и загородная «Вилла Родэ». А уж любимая «Вена» стала едва ли не дополнительным местом работы.
В общем, разнообразного материала у Аверченко под таким вот ресторанно-художественным углом зрения было множество, о чем и не приминул заметить Владимир Ильич: «До настоящего пафоса, однако, автор поднимается лишь тогда, когда говорит о еде. Как ели богатые люди в старой России, как закусывали в Петрограде, нет, не в Петрограде, а в Петербурге – за 14 с полтиной и за 50 рублей и т.д. Автор описывает это прямо со сладострастием: вот это он знает, вот это он пережил и перечувствовал, вот тут уже он ошибки не допустит. Знание дела и искренность – из ряда вон выходящие».
***
А в 1914 году началась Первая мировая война: 27(14) июля царское правительство объявит всеобщую мобилизацию,1 августа (19 июля) Германия объявит войну России, что тотчас разделит творческую интеллигенцию на «патриотов» и тех, кто увидит в выспренних «ура-патриотических» призывах стремление подавить революционное движение народов и начать новое перераспределение территорий и богатств в мире. Тогда как Ленин и большевики предупреждали людей о неизбежности войн при капитализме, обличая войны неправые и захватнические, противник самодержавия Аверченко сразу встал в ряды «патриотов», осмеивая в «Новом Сатириконе» немцев, австрийцев, императора Вильгельма II в рассказах «Четыре стороны Вильгельма», «План генерала Мольтке», выступал в госпиталях перед ранеными. Появились в настроении у него и иные нотки.
В атмосфере шовинистических призывов писатель старается отыскать причины военных неудач царской армии, показав в рассказах «Биржевики на прогулке», «Деликатные люди», «Одесситы в Петрограде» казнокрадство, взяточничество, спекуляцию. У журнала появляется принципиально новый автор – Владимир Маяковский, хоть и с оговоркой: «В рассуждении чего б покушать» стал писать в «Новом Сатириконе». Падение монархии в феврале 1917 года Аверченко приветствовал с восторгом, о чем написал в «Моем разговоре с Николаем Романовым». В №1 он перепечатывает манифест с отречением Николая II от престола, сделав приписку: «Прочел с удовольствием». А вот чем дальше развивались в стране революционные события, тем ближе становилась связь Аверченко с теми, кого он прежде не признавал и высмеивал, переходя, как верно писал тонкий исследователь его творчества Олег Михайлов, «от обывательского неприятия нового строя… к политическому отрицанию советской власти». Это привело к закрытию в 1918 году «Нового Сатирикона», а его редактор и ведущий автор А.Т. Аверченко, продолжает Михайлов, «оказывается на стороне белых генералов, мечтая, что они возвратят ему незабвенную сытую и комфортабельную жизнь».
Не могу не вспомнить, с каким вдохновением рассказывал Олег Михайлов о своей работе по исследованию аверченковского творчества, когда встречали мы 1981 год с ним и с поэтом Олегом Шестинским в Центральном доме литераторов. Говорил он, что юморист, уже став ярым антисоветчиком, все-таки к Ленину относился уважительно, в глубине души чувствуя его громадное значение. В этом можно убедиться, читая и насмешливое «Приятельское письмо Ленина от Аркадия Аверченко»: «… Русский ты столбовой дворянин, а с башкирами все якшаешься, с китайцами. И друга себе нашел – Троцкого – совсем он тебе не пара. Я, конечно, Володя, не хочу сплетничать, но знаю, что он подбивает тебя на всякие глупости, а ты слушаешь. Если хочешь иметь мой дружеский совет – выгони Троцкого…» А Ленин объективно выделял среди его рассказов из «Дюжины ножей» наиболее впечатляющие, трогательные: «Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда – и большей частью – яркими до поразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например, «Трава, примятая сапогами», о психологии детей, переживших и переживающих гражданскую войну».
Привыкнув к популярности и определенной независимости, Аркадий Тимофеевич так и повел было себя поначалу на территории, где правили белогвардейцы. В журнале «Аврора» мы напечатали воспоминания старейшего украинского журналиста и писателя Николая Полотая, который был свидетелем выступления Аверченко в «синематографе»: «Он вышел на сцену и стал, как всегда, спокойно читать фельетон про одного сахарного спекулянта, а потом про дурака-городового. Публика заливалась смехом. Сам же Аверченко при чтении никогда не смеялся, только озорно поблескивали стекла его пенсне. После одной остроумной фразы раздались аплодисменты. Смеялись и хлопали все, кроме пристава, который жил на нашей улице. Он сидел красный, как рак, сконфуженно крякал и, видимо, пытался что-то сказать. Потом вдруг встал и, нарочито громко стуча сапогами и шашкой, двинулся к выходу. Когда он проходил мимо сцены, Аверченко шутливо скрестил на груди руки, слегка поклонился и, проводив пристава снисходительным взглядом, сказал приглушенно в публику:
– Не извольте беспокоиться. Их сиятельство изволило торжественно отбыть по естественной полицейской нужде…
Но и в белогвардейском стане Аркадий Тимофеевич не чувствовал себя своим. За легкую критику закрывают газеты, где Аверченко сотрудничал, ухудшая и без того неважное настроение. Он пишет о детях, составив сборник «Нечистая сила» в 1920 году, а позднее «Дети» (1922), обращаясь к «будущим детям» перед описанием «Крыма эпохи «врангелевского сидения», когда отступавшие под ударами Красной Армии войска барона Врангеля пытались создать «белое государство»: «Я хочу этой книгой закрепить период нашего годового кипения в раскаленном котле, в этой горячей яме, дно которой жгло пятки…» К «Запискам Простодушного. Я в Европе» (1923), описывающим свой путь в эмиграцию, взят эпиграф: «Ехать так ехать, – добродушно сказал попугай, которого кошка вытащила из клетки», а Константинополь лишь на недолгое время станет сравнительно удобным прибежищем, хотя девиз у него теперь «улыбаться на похоронах». Он организует театр «Гнездо перелетных птиц», ездит с ним на гастроли в Сербию, Румынию, Чехословакию, Германию, собирая немалую аудиторию из своих читателей, знакомых с его рассказами еще по дореволюционным изданиям.
***
В Советской России аверченковские произведения печатали тоже нескупо, причем и в таком издательстве, как «Земля и Фабрика» (Москва–Ленинград), рассчитанном на самого широкого читателя, зачастую едва овладевшего грамотой. Передо мной маленькая книжечка «Константинопольский зверинец», названная по одному рассказу, и с кратким предисловием: «С большим юмором повествует Арк. Аверченко о похождениях и приключениях константинопольских эмигрантов, – об их «деловой жизни» и об их, более чем сомнительных, «профессиях». А профессии те действительно поразительные: истинно русский патриот, попавший в качестве переодетого австрийца в плен к своим же; и сводник – «комиссионер удовольствий»; и мошенник, импресарио «Шаляпина», а рядом в поисках пропитания один лежит в гробу в кабинете гадалки, другой рекламирует ресторан в виде огромной женщины из картона и коленкора (что переняли и теперешние зазывалы. – Э.Ш.), третья участвует в «тараканьих бегах». Познакомившись с ними, писатель, пока с надеждой, восклицает:
– Ой, крепок еще русский человек, ежели ни гроб его не берет, ни карнавальное чучело не пугает, ежели простой таракан его кормит!
Вот и сегодня надо крепиться русскому человеку, чтобы его жизнь, его традиции, его культура не были бы исковерканы и преданы поруганию. Идет уже не подтасовка исторических событий и явлений, а внедрение в сознание молодежи лживых представлений о прошлом, составленных из смеси белогвардейских мемуаров и анекдотов с одесской барахолки. Не удержалась от этого и Виктория Миленко, автор книги об Аверченко, вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» (М., Молодая гвардия», 2010). Все, что говорилось и писалось о нем при советской власти она, умело пользуясь написанным задолго до нее, бесцеремонно подает со знаком минус, не пощадив и А.М. Горького, кстати, возобновившего павленковскую ЖЗЛ. Хоть бы в редакции ее одернули, а лучше переиздали бы книгу пореволюционного эмигранта Д.А.Левицкого (М., Русский путь, 1999), куда более основательную и интересную. И как ни странно, автор ее не ангажирован настолько, насколько российская преподавательница из Севастопольского городского гуманитарного университета, договорившаяся до того, будто и не Ленин вовсе писал рецензию на книжку Аверченко. Ну и ну. Купила бы на черном рынке собрание сочинений В.И. Ленина в 50-ти томах, почитала бы без спешки, заказала бы текстологическую экспертизу… Только не на Украине, разумеется.
С 1922 года постоянным местом жительства для Аркадия Аверченко становится Прага. Тут он пишет и выпускает в различных издательствах датированные 1923 годом книги «Смешное в страшном», «Двенадцать портретов знаменитых людей в России», «Отдых на крапиве», «Рассказы циника». В романе «Шутка мецената» он пробует возродить прежний свой беззаботный смех, ненаигранную веселость, но выходит это не очень естественно. «Тяжело как-то стало писать… Не пишется. Как будто не на настоящем стою… И вот разъезжаю… Актерствую… Чему нужда не научит?» – грустно говорил он. «Ему не писалось и не смеялось. Все глуше и глуше становился его смех», – напишет журналист Лев Максим в газете «Сегодня» в некрологе на смерть писателя.
Умер Аркадий Тимофеевич Аверченко 25 (12) марта 1925 года от болезни сердца в пражской городской больнице. Похоронен на Ольшанском кладбище. Не нашел он внятного ответа на вопрос, обращенный не к одним большевикам, но и к себе: «За что они Россию так?» На него ответил Ленин в своей рецензии на книгу «Дюжина ножей в спину революции». «Аркадию Аверченко не понять за что, – писал Владимир Ильич. – Рабочие и крестьяне понимают, видимо, без труда и не нуждаются в пояснениях», добавив: «Некоторые рассказы, по-моему, заслуживают перепечатки. Талант надо поощрять».
***
А я вспоминаю свою почти тридцатилетней давности поездку в Чехословакию во главе делегации Союза журналистов СССР. В программе нашей было предусмотрено и посещение Ольшанского кладбища, где похоронены многие советские воины, освобождавшие от фашистов Прагу. У меня был еще и личный мотив: в этих местах воевал мой отец Алексей Трофимович, здесь погибли и похоронены его однополчане. Неспешно обходя однотипные могилы со звездочками, я думал и о том, что происходило уже давно, и о том, что быть могло бы, не защити нашу Родину те, кто лежит в этой земле и их товарищи, вернувшиеся домой и продолжившие общее дело. Это уже много позднее те святые могилы будут оскверняться провокаторами, а тогда ничто не нарушало печальную тишину, позволяя каждому думать и о своем, о личном…
Но вдруг хлынул дождь, и нам с Сашей Косточкиным, тогда референтом Союза журналистов СССР, пришлось пережидать, прежде чем отправиться на «русскую площадку», как назвали нам эту часть Ольшанского кладбища. Кто бывал, знает: центральная дорожка, прямо православная церковь, построенная на средства первого (после падения Австро-Венгерской монархии) премьер-министра Чехословакии К.П. Крамаржа и его жены, замоскворецкой купеческой дочки, урожденной Хлудовой. Идем по узким тропинкам, читаем надписи… Генерал от инфантерии… Действительный статский советник… Подпоручик русской армии… Вера Мягкова, урожденная Савинкова… Поэт Даниил Максимович Ратгауз… Елена Ивановна Набокова, мать англо– и русскоязычного писателя Владимира Набокова, жена Набокова В.Д., одного из организаторов кадетской партии, управляющего делами Временного правительства… Василий Иванович Немирович-Данченко, брат великого мхатовца Владимира Ивановича, журналист и писатель, забытый теперь напрочь, а кое-что можно было бы переиздать … писатель Евгений Николаевич Чириков, учившийся в Казанском университете вместе с В.И. Лениным, о чем я писал недавно в «Советской России»… А вот и могила Аверченко: скромный серый обелиск, зеленый холм с пурпурными цветами, надпись
A.T.AVERCENKO RUSKI SPISOVATEL – А.Т.АВЕРЧЕНКО
Род. 6.III.1881 в Севастополе
умер 12.III.1925 в Праге
Памятник поставлен русско-чешским
обществом «Мир» в Праге 26. ХII.1930
В 9-й день после смерти писателя хорошо знавшая его и с ним работавшая в «Сатириконе» и в «Новом Сатириконе» Тэффи писала: «Многие считали Аверченко русским Твеном. Некоторые в свое время предсказывали ему путь Чехова. Но он не Твен и не Чехов. Он русский чистокровный юморист, без надрывов и смеха сквозь слезы. Место его в русской литературе свое собственное, я бы сказала – единственного русского юмориста. Место, оставленное им, наверное, долгие годы будет пустым. Разучились мы смеяться, а новые, идущие на смену, еще не научились».
Прошедший с тех пор почти век дал литературе новые имена русских юмористов, но их и впрямь немного, скорее единицы, как и водится, когда речь идет о литературе настоящей. Советская литература, являясь продолжением русской литературы, привнесла в нее и собственное уточнение: сатира и юмор как единый жанровый сплав, с уклонением в ту или другую сторону в зависимости от дарования художника. В этом жанре навсегда оставили заметный след свой Владимир Маяковский и Вячеслав Шишков, Демьян Бедный и Василий Князев, Алексей Толстой и Борис Лавренев, Михаил Зощенко и Михаил Булгаков, Андрей Платонов и Валентин Катаев, Аркадий Бухов и Евгений Шкваркин, Юрий Олеша и Николай Эрдман, Илья Ильф и Евгений Петров, Леонид Леонов и Леонид Соловьев, Василий Лебедев-Кумач и Александр Безыменский, Николай Смирнов-Сокольский и Виктор Гусев, Николай Акимов и Евгений Шварц, Сергей Михалков и Гавриил Троепольский, Александр Твардовский и Анатолий Софронов, Михаил Дудин и Александр Хазин, Василий Шукшин и Евгений Носов, Александр Зиновьев и Владимир Максимов, Василий Белов и Виктор Голявкин, активно работают Юрий Козлов, Глеб Горбовский, Михаил Задорнов…
Если вам доведется побывать в Праге, обязательно съездите на Ольшанское кладбище. Подойдите к памятнику советсому солдату и положите к гранитному постаменту цветы. Но не спешите уходить. Дойдите до церкви и до русской площадки. Отыщите могилу Аркадия Тимофеевича Аверченко. Положите и ему цветок. Родина давно простила его. Наша большая и добрая Родина.
Эдуард ШЕВЕЛЁВ
От редакции: Со времён «перестройки», когда контрреволюция взяла реванш, изменилась и культурная политика. В целях демонизации Советской власти, Коммунистической партии, да и нашей страны в целом, началось распространения т.н. «творчества» тех, кто прямо занимал контрреволюционную позицию. Поэтому неслучайно они подняли на щит Аверченко и т.д. Правда, в ответ на это некоторые могут ответить: он, якобы, высмеивал все пороки Советской власти. Но дело в том, что в тот момент ситуация в России была крайне тяжелой (возникла по вине не большевиков, а царского и Временного правительств). Следовательно, идеальной ситуации быть не могло в принципе (кстати, то, что с пеной у рта обличают антисоветчики, говоря о политике Ленина, на территориях, подконтрольных белогвардейцам, ситуация была в тысячу раз хуже. Об этом, в частности, говорит и содержание записки бывшего эссера Д.Ф. Ракова (Оецкого) «В застенках Колчака»).
Впрочем, дело дошло до того, что основное внимание уделяли (и продолжаю уделять) даже не таким деятелям как Аверченко и т.д. Ведь он, как было отмечено в статье, в своё время вскрывал пороки царской России, критиковал либералов и т.д. Поэтому на щит поднимают часто даже не Аверченко, а таких как Солженицын… Словом, прославляют тех деятелей «искусства», которые открыто призывали к расчленению СССР, превозносили национал-предателей.
Данные современных опросов населения, голосований на телевидении показывают, что большинство населения поддерживает Советскую власть. Следовательно, мы уверены, что даже в недалеком будущем основные контрреволюционные мифы об СССР будут окончательно развеяны.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
