Советский министр Александр ЕЖЕВСКИЙ, отметивший своё 100-летие, в беседе с политическим обозревателем «Правды» Виктором КОЖЕМЯКО
Признаюсь, к этой встрече готовился с необыкновенным интересом. Ведь о значении Великой Октябрьской социалистической революции мне предстояло говорить на сей раз с человеком, который родился за два года до неё, то есть ещё в царской России. А какая жизнь! Трудовой стаж у Александра Александровича Ежевского (работающего, кстати сказать, до сих пор) превысил 85 лет, и 26 из них он был членом Советского правительства.
Конкретизирую: с 1962 года — председатель Всесоюзного объединения «Союзсельхозтехника» Совета Министров СССР и затем Государственного комитета СССР по производственно-техническому обеспечению сельского хозяйства, а с 1980-го — министр тракторного и сельскохозяйственного машиностроения.
Был в течение многих лет членом ЦК КПСС и депутатом Верховного Совета СССР. Герой Социалистического Труда, награждён четырьмя орденами Ленина и двумя орденами Трудового Красного Знамени.
«Вышли мы все из народа»
— Итак, дорогой Александр Александрович, родились вы 21 октября, а по новому стилю — 3 ноября 1915 года. И вскоре грянет Октябрьская революция. Скажите, что значила она лично для вас?
— Революция определила всё в жизни моего поколения. Ну и в моей, конечно. Паренька из рабочей семьи подняла до министра! Причём не было в этом для нашего времени ничего удивительного. Скажем, друг моего детства Борька Зубарев, с которым вместе мы голубей гоняли, стал первым заместителем министра геологии СССР, заслуженным геологом России, трижды лауреатом Государственной премии Советского Союза…
Да вы посмотрите биографии всех советских руководителей — откуда они? В основном из рабочих и крестьян. Комсомол нас воспитывал, Коммунистическая партия растила и выдвигала.
— Давайте посмотрим, как складывалось у вас.
— Родом я иркутский. Когда окончил семилетку в 1930 году, решил идти на завод. Учеником токаря.
— А почему? Нужда в семье была?
— Нет, наверное, возобладало желание поскорее к взрослым приблизиться. Отец на этом предприятии токарем работал: крупнейший был тогда в Иркутске машиностроительный завод имени Куйбышева. Делали драги для золотодобычи. Но я не только специальность токаря по металлу здесь освоил, но и одновременно получил среднее образование, окончив вечерний рабфак. Новое это слово тоже было рождено революцией: Советская власть помогала рабочей молодёжи овладевать знаниями.
— А вам хотелось учиться?
— Очень. Как и многих моих товарищей, особенно привлекало инженерное дело. На заводе довольно скоро я стал мастером механического цеха…
— Это во сколько же лет, если пришли вы сюда пятнадцатилетним?
— Восемнадцати, по-моему, ещё не было.
— Вот уже когда заметили у вас организаторские способности.
— К любым способностям знания требуются. А тут страна такими стройками стала подниматься! Индустриализация — главный лозунг времени, и он как-то личностно до нас доходил. Дело огромное, общее, а стало быть, ты тоже должен в нём участвовать.
— Вы именно так это воспринимали?
— Примерно так. В 1933-м поступаю в Иркутский горно-металлургический институт. Но, представьте себе, уже после первого курса меняю направление. Дело в том, что к этому времени в Иркутском сельскохозяйственном институте открыли факультет механизации — для подготовки инженеров-механиков. И я решаю, что как раз это — моё.
— Перевелись туда?
— На второй курс. Считаю, выбор жизненный сделан мною был верно.
«Кадры решают всё»
— В чём же верность этого вашего выбора?
— Да в том, что я рождён был, наверное, для работы инженером-механиком, причём в первую очередь по сельскохозяйственным машинам. Вот говорят же: есть у человека призвание. Важно поточнее угадать его, чтобы и человеку, и делу было хорошо. Ну и осваивать профессию досконально.
— Институт, где вы учились, способствовал этому?
— Весьма. Я с величайшей благодарностью вспоминаю, какое нам давали образование. И в советской школе, и в институте. Здесь у нас было отличное опытное хозяйство, где с первых курсов начиналась практика. При окончании вуза, кроме всего прочего, каждый из нас должен был иметь удостоверения шофёра, тракториста и комбайнёра. Мы выходили из института полноценными инженерами. Не то что сейчас…
— А что сейчас вам не нравится?
— Не приемлю эту так называемую Болонскую систему. Бакалавры, магистры… Бакалавр — это кто? Полуинженер? Приходит на производство и тычется, как недоучка.
Вообще, что это за манера обезьянья — копировать всё оттуда, «из-за бугра»? Будто там и только там вся мудрость мира собрана, а мы сами ни на что не способны. Да, хорошему у других надо учиться, и в советское время мы учились. Но не хватали же подряд что попало. Вот, скажем, позорный ЕГЭ в школах — сколько от него вреда! И все это видят, многие осуждают, но господин Ливанов в своём министерском кресле неколебим.
— А советский опыт почти во всём стали отбрасывать. С презрением: «совковый».
— Зато умные люди «за тем же бугром» нашим опытом пользовались и пользуются. Иду, например, по заводу японской фирмы «Камацу», и сопровождающий меня президент этой фирмы останавливается возле большого плаката. Переводчик по его просьбе читает по-русски: «Кадры решают всё». Сталинская формула! Где она у нас сегодня? А там по-своему работала и работает. Есть система соревнования, лучших отмечают на Доске почёта. Есть планирование, и даже рабочий имеет свой план на перспективу.
Словом, идёт работа с людьми, с теми самыми кадрами. Понятно, всё это на капиталистической основе. Однако рождено социализмом, у которого, надо же признать, колоссальные преимущества. Жизнь нам их за десятилетия убедительно продемонстрировала, и забывать этого никак нельзя. Не произошло бы в нашей стране социалистической революции — не было бы давно уже и самой страны.
Только благодаря советскому строю могли одолеть то, что одолели
— Между тем все последние годы народу нашему упорно внушают: история у него в советское время была какая-то «не такая». Если говорится о революции, то это лишь кровь и сплошная разруха; если, скажем, про 1930-е годы, — только повальные репрессии…
— Объективность требует правды. Октябрьская революция страну не разрушила, а, наоборот, заново объединила. На основе идеи справедливости был создан Советский Союз, одержавший Победу в величайшей войне. И 1930-е годы стали временем такого подъёма, такого действительно всенародного энтузиазма, без которых к войне подготовиться мы бы не смогли.
Сколько всего успели за кратчайший срок создать! Не просто тысячи предприятий — множество совершенно новых для нас и жизненно необходимых отраслей: авиастроение, автомобилестроение, станкостроение, химическая промышленность…
— В том числе родные для вас тракторное и сельскохозяйственное машиностроение.
— Конечно. Вспомните: Ленин вскоре после Октября говорил, что, если дать селу сто тысяч тракторов, крестьянин скажет: «Я за коммунию». И эти тракторы, свои, отечественные, советская промышленность стала давать!
— Вместо дефицитных американских «фордзонов»…
— В 1939 году, заканчивая институтскую учёбу, я готовил свой дипломный проект не где-нибудь, а на знаменитом уже к тому времени ЧТЗ — Челябинском тракторном заводе. Как и Сталинградский, Харьковский тракторные, был он детищем первых сталинских пятилеток, гордостью всей Советской страны. Эти заводы преобразили тогда труд в деревне.
— Но скоро ЧТЗ станет ведь прославленным Танкоградом…
— Что ж, и на это был государственный расчёт. И в фильме «Трактористы» главный герой не случайно по военной специальности — танкист. Напряжённо страна трудилась, но это была и подготовка к защите, к отпору, «если завтра война». Так пелось в одной из наших песен.
— А тема вашего диплома какая была?
— Очень интересная: «Форсирование дизель-мотора для трактора «Сталинец-65». Замечу, что двумя годами ранее, в 1937-м, этот мощный советский дизельный трактор получил Гран-при на Всемирной выставке в Париже, а в годы моей учёбы велось его серийное производство и дальнейшее совершенствование. Диплом я защитил на «отлично».
— И потом?
— Ещё когда учился, я одновременно работал лаборантом, а затем ассистентом на кафедре тракторов и автомобилей. В результате меня оставили на преподавательской работе.
— Значит, способности проявили?
— Может быть. Не исключено, что нашёл бы себя в науке. Но началась война, и теперь она диктовала главное.
— В очерке про вас я читал, что вы рвались на фронт, однако получили другое задание.
— Меня направили главным инженером ремонтно-прокатной базы на строительство № 12. Что за строительство? Оно относилось к особо важным военным стройкам. Дело в том, что единственная линия железной дороги, которая связывала тогда европейскую и восточную части страны, в районе Байкала проходит около 50 тоннелей. Попадёт бомба в один из них или найдут враги какой-то другой способ подорвать тоннель — и вся восточная половина СССР окажется отрезанной. Чтобы этого избежать, и началось форсированное сооружение второго участка дороги, минуя берег Байкала. Я отвечал за работоспособность, обслуживание и ремонт всей строительной техники.
— Можно представить, как тяжело приходилось…
— Нелегко. Но, я думаю, мало где было легче во время войны. Мне потом довелось возглавить новое автомобильно-сборочное производство, оперативно созданное по решению Государственного Комитета Обороны на базе авторемонтного завода в Иркутске. По ленд-лизу во Владивосток поступали узлы и агрегаты высокопроходимых трёхосных машин — артиллерийских тягачей. А мы их срочно собирали и сразу же отправляли на фронт. Частично детали и самим приходилось изготавливать.
— Что запомнилось больше всего?
— Люди, настроение людей, их коллективизм и готовность одолеть все трудности. Только при таком настрое, в крепком единстве можно было справиться с поставленными задачами. Особенно если учесть, из кого мы наш коллектив создали. Представьте, это или совсем юные, несовершеннолетние ребята, которых пока не призвали в армию, или очень пожилые люди. На ходу шла техническая учёба, а работать приходилось до 12—15 часов в сутки: «Всё для фронта, всё для Победы!»
— Каким же образом удавалось настроение поднимать и поддерживать?
— Например, искусством. Над нами шефствовал коллектив Киевского театра оперы и балета имени Шевченко, эвакуированный в Иркутск. Изумительные концерты давали нам ведущие его солисты! Вот когда понял я, сколь велика сила музыки и пения, всей душой влюбился в романс, и теперь у меня собрана богатейшая коллекция грамзаписей.
— Но где нынче та традиция дружбы рабочих и художественных коллективов, которая обычной была в советское время?
— Тогда не просто провозглашалось, что искусство принадлежит народу, а так на самом деле и было. Врезалось в память, как мы с украинскими друзьями встречали 26-ю годовщину Великого Октября. Шёл праздничный концерт, когда поступило сообщение: от фашистов освобождена столица Советской Украины — город Киев. И какое невероятное ликование началось в зале и на сцене! Торжество продолжалось до 8 часов утра следующего дня…
От сохи до космоса.
А теперь?
— Александр Александрович, давайте обратимся к родной вашей отрасли — тракторостроению и сельскохозяйственному машиностроению. Наверное, здесь по-своему отразилось и то, чем стал для нашей страны Великий Октябрь, и к чему мы пришли, допустив уничтожение социализма?
— Конечно, отразилось. Вот мы справедливо говорили, что Октябрь поднял страну от сохи до космоса, это ведь совершенно точно. А у меня ещё и личный показатель есть: от одной лошадиной силы до шестисот.
— В каком смысле?
— Мальчишкой на молотьбе гонял я по кругу лошадь, которая приводила молотилку в действие. А потом дожил до выпуска тракторов и комбайнов мощностью 600 лошадиных сил. Начинали в самом деле от сохи да конной молотилки. А в 1990 году в Советском Союзе действовали 14 тракторных заводов и было выпущено ими 550 тысяч тракторов; в РСФСР, то есть в России, — 214 тысяч. Звучит?
— Безусловно.
— А вот теперь скажу, сколько выпускается нынче. За прошлый год — всего 3 тысячи отечественных тракторов. В 70 раз меньше!
— Кошмар… Можно сказать, докатились.
— Именно. Из 14 заводов СССР, производивших тракторы (а все они были созданы, конечно, в советское время), 7 находились в Российской Федерации. И что же с ними произошло? Липецкий тракторный завод ликвидирован, Алтайский тракторный бульдозерами снесён…
— Тот, где после войны вы стали директором?
— Да-да, он самый… А Волгоградский тракторный, делавший в год 75 тысяч машин, в прошлом году выпустил… 10 сельскохозяйственных тракторов.
— Десять?!
— Я не оговорился. По существу нет Волгоградского тракторного. И Владимирский завод производство тракторов прекратил…
— Вы назвали четыре предприятия из семи.
— Так ведь я же сказал: в 70 раз сократилось производство! Октябрь, Советская власть его создавали, страна во время пятилеток по-ударному строила эти заводы и по праву гордилась ими, а тут — под нож!
Жуткий этот перечень можно продолжать. Возьмём зерноуборочные комбайны. В 1990 году Советская Россия делала их 65 тысяч, а в прошлом году у нас выпущено 4 тысячи. Ликвидировано 10 заводов по производству комбайнов и прочих сельхозмашин — в Таганроге, Туле, Рязани, Люберцах и других городах. Закрыто крупнейшее между Уралом и Дальним Востоком предприятие — Красноярский комбайновый завод, выпускавший ежегодно до 25 тысяч комбайнов новейших типов.
— А почему он закрыт?
— Политика такая. Разрушено более 30 предприятий-изготовителей комплектующих изделий для тракторов и сельхозмашин. Подорвано моторостроение. Алтайский моторный завод, выпускавший в год до 156 тысяч двигателей, теперь даёт штук 600, Волгоградский моторный остановлен. Почти полностью прекращено производство машин для животноводства. Ну и так далее. Слёз не хватает… В Советском Союзе проводилась индустриализация, а в «новой России» — деиндустриализация.
— Было сказано: «рынок» всё наладит.
— Вот он и наладил. Пустили всё на распыл, на самотёк, от планирования и регулирования отказались. А у «прихватизаторов», завладевших народным хозяйством, одна забота — прикарманить побольше да сплавить подальше.
— Ссылались, что качество нашей продукции не устраивает: дескать, будем закупать.
— То, что требовало улучшения, надо было улучшать, а не ломать. Но ведь мы, например, ежегодно экспортировали в США, Канаду, Францию и другие страны 56 тысяч тракторов — значит, наше качество их устраивало.
А возьмите станкостроение. Оно же было у нас на очень высоком уровне, и спрос был по всему миру. Но что сотворили? Если в 1990 году российское станкостроение дало 101 тысячу единиц оборудования, то в прошлом — 4 тысячи 100.
— Меньше в 25 раз!
— А если нет станков, так на чём работать? И подобная картина буквально во всём. Электронику подорвали, приборостроение — тоже, строительное и дорожное машиностроение сведены на нет…
Призывы не превращаются в дела
— Но когда-то, согласитесь, надо выходить из положения, которое вы обрисовали. Вот КПРФ ставит вопрос о новой индустриализации.
— Абсолютно верно ставит, я поддерживаю. Однако видим же, как трудно это пробивать. Стало быть, очень влиятельны силы, которые ничего такого не хотят, а потому всячески этому препятствуют.
Я выскажу главное своё наблюдение. «Сверху», от власти, говорятся иногда вроде бы правильные слова: модернизация, импортозамещение, конкурентоспособность, развитие высокотехнологичных отраслей промышленности, а не только добывающих и т.д. и т.п. Но слова-то остаются лишь словами! За ними не следует никаких дел. А один из моих любимых афоризмов такой: «Грамм активных действий перевесит тонну призывов».
Нет действий, чтобы призывы превращались в дела. Нет дисциплины и ответственности, организованности и спроса. Как-то сказал, например, президент о необходимости повысить производительность труда в два раза, но далее, по-моему, ничего не последовало. А сколько, согласно установке президента, должно было появиться у нас новых эффективных рабочих мест? Это почти все, наверное, уже и забыли…
— Интересен в связи с темой ответственности эпизод из ваших воспоминаний, как позвонил вам на Алтайский тракторный завод сам Сталин.
— Да, это было в 1952 году, я там директором работал. Ночной звонок и короткий разговор. Сталин сказал: «Товарищ Шаяхметов (первый секретарь ЦК Компартии Казахстана) просит поскорее отгрузить тракторы, которые ему полагаются». Мобилизовались мы и выполнили меньше чем за двое суток.
Дисциплина была. И держалась она не просто на страхе, как нынче изображают, а на глубоком чувстве ответственности. Ведь коллектив того же Алтайского тракторного, которым я руководил, без остановки производства даже на день и не снижая план, сумел в течение одного года перейти с керосинового трактора на дизельный ДТ-54. Уникальная была выполнена задача! И новый трактор участвовал в подъёме целины.
— А вас направили директором на «Ростсельмаш», находившийся в прорыве.
— Дело нормальное. Когда посылали на сложнейший участок, это было самой высокой оценкой предыдущего твоего труда.
— Извините, Александр Александрович, но я вернусь к заботам сегодняшним. Вы наглядно представили провал отрасли, подъёму которой была посвящена почти вся ваша жизнь. И что же? Неужели не пытались вы как-то повлиять на ситуацию, чтобы её изменить?
— Обижаете. Все эти годы только и делал, что пытался. Сам анализировал и писал предложения в наивысшие инстанции. Потом организовался у нас свой Совет Министров, а точнее — Совет министров-ветеранов СССР и РСФСР, так его авторитет я тоже подключил. Короче, видите вот эту толстенную папку?
— Вижу.
— В ней обращения к руководству страны — к президентам и главам правительства разного времени, к председателям Госдумы и Совета Федерации — всё по вопросам сельхозмашиностроения. С начала 1990-х годов.
— А в ответ?
— Ответы тоже здесь. Восемнадцать поручений и постановлений на самом высоком уровне. Восемнадцать! И ни одно не выполнено.
— Можно эти резолюции посмотреть?
— Разумеется.
— «Поручение Б.Н. Ельцина 25 апреля 1994 г. Черномырдину. Обстановка, сложившаяся в сельхозмашиностроении, требует принятия срочных мер». И после этого — ничего?
— Ровным счётом.
— Документ второй: постановление Совета Федерации Федерального собрания 2 июня 1994 года «О кризисе производства в сельхозмашиностроении».
— Тоже ничего не последовало.
— Третье: постановление Госдумы 21 марта 1997 года «О катастрофическом положении в агропромышленном комплексе Российской Федерации»…
— Если положение катастрофическое, чрезвычайные меры надо принимать. Так ведь? Но нет, опять всё на месте.
— Дальше вижу в подписях фамилии Касьянова, Медведева, Путина…
— А результат один и тот же. Никакой. Бьёмся, как об стену горох. И возникает подчас ощущение безысходности.
Оно возникает ещё и потому, что никто в стране, по-моему, не знает, куда мы плывём. Раньше строили социализм, коммунизм, то есть была в обществе большая и ясная цель, объединявшая всех. А сейчас? Что теперь мы строим? Что должно нас объединять и вдохновлять? Я говорю так: если нет цели, то и попутный ветер не поможет.
К вопросу о справедливости
— О сплочении общества, о необходимости его единства много призывов раздаётся. Вот недавно Путин опять сказал: «Когда мы были едины, то способны были на яркие и большие свершения». Но когда это было? И возможно ли единство при нынешнем классовом, имущественном разрыве? С одной стороны — дерипаски и абрамовичи со своими миллиардами, захватившие народную собственность, а с другой — те, кто на них работает, получая нередко буквально гроши…
— Вот это, прямо скажу, больше всего меня волнует: вопрос справедливости. Ведь и Октябрьская революция вызвана была невозможностью дальше терпеть такой же контраст между господами и трудовой массой. Рабоче-крестьянское правительство должно было покончить с этим.
— Вы были министром. Это, как нынче выражаются, вершина правящей элиты. Сколько получали в сравнении, скажем, с рабочим?
— Моя зарплата была 800 рублей в месяц, а у квалифицированного рабочего — 200. То есть разница в 4 раза.
— А что теперь?
— Мне известны такие факты. Директор завода получает ежемесячно 3 миллиона, а рабочие в среднем — 30 тысяч. Тут уже разрыв в 100 раз. Ну а насчёт «Роснефти» было сообщение, что у рабочего ежедневный заработок тысяча рублей, а у начальника — аж миллион…
— Вопиющая несправедливость!
— И самое главное: не хотят это менять. Ничего не предпринимается, чтобы хоть в какой-то мере поправить положение. Плоская шкала налогов — это в корне неправильно. Однако сколько бьётся КПРФ, да всё понапрасну. То же самое с национализацией природных ресурсов, которые, ясное дело, не могут быть в распоряжении нескольких человек.
— Как вы думаете, а возможен ли по-настоящему патриотизм, о котором сейчас много начали говорить, когда у нас такие контрасты в обществе?
— Сомнительно. Нам удалось пережить даже самые трудные времена именно потому, что ничего подобного не было. И сегодня справедливость нужна также при оценке нашего советского прошлого, которое подвергается невероятной клевете. Я уже говорил, что недостатки у нас, конечно, были, социализм наш надо было совершенствовать, но перечёркивать его и все колоссальные достижения, которые он нам дал, недопустимо. Великое прошлое освещает будущее.
— А вы замечаете, что вот советское время ругают изо всех сил, но страна-то живёт в основном на созданном, открытом и освоенном в те годы?
— На советском багаже едем! Сами за четверть века мало что создали. Даже оборудование на предприятиях, которые сохранились, в основном с тех времён. Активные производственные фонды устарели на 50 процентов, а в обрабатывающей промышленности — на 70! И знаете, на сколько за год обновляется оборудование?
— На сколько?
— На 0,7 процента! По-моему, этого в мире нигде нет. Не удивительно, что по валовому внутреннему продукту на душу населения мы оказались нынче на 79-м месте.
В отставку не собирается
— И всё-таки, сколь ни велики груз проблем и тяжесть потерь, Александр Ежевский остаётся образцом жизнеутверждающего оптимизма, потрясающего трудолюбия и невероятной самоотдачи. Если кто-то не знает ваш возраст, ни за что не поверит, что этому энергичному, стройному человеку — 101-й год.
— Тем не менее факт…
— И вы каждый день здесь, на рабочем месте: главный научный сотрудник Всероссийского научно-исследовательского технологического института ремонта и эксплуатации машинно-тракторного парка.
— Мы называем его кратко: ГОСНИТИ. В далёком 1962-м я участвовал в организации этого института, а теперь с радостью в нём тружусь.
— Да, мне сказали, что не просто числитесь.
— Просто числиться — не для меня. Есть, например, важное дело: следить за новым опытом в отрасли, обобщать, что ценного появляется у сельхозмашино-строителей разных стран. Когда-то же, я верю, и мы нашу отрасль возродим. Вот летаю на международные выставки, изучаю там новейшие достижения, а потом пишу книги.
— Нелегко летать?
— Нормально. Каждый год осенью обязательно бываю в родной Иркутской области. Первый секретарь обкома КПРФ, а теперь и губернатор Сергей Георгиевич Левченко давно начал проводить здесь праздник встречи поколений. Очень интересно бывает! Ездим по области, встречаемся с пионерами, комсомольцами, массу вопросов они задают…
Кстати, земляки в преддверии юбилея сюрприз мне преподнесли: моё имя присвоено Иркутскому государственному аграрному университету. При жизни такое редко случается. Приятно.
В прошлом году замечательная выдалась у меня поездка и на «Ростсельмаш», где, если помните, был я в своё время директором. Они сделали хороший новый комбайн, который с превеликим удовольствием я испытал: самолично за рулём скосил два гектара.
— Когда перед этой нашей встречей несколько дней я звонил сюда, никак не удавалось вас застать. Отвечали: «В Общественной палате… В Госдуме… В МАМИ…»
— МАМИ — это Московский государственный машиностроительный университет. Я там почётный профессор. Приходится выступать.
— Откуда силы для стольких дел, Александр Александрович?
— Труд ради людей даёт силы и продлевает жизнь. Я говорю, что жизнь как велосипед. Крутишь педали — едешь, перестал крутить — упал. Движение, движение, движение! Со студенчества я был заядлым танцором: чечётка, «яблочко», «барыня» — много чего и сейчас могу сплясать. От метро до работы и обратно хожу только пешком. А ещё любимая музыка, романсы помогают быть в форме… В отставку пока не собираюсь.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
