Художник может прожить в искусстве долгую жизнь, даже познать определённый успех у зрителей, критиков и покупателей картин, но этого сладчайшего чувства — «наутро проснуться знаменитым» — так никогда и не испытать. А вот Николай Александрович Ярошенко, который и художником-то профессиональным тогда ещё не был (он носил военный мундир, служил начальником штамповальной мастерской на патронном заводе, а после службы в качестве вольнослушателя посещал вечерние рисовальные классы Академии художеств), такое состояние ощутил в полной мере — в марте 1878 года, когда перед посетителями Шестой передвижной выставки, открывшейся в городе на Неве, предстал ярошенковский «Кочегар», о молодом живописце заговорил сначала Петербург, а затем его имя с восторгом стала произносить вся интеллигентная, демократическая Россия.
ИЗ ГЛУБИНЫ КАРТИНЫ, написанной лишь двумя красками — чёрной и багровой, на зрителей смотрит, смотрит почти в упор, тревожа их сердца, озарённый жарким пламенем печи коренастый, ссутулившийся человек, один из тех, «…чьи работают грубые руки, / Предоставив почтительно нам / Погружаться в искусства, в науки, / Предаваться мечтам и страстям». Массивная голова его словно вросла в плечи, огромные руки, одна из которых крепко, словно это оружие, сжимает тяжёлую металлическую кочергу, опущены, а его пудовые, могучие ножищи крепко стоят на полу. Кажется, низкие, прокопчённые своды котельной, как судьба, давят на кочегара. Но что поразительно: он не производит впечатления раздавленного этой самой судьбой. В глазах рабочего не физическое страдание, не усталость, не покорность, а размышление о своей горькой жизни, сознание собственного достоинства и собственной силы, готовность постоять за себя, грозное предостережение начальству и прочим богатеям: «А вот ужо!»
Как написал историк искусства и художественный критик Адриан Викторович Прахов, «…моя совесть зашевелилась от этого взора. У меня не было долгов, а тут мне всё кажется, как будто я кому-то задолжал и не в состоянии возвратить моего долга. Ба, да это «Кочегар» — вот кто твой кредитор, вот у кого ты в неоплатном долгу: всем твоим преимуществом ты пользуешься в долг».
Схожее впечатление было и у Ивана Николаевича Крамского, одного из создателей Товарищества передвижных художественных выставок: «…я остановился как вкопанный, и смотрю и не могу оторваться, и не могу дать ceбe отчёта, почему вдруг из сотни кочегаров, которых я перевидал и мимо которых проходил с полнейшей безучастностью, как проходят мимо дорожных и железнодорожных паровиков… вдруг один этот кочегар г. Ярошенко мог приколоть моё внимание… Я давно уже не видел художественного произведения, которое волновало бы меня так глубоко… В этой картине всё до мелочей смотрит на вас суровой правдою жизни…»
А критик Владимир Васильевич Стасов прямо отметил, что «Кочегар» Николая Ярошенко — первый заводской рабочий в русской живописи, ведь до этого народ на художественных полотнах был представлен только мужицким сословием, «…и, кажется, вся публика, как один человек, всякий день приходит в восхищение от поразительного огненного освещения, которым облит с головы до ног этот мастеровой, смотрящий прямо на зрителя и точно выдвинувший вон из холста свои геркулесовские руки с налитыми жилами».
Сейчас уже не установить, как у Николая Александровича Ярошенко возник замысел этого полотна, с кого именно он писал своего кочегара — художник брался за перо не часто и почти исключительно по делу, никогда не вёл дневников, не оставил воспоминаний, не рассказывал никому про свои работы. Но совпадение ли, что год 1877-й, когда рождался «Кочегар», был годом крупных политических судебных процессов над революционерами-народниками, в том числе знаменитого «процесса 50-ти», главным фигурантом которого стал рабочий Пётр Алексеев?
Это он, Пётр Алексеев, в своём последнем слове перед оглашением приговора произнёс пророческое: «…подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится в прах».
Текст этой речи, тайно отпечатанный, разошёлся по России во множестве экземпляров. Как свидетельствовал современник, «не в зале суда только, а и далеко за её пределами, произвела эта речь потрясающее действие. Она совершенно не-ожиданно показала, какая огромная сила заключается в том классе населения, который до тех пор слишком многими не принимался в расчёт в русских политических делах».
Современник же оставил весьма выразительное описание внешности Петра Алексеева: «Не выше среднего роста (если не ниже), он поражал шириною туловища — как в плечах, так и от груди к спине; массивные же руки и ноги казались вылитыми из чугуна. На этом богатырском теле покоилась крупная голова с крупными же, глубоко вырубленными чертами смуглого лица, с шапкой густых, чёрных, как смоль, волнистых волос и такими же, несколько курчавыми усами и бородой. Но всего лучше были глаза — ясные и пламенные…»
Чем не ярошенковский кочегар?
Николай МУСИЕНКО.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
