«Приготовились все классы — старшие пишут, маленькие повторяют за мной: «От Советского Информбюро…» Фильм белорусского кинорежиссёра Игоря Добролюбова «Мама, я жив!» переносит нас в осень 1943 года. Учительница Домна Филипповна ведёт уроки в лесной школе одного из партизанских отрядов. Прибывший туда майор Никольский сообщает о предстоящей военной операции. Принимается решение эвакуировать из лагеря всех детей. Но в точке, где должен был сесть самолёт с Большой земли, ребята попадают в засаду и едва успевают уйти. Майор Никольский погибает, прикрыв собой ребёнка, а остальные дети вместе с учительницей находят убежище в одном из домов на болоте. Домна Филипповна продолжает занятия — война ведь не вечна. Кинофильм «Мама, я жив!», снятый к 40-летию Победы, получил приз за лучшее раскрытие темы «Война и дети» на XIX Всесоюзном кинофестивале 1986 года в Алма-Ате.
Домна Филипповна — типичная советская учительница, для которой профессия стала её жизнью. Когда она диктует: «Ма-ма! А-у!», когда разрешает измученным ребятишкам позавтракать, не умывшись («Только в последний раз! Ешьте…»), когда закрывает собой учеников от фашистских автоматчиков: «Вы не посмеете, это ж дети!..» и когда, задыхаясь, спешит навстречу партизанам вслед за бегущими впереди своими воспитанниками, она — учительница. Строгая и справедливая сельская учительница, всю себя посвятившая детям. Её нравоучения, интонации, даже манера поправлять платок свидетельствуют, что перед нами педагог с огромным стажем.
Народная артистка СССР и Белорусской ССР Стефания Станюта, так достоверно сыгравшая Домну Филипповну, никогда не работала в школе и не жила в деревне. Она была коренной минчанкой, а училась в Москве. Причиной столь потрясающего перевоплощения в своих героинь было мастерство Стефании Станюты, которую называют самой народной артисткой Белоруссии.
Минск
Стефания Михайловна Станюта родилась в городе Минске 13 мая 1905 года. В Государственном художественном музее Белоруссии хранится картина её отца, известного художника Михаила Станюты — «Портрет дочери». Восемнадцатилетняя Стефания, написанная на фоне цыганского платка, с заплетёнными косами, перевязанными слуцким пояском, поражает плавностью линий и немыслимой загадочностью позы. Так может присесть только балерина — она действительно грезила балетом и свой путь на сцену начинала с танца. В Минской женской правительственной гимназии, где Стефка до революции окончила 4 класса, её называли Лили. Девочка была гибкая и грациозная, как лилия.
— Я страстно любила танцевать. Тогда надо было знать па, тогда танцевали полонез, галоп, мазурку. Подруга забежит вечером, выхожу её проводитъ, не одеваясь, только украдкой возьму туфли, чтобы мама не видела, — и забывалось всё, до ночи: был только танцевальный зал…
Благодаря пристрастию к «танцеванию» Стефка вскоре оказалась в группе статистов Первого товарищества белорусской драмы и комедии Флориана Ждановича.
На основе этого коллектива в 1920 году был образован 1-й Белорусский государственный театр, который позже стал Театром имени Янки Купалы. 15-летняя Стефания выступала там и статисткой, и хористкой, и танцовщицей.
В 1921 году правительство Советской Белоруссии послало своих начинающих артистов в Москву — учиться актёрскому мастерству на базе МХАТ. Среди театральной молодёжи оказалась и Стефания Станюта.
Москва
— Весной мне наконец исполнилось шестнадцать лет — и я ехала в совсем другую жизнь. Мир изменился. Я ещё не знала слов Шекспира: «Весь мир — театр». Зато не сомневалась, что театр — это весь мир, что жить можно только театром… Тогда, в 20-е годы, наша учёба и первые самостоятельные шаги — всё это совпало с большущей такой интенсивностью и насыщенностью, динамичностью жизни самого искусства: Камерный театр Таирова, бесчисленные студии, Мейерхольд, Вахтангов, мастерская Фарегера, где ставили «Хорошее отношение к лошадям» Маяковского, театр-студия «Самперанте»… Я, девчонка, студентка, видела игру таких актёров! Алиса Коонен, Еланская, Гиацинтова, Качалов, Москвин, Леонидов… Там всё дышало каким-то сосредоточенным, напряжённым художеством…
Стефании повезло вживую слышать Фёдора Шаляпина, Сергея Есенина, Владимира Маяковского, в её жизнь вошли Станиславский, Немирович-Данченко, Эйзенштейн, что очень повлияло на творчество актрисы.
В Минском архиве есть справка о том, что Софье Гиацинтовой в качестве месячной платы за преподавание выдан мешок картошки. Но разве могло быть сытым то время, когда в муках рождался новый мир?
— Ах, да хватит об этом недоедании — в конце концов мы всё это принимали и переносили безропотно, потому что жили всё-таки главным. Это, может, сейчас кажется высокими словами — а тогда мы их не произносили, не думали о них, — но ведь действительно это было время национального возрождения, те двадцатые годы… Помню — и благодарна памяти за это — то живое, человеческое, будничное, что входило в понятие «возрождение». И как приходили к нам наши поэты, писатели — Якуб Колас, Змитрок Бядуля, Тишка Гартный, председатель белорусского правительства Александр Григорьевич Червяков (он говорил: «Вы — наши орлята!»). Мы ведь были тогда первой молодой веточкой, что ли, протянувшейся из Беларуси сюда, в большое, и не только русское, но, по сути, и в европейское мировое искусство. И сделано это было не для нас одних, а для всей нашей национальной культуры, её будущего: мы, напитавшись культурой, знаниями, развив какие-то свои задатки, способности, должны были потом отдать всё это, вернувшись домой. Это — как саженцы, как рассада, которые потом высаживают на своей земле.
Стефания Станюта вспоминала, что в Москве двадцатых годов в мире её театров она была как восторженный щенок, которому всё интересно и всё нравится.
— Мы, студийцы, мстили нэпманам: идём мимо витрины, за которой ветчину нарезают тонкими розовыми ломтями, заходим и, без гроша в кармане, бедно одетые, у прилавка небрежно бросаем: «Нарежьте». Режут. Идём платить в кассу и теряемся в толпе. Или в магазине «Мюр и Мерилиз» — французские духи, пудра: «Выпишите». — «Что?» — «И то, и другое». И опять теряемся у кассы. Так, мол, вам и надо, нэпманы, нарезайте, выписывайте!.. Но и учились. Жадно, с удовольствием. У нас ведь в молодости какие были учителя! Вот мой педагог, Валентин Смышляев, — он из второго МХАТ, преподавал у нас, в студии в Москве, — так он же действительно был новатор. Человек, художник, который хочет — и умеет! — новое делать после всего, что уже взял от классики… Помню всегда Софью Гиацинтову… Танцы ставил балетмейстер из Большого театра Лащилин — Лев Александрович, если не ошибаюсь. Он говорил обо мне: «Вот кого надо в балет!» Я особенно любила танцы, занятия по пластике. Преподавала нам пластику Людмила Алексеева. На занятиях мы перепробовали всё — от пластики свободных движений в стиле Айседоры Дункан до труднейших акробатических этюдов. Нас учили рисовать своим телом. Меня, Александра Ильинского и Константина Санникова … Людмила Николаевна брала на свои занятия с актёрами второго МХАТ — я видела среди них Серафиму Бирман — и показывала им нас, свои «модели», с движениями, как на древнегреческой вазе.
Витебск
Во время учёбы в Москве Стефания вышла замуж за актёра из той же студии Василия Роговенко. В январе 1926-го Василий подарил молодой жене фолиант «История танца», выпущенный в 1919 году, подписав его: «Искусство началось в танце и твои первые шаги тоже были в танце. Несознательно, но верно ты вступила на вечную и трудную дорогу искусства. Желаю тебе, любя тебя, чтобы ты и дальше также шла в искусстве, всегда всё проходя через танец».
— Мы вместе начинали в Витебске. Уже актёры! Приехали с Васей на свою первую витебскую квартиру, на улицу Ветреную. С телеги сгружают, вносят в дом наши ящики, сундук. Хозяйка смотрит с уважением на всё это. А на меня — ну, в лучшем случае, с каким-то вынужденным терпением, что ли — такая я была в её глазах девчонка неказистая, наверное… Когда мы открыли ящики, хозяйке стало ещё хуже. «Так где же ваш гардэроб, а? Только книги?» Да, только книги, но какие! В богатых золочёных переплётах, как картины в дорогих рамах, — и Шекспир, и Байрон, и Гёте, и Шелли…
В Витебске с его шагаловскими домиками, горбатыми улочками и лавками Стефания работала в БДТ-2 — Втором Белорусском государственном драматическом театре (ныне Национальный академический драматический театр имени Якуба Коласа).
— Я тогда, во второй половине двадцатых годов, играла и в «Вакханках», и в «Сне в летнюю ночь», и в «Эросе и Психее». И была героиня по амплуа в полном смысле, да. Двадцать один мне исполнился, а… какие роли! Агава, Титания… И Психея…
В причудливых линиях и красках игры стройной, пластичной Стефании Станюты переплетались её впечатления от художественной жизни Москвы.
Публика и критики оценили роли Станюты в спектаклях «Возле террасы» М. Громыко, «Когда поют петухи» Ю. Юрьина, «Рельсы гудят» В. Киршона, «Авангард» В. Катаева, «Кочегары» И. Гурского, «Разлом» Б. Лавренёва.
Но Стефанию тянуло в родной Минск, и в 1931 году она возвратилась в Белорусский государственный театр, где начинала свой творческий путь.
И снова Минск
Новый театр. Новые партнёры. Новый репертуар. Из того, чему её научили в Москве, использовалось немногое, прежде всего — подчинённость сильной театральной режиссуре. У Стефании Станюты появились роли, где понадобились её человеческая индивидуальность, её способности и взгляды на мир.
В 1936 году актриса сыграла Глафиру Алексеевну в пьесе А. Островского «Волки и овцы«, в 1937-м — Алёну в «Соловье» З. Бядули, в 1939-м — Зелкину в «Кто смеётся последним» К. Крапивы.
Грациозная и почти эксцентричная рядом с Владимиром Владомирским и Борисом Платоновым, Стефания Станюта завораживала естественностью поведения на сцене, играя вместе с Глебом Глебовым и Владимиром Дедюшко, тонко балансировала в диалогах с Леоном Рахленко и подхватывала лукавый гротеск Генриха Григониса. С лёгкостью, без натуги она начала лепить своих чудаковатых героинь, угадывая судьбу, прочитывая биографию и окрашивая незатейливую несложившуюся жизнь сочувствием. Восхищаясь талантом Станюты, белорусский скульптор-монументалист, народный художник СССР Заир Азгур восклицал: «Как она жизненна, до чего правдиво передаёт терзания и прихоти женской души!» Стефания Станюта любила краски бытия, и то, что она общалась с выдающимися людьми начала советской эпохи, делало её творчество особенно ярким.
— Довоенное время — в Крыму, в Мисхоре, напротив знаменитой каменной русалки в воде. Дом отдыха «Маву-Кенар» — что означало? — трёхэтажный, деревянный. Ну вот, играли с Козловским (Иван Козловский — оперный и камерный певец, народный артист СССР. — Авт.) в волейбол. Он подарил медальон со своей фотокарточкой. Очень берёг голос, в импровизированных концертах, «капустниках» не пел. Но вместе с Барсовой (Валерия Барсова — оперная певица, народная артистка СССР. — Авт.) заплывал далеко-далеко, утром или вечером, а оттуда они вдвоём пели: «Цветок душистых прерий…» из оперетты «Роз-Мари». На всё побережье. А у меня косы были, и я была затянута в узкий чёрный костюмчик.
Брак с Василием Роговенко оказался непрочным, и в 1934 году Стефания снова вышла замуж — за офицера Красной Армии Александра Кручинского.
— Была когда-то фотокарточка: Александр Иванович молоденький, кремлёвский курсант из Минска… Стоит в карауле у только что построенного временного Мавзолея той лютой зимой — получается, что мы с ним были в Москве в одно время и, может, жили через площадь, Красную, друг от друга. Во всяком случае, в том январе, когда хоронили Ленина, это было так. На фотографии его лицо под надвинутым на лоб шлемом со звездой блестит от глицерина — им всем в карауле тогда смазывали лицо, чтобы не обморозились…
В 1936 году у Стефании и Александра появился на свет сын Саша, который стал потом учёным-литературоведом.
— Когда родился мой сын, мне казалось — это я родилась…
Томск
Война застала артистов Белорусского государственного театра на гастролях в Одессе. В родной Минск, где у Стефании оставалась семья, они уже вернуться не могли, но успели эвакуироваться в Сибирь.
В августе 1941 года прибыли в город Томск — в лёгкой летней одежде, без имущества, потеряв в пути большую часть декораций и костюмов. Там им предоставили прекрасное по тем временам театральное здание, и коллектив из 136 человек постепенно начал обживаться.
За время пребывания в Томске минчане поставили 14 новых спектаклей и возродили 11 постановок из своего прежнего репертуара на русском и белорусском языках. С успехом играли «Павлинку» и «Примаков» Янки Купалы.
Одной из прим театра была 36-летняя Стефания Станюта. Стройная, изящная, обладающая утончённой внешностью, она играла роли героинь. Например, Диану в «Собаке на сене» испанского драматурга Лопе де Веги. Стефания выступала в госпиталях перед ранеными и вела театральный кружок с выздоравливающими бойцами.
В 1942 году артисты узнали о кончине знаменитого белорусского поэта Янки Купалы и обратились к правительству с просьбой присвоить их театру имя Янки Купалы. С той поры Белорусский государственный академический театр носит это имя.
Когда советские войска освободили Минск от немецко-фашистских оккупантов, артисты отправились домой, получив разрешение увезти с собой из Томска всё, что может пригодиться в восстановлении их театра.
Минск, навсегда…
Белорусскому государственному академическому театру имени Янки Купалы Стефания Станюта отдала 77 лет, сыграв там около 200 ролей. Вначале воплощала на сцене красоту и обаяние молодости, затем её героини «взрослели», но не блекли, а становились ещё ярче. Станюте стали подвластны красота и поэзия старости. Её нельзя было спутать ни с кем и вместе с тем она казалась давно знакомой. Театральный дебют Стефании Михайловны состоялся в 1921 году — роль Химки в пьесе «Ганка» Владислава Голубка. Последний раз на сцену родного театра актриса вышла в декабре 1997 года.
Достаточно взглянуть на сохранившиеся фотографии Стефании Станюты в ролях Изабеллы («Жакерия» П. Мериме), Таточки («Как её зовут?»), Дианы («Глупая для других, умная для себя» Лопе де Веги), дуэньи («Дуэнья, или День чудесных обманов» Р. Шеридана), Шарлотты («Вишнёвый сад» А. Чехова), чтобы убедиться: ей удавались острохарактерные, комедийные образы.
В искусстве Стефания Михайловна была такой же естественной, как и в жизни. Она легко несла в роль пережитое и продуманное. Бабушка Ольга в исполнении Станюты в спектакле по произведению Нодара Думбадзе «Я, бабушка, Илико и Илларион» кляла своего непослушного внука Зурико, а её глаза при этом смеялись.
78-летняя Стефания Станюта месяц ездила по колхозам республики со спектаклем «Верочка» по пьесе Андрея Макаёнка, написанной в защиту нравственности. Стефания Михайловна сыграла там Арину Родионовну — бабушку Верочки. Актриса удивляла своих молодых коллег выносливостью и постоянно бодрым настроением.
В спектакле «Гарольд и Мод» Колина Хиггинса на сцене была приставлена к стене большая лестница. И Стефания в свои 87 легко, в развевающемся шарфике, вспархивала на эту лестницу. Её Мод — настоящее воплощение любви и жажды жизни. В «Гарольде и Мод» — одной из своих последних работ на купаловской сцене — Стефания Станюта доказала: для подобных ей актрис нужен глубокий драматургический материал, а уж она сыграет аристократку ничуть не хуже, чем женщину из народа.
Смелая, обаятельная, интеллигентная, Станюта учила главному: любить жизнь и не бояться стареть. Сама актриса часто утверждала, что нет старости там, где господствует молодость сердца и души. Её героини всегда немного чудаковаты и очень добры, женственны и обаятельны, уживчивы и готовы прийти на помощь.
Главных ролей у Стефании Михайловны было не так уж много: волевое их «добывание» было не в её характере. Она не могла выпрашивать главные роли и соглашалась на эпизоды, которые в её исполнении становились шедеврами. Как было замечено в одном из документальных фильмов, Стефания Станюта главную роль сыграла в эпизоде. Даже не сыграла, а прожила, что было высшим пилотажем актёрского мастерства.
— Можно без слов, только движения, пластика, — был бы отзвук того, моего давнего, молодого времени. И так раскрыть характер и себя, чтобы зритель забыл, кто он в этой своей жизни, и окунулся бы в мир прекрасного и таинственного, в мир искусства, а значит, вечного.
В 1958 году Стефанию Станюту открыл кинематограф. Открыл в эпизодах — и изумился! Она проявила себя очень оригинальной, очень талантливой киноартисткой.
«Родная страна», «Тёща», «Память земли», «Мы — хлопцы живучие», «Тревожный месяц вересень», «Белые Росы», «Слушаю, чувствую», «Чужое отечество», «Радуница», «Мама, я живой!», «Время выбрало нас», «Люди на болоте», «Атланты и кариатиды» и многие другие картины были украшены игрой Стефании Станюты. В её фильмографии — более 60 ролей, больших и маленьких, но одинаково ею любимых.
— В театре образ, над которым работаешь, растёт постепенно. И слышишь дыхание зрителей, они как бы корректируют тебя в этом образе. Каждый раз рождается это впервые. А в кино — по кусочку, по кадру всё делается, от и до, долго не видишь целого… Приглашали — и я соглашалась, мне интересно было всё, роль полная или эпизод. Но точно могу сказать: после «Прощания с Матёрой» иначе как-то стала чувствовать себя. Свобода появилась, смелость.
В фильме «Прощание с Матёрой», начатом кинорежиссёром Ларисой Шепитько и снятом её мужем, кинорежиссёром Элемом Климовым («Прощание», 1981 год), Стефания Станюта сыграла главную роль. Её Дарья Пинигина живёт в сибирской островной деревне Матёре, окружённой водами Ангары. В связи со строительством ГЭС остров должен быть затоплен. Всех жителей деревни переселяют в новый посёлок городского типа, но людям очень тяжело покидать родные места, свои подворья, могилы предков. Их чувства естественны и понятны. Стефания Станюта гениально показала боль пожилой крестьянки Дарьи Пинигиной, которая так и не смогла оторваться от своих корней.
В 1983 году кинорежиссёр Игорь Добролюбов снял фильм «Белые Росы» — о том же наступлении урбанизации на традиционный уклад крестьян. Белорусская деревня Белые Росы готовится к скорому сносу, а её обитатели — к переселению в многоэтажные дома. «Дали ордер на новую квартиру — помирать, значит, буду с удобствами», — шутит ветеран трёх войн Федос Ходас. Он за копейки продал на базаре корову, чтобы не сдавать её на мясо.
Лирический и добрый, смешной и грустный, фильм «Белые Росы» собрал в прокате 36,1 млн зрителей, став самым кассовым в истории белорусского кинематографа. Стефания Станюта в этой картине сыграла роль Киселихи, которая ремнём воспитывает взрослого сына Мишку Киселя, запутавшегося в личной жизни.
Стефания Михайловна всегда умела разговаривать просто, двигаться естественно, как это делают люди из народа. Она умела отбирать приёмы и краски, типичные для сельских женщин. Это результат точных наблюдений, огромной актёрской работы, простоты быта, весёлой лёгкости контакта с людьми. Станюта никогда не отказывалась от таких «народных» ролей, даже если они были совсем крохотными. В искусстве актриса признавала только значительное.
— Эврипид, Шекспир… Вот молодым что играть. А что у нас они сейчас играют? Самих себя? А это называется: современников. Да-а, «современников» … разных там блатных и алкоголиков. Сейчас уже — с заборными словечками, — такая, мол, эстетика распада: вот мы с вас белые перчатки сдёрнем, ткнём в настоящее. Я замечала, этот дурной запах — он многим нравится, будто истосковались по запрещённой раньше гадости. И пишут это, ставят и играют со смаком, как запрещавшуюся правду — наиважнейшую. Я понимаю, много подсмотрено тут верно, точно. Но только … нет значительности.
К своей шумной популярности, связанной с кинематографом, Стефания Михайловна относилась с юмором. Однако роли, сыгранные ею после 70-летия, раскрыли новые грани неиспользованных возможностей.
«Стефания не затерялась среди самородков женской красоты и талантливости. Её фигура, повадки, удивительно отточенные движения, выразительная жестикуляция, гибкий стан, дикция, чарующая гармония речи и поступи — всё подчинено у неё, я позволю себе сказать, музыке той судьбы, о которой ведёт рассказ сегодняшний спектакль. Распределение пауз и внезапно порывистых монологов, заливистый смех и шёпот страсти, цепкий дуэт с партнёром и умение слушать его, внимать ему, не выявляя собственных страстей, красноречивое выражение глаз», — писал о Стефании Михайловне уже упомянутый выдающийся белорусский скульптор Заир Азгур. Он утверждал, что её талант был создан для сцены самой природой, что сама природа приговорила Стефанию Станюту к этому высокому искусству и сделала актрисой.
— Когда я куда-нибудь приезжаю, в первую же свободную минуту бегу собирать семена. Особенно много у меня частиц дуба, вербы, клёна, акации, вишни, сливы, ореха, бобовых, арбуза, подсолнечника, кукурузы, льна, пшеницы. Есть много приспособлений, чтобы обработать каждую косточку и сделать бусы. Сначала всё высушиваю, подбираю по цвету и форме, делаю дырочки. Некоторые относятся к моему увлечению как к несерьёзной забаве и спрашивают, ношу ли я сама свою бижутерию. Ношу обязательно. Вот бусы из кукурузы — смотрятся как янтарь. Вот ожерелье из семян перца — как будто из бисера. Всё это каким-то образом помогает мне в работе над ролями. Не смейтесь. Смотришь на лаконичный природный корень, ветку, семечко. Ничего лишнего. Вспоминаешь свои движения на сцене. Понимаешь скрытую глубину скупых жестов. В человеке всё связано с природой. Незаметно так помогают мне мои милые лесные друзья.
«Стефания Станюта жила недалеко от театра, в доме №19 на главном проспекте Минска, — вспоминает одна из поклонниц творчества актрисы. — Можно было подойти и поздороваться с легендой, неторопливо идущей с репетиции домой. Пожелать ей здравия, получить в ответ неземную улыбку. Моей подруге она неожиданно подарила бусы из сливовых косточек, там, на проспекте, сняла с себя. Бижутерию актриса мастерила из всего, что растёт в саду, сама дырочки сверлила и веточки приклеивала. Нас, молодых поклонников, лично не знала. Мы её знали и любили».
Стефания Станюта много ездила по стране, побывала в Гагре, Тбилиси, Киеве, Новгороде, Твери, Калининграде, Красноярске, Таллине, на Валдае и на озере Селигер. Снималась на всех киностудиях Советского Союза.
Зрители присылали ей много писем, доверяли свои мысли, ждали совета, признавались в любви. Актрису ассоциировали с её героинями, потому что чувствовали человеческое тепло и весёлую энергию. Стефания Станюта, как и её героини, никогда не жаловалась на судьбу, потому что строила её сама.
До конца жизни Стефания Михайловна была стройна и легка. Не позволяла себе сидеть скособочась. Походка — как у модели или танцовщицы. Одевалась всегда скромно, но стильно. Никогда не носила брюки, потому что считала: женщина должна быть женственна. Юбки и платья ниже колен. Линии плавные, струящиеся.
— Да, у меня всегда было огромное желание одеться хорошо, но не преклоняться перед модой, а как-то по-своему ощущать гармонию. Я всегда считала, что не обязательно делать от А до Я, как положено, скорее стоит идти даже против того, как положено. Часто портнихи советовали, но и, конечно, доля моих замечаний тоже была. Было время, я плащ сделала из папиных холстов — из сурового полотна и рядна. Пристала к отцу, чтобы по низу плаща он выполнил рисунок такой, как на слуцком поясе. Сделали мы такую кайму разноцветными узорами. Всё масляными красками. На воротнике матросского типа тоже узор сделали. И вы знаете, в Москве мне с этим плащом проходу не давали: «Это набивное? Где вы покупали?» А после того как я его постирала и проутюжила, так вообще стало всё как будто фабричное.
Секрет кажущейся простоты Стефании Станюты заключался в том, что внутренне она была очень свободным человеком. Жила в гармонии с миром, чисто по-блоковски: «Узнаю тебя, жизнь! Принимаю! И приветствую звоном щита!» У актрисы всегда была спина балерины — в прямом и переносном значении.
— Я думала не раз, что в этом океане жизни надо стараться иметь то, на чём можно и в бурю выплыть. Если не одержимость, то увлечение, преданность чему-то — науке или искусству, любому доброму делу.
Талант и труд Стефании Станюты, посвятившей себя искусству, был оценён по достоинству. Стефания Михайловна — народная артистка БССР, народная артистка СССР, лауреат Государственной премии БССР, обладательница различных престижных премий и государственных наград, в числе которых два ордена Трудового Красного Знамени, орден Дружбы народов, медаль Франциска Скорины. Она первой удостоена призов «Хрустальная Павлинка», «За выдающийся вклад в профессию» Международного фестиваля актёров кино «Созвездие», премии «За выдающийся вклад в славянский кинематограф» II МКФ «Золотой Витязь». Единственная белорусская актриса, в честь которой выпущена почтовая марка с её портретом и печать для погашения с театральными масками. Самой же большой для себя наградой Станюта считала человеческую благодарность.
— И главное, как быстро всё промчалось… Я всегда думала: о-о, это ещё долго, долго… А это вж-жик — и пронеслось. Целая жизнь!..
Стефания Михайловна Станюта умерла 6 ноября 2000 года. В Государственном музее истории театральной и музыкальной культуры есть комната, посвящённая С.М. Станюте. Мемориальная доска в Минске на доме №19 по проспекту Независимости напоминает, что в нём проживала великая советская и белорусская актриса.
— Человек не исчезает совсем, что-то от него каким-то образом живёт потом. В растении, скажем… Именно так — каким-то образом. Но с живой душой…
Любовь ЯРМОШ.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
