Публикуем материал, размещённый на сайте газеты «Правда».
Каждый год в 20-х числах августа, накануне очередной годовщины начала Второй мировой войны, в нашей стране и особенно за её пределами начинается антисоветский шабаш. Суть его проста и крайне лжива: Советский Союз обвиняется в соучастии в развязывании войны вместе с фашистской Германией. Польша при этом выдаётся за несчастную жертву «двух агрессоров». Как же было на самом деле?
Бредовые мечты о «Великой Польше»
Как известно, внешняя политика любого государства является продолжением его внутренней политики. В Польше в 1920-х годах сложился откровенно шовинистический, диктаторский, по сути, полуфашистский режим.
Охваченные фанатичной идеей возрождения Речи Посполитой в границах 1772 года правящие круги Польши начали активно осуществлять крайне реакционную внутреннюю и агрессивную внешнюю политику. Ведь не кто иной, как Уинстон Черчилль сказал о Польше полные горечи слова: «Героические черты характера польского народа не должны заставлять нас закрывать глаза на его безрассудство и неблагодарность, которые в течение ряда веков причиняли ему неизмеримые страдания. Нужно считать тайной и трагедией европейской истории тот факт, что народ, способный на любой героизм, отдельные представители которого талантливы, доблестны, обаятельны, постоянно проявляет такие огромные недостатки во всех аспектах своей государственной жизни. Слава в периоды мятежей и горя — гнусность и позор в периоды триумфа. Храбрейшими из храбрейших слишком часто руководили гнуснейшие из гнуснейших! И всё же всегда существовало две Польши: одна из них боролась за правду, а другая пресмыкалась в подлости».
«Гнусность и позор», упомянутые Черчиллем, в полном объёме проявились в отношении непольского населения Западной Украины и Западной Белоруссии, территория которых была включена в состав Польши после подписания Рижского мирного договора в марте 1921 года. Национальный гнёт в отношении русских, белорусов, украинцев, евреев, литовцев принял жесточайший характер, переходя подчас практически в геноцид.
Мы приведём только несколько примеров нечеловеческого отношения польских властей к белорусскому населению. «Отец» межвоенной Польши и её бессменный «начальник» Ю. Пилсудский провозгласил во всеуслышание: «Белорусы — это ноль!» Сей самовлюблённый диктатор, как известно, делил все народы на два типа: исторические и неисторические. Белорусов он рассматривал как нацию «неисторическую» и подлежащую скорейшему растворению со стороны поляков — нации «передовой» и «цивилизованной».
С целью ускорения процесса полонизации оккупанты заставляли белорусское учительство проходить курсы по изучению польского языка, а тех, кто отказывался, увольняли с работы. Ещё в период советско-польской войны 13 декабря 1919 года газета «Соха и молот» сообщала, что минская тюрьма набита учителями, идёт «переборка» учителей, увольняются назначенные при Советской власти. А на их место назначаются полонофилы.
Учителей-белорусов, отказывавшихся поддерживать развёрнутую оккупантами с мая 1919 года агитацию за присоединение Белоруссии к Польше, арестовывали и отправляли в Краковский концлагерь. Количество школ низшего звена, особенно с преподаванием на русском языке, резко сократилось. Например, из 153 школ, работавших в Гродненском уезде в 1918 году, в 1920-м осталось только 17. В Игуменском уезде Минской губернии из 400 школ, имевшихся к июлю 1919 года, большинство было разграблено и сожжено.
Согласно Рижскому договору, Польша обязывалась предоставить русским, украинцам и белорусам, проживающим на её территории, все права, обеспечивающие свободное развитие культуры, языка и выполнение религиозных обрядов. Польские власти самым позорным образом не соблюдали эти обязательства. Уже в августе 1921 года наркомат иностранных дел БССР направил польскому правительству ноту протеста против дискриминации белорусского населения, где заявлялось о недопущении нарушения рижских обязательств и необходимости создания благоприятных условий для национально-культурного развития белорусов в Польше.
На протяжении 1920-х и 1930-х годов искоренялось образование на белорусском языке: к 1924 году на территории Западной Белоруссии (из действовавших в 1920 году более 800 белорусских школ) осталось лишь 37 белорусских школ, 8 смешанных польско-белорусских и 4 гимназии. К 1929 году — 18 белорусских, 32 смешанные школы и 2 гимназии, а к 1938 году уцелела лишь одна Виленская гимназия, и та без старших классов.
Жестоким пыткам подвергалось местное белорусское население. Вот несколько жутких примеров. В деревне Поречье Рудобельской волости по доносу местной шляхты были арестованы три члена сельсовета, которых каратели, раздев догола, посадили на раскалённые сковородки, после чего в бессознательном состоянии расстреляли. Такому же расстрелу после издевательств подверглись и 7 крестьян в Слониме.
Председателя Лясковичского волисполкома польские уланы пытали огнём, а обгорелое тело посыпали солью и били нагайками. Массовой порке подвергли оккупанты крестьян деревни Колодежи Игуменского уезда. Страшная участь постигла жителей деревни Кочерица Бобруйского уезда, которая была окружена польскими легионерами и сожжена. От пуль и огня там погибли не менее 200 человек.
Арестованных в Белостоке горожан, подозреваемых «в принадлежности к коммунистам», польская полевая жандармерия истязала калёным железом, два раза в день их били шомполами, били головой об стену, пальцы их рук зажимали между дверей и т.д. В Бобруйске оккупанты учинили настоящую охоту на коммунистов, расстреливая на месте многих из схваченных ими подозреваемых.
Во время захвата г. Вильно оккупанты сразу расстреляли часть военнопленных, подвергнув остальных избиениям и истязаниям. В телеграмме протеста, направленной правительствам стран Антанты, председатель СНК Литовско-Белорусской республики В.С. Мицкявичюс-Капсукас сообщал, что повсюду, где у власти встали польские захватчики, «расстрелы, повешения, запарывания до смерти, варварские истязания и пытки — обычные явления… Тюрьмы переполнены, заключённые содержатся в таких условиях, что медленно умирают».
А нарком иностранных дел РСФСР Г.В. Чичерин, поддерживая протест Литбела в ноте от 3 июля 1919 года, сравнивал военно-административный произвол польских оккупантов с практикой некоторых колониальных войн, таких, как резня турками армян. Даже отдельные представители польских властей, шокированные действиями своих военных, призывали «изменить саму систему обращения с людьми», с тем чтобы «наказывать виновных, а не убивать бедно одетых». По некоторым данным, жертвами интервентов в городах и сёлах Белоруссии в 1919—1920 годах стали свыше 158 тысяч человек. Кроме того, оккупанты постоянными реквизициями разоряли белорусскую деревню, в результате чего во многих районах в 1919 году разразился голод, повлёкший высокую смертность населения, особенно детей.
Белорусский поэт Максим Танк (Е.И. Скурко) писал в апреле 1938 года: «За годы существования панской Польши выросло целое поколение (поляков), отравленное великодержавным шовинизмом, католическим и националистическим духом… И, кроме польской официальной политики, оно не знает ничего. Только трагические события в самой Польше, в Германии, в Испании заставили многих задуматься, переоценить всё, чему их учили, и более трезво посмотреть на окружающее. Некоторые из политических процессов и скупых сообщений о пацификациях впервые узнали, что под одной крышей с ними, только за закрытыми решётками окнами, живут миллионы людей других национальностей — людей, лишённых всех человеческих прав…»
По примеру Дахау
Отдельной страницей злодеяний, творившихся в Польше, являются массовые концлагеря на её территории. В польских концлагерях погибли десятки тысяч русских, белорусов, украинцев, евреев. Только в результате начатой Польшей против Советской России войны поляки захватили в плен свыше 150 тысяч красноармейцев. Вместе с политическими заключёнными и интернированными в концлагерях оказалось более 200 тысяч человек.
Отношение к ним польской стороны предельно чётко выразил комендант лагеря в Бресте, заявивший в 1919 году: «Вы, большевики, хотели отобрать наши земли у нас — хорошо, я вам дам землю. Убивать я вас не имею права, но я буду так кормить, что вы сами подохнете». Слова не разошлись с делом. Согласно воспоминаниям одной из прибывших из польского плена в марте 1920 года, «13 дней мы хлеба не получали, на 14 день, это было в конце августа, мы получили около 4 фунтов хлеба, но очень гнилого, заплесневелого… Больных не лечили, и они умирали десятками…»
Из доклада о посещении лагерей в Брест-Литовске уполномоченными Международного комитета Красного Креста в присутствии врача французской военной миссии в октябре 1919 года:
«От караульных помещений, так же, как и от бывших конюшен, в которых размещены военнопленные, исходит тошнотворный запах. Пленные зябко жмутся вокруг импровизированной печки, где горят несколько поленьев, — единственный способ обогрева. Ночью, укрываясь от первых холодов, они тесными рядами укладываются группами по 300 человек в плохо освещённых и плохо проветриваемых бараках, на досках, без матрасов и одеял. Пленные большей частью одеты в лохмотья… Этим летом из-за скученности помещений, не пригодных для жилья; совместного тесного проживания здоровых военнопленных и заразных больных, многие из которых тут же и умирали; недостаточности питания, о чём свидетельствуют многочисленные случаи истощения; отёков, голода в течение трёх месяцев пребывания в Бресте, лагерь в Брест-Литовске представлял собой настоящий некрополь… Две сильнейшие эпидемии опустошили этот лагерь в августе и сентябре — дизентерия и сыпной тиф. Последствия были усугублены тесным совместным проживанием больных и здоровых, недостатком медицинской помощи, питания и одежды… Рекорд смертности был поставлен в начале августа, когда в один день от дизентерии скончались 180 человек… В период с 27 июля по 4 сентября, то есть за 34 дня, в лагере Бреста умерли 770 украинских военнопленных и интернированных. Следует напомнить, что число пленных, заключённых в крепости, в августе постепенно достигло, если нет ошибки, 10000 чел., а 10 октября составляло 3861 чел.».
Позже «из-за неподходящих условий» лагерь в Брестской крепости был закрыт. Однако в других лагерях ситуация зачастую была ещё хуже. В частности, член комиссии Лиги Наций профессор Торвальд Мадсен, посетивший «обычный» польский лагерь для пленных красноармейцев в Вадовицах в конце ноября 1920 года, назвал его «одной из самых страшных вещей, которые он видел в жизни». В этом лагере, как вспоминал бывший узник Козеровский, пленных «избивали круглые сутки».
Вспоминает очевидец: «Длинные прутья всегда лежали наготове… при мне засекли двух солдат, пойманных в соседней деревне… Подозрительных зачастую переводили в особый штрафной барак, оттуда уже не выходил почти никто. Кормили один раз в день отваром из сушёных овощей и килограммом хлеба на 8 человек. Имели место случаи, когда оголодавшие красноармейцы ели падаль, отбросы и даже сено. В лагере Щёлково военнопленных заставляют на себе вместо лошадей возить собственные испражнения. Они таскают и плуги, и бороны».
Не лучшими были условия на пересылках и в тюрьмах, где содержались также и политические заключённые. Только за 6 месяцев осенне-зимнего периода 1920—1921 годов в Пулавах погибли 900 военнопленных из 1100. О том, что представлял собой польский концлагерь на сборной станции в белорусском Молодечно, красноречивее всего сказал заместитель начальника санитарной службы фронта майор Хакбейл: «Лагерь пленных при сборной станции для пленных — это был настоящий застенок. Никто об этих несчастных не заботился, поэтому ничего удивительного в том, что человек немытый, раздетый, плохо кормленный и размещённый в неподходящих условиях в результате инфекции был обречён только на смерть». В Бобруйске «находилось до 1600 пленных красноармейцев (а также приговорённые к смерти белорусские крестьяне Бобруйского уезда. — Авт.), большинство которых совершенно голые»…
Большинство польских концлагерей были сооружены за весьма короткий отрезок времени, некоторые были построены ещё немцами и австро-венграми. Для длительного содержания пленных они были совершенно не приспособлены. Например, лагерь в Домбе под Краковом являл собой целый город с многочисленными улицами и площадями. Вместо домов — бараки с неплотными деревянными стенами, многие без деревянных полов. Всё это окружено рядами колючей проволоки. Условия содержания узников зимой: «большинство без обуви — совсем босые… Кроватей и нар почти нет… Ни соломы, ни сена нет вообще. Спят на земле или досках. Одеял очень мало». Из письма председателя российско-украинской делегации на мирных переговорах с Польшей Адольфа Иоффе председателю польской делегации Яну Домбскому от 9 января 1921 года: «В Домбе большинство пленных босые, а в лагере при штабе 18-й дивизии большая часть не имеют никакой одежды».
О положении в Белостоке свидетельствуют сохранившиеся в Центральном военном архиве письма военного медика и главы санитарного управления МВД генерала Здзислава Гордыньского-Юхновича. В декабре 1919 года он в отчаянии докладывал главному врачу Войска Польского о своём визите на сортировочную станцию в Белостоке:
«Я посетил лагерь пленных в Белостоке и сейчас, под первым впечатлением, осмелился обратиться к господину генералу как главному врачу польских войск с описанием той страшной картины, которая предстаёт перед глазами каждого, кто попадает в лагерь… Вновь то же преступное пренебрежение своими обязанностями всех действующих в лагере органов навлекло позор на наше имя, на польскую армию так же, как это имело место в Брест-Литовске… В лагере царят невообразимая грязь и беспорядок. У дверей бараков кучи человеческих отходов, которые растаптываются и разносятся по всему лагерю тысячами ног. Больные настолько ослаблены, что они не в состоянии дойти до отхожих мест. Те, в свою очередь, пребывают в таком состоянии, что невозможно приблизиться к сиденьям, так как весь пол покрыт толстым слоем человеческих испражнений. Бараки переполнены, среди здоровых полно больных. По моим данным, среди 1400 пленных вообще нет здоровых. Покрытые лохмотьями, они прижимаются друг к другу, пытаясь согреться. Царит смрад, исходящий от больных дизентерией и гангреной, опухших от голода ног. Двое особенно тяжело больных лежали в собственных испражнениях, вытекавших из разорванных штанов. У них не было сил, чтобы переместиться в сухое место. До чего же страшная картина».
Бывший узник польского лагеря в Белостоке Андрей Мацкевич позже вспоминал, что заключённый, которому везло, получал в день «небольшую порцию чёрного хлеба весом около половины фунта (200 гр.), один черепок супа, похожего скорее на помои, и кипятку».
Концентрационный лагерь в Стшалкове, расположенный между Познанью и Варшавой, считался самым страшным. В ноябре 1919 года военные власти докладывали комиссии польского сейма о том, что крупнейший польский лагерь для пленных №1 в Стшалкове «очень хорошо оборудован». Реально в то время крыши лагерных бараков были дырявыми, и в них не были оборудованы нары. Представительница Красного Креста Стефания Семполовска писала из лагеря: «Барак для коммунистов так переполнен, что сдавленные узники были не в состоянии лечь и стояли, подпирая один другого». Не изменилась ситуация в Стшалкове и в октябре 1920 года: «Одежда и обувь весьма скудная, большинство ходят босые… Кроватей нет — спят на соломе… Из-за недостатка пищи пленные, занятые чисткой картофеля, украдкой едят его сырым».
В докладе российско-украинской делегации констатируется: «Содержа пленных в нижнем белье, поляки обращались с ними не как с людьми равной расы, а как с рабами. Избиение в/пленных практиковалось на каждом шагу…» Говорят очевидцы: «Ежедневно арестованных выгоняют на улицу и вместо прогулок гоняют бегом, приказывая падать в грязь… Если пленный отказывается падать или, упав, не может подняться, обессиленный, его избивают ударами прикладов».
Как самый большой из лагерей, Стшалково был рассчитан на 25 тысяч узников. Реально же число заключённых порой превышало 37 тысяч. Цифры быстро менялись, поскольку люди мёрли, как мухи на морозе. Российские и польские составители сборника «Красноармейцы в польском плену в 1919—1922 гг. Сб. документов и материалов» утверждают, что «в Стшалково в 1919—1920 гг. умерли порядка 8 тысяч пленных».
О том, что «русских большевистских пленных» польские власти не считали за людей, говорит и такой факт: в самом большом польском лагере военнопленных в Стшалкове за 3 года не смогли решить вопрос об отправлении военнопленными естественных потребностей в ночное время. В бараках туалеты отсутствовали, а лагерная администрация под страхом расстрела запрещала выходить после 6 часов вечера из бараков. Поэтому пленные «принуждены были отправлять естественные потребности в котелки, из которых потом приходится есть».
Второй по величине польский концентрационный лагерь, расположенный в районе города Тухоля (Tucheln, Tuchola, Тухоли, Тухол, Тухола, Тухоль), по праву может оспаривать у Стшалкова звание самого страшного. Он был построен немцами во время Первой мировой войны, в 1914 году. С 1919 года лагерь стал использоваться поляками для концентрации там солдат и командиров Красной Армии и гражданских лиц, симпатизировавших Советской власти. В декабре 1920 года представитель Польского общества Красного Креста Наталья Крейц-Вележиньская писала: «Лагерь в Тухоли — это так называемые землянки, в которые входят по ступенькам, идущим вниз. По обе стороны расположены нары, на которых пленные спят. Отсутствуют сенники, солома, одеяла. Нет тепла из-за нерегулярной поставки топлива. Нехватка белья, одежды во всех отделениях. Трагичнее всего условия вновь прибывших, которых перевозят в неотапливаемых вагонах, без соответствующей одежды, холодные, голодные и уставшие… После такого путешествия многих из них отправляют в госпиталь, а более слабые умирают».
Эмигрантская русская пресса, издававшаяся в Польше и, мягко говоря, не испытывавшая симпатий к большевикам, прямо писала о Тухоли как о «лагере смерти» для красноармейцев. В частности, эмигрантская газета «Свобода», выходившая в Варшаве и полностью зависимая от польских властей, в октябре 1921 года сообщала, что на тот момент в лагере Тухоля погибли в целом 22 тысяч человек. Аналогичную цифру погибших приводит и начальник II отдела Генерального штаба Войска Польского (военной разведки и контрразведки) подполковник Игнацый Матушевский.
Отдельную страницу в системе польских тюрем и концлагерей занимает концлагерь для политзаключённых, созданный в 1934 году в Берёзе-Картузской на Полесье (ныне Брестская обл.) в соответствии с реакционным законом «Об изоляции общественно небезопасных элементов». Идею создания лагеря приписывают тогдашнему премьеру Польши Леону Козловскому, в будущем — агенту гестапо. Он находился под впечатлением речи Геббельса о воспитательной функции концентрационных лагерей. Ю. Пилсудский идею одобрил. Существует мнение, что Берёза-Картузская была создана по образцу нацистского концлагеря Дахау. К слову, после нападения Германии на Польшу Л. Козловский перебежал к гитлеровцам и до самой смерти в 1944 году получал от них пенсию.
В концлагере находились русские, белорусы, украинцы, евреи и поляки — противники режима Ю. Пилсудского.
Ю. Пилсудский ввёл режим «моральной санации»: вводилась цензура прессы, президент страны получал право издавать декреты в обход парламента, который полностью зависел от его воли. Начались преследования инакомыслящих, в том числе поляков, которых массово швыряли в казематы Берёзы-Картузской. 17 дней в концлагере пришлось провести даже бывшему соратнику Ю. Пилсудского, знаменитому польскому публицисту Станиславу Мацкевичу — по обвинению «в ослаблении оборонного духа поляков» и «систематической критике правительства искусственно подбираемыми аргументами».
Вот как он описывает свои впечатления: «Пользуюсь случаем рассказать о Берёзе-Картузской, вокруг которой столько тайн, ведь при освобождении заключённым говорили: «Будешь болтать, окажешься здесь второй раз, и тогда…» …Берёза-Картузская была не местом изоляции, а местом пыток». Далее он описывает верного друга Ю. Пилсудского – Костека-Бернацкого, который был назначен комендантом лагеря: «Это был больной садист… Он с удовольствием выдумывал всякие пытки, с дегенератским удовольствием давая им ласковые названия — «гимнастика», «устав». Главная пытка — отказ в праве справлять нужду. Только раз в день, в 4.15 утра, узников выводили и командовали: «Раз, два, три, три с половиной, четыре!» За эти полторы секунды всё должно быть уже закончено».
По рассказам С. Мацкевича, кормили заключённых отвратительным хлебом, что никак не способствовало лёгкому пищеварению. С переполненными желудками людей заставляли делать «гимнастику» — сидеть в глубоком приседе с поднятыми вверх руками на протяжении 7 часов! В приседе бегать, ходить, спускаться с лестниц и подниматься обратно. При этом на узников сыпались удар за ударом, особенно если чей-то желудок не выдержал. Сосед С. Мацкевича по нарам, еврей, получил в положении сидя 280 палок сразу от семи жандармов. С. Мацкевич приводит рассказ этого еврея о том, как узников поставили на колени на острые камешки и заставили двигаться вперёд под градом палочных ударов, а затем через каждые 20 метров принуждали целовать эти палки.
«Со всей Польши здесь собрали людей, обожавших избивать безоружных… Уголовники назначались дежурными по бараку, контролировали выполнение «гимнастики»… Им разрешалось избивать остальных заключённых», — пишет С. Мацкевич. Заключённым не разрешалось разговаривать в течение дня. Нарушителей ожидали шесть дней карцера на холодном бетоне, с открытыми окнами зимой, без обуви, только в кальсонах и рубашке. Каждый день провинившихся лишали половины пайка, а каждый второй день вообще не давали есть. Каждые полчаса находящиеся в карцере обязаны были унизительно сообщить в окошко: «Пан комендант, послушно вам рапортую».
В бараках заключённых лишали сна. Их будили ночью каждые полчаса, заставляли бегать, прыгать, ползать, чтобы потом снова забыться в тяжкой полудремоте на 30 минут. Ползать и падать узников часто заставляли в отхожих местах, прямо в нечистоты. Умываться после этого запрещали. Посуду мыть арестантам тоже запрещалось.
В Берёзу-Картузскую можно было угодить даже за неуплату налогов. С. Мацкевич описывает нескольких таких заключённых, богатых купцов уже пожилого возраста. Некоторые из них сошли с ума. В концлагере всё нужно было делать бегом, и бегать заставляли даже калек с поломанными в результате пыток костями, больных туберкулёзом, артритом, гипертонией. Заключённым даже не разрешалось молиться и носить крестики на шее. За это их тоже избивали. «Всё выглядело, как дантовский ад», — заключает С. Мацкевич. Эпилепсии, психические припадки, внезапная смерть были ежедневной практикой в Берёзе-Картузской. Из застенков не выпускали даже ослепших узников. Их заставляли бегать и прыгать вместе со всеми, избивая, если они сбивались с дороги.
В 1935 году в Польше была принята новая конституция, которая законодательно вводила авторитарное правление. Тысячи оппозиционно настроенных крестьян, рабочих, представителей прогрессивной интеллигенции были брошены в тюрьмы и лагеря, выселены с родных мест. В одном полесском воеводстве в 1934—1937 годах были арестованы 1064 человека, в большинстве коммунисты и комсомольцы. В Берёзе-Картузской в июле 1939 года находилось 473 человека.
В союзе с Гитлером
Такому полуфашистскому режиму вполне соответствовал и проводившийся Варшавой внешнеполитический курс. На протяжении всего межвоенного периода его основой продолжала оставаться базовая идея возрождения Великой Польши «От моря до моря». В этих экспансионистских планах официальная Варшава после прихода Гитлера к власти начала явное сближение с Берлином.
Так, в начале 1934 года в Европе наметилась возможность подписать многосторонний договор, статьи которого были направлены на реализацию сдерживания возможной агрессии со стороны Германии. Этот несостоявшийся договор вошёл в историю под названием «Восточный пакт». У его истоков стояли Советский Союз и Франция. Договор предполагал участие СССР, Франции, Бельгии, Чехословакии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии и Финляндии или некоторых из них, но с обязательным участием Франции и Польши. Участие Польши в данном соглашении давало бы гарантию прохождения советских войск через её территорию в случае угрозы Франции со стороны какого-либо государства.
Переговоры между СССР и Францией начались в середине 1934 года. В мае в Женеве состоялась встреча главы МИД Франции Луи Барту с народным комиссаром иностранных дел СССР М.М. Литвиновым, во время которой был обсуждён вопрос о заключении Восточноевропейского регионального пакта о взаимной помощи. Проект пакта был составлен советской стороной и предполагал создание широкой системы коллективной безопасности на основе «трёх замкнутых кругов». Первый круг — на востоке Европы, второй круг включал государства, имевшие интересы в Средиземном море, а третий круг охватывал район Тихого океана, так называемое Морское Локарно.
Л. Барту заинтересовался первой частью советского плана и предложил сосредоточить усилия на «наиболее неотложной проблеме организации безопасности в Восточной Европе». Конкретный план Восточного пакта был разработан генеральным секретарём французского МИД А. Леже. Он включал в состав участников соглашения СССР, Германию, Францию, Бельгию, Чехословакию, Польшу, Литву, Латвию, Эстонию и Финляндию. Одновременно предполагалось заключение пакта о взаимопомощи между СССР и Францией.
В начале июня 1934 года «план Леже» был предложен министрам иностранных дел Польши и Чехословакии, а также сообщён в Рим и Лондон. Отношение фашистской Италии оказалось негативным. Двусмысленную позицию по отношению к пакту заняла Великобритания. Большое значение для успеха Восточного пакта имело участие в нём Польши. По словам наркома иностранных дел М.М. Литвинова, отношение Польши к подобному соглашению являлось решающим. Однако Варшава равнялась на Берлин. Ещё в январе 1934 года польский посол в Берлине Ю. Липский проинформировал германского министра иностранных дел К. Нейрата о том, что Польша не пойдёт ни на какое соглашение с СССР, предварительно не согласовав это с германским правительством.
И действительно, официальный ответ на советско-французское предложение Варшава дала лишь после того, как стала известна официальная реакция Германии. В сентябре 1934 года глава поль-ского внешнеполитического ведомства Ю. Бек направил Л. Барту меморандум, в котором указывалось, что Польша может присоединиться к пакту лишь при условии присоединения к нему Германии. На самом деле ещё в январе 1934 года был заключён польско-германский договор, который обозначил отход Варшавы от сотрудничества с Францией в пользу сближения с Германией. В сентябре 1934 года Германия отказалась от участия в Восточном пакте. К сожалению, подписать и реализовать Восточный пакт не удалось. Вина, вне всякого сомнения, лежит на Польше.
Заслуживает внимания Декларация о дружбе и ненападении между Германией и Польшей от 26 января 1934 года. С этого времени политика польского руководства преимущественно велась в русле нацистской Германии. Польская дипломатия приняла на себя защиту интересов гитлеровской Германии в Лиге Наций, которую Германия демонстративно покинула в 1934 году. Польские представители всячески поддерживали с трибуны Лиги Наций нарушения Германией Версальского и Локарнского договоров: введение в Германии всеобщей воинской повинности, отмену военных ограничений, ввод в 1936 году гитлеровских войск на демилитаризованную территорию Рейнской области и т.д.
Правящие круги Польши неоднократно выступали с требованием предоставления ей колониальных владений. В этом направлении её политика совпадала с германской. Вот несколько строк из письма посла Польши в Германии Ю. Липского на имя министра иностранных дел Ю. Бека: «В качестве возможной сферы будущего сотрудничества между двумя государствами германский министр иностранных дел назвал совместные действия по колониальным вопросам и вопросам эмиграции евреев из Польши, а также общую политику в отношении к России на базе «Антикоминтерновского пакта».
Вот он, момент истины! Очевидно, что создать «Великую Польшу от моря до моря» можно было только за счёт территории СССР. Так что Варшава самым явным образом предлагала себя Берлину в качестве союзника в будущей войне с СССР. Хороша «жертва»!
В марте 1939 года была опубликована польская программа по колониальным владениям, в которой прямо заявлялось, что «Польша, как и другие крупные европейские государства, должна иметь доступ к колониям». Как свидетельствуют опубликованные источники, не стоял в стороне от этого вопроса и польский костёл: в храмах проводились специальные торжественные службы, на которых восхвалялась захватническая политика.
С 1935 года прогерманская направленность внешней политики Польши стала особенно активна. Новый импульс получила идея «Великой Польши от моря и до моря». Разрабатывались планы аннексии спорных пограничных территорий у соседей, безусловно, опираясь на помощь Германии.
В марте 1938 года в Польше прошла серия антилитовских демонстраций. К литовской границе были направлены войска. 17 марта Польша предъявила Литве ультиматум: Литва в течение 24 часов должна была установить с Польшей дипломатические отношения, признать вхождение в состав Польши Виленского края [отменить статью конституции, которая провозглашала Вильно столицей Литовской республики], подписать конвенцию о соблюдении всех прав польского населения в Литве. В случае отказа Польша угрожала осуществить «марш на Каунас». Однако Литва получила поддержку со стороны СССР, который заявил, что в случае агрессии Польши против Литвы он будет вынужден денонсировать договор о ненападении с Польшей от 1932 года. В итоге Польша ограничила свои требования лишь восстановлением дипотношений и отказалась от планов войны с Литвой.
Позорной страницей в истории внешней политики Польши является также участие в Мюнхенском сговоре 1938 года. Чехословакия в планах Германии и её союзников (в том числе и Польши) представляла собой один из плацдармов для нападения на СССР. По итогам Мюнхенской конференции с участием Англии, Франции, Италии и Германии 30 сентября 1938 года было подписано соглашение, которое предусматривало отделение от Чехословакии западных и северо-западных районов и передачу их Германии.
СССР, как и в период аншлюса Германией Австрии, выступил с жёстким протестом против германской агрессии. 22 сентября 1938 года из-за угрозы нападения со стороны Польши правительство Чехословакии обратилось за поддержкой к СССР, и Советское правительство откликнулось на него. Уже 23 сентября 1938 года оно передало польскому правительству заявление о том, что в случае вторжения польских войск в Чехословакию СССР будет считать это актом агрессии и денонсирует Договор о ненападении с Польшей от 25 июля 1932 года. Польша была вынуждена отступить, но не отказалась от своих агрессивных планов.
Необходимо отметить, что в условиях судетского кризиса Польша, заручившись поддержкой Германии, ещё 21 сентября 1938 года выдвинула Чехословакии ультиматум: немедленно решить проблему польского населения в Тешинской Силезии (прекратить «притеснения» заользинских поляков). Польша отказалась предоставить коридор для прохода советских войск на помощь Чехословакии. После подписания 30 сентября мюнхенского соглашения по судетскому вопросу Польша потребовала от Чехословакии передать ей всю Тешинскую область. Поляки также заявили о желании иметь с Венгрией общую границу [то есть Венгрия должна была получить Закарпатскую Украину].
1 октября в Судеты вошла немецкая армия. 2 октября польские части с согласия Гитлера оккупировали Тешинскую Силезию. Таким образом, Польша оказалась соучастницей Германии в разделе Чехословакии. Возможность остановить Гитлера была сорвана.
При оценке этого акта агрессии правомерно снова привести слова У. Черчилля: «…Польша с жадностью гиены приняла участие в ограблении и уничтожении чехословацкого государства, отторгнув у него Тешинскую область».
Приняв участие в разделе Чехословакии, Варшава ставила целью принять участие в разделе и СССР. Об этом свидетельствуют данные в докладе разведотдела польского генштаба за декабрь 1938 года: «Расчленение России лежит в основе польской политики на Востоке… Поэтому наша возможная позиция будет сводиться к следующей формуле: кто будет принимать участие в разделе. Польша не должна остаться пассивной в этот замечательный исторический момент… Главная цель — ослабление и разгром России».
Штабные разработки питали политические планы. В январе 1939 года, ведя переговоры со своим германским коллегой И. фон Риббентропом, польский министр иностранных дел Ю. Бек обратил внимание собеседника на то, что «Польша претендует на Советскую Украину и на выход к Чёрному морю».
Свидетельством политического саботажа польского руководства накануне Второй мировой войны является непосредственное участие в срыве англо-франко-советских переговоров летом 1939 года. 17 апреля 1939 года Советское правительство направило правительствам Англии и Франции свои предложения о заключении пакта о взаимной помощи между СССР, Великобританией и Францией, построенного на принципе равных прав и обязанностей для всех его участников. Эти предложения предусматривали: заключение между тремя державами пакта о взаимопомощи сроком на 5—10 лет; оказание ими помощи, включая и военную, странам Восточной Европы, граничащим с СССР, в случае агрессии против них; установление в кратчайшие сроки размеров и форм военной помощи; отказ от заключения сепаратного мира с агрессором. Советское правительство настаивало на том, чтобы политическое соглашение было подписано одновременно с военной конвенцией. При этом условии можно было обеспечить достаточно быструю и эффективную поддержку странам, подвергшимся агрессии.
В июне 1939 года в Москве начались англо-франко-советские переговоры. По вине английской делегации они велись очень медленно и умышленно затягивались. Со своей стороны, Советское правительство делало всё возможное для скорейшего и успешного завершения переговоров.
Особую важность представляют англо-франко-советские военные переговоры, начавшиеся в Москве 12 августа. Состав делегаций: от СССР — нарком обороны К. Ворошилов, начальник Генштаба Б. Шапошников, нарком ВМФ Н. Кузнецов, командующий ВВС А. Локтионов, от Англии — комендант Портсмута адмирал Р. Драке, от Франции — генерал Ж. Думенк. Главный вопрос К. Ворошилов поставил на переговорах 14 августа: будет ли разрешено советским войскам пройти через Вильно и польскую Галицию для боевого соприкосновения с вермахтом? Если не осуществить этого, немцы быстро оккупируют Польшу и выйдут к границе СССР. «Мы просим о прямом ответе на эти вопросы… Без чёткого прямого ответа на них продолжать эти военные переговоры бесполезно».
Генерал Ж. Думенк телеграфировал в Париж: «СССР желает заключения военного пакта… Он не желает подписывать простой листок бумаги…»
Варшава, со своей стороны, расчищала Гитлеру дорогу на восток. Ещё 11 мая 1939 года по поручению польского правительства посол Польши в Москве сделал В. Молотову заявление, ставшее ответом на предложение Советского правительства: «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР».
18 августа, когда до нападения Гитлера оставалось менее двух недель, послы Англии и Франции в Варшаве просили министра иностранных дел Польши Ю. Бека дать ответ относительно пропуска советских войск и совместных боевых действий. Ю. Бек заявил послам, что советские войска «не имеют военной ценности» и что он больше «об этом слышать не хочет».
Главнокомандующий польскими вооружёнными силами маршал Э. Рыдз-Смиглы в беседе с французским послом с военной прямотой сказал, что Польша неизменно считала Россию, кто бы там ни правил, своим «врагом номер один». «И если немец остаётся нашим противником, он всё же вместе с тем европеец и человек порядка, в то время как русские для поляков — сила варварская, азиатская, разрушительная и разлагающая стихия, любой контакт с которой обернётся злом, а любой компромисс — самоубийством».
19 августа маршал Э. Рыдз-Смиглы (фактически второе лицо в государстве после президента) заявил: «Независимо от последствий, ни одного дюйма польской территории никогда не будет разрешено занять русским войскам». Министр иностранных дел Ю. Бек сообщил французскому послу в Варшаве Л. Ноэлю: «Мы не допустим, чтобы в какой-либо форме… можно было обсуждать использование части нашей территории иностранными войсками».
Враждебная позиция Польши привела к срыву переговоров. Последняя возможность создать широкую антигитлеровскую коалицию и остановить войну была упущена. В результате Советский Союз был поставлен перед альтернативой: оказаться в изоляции перед прямой угрозой ведения войны одновременно на западе и востоке или подписать предложенный Германией договор о ненападении. Москва избрала последнее. 23 августа 1939 года был подписан германо-советский договор о ненападении сроком на 10 лет.
1 сентября Германия напала на Польшу, началась Вторая мировая война. Так кем же оказалась в ней Польша? Если суммировать всё вышесказанное, то становится ясно, что полуфашистский режим Юзефа Пилсудского и его последователей-«пилсудчиков» сделал всё, что мог, чтобы помочь Гитлеру в развязывании Второй мировой войны. Варшава последовательно торпедировала все мирные инициативы СССР по налаживанию системы коллективной безопасности.
Панская Польша рассчитывала в союзе с фашистской Германией захватить и поделить территорию СССР, но просчиталась. Жертвой стал польский народ, но режим Пилсудского — вовсе не жертва, а самый прямой пособник гитлеровской агрессии, непосредственный соучастник и виновник развязывания Второй мировой войны.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
