Публикуем материал, размещённый на сайте газеты «Советская Россия».
Свой рассказ о 24 октября Джон Рид начал с описания петроградских улиц: «Все стены были заклеены прокламациями, истерически призывавшими народ к «спокойствию». Полковников выпускал приказ за приказом: «Приказываю всем частям и командам оставаться в занимаемых казармах впредь до получения приказа из штаба округа. Всякие самостоятельные выступления запрещаю.
Все офицеры, выступившие помимо приказа своих начальников, будут преданы суду за вооруженный мятеж. Категорически запрещаю исполнение войсками каких-либо приказов, исходящих из различных организаций».
Рид писал: «Утренние газеты сообщили, что правительство запретило газеты «Новая Русь», «Живое слово», «Рабочий путь» и «Солдат» и постановило арестовать руководителей Петроградского совета и членов Военно-революционного совета. Когда я пересекал Дворцовую площадь, под аркой генерального штаба с грохотом проскакали несколько батарей юнкерской артиллерии и выстроились перед дворцом. Перед дверями стояло несколько автомобилей; беспрерывно подъезжали и уезжали всё новые автомобили с офицерами».
Запрещение большевистских газет сопровождалось налетом юнкеров на типографию, где печатались «Рабочий путь» и «Солдат». Однако по приказу Военно-революционного центра отряды Красной гвардии, а также солдаты Литовского полка и 6-го запасного саперного батальона, перешедшие на сторону большевиков, изгнали юнкеров из типографии, взяли под защиту помещение газеты «Рабочий путь» и организовали охрану Смольного.
Тем временем Джон Рид направился к цензору, «канцелярия которого помещалась в Министерстве иностранных дел… Цензор был взволнован, как маленький мальчик, которого привели в цирк. «Керенский, – сказал он мне, – только что ушел в Совет Республики подавать в отставку!» Я поспешил в Мариинский дворец и услышал конец страстной и почти бессвязной речи Керенского, целиком состоявшей из попыток оправдаться и желчных нападок на политических противников».
Керенский вспоминал: «Я в 11 часов утра 24 октября отправился на заседание Совета Российской Республики и попросил председательствующего Авксентьева немедленно предоставить мне слово». Джон Рид привел некоторые отрывки из речи премьера, в которых он атаковал Ленина и большевиков: «Для того чтобы не быть голословным, – говорил Керенский, – я процитирую вам здесь наиболее определенные места из ряда прокламаций, которые помещались разыскиваемым, но скрывающимся государственным преступником Ульяновым-Лениным в газете «Рабочий Путь». В ряде прокламаций под заглавием «Письмо к товарищам» данный государственный преступник призывал петербургский пролетариат и войска повторить опыт 3–5 июля и доказывал необходимость приступить к немедленному вооруженному восстанию… Одновременно с этими воззваниями происходит ряд выступлений других руководителей партии большевиков на собраниях и митингах, на которых они также призывают к немедленному вооруженному восстанию».
Керенский вспоминал: «Я произносил речь, когда ко мне подошел Коновалов и протянул мне записку. Ознакомившись с ней, я после паузы продолжил: «Мне сейчас представлена копия того документа, который рассылается сейчас по полкам: «Петроградскому Совету Рабочих и Солдатских депутатов грозит опасность. Предписываю привести полк в полную боевую готовность и ждать дальнейших распоряжений. Всякое промедление и неисполнение приказа будет считаться изменой революции. За председателя Подвойский. Секретарь Антонов».
(Крики справа: «Предатели!») Таким образом, в столице в настоящее время существует состояние, которое на языке судейской власти и закона именуется состоянием восстания. В действительности это есть попытка поднять чернь против существующего порядка и сорвать Учредительное собрание и раскрыть фронт перед сплоченными полками железного кулака Вильгельма! (Возгласы в центре: «Правильно!» Слева шум и возгласы: «Довольно!»… Бурные аплодисменты на всех скамьях, за исключением тех, где находятся меньшевики-интернационалисты.)
…Обратив внимание лишь на аплодисменты во время его выступления, Керенский не замечал, что большинство членов Совета Республики не были в восторге от его речи. После завершения своего выступления Керенский покинул Совет Республики, а его место на трибуне заняли меньшевики и эсеры, атаковавшие политику Временного правительства. Один из лидеров партии эсеров А.Р. Гоц говорил: «Целый ряд народных требований до сих пор остается без удовлетворения… Мы и меньшевики не желаем создавать министерский кризис, мы готовы всеми силами, до последней капли крови, защищать Временное правительство, но это только в том случае, если Временное правительство выскажется по всем этим жгучим вопросам теми точными и ясными словами, которых народ ожидает с таким нетерпением».
Еще резче атаковал Временное правительство и его премьера лидер меньшевиков-интернационалистов Л. Мартов: «Слова министра-председателя, позволившего себе говорить о движении черни, когда речь идет о движении значительной части пролетариата и армии, хотя бы и направленном к ошибочным целям, являются словами вызова гражданской войны». (Аплодисменты слева.)
В своих мемуарах Керенский уверял, что был «твердо убежден в том, что Совет поддержит мои требования». Комиссар Временного правительства при Ставке В.Б. Станкевич вспоминал: «24 октября я приехал в Петроград с грудой всевозможных докладов и материалов. Керенский встретил меня в приподнятом настроении. Он только что вернулся из Совета Республики, где произнес резкую речь против большевиков и был встречен обычными и всеобщими овациями. «Ну, как вам понравился Петроград, – встретил он меня. Я выразил недоумение. «Как, разве вы не знаете, что у нас вооруженное восстание?» Я рассмеялся, так как улицы были совершенно спокойны, и ни о каком восстании не было слышно. Он относился несколько иронически к восстанию, хотя и озабоченно. Я сказал, что нужно будет положить конец этим вечным потрясениям в государстве и решительными мерами расправиться с большевизмом. Он ответил, что его мнение такое же…»
Керенский и Станкевич были правы в одном: в тот день на столичных улицах вооруженных столкновений не происходило. В то же время наблюдались передвижения вооруженных солдат и матросов. Джон Рид так описал центр Петрограда днем 24 октября: «На углу Морской и Невского отряды солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками, останавливали все частные автомобили, высаживали из них седоков и направляли машины к Зимнему дворцу. На них глядела большая толпа. Никто не знал, за кого эти солдаты – за Временное правительство или за Военно-революционный комитет. У Казанского собора происходило то же самое. Машины отправлялись оттуда вверх по Невскому. Вдруг появилось пять-шесть матросов, вооруженных винтовками. Посмеиваясь, они вступили в разговор с двумя солдатами. На их матросских бескозырках были надписи: «Аврора» и «Заря свободы» – названия самых большевистских крейсеров Балтийского флота. «Кронштадт идет!» – сказал один из матросов… В Кронштадте было двадцать пять тысяч матросов, и все они были убежденные большевики, готовые идти на смерть».
Тем временем рабочие брали под охрану фабрики и заводы, выделяли патрули для охраны районов, высылали отряды в распоряжение ВРК. Во вторую половину дня борьба переместилась к мостам через Неву. Юнкера пытались развести их, чтобы отрезать рабочие окраины от центра. «Разводят мосты, – вот тот сигнал, который развязал напряженность», – вспоминал позднее комиссар Павловского полка О.П. Дзенис. Отряды Красной гвардии и солдаты сорвали и этот замысел контрреволюции. Борьба за мосты была выиграна Военно-революционным комитетом. К вечеру отряд солдат Кексгольмского полка занял Центральный телеграф, а отряд матросов овладел Петроградским телеграфным агентством.
Ленин прибывает в Смольный
Однако, как отмечали в своих воспоминаниях активные участники этих событий Подвойский, Лацис, Ломов, Дзенис и другие, ВРК порой проявлял медлительность. Как вспоминала Н.К. Крупская, «6 ноября (24 октября) Ильич сидел еще законспирированный на Выборгской стороне в квартире нашей партийки Маргариты Васильевны Фофановой (угол Б. Сампсоньевского и Сердобольской, д. 92/1, кв. 42), знал, что готовится восстание и томился тем, что стоит вдали от работы в такой момент. Посылал через Маргариту мне записки для передачи дальше, что медлить с восстанием нельзя».
Одна из таких «записок» Ленина особенно часто публиковалась после установления Советской власти под заголовком «Письмо членам ЦК». Из его содержания ясно, что Ленин не одобрял «оборонческий» настрой в партии. Он призывал к немедленным активным действиям: «Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь уже поистине, промедление смерти подобно. Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс».
«…Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власть в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью».
«История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все. Взяв власть сегодня, мы берем ее не против Советов, а для них. Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия… Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало! Промедление в выступлении смерти подобно».
Ленин не знал, что в эти часы правительство Керенского фактически утратило контроль над управлением страной. Впрочем, и Керенский не отдавал себе отчета в том, что его контроль над событиями, происходившими в России и Петрограде, стремительно сокращался. Вскоре после возвращения из Мариинского дворца Керенский, по его словам, направился «в штаб Петроградского военного округа, чтобы заняться принятием мер по уничтожению восстания в самом зародыше. Я был уверен, что через пару часов получу положительный ответ. Однако день кончался, а ответа все не было».
В своих воспоминаниях член президиума ЦИК и один из лидеров меньшевистской партии Ф.И. Дан писал: «У меня возникла мысль отправиться немедленно на заседание Временного правительства и потребовать от него от имени большинства Совета Республики немедленного отпечатания и расклейки тою же ночью по всему городу афиш с заявлением, что Временное правительство: 1) обратилось к союзным державам с требованием немедленно предложить всем воюющим странам приостановить военные действия и начать переговоры о всеобщем мире; 2) распорядилось по телеграфу о передаче всех помещичьих земель, впредь до окончательного решения аграрного вопроса в ведение местных земельных комитетов; 3) решило ускорить созыв Учредительного собрания, назначив его, не помню уже точно на какое число».
По словам Дана, «разговор наш продолжался не особенно долго. Керенский, производивший впечатление человека, до последней степени измотанного и измученного, относился к нашим аргументам с крайним раздражением и высокомерно заявил под конец, что правительство в наставлениях и указаниях не нуждается, что теперь – время не разговаривать, а действовать. Мы не успокоились, однако, на этом. Мы потребовали, чтобы Керенский доложил заседавшему еще правительству о резолюции Совета Республики, о нашем предложении и о нашем желании быть допущенными на заседание правительства и выслушанными. Керенский круто повернулся и ушел в соседний зал заседания».
Керенский вспоминал: «Не произнеся ни слова, я вышел в соседнюю комнату, где проходило заседание правительства, и зачитал текст резолюции. Затем я изложил суть нашего разговора… Нетрудно представить себе реакцию моих коллег. Я вернулся в комнату, где сидели члены делегации, и возвратил Дану документ, соответственно прокомментировав эту бессмысленную и преступную резолюцию». По словам Дана, Керенский «сухо заявил, что правительство считается с нашим отказом ему в безусловном содействии, что в посторонних советах оно не нуждается, будет действовать само и само справится с восстанием. Мы тут же ответили, что своим образом действий правительство не только губит себя и революцию, но лишает нас и представленные нами партии всякой возможности солидаризироваться с ним оказывать ему действительную поддержку».
Пока Керенский вел переговоры с делегацией Совета Республики в Зимнем дворце, Ленин продолжал находиться в квартире Фофановой на Выборгской стороне. Наконец к нему прибыл большевик Эйно Рахья, который часто помогал Ленину поддерживать связь с остальными членами ЦК. Крупская вспоминала: «Эйно рассказал Ильичу, что по городу усилены патрули, что Временным правительством дано приказание развести мосты через Неву, чтобы разъединить рабочие кварталы, и мосты охраняются отрядами солдат. Явно было – восстание начинается. Ильич было попросил Эйно привести к нему Сталина, но из разговоров выяснилось, что сделать это невозможно, что Сталин, вероятно, в Военно-революционном комитете, в Смольном, что трамваи, вероятно, уже не ходят, что это отнимет уйму времени. Ильич решил, что он сам сейчас же пойдет в Смольный, и заторопился. Маргарите оставил записку:
«Ушел туда, куда Вы не хотели, чтобы я уходил. До свидания. Ильич».
Эйно Рахья вспоминал, что перед уходом из квартиры Фофановой «Ильич переменил одежду, перевязал зубы достаточно грязной повязкой, на голову напялил завалявшуюся кепку». Затем Ленин вместе со своим спутником дошли до Сампсониевского переулка, а там сели на трамвай. Ленин стал расспрашивать кондукторшу: «что происходит». Женщина была поражена его вопросом: «Ты что – с луны свалился?» Трамвай свернул в парк, и до Литейного моста Ленин и Рахья дошли пешком. По словам Рахья, «на этом конце моста стояли красногвардейцы, но с той стороны – юнкера, требовавшие пропусков из штаба округа. Вокруг них толпились рабочие, ругань стояла страшная и воспользовавшись сумятицей, Ленин и Рахья «прошмыгнули через часовых на Литейный, потом свернули на Шпалерную».
Однако тут они натолкнулись на патруль – двух конных юнкеров. Те закричали: «Стой! Пропуск!» Историк Владлен Логинов так изложил дальнейший рассказ Рахья: «У Эйно в карманах куртки лежали два револьвера. «Я разберусь с ним сам, а вы идите», – сказал он Ленину и, сунув руки в карманы, прикинувшись пьяным, ввязался в пререкания с патрульными. «Юнкера угрожали мне нагайками, – пишет Рахья, – и требовали, чтобы я следовал за ними. Я решительно отказывался. По всей вероятности, они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, с бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг. Юнкера отъехали».
Пока Ленин и Рахья пробирались по городу к Смольному, в Петроградском совете сменили пропуска. Логинов пишет: «По старым никого не пускали, и образовалась огромная орущая толпа. Тогда опытный по части уличных потасовок Рахья вместе с другими стал раскачивать толпу «на прорыв». Охрана не выдержала натиска, расступилась, и Эйно вместе с Лениным оказались внутри Смольного. Владимир Ильич попросил Рахью найти кого-либо из ЦК, а сам уселся в коридоре на подоконник».
Тем временем Крупская пришла на квартиру Фофановой и узнала, что ее муж ушел в Смольный. Крупская вспоминала: «В эту ночь Выборгский район вооружался, готовился к восстанию, одна группа рабочих за другой приходила в районный комитет за оружием и инструкциями». Мобилизация революционных сил происходила во всех районах столицы. Каждый революционный отряд получил от ВРК свое задание. Общее количество красногвардейцев, матросов и солдат, выступивших 24 октября по призыву ВРК, насчитывало более 200 тысяч человек. К Петрограду двинулись военные корабли Балтийского флота.
Утром 24 октября морское министерство приказало вывести «Аврору» из Франко-Русской верфи в море, но по настоянию ВРК Центробалт отменил этот приказ, крейсер остался в Петрограде. Через радиостанцию крейсера «Аврора» ВРК обратился ко всем революционным организациям вне Петрограда с призывом привести свои силы в боевую готовность и не пропускать к столице эшелоны с войсками, вызванными Временным правительством.
Характеризуя конец 24 октября, Керенский писал: «Делегация Совета Республики посетила меня, когда вооруженные отряды Красной гвардии занимали одно за другим правительственные здания и арестовали одного из министров правительства – Карташева, который направлялся домой после заседания в Зимнем дворце Временного правительства. Карташева доставили в Смольный почти одновременно с возвращением туда Дана… По словам Дана, самую большую угрозу завоеваниям революции в то время представлял «реакционный штаб». На деле же… три четверти офицеров Петроградского военного округа, как и Дан с его друзьями, саботировало усилия правительства справиться с восстанием, которое быстро набирало силы… А большевистские агитаторы беспрепятственно занимались своим делом в солдатских казармах, не встречая никакого противодействия со стороны представителей меньшевиков и эсеров».
Керенский писал: «Сейчас же после окончания заседания правительства ко мне явился командующий войсками вместе со своим начальником штаба. Они предложили мне организовать силами всех оставшихся верными Временному правительству войск, в том числе и казаков, экспедицию для захвата Смольного института – штаб-квартиры большевиков… Этот план получил сейчас же мое утверждение, и я настаивал на его немедленном осуществлении».
К тому времени Дан, покинув Зимний, прибыл в Смольный, где заседал ЦИК. Взяв слово, он призывал: «Совершенно недопустимо, чтобы петроградский гарнизон в районе военных действий отказывался исполнять приказания штаба… Вы должны повиноваться штабу и избранному вами ЦИК. Вся власть Советам – это смерть». Завершив свою речь, Дан решил подкрепиться. Он и его коллега по меньшевистской партии Скобелев вошли в комнату, сели за большой стол и развернули пакеты с едой. Тут они заметили человека, который сидел на другом конце этого стола и беседовал с Троцким.
Логинов писал: «Узнать Ленина было весьма затруднительно: «Он был обвязан платком, как от зубной боли, с огромными очками, в плохом картузишке, вид был довольно странный. Но Дан, у которого глаз опытный, наметанный, когда увидел нас, посмотрел с одной стороны, с другой стороны, толкнул локтем Скобелева, мигнул глазом и…» Он мигом сгреб бутерброды, и оба выскочили из комнаты. «Владимир Ильич, – пишет Троцкий, – тоже толкнул меня локтем. – «Узнали подлецы!» А Рахья добавляет: «Этот случай привел Владимира Ильича в веселое настроение, и он от души хохотал».
Вскоре Ленин перешел в другую комнату, где собирались члены ЦК большевистской партии. Ленин снял парик, очки и кепку. С камуфляжем и пребыванием в подполье было покончено. Началась первая ночь Ленина в Смольном, которая стала почти бессонной. А в это время Керенский проводил последнюю (и тоже почти бессонную) ночь в Зимнем дворце, готовясь к разгрому большевиков в Смольном.
События 24 октября свидетельствовали, что министры, Временное правительство во главе с Керенским не осознавали безнадежности своего положения. Такое поведение было следствием давно сложившегося в правящих верхах России отношения к революции и большевизму. Пребывание у власти Временного правительства в течение восьми месяцев 1917 года убеждало правящие классы российского общества в том, что они сумели остановить развитие революционного процесса. Верхи разделяли ложные представления о большевизме, которые у них сложились со времен революции 1905 года. Они упорно твердили, что большевизм – это идеология левых экстремистов. Затем они дружно подхватили сочиненную французской разведкой версию о сотрудничестве большевиков с кайзеровской Германией. Лживая интерпретация событий начала июля 1917 года, которые привели к запрету большевистской партии, аресту ряда ее руководителей, объявление Ленина «государственным преступником», убеждали верхи в том, что большевики – это группа авантюристов, готовая к шумным выступлениям, но не имеющая поддержки в народе и не способная управлять страной. Эти оторванные от реальности идейно-политические установки не позволяли Керенскому и его министрам понять причины популярности Ленина и его партии среди широких народных масс, которых они обзывали «чернью».
Предложение остановить ход революции вывешиванием объявлений на петроградских улицах о поддержке Временным правительством аграрной реформы и демократического мира лишь свидетельствовало о банкротстве той политики, которой придерживалось руководство партий меньшевиков и эсеров на протяжении восьми месяцев 1917 года. Этим трусливым маневрам противостояла уверенность большевистского руководства и четкость его действий, возросшие после прибытия Ленина в Смольный. В своей книге «Ленин. На грани возможного» В. Логинов писал: «Сам факт, что все каналы информации – ПК, ЦК, ВРК соединились теперь в одной точке, сложил пеструю мозаику событий в цельную картину. И это придало целенаправленность дальнейшим действиям повстанцев».
Юрий Емельянов
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
