Футбол! В этом слове слышалось мне что-то звонкое, весёлое, героическое. Вначале это была лишь беготня за вылетавшим с поля мячом и возврат его на поле с затаённой завистью к тем, кто там играет: ладно, вот вырасту, тогда и я буду вместе с вами бегать и кричать: «Корнер! Пеналь!..» Но даже если просто удавалось ударить босой ногой по вылетевшему с поля мячу… О, этот звон от удара был лучше всякой музыки!
НО НАСТОЯЩИЙ ФУТБОЛ у нас в детском санатории под Гжелью начался где-то с весны 45-го, когда запрет на общение детей сотрудников с теми, кто лечился в санатории, уже ослаб, и мы стали сходиться на футбольные баталии. Первая состоялась на ещё не дотаявшем снегу, и чтобы не скользить, я сделал себе нечто вроде бутс — забил в ботинках изнутри через подошву гвозди так, что они вылезли наружу и получилось подобие шипов. Но как ни остры были гвоздики моих башмаков, я почему-то всякий раз проскакивал с разгона мимо плечистого круглоголового малого, который ловко затормаживал и как-то хитро вилял с мячом, оставляя ни с чем нападавших на него.
Это был Яшка, показавший нам своей игрой, что мы-то играть в футбол пока ещё совсем не умеем. «Ну что вы хотите, — говорили нам его товарищи, — у него дядя футболист». Про Яшкиного дядю рассказывали легенды. Вот одна из них. Как-то раз приехал он на вокзал с патефоном. На вокзальной площади Яшкин дядя поставил небрежно патефон на мостовую и сверху на него — ногу. Постоял так чуток, куда-то засмотрелся, а когда опустил глаза, увидел, что под ногой у него вместо патефона простой ящик, а его патефон удаляется через площадь в руках какого-то субчика. Ну, сами понимаете, как бегают футболисты, когда они рвутся к воротам. Вот так же рванул за своим патефоном и Яшкин дядя. Ни один мяч не получал такого удара, какой принял на себя воровской зад… Да-а… хорошо быть футболистом!..
В ту весну среди отдыхавших в санатории были и дети из Испании, попавшие в Советский Союз в годы гражданской войны у них на родине. Как темпераментно и азартно играли они в футбол! Особенно быстроглазый со свисающим чёрным чубчиком Мартынес Зугунда Пеллау, которого все звали просто Секунда. Это был какой-то вихрь напора и огня, от которого невольно пятились. Яшка и Секунда были моими первыми учителями в футболе. Но самым главным наставником и закадычным другом-футболешником стал Валька Денисов.
Он появился летом 46-го с настоящим футбольным мячом под мышкой. У нас такого мяча никогда не было. Мы и в футбол играли волейбольным, который, конечно, был легковат. А у него — большой, тяжёлый, из коричневой кожи! И одет он был, как на плакате, — бутсы, гетры, длинные футбольные трусы, вратарские перчатки и даже кепочка, как у вратаря. Он предложил «постукать» ему в ворота: для полной игры ребят не набиралось. Он встал между стволами сосен, как между штангами, и мы начали «стукать» по таким вот «воротам». Пришелец сразу доказал, что не зря надел настоящую вратарскую форму. Он рыпался в нижние углы, как настоящий вратарь, распластываясь в воздухе и мягко приземляясь. Он смело и умело бросался в ноги и грабастал мяч, идущий на него, так же уверенно и надёжно, как Никаноров из команды ЦДКА. Но оказалось, что он тоже играл в этой команде, но только в детской. И так же, как Никаноров, занимался сначала боксом, о чём наглядно свидетельствовал его помятый нос, перебитый не кем-нибудь, а восходящей звездой юношеского бокса Семиуллой Муллиным.
Валентин гостил у двоюродной сестры в ближней деревне. В футбол там тогда не играли, поэтому он и пришёл к нам. И не ошибся. Мы стали с ним неразлучны и в футболе, и в разговорах о нём. Валентин был сыном министра и жил в Москве в знаменитом доме на набережной. Его отец приезжал в деревню на шикарном трофейном BMW. Но сын не страдал заносчивостью, был прост и с хорошим чувством юмора. Мне, своему футбольному единолюбцу, он оставил в постоянное пользование свой великолепный мяч — всё равно без меня он нигде не играл — да ещё принёс журнал под названием «19х9». Журнал открывался статьёй Юрия Жукова «Динамовский рейд по Британии». Это был специальный выпуск о триумфальной победе наших футболистов над английскими командами в конце 45-го года с общим счётом 19×9. За очерком Жукова шли воспоминания самих футболистов, их портреты и краткие справки о каждом. Я не читал — я упивался. Некоторые строки запали в память на всю жизнь: «О, Боброфф! Хип! Хип, Боброфф! Вэри гуд». И ещё — из справки под портретом Боброва: «Обладает разнообразным, неотразимым ударом. Подлинный виртуоз хоккея».
К сентябрю я остался один. Валентин уехал в Москву, началась учёба. Играть было не с кем. Но я выносил мяч и играл сам с собой верхними пасами: подшибал мяч кверху и спешил к месту его падения, там снова поднимал его ногой и так долго-долго. Это выработало свободу владения мячом. Тренировал себя и вратарём. Становился между соснами и просил прохожих стукать мне по воротам и учился распластываться в падении, принимая мяч так, как умел Валька.
А через год мне пришлось переехать на учение к маминой сестре за Люберцы, в посёлок Силикатного завода. И здесь нашла отклик моя страсть к футболу. И зима не была помехой. На переменах между рядами парт гоняли какой-то тряпичный шар, заменявший мяч, а чуть повеяло весной, на притоптанном снегу спортплощадки уже играли по-настоящему. Волейбольный мяч долго не продержался, но я наскрёб из нашего скромного бюджета на настоящий футбольный. Правда, не на такой, как Валькин. Этот был поменьше и не коричневый, а чёрный. Но это было даже лучше: потёртости и ссадины я замазывал гуталином и он долго выглядел новым.
ДА, ВЕЛИКА БЫЛА моя страсть к футболу. С ней могла сравниться только любовь к поэзии. Стихи мои обратили на себя внимание школьного литератора Николая Евгеньевича. Он подолгу со мной беседовал, разбирая мои опусы. Но когда заходила речь о футболе, брезгливо морщился и говорил: «Не люблю я эту глупую игру». Нет, не прав был мой дорогой учитель. А говорил он так скорее всего потому, что сам в футбол никогда не играл. Не испытывал того удивительного ощущения, когда всё твоё существо нацелено на игру и в теле какая-то лёгкость, словно нет уж земного притяжения. И зуд ожидания нужного момента. И взрыв восторга, когда тот момент настаёт. Ни одна игра не развивает в человеке так видение и предвидение, как футбол. Футболист должен видеть всё поле, а не только мяч под ногами, он должен предвидеть, предугадывать ход игры, обладать аналитическим умом.
А интуиция? Без неё нет настоящего футбола. Вот мяч устремился к тебе. На всё про всё только доли секунды. Некогда примериться, некогда даже поднять голову. Но и не глядя знаешь, что штрафная забита игроками обеих команд. Бить прямо — бессмысленно. И каким-то чутьём прикидывая расстояние до ворот, поднимаешь мяч над всеми, кто сгрудился в штрафной площадке. Это, скорее, не удар, а бросок. И ты едва успеваешь вскинуть голову и увидеть, как падает твой навесной прямо под перекладину. И это не дуриком, а по интуитивному расчёту.
Мы нередко, мы нередко били метко…
Но был один совершенно особый гол. Он был забит без удара по мячу. Играли две смешанные команды — в обеих и пацаны, и взрослые. У ворот, против которых мы играли, назначили угловой. Удар был довольно сильный. Мяч стал снижаться на штрафную площадку метров за десять перед воротами. Я оказался у места его снижения спиной к воротам. Ударить его головой я мог только кверху или в центр поля. Как же послать в ворота?.. И я взлетаю, надеясь застыть в воздухе, когда мяч коснётся моей головы. Не дай бог, чтобы он ударился в голову. Ура! Всё как задумано. Я повисаю в воздухе как раз в тот момент, когда мяч садится мне на голову. Он полон стремления лететь дальше мимо ворот. Но я закручиваю себя вокруг оси, причём такой стремительной закруткой, что мяч, не успевая отскочить от головы, меняет направление и с нерастраченною силой летит в правый верхний угол. Впечатление было ошеломляющим. Меня никто не атаковал. Все ждали отскока мяча от моей головы. «Он даже и крыльями взмахнуть не успел», — сказал про вратаря кто-то из взрослых.
А в Гжель неожиданно приехал Валентин. Теперь уже не один, а с целой командой москвичей. Сошлись в игре на лугу у Гжелки с местной ребятнёй. Сам Валентин встал в ворота, а мне сказал: «Иди покажи им, как надо играть в нападении». Местные, как большинство деревенских, в футбол играли редко, и им явно не хватало мастерства. Но выносливость была феноменальной. Они бегали всей командой от ворот до ворот на полной скорости, ставя нас в замешательство со всей нашей хвалёной техникой. И только смелая и умелая игра нашего вратаря и защиты спасала положение. Тут стало ясно, что неутомимых гжельцев можно взять только хитростью. Получив мяч, сильно выбитый Валентином, я пошёл по левому краю и припустил что есть мочи, делая вид, что так и помчусь дальше. Гжельский защитник бежал поодаль и чуть впереди, не подозревая подвоха. Но, продолжая показной рывок, я где-то у самых его пяток вдруг резко сместил мяч к центру и сам устремился за ним. И вот я один на один с вратарём! Пролетевший по инерции дальше по краю мой соперник не мог мне теперь помешать. С близкого расстояния забить гол не составило труда. Тем более что гжельский вратарь бросаться в ноги, как наш Валентин, не умел. Ободрённые, мы забили потом ещё два гола.
По дороге домой Валентин сказал: «Ты играешь лучше меня, но тебе не хватает силы и смелости». Лучше его (?!), почти что профессионала! Но поразила меня не столько хвалебная часть, сколько слова после критического «но». Поразили глубиной и точностью моей личностной характеристики. Да только ли в футболе мне не хватает силы и смелости? А в стихах? Они нравились Николаю Евгеньевичу. Он, сам поэт, возможно, тоже находил, что я в чём-то «играю» лучше его, почему и хвалил, и поощрял. И в то же время было и у него своё критическое «но». «Почему ты всё стараешься писать о памятниках? — говорил он мне, имея в виду памятники Пушкину, Минину и Пожарскому, воспетые в моих стихах. — Бери живую жизнь. Это интересней. Не надо бояться жизни…»
Вот и нелюбящему футбол смелость важна и сила.
А самому Валентину в последующие годы было уже не до футбола. Однажды во время обеда у него лопнул гнойный аппендикс, и он потерял сознание. Только быстрая реакция «скорой помощи» спасла ему жизнь. В другое лето он делал пластическую операцию своего ломаного носа. А потом неожиданно женился… И мы после этого уже не встречались.
Друг мой, Валя!
За прожитые годы я не раз убеждался, как верен был твой диагноз моего личностного дефицита.
До сих пор меня мучит страх перед чистым листом, когда сажусь что-то написать.
До сих пор я «суеверно неуверен» в своих литературных способностях.
До сих пор мне кажется, что кто-то придёт и разоблачит меня, и докажет, что я никакой не поэт, а тем более не прозаик.
Но, как А.П. Чехов каждый день выдавливал из себя раба, так я стараюсь вытравливать свою проклятую робость и обретать силу и смелость. И порой что-то получается. На удивление самому себе.
С недугами легче справляться, когда знаешь диагноз.
Как хорошо, что мы играли с тобой в футбол!
Николай СИМАКОВ.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
