Импортозамещение в зеркале классической политэкономии.

Вот уже несколько лет, как в отечественный общественно-политический дискурс прочно вошло слово «импортозамещение». Оно – в новостях и ток-шоу, в устах ответственных лиц, а главное – в документах. При этом чёткого и ясного определения термину, его сущности, нигде не даётся. Скорее всего, конечно, не без умысла.

На первый взгляд всё как будто просто. Существуют некие товары, которые в настоящее время преимущественно поставляются в нашу страну из за рубежа, т.е. импортируются. И необходимо развернуть их производство на отечественной территории. Вот только самые простые, базовые вопросы, которые можно и нужно задать применительно к этой проблеме, сразу же оказываются весьма непростыми. Первый и наиболее очевидный – а какова причина того, что подобная ситуация сложилась в принципе? Механика рынка такова, что здесь возможны только два варианта (или их комбинация). Либо отечественный товар в конкурентной борьбе систематически уступает зарубежному и вытесняется последним. Либо для существуют другие экономические ниши, где вложение капитала принесёт большую отдачу – прежде всего с точки зрения извлечения прибыли, а также сроков и рисков. Случайностей здесь не бывает.

Приведём пример – намеренно утрированный, но в этом особенно наглядный. Предположим, что вы взялись импортозамещать какие-нибудь тропические фрукты, скажем, бананы. Климат наших широт таков, что даже на самом юге, если только не растить их в особых тепличных условиях, они окажутся недозрелыми, зелёными и напоминающими по вкусу картофель. Тем не менее, их можно получить в товарных количествах и разместить для розничной продажи в магазинах. Приобретёт ли потребитель такие бананы? Конечно же нет – кроме двух случаев. Они или должны быть радикально дешевле импортных, либо других в принципе не должно иметься на прилавках.

Примерно так же это работает и во всех прочих случаях. Чтобы ваш товар одерживал верх в конкурентной борьбе, он обязан брать или качеством, или ценой, либо занимать монопольное положение на рынке без соперников в принципе. У государства есть два рычага, которые оно может использовать по отношению к импортируемым товарам. Это таможенно-тарифная политика. И эмбарго, полный запрет на ввоз. Коме того, есть ещё одна возможность – дотировать тех, кто пытается производить товар, которым вы желаете подменить заграничный. Прямо – финансовыми вливаниями, или косвенно – разного рода льготами. В целом, фактически, если мы говорим об импортозамещении, то мы ведём речь о некоем комплексе мер государственного протекционизма. Просто по той причине, что если бы частник, действующий на свободном рынке, мог и желал «импортозамещать», то он давно бы это сделал.

Перечисленные выше меры всегда затратны. Нести издержки может или государство, или конечный потребитель. Гипотетически – временно, пока своё производство не окажется на уровне мирового и сможет не сдать позиции без «подсуживания» властей. Однако гарантировать здесь что-либо очень трудно. Кроме того, сразу же встаёт второй принципиальный вопрос: а какие именно импортируемые товары следует замещать? Все? Так мы приходим к идее о выращивании тропических фруктов в приполярье и таёжных ягод на экваторе – к абсурду. В масштабах такой громадной и разноплановой страны, как Россия, он не столько ещё очевиден, но если вообразить какое-нибудь другое государство с более скромными размерами, то всё делается заметно проще.

Зачем вообще нужно замещать импорт? Телевизор говорит, а бытовая логика легко переваривает и усваивает эту версию: для безопасности. Чтобы не оказаться зависимыми от потенциального врага, а значит уязвимыми. Раз так, то выходит, что нужно беспокоиться в первую очередь об отраслях, связанных с функционированием армии и оборонной промышленности. Или нет? Ведь вот, допустим, продовольствие. Без достаточного запаса еды много не навоюешь. А энергетика? Транспорт? Связь и коммуникации? Сырьё – вы можете разработать самую передовую технику, но если у вас нет в достаточном количестве, скажем, цветных металлов, то всё, максимум сумеете сделать пару-тройку образцов, чтобы возить их потом по позициям для поднятия боевого духа. Топливо – пешие марши в походных колоннах в XXI веке – это уже просто несолидно. В России как будто здесь проблем нет, хотя большие запасы нефти ещё не равны снятию всех вопросов с бензином, дизтопливом, ГСМ и прочим – их требуется сперва переработать – и быть в состоянии непрерывно продолжать этот процесс с началом военных действий, а значит требуется мощная химическая промышленность, но большая часть государств планеты не может похвастать такими резервами.

На поверку выходит, что для того, чтобы одержать победу в маленькой, локальной и краткосрочной войне отнюдь не требуется ничего импортозамещать, а для того, чтобы подготовиться к большой, нужна структурная перестройка почти всех основных сфер производства и распределения. Ещё знаменитый дипломат Талейран говаривал, что война – слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным. С тех пор утекло много воды, и справедливость этого утверждения только лишь увеличилась. Уже в начале XX века, в Первую мировую, стало понятно, что ушла эпоха, когда сражаются армии. Теперь борьбу ведут страны и нации в целом, задействуется весь государственный механизм. Вы не можете иметь великолепно отлаженную систему военного управления при никуда не годной гражданской. Всё просто развалится.

Итак, если смотреть на ситуацию с точки зрения безопасности – читай подготовки страны к войне, то она действительно должна быть настолько, насколько возможно, автономной, чтобы никакие действия со стороны её противников не могли в корне подорвать её способность к существованию и продолжению борьбы. Ситуация, при которой государство способно полностью самостоятельно без вовлечения во внешнеэкономическую деятельность обеспечить все свои потребности, именуется автаркией. Казалось бы, это – оптимальный вариант – и во всяком случае именно автаркия – апогей пути импортозамещения. Вот только есть ряд нюансов. Да, в древности, когда человечество только начинало пытаться осмыслять свою экономическую деятельность, именно автаркия виделась идеалом, к которому следует стремиться. И, скажем, на Востоке, например в Китае, подобные воззрения господствовали ещё даже в первой половине XIX века. Но в Европе уже в конце XVIII – начале XIX веков установились совсем другие воззрения – и причиной тому было начало индустриальной эпохи.

Государства Античности или Средневековья были приближены к автаркии, поскольку за редчайшими исключениями могли сами прокормить собственное население. Внешняя торговля в основном обеспечивала имущие классы предметами роскоши, в целом в неё был вовлечён очень маленький процент населения (хотя уже тогда из этого правила имелись свои исключения). В Новое время у человека серьёзно расширился перечень потребностей, но главное – произошла коренная перемена в стратификации общества. Появился и взрывным образом пошёл в рост класс промышленных рабочих. Лидер промышленной революции – Англия уже в 1830-1840-х годах стала неспособна прокормить собственное население: оно в целом увеличивалось, а доля занятых в сельском хозяйстве падала. Зато Британия торговала со всем миром – и извлекала из этого достаточный профит, чтобы не бояться голода. Причём даже в случае войны. Уже опыт Наполеона и его континентальной блокады доказал, что всё равно у Альбиона остаётся достаточно партнёров в других регионах земного шара, даже если почти вся Европа её бойкотирует.

Именно тогда в трудах деятелей Манчестерской школы политэкономии вызрели идеи классического фритридерства (от англ. free trade – свободная торговля), ну а первым стал критиковать протекционизм и автаркию ещё великий Адам Смит. Суть их идей проста: если вы закрываетесь от рынка, то начинаете отставать. В глобальной конкурентной среде всякая новация, любая возможность сохраниться на рынке за счёт снижения издержек или рационализации труда незамедлительно будет использована, а каждый новых ход одних экономических агентов будет соответственно подстёгивать их соперников. В искусственно ограниченной среде с ослабленными оппонентами или просто монополией одного производителя у него не будет никаких стимулов к росту и совершенствованию. И когда однажды в силу тех или иных обстоятельство барьер окажется сломан, то защищаемая своим правительством отрасль производства окажется по отношению к иностранным аналогам в ещё худшем – и значительно — положении, чем прежде. Рынок не терпит насилия. Помогая неконкурентному товару вы можете в принципе подорвать спрос, тем самым мешая росту экономики в целом. Наконец, в развитой системе глобального разделения труда автаркия невозможна в принципе, а попытки вместо того, чтобы занять свою оптимальную нишу делать всё и сразу может привести лишь к деградации и снижению конкурентных преимуществ в тех отраслях, которые еще соответствовали мировым стандартам.  

В самом деле исторический опыт показал, что индустриально развитое государство с капиталистической системой общественных отношений по сути своей просто не может быть автаркией, а попытки повести его в этом направлении с неизбежностью ведут к кризису – либо являются прямой мерой подготовки к войне (так нацистская политика автаркии, проводившаяся с 1936 года, именно в таком качестве была осуждена на Нюрнбергском процессе). Закрытость экономики при капитализме действительно и объективно губительна – что, впрочем, не означает, что ровно к таким же плачевным итогам не может повести и её открытость.

Вопрос с протекционизмом в целом более сложен, но он уже не имеет практически ничего общего с безопасностью и готовностью к отражению внешней угрозы, ввиду своей критической неполноты. В любом случае современная страна капиталистическая страна не может существовать в режиме перманентной военной готовности. Издержки будут таковы, что страна проиграет на фронтах собственного хозяйства задолго до того, как возникнет линия соприкосновения с вооруженным противником. Протекционистские меры значимы и благотворны скорее, например, в контексте противодействия безработице (если вы разворачиваете производство какого-либо товара внутри страны, значит на это потребуются новые рабочие руки). Плюсы и минусы подобной политики можно перечислять довольно долго, а потому имеет смысл сразу принять во внимание главное – наложить рассматриваемую проблему на классовую сетку координат. Ведь очевидно, что очень часто, больше того – практически всегда меры, принимаемые государство в экономике, не могут быть выгодны всему социуму в целом и одновременно. Кто-то проигрывает, а кто-то приобретает. За редчайшими исключениями – господствующий.

Итак, Маркс относит протекционизм к проявлениям реакции и пишет об этом так:

«Протекционизм реакционен… Последним утешением протекционистов является то, что страна эксплуатируется не иностранными, а отечественными протекционистами».

В сущности за этим кроется следующая установка – внешняя эксплуатация заметнее внутренней и вызывает сравнительно острейшее неприятие трудящихся масс, более широкое вовлечение в мировой рынок ускоряет процесс имущественной дифференциации и классовый антагонизм. Всё это в конечном счёте приближает революцию.

Действительно механика протекционизма в основном перекладывает затраты с производителя (который не желает упускать прибыль в другом секторе или не может конкурировать с иностранным аналогом, сохраняя прежние доходы) на потребителя. Последний или прямо оказывается вынужден покупать товар с худшим, чем прежде, соотношением цена/качество, или косвенно спонсировать производителя за счёт государственных средств, в то время как последние формируются из налогов – и, соответсвенно, будучи израсходованы в другом месте, минуют социальную сферу. Все попытки вести протекционистскую политику за счёт производителя в капиталистическом государстве заведомо обречены на провал. Они могут осуществляться только методами внеэкономического принуждения. А капитал, пока он господствует экономически, всегда найдёт способ уйти из под политического давления, или свести его на нет. Либо он сменит власть, либо сделает на практике ничтожными формально принятые решения, либо, наконец, уйдёт из страны. Протекционистские меры априори также ухудшают инвестиционный климат. Какая иностранная корпорация захочет вкладываться в экономику государства, где тарифная и налоговая политика изначально поставит его в неравные, проигрышные условия по сравнению с находящимися в его юрисдикции соперниками? Глобальные торговые и финансовые институты (такие как ВТО или МВФ), финансируемые по преимуществу ведущими в хозяйственном отношении странами мира, а потому отстаивающие их интересы и, конечно же, транснационального капитала, будут оказывать всестороннее давление на того, кто попытается продвинуться слишком далеко по пути поддержки собственного производителя. Примеров тому мы знаем в новейшей истории массу.

В целом протекционистская политика без системы – это перекачивание под предлогом заботы о государственном благе денег в карманы приближенных к политической элите представителей крупной буржуазии. Типичный эпизод из недавней отечественной практики – история со «спасением» попавших по санкции активов олигарха Олега Дерипаски. Преференции в конкурсах госзакупок (по первоначальным предложениям дело шло едва ли не к монополизации – всё было настолько нагло и очевидно, что против выступила даже Федеральная Антимонопольная Служба), налоговые послабления, прямые субсидии. Во имя чего? Национальной безопасности? Не смешите – в алюминиевом вопросе сердце успокоилось тем, что корпорация Русал (зарегистрированная официально в офшоре — на британском острове Джерси) ввела в свой совет директоров шестерых граждан США и Великобритании – и санкции с неё были официально сняты. Это у нас – снижение зависимости от заграницы?

Системный протекционизм возможен – но только в том случае, если существует чётко увязанный единый межотраслевой план поддержки отечественного производства, а в руках государства находятся командные высоты в экономике. Проще говоря, когда речь будет идти не о стимулировании частника, а о самостоятельном хозяйственном строительстве – и не под последующую приватизацию, но с целью самостоятельного функционирования, потому что только так возможно не повесить издержки на плечи рядового гражданина-потребителя. Но позвольте, частник тогда в принципе становится скорее дезорганизующим, мешающим фактором, который действующий как единое целое госсектор будет стремиться вытеснить с рынка. А это уже переходный по существу экономический режим, нечто в духе НЭПа.

Но можем ли мы говорить о том, что нечто похожее реализуется в России с 2014 года, когда впервые заговорили об импортозамещении? Однозначно нет! Фактически в очередной раз перед нами скорее пропагандистский штамп, пиар ход, имеющий под собой реальное содержание только в очень ограниченном количестве случаев – настолько, что едва ли вообще можно говорить о некоем едином процессе. Импортозамещение есть миф – и миф вредный. Он выставляет пальцем о палец не желающих ударить ради общегосударственного блага буржуев патриотами, а народ, которому приходится снижать свой уровень потребления ради их поддержки, и который этим недоволен, едва ли не пособниками внешнего врага. При этом степень реальной экономической независимости РФ за прошедшее время практически не изменился. Их последних новостей: АО Гражданские самолёты Сухого «в рамках политики импортозамещения» намеревается переименовать Суперджет-100 на некий более традиционный для нашей авиации вариант. Вроде бы как параллельно с обновлением и модернизацией. На последние, естественно, как и всегда, просят дополнительных денег. Доля иностранных комплектующих в единичном Суперджете в 2014 году составляла 51%, а в 2018 — 68%.

Такое вот оно —  импортозамещение в РФ. И иного ожидать не стоит.

Пресс-служба МГК КПРФ Мизеров Иван

Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.