По материалам публикаций на сайте портала «Свободная пресса»
Я направлял запросы и рассказывал здесь о семье священника Анатолия Чорногора. И выражал надежду, что он, покинувший Украину по причине притеснений, в скором времени сможет в полной мере назвать Россию домом вместе со всей семьёй — матушкой Наталией Васильевной и тремя малыми детьми: Глебом, Анастасией и Гликерией.
Получилось.
Вот пришло письмо: «Уважаемый Сергей Александрович! Сердечно вас благодарим. Слава Богу, с помощью вашего обращения в МВД России 16 января всей нашей семье выдали РВП для проживания в России. От всей нашей семьи благодарим вас за содействие в этом вопросе. Пусть Бог благословит ваши труды».
Дальше буду добиваться гражданства для Чорногоров.
Но не только для них.
Для всех соотечественников.
Если наших людей по-прежнему отталкивают и не пускают, странно при этом сокрушаться по поводу обезлюживания страны.
Вспоминаю писателя Георгия Михайловича Калинина, прихожанина храма моего отца. Блокадник. Я много общался с ним с самого детства до недавнего времени, когда его не стало.
Он говорил и записывал простую и страшную правду. «Тогда бухнула на чашку весов моей жизни столь тяжелая гирька, что прошедшие десятилетия не смогли дать ничего такого, чтобы её перевесить. Одним словом, я — человек блокадный».
Ещё в 90-е он постоянно твердил: «Сбережение народа — это его собирание».
Он каждый день видел смерть ребёнком. И это царство смерти в блокадном Ленинграде как-то особенно сформировало его мировоззрение. Он мне заповедовал провидчески: если станешь депутатом, обязательно добейся того, чтобы Россия не была для русских злой мачехой, чтобы любой русский, оставшийся за нашими пределами, всегда мог вернуться.
Прочитал в новостях, что в день полного освобождения Ленинграда по всей России пройдёт акция памяти «Блокадный хлеб».
Москва, Санкт-Петербург, Симферополь, Краснодар, Красноярск, Нижний Новгород, Тверь, Хабаровск и другие города России…
Символ акции — кусочек хлеба весом в 125 грамм: именно такая ежедневная минимальная норма была установлена во время блокады Ленинграда. Это символ стойкости и мужества жителей блокадного города.
Но как хотелось бы чтобы в связи с приближением юбилея Победы сделали бы больше для людей.
Чтобы была широкая амнистия, чтобы давали всем нашим гражданство, чтобы дали денег «детям войны», всем, кто застал те страшные годы.
И прибавку оставшимся ветеранам, кстати, можно было бы выплатить на всей территории бывшего СССР.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
Более героического города, чем Ленинград, пожалуй, не было в мировой истории. Винят Сталина, что он не сдал город. А как его было сдать, когда в нём было сосредоточено до трети промышленности страны. Ни вывести её из строя, ни сдать было нельзя. Оставалось стоять насмерть. И ленинградцы выстояли, несмотря на неисчислимые потери.
Ольга Фёдоровна Берггольц, голос блокадного Ленинграда
«Ленинградке»
Еще тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже.
Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо,
Меня томил войны кровавый путь,
Я не мечтала даже стать счастливой,
Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете —
От поисков тепла, жилья, еды.
От жалости к своим исчахшим детям,
От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет
(Увижу ли его когда-нибудь),
От свиста бомб над беззащитной крышей,
От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась
Хозяйкой и служанкой для того,
Чтобы сберечь огонь и жизнь его.
И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась.
С людьми делилась солью и водой.
Я плакала, когда могла. Бранилась
С моей соседкой. Бредила едой…
8 марта 1942 года
Продолжение. Такое нельзя не продолжить.
И день за днем лицо мое темнело,
Седины появились на висках.
Зато, привычная к любому делу,
Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы!
Я рвы на ближних подступах копала,
Сколачивала жесткие гробы
И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни,
Неистребим свинцовый их осадок:
Сама печаль, сама война глядит
Познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил
Такой отважной и такой прекрасной,
Как женщину в расцвете лучших сил,
С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн,
Художник скажет с гордостью, с отрадой:
— Затем, что ты — сама любовь и жизнь,
Бесстрашие и слава Ленинграда!