Он хотел стать певцом, но не стал. Пытался рисовать, но понял, что таланта ему не хватает. Хорошо лепил, но большой скульптор из него не получился. Его грандиозные деловые проекты привели к краху и банкротству, частная опера разорилась, а коллекция живописи и графики ушла с молотка за долги. Даже великолепный центр модернистского искусства, каким он замышлял «Метрополь», превратился в обычную, хоть и весьма фешенебельную гостиницу.
И все же он вошел в историю как один из самых незаурядных людей своего века, сделавший для русского искусства, возможно, даже больше, чем иные представители творческих профессий. Ведь без каждого отдельно взятого художника Серебряный век все равно остался бы таковым, а без Саввы Мамонтова его могло просто не быть.
Неудержимый Савва
Жизненный путь Саввы Мамонтова был предопределен от рождения. Может быть, в этом и крылась главная причина его в целом трагической судьбы? Родился он в простом бревенчатом доме в далеком сибирском Ялуторовске, на берегу реки Тобол. Отец семейства был уважаемым купцом, здорово разбогатевшим на винных откупах, в то же время человеком образованным и передовым – например, он дружил со ссыльными декабристами Янтальцевым, Тизенгаузеном, Муравьевым и Иваном Пущиным, тем самым лицейским наперсником великого Пушкина. К середине века скопленного Мамонтовым капитала оказалось достаточно, чтобы перебраться в Москву. Мамонтовы жили в Первопрестольной широко – арендовали шикарный особняк, устраивали приемы, заводили важные знакомства. В их доме бывали не только деловые люди или сановники, но и писатели, художники, музыканты. Вскоре Иван Федорович стал купцом первой гильдии, потомственным почетным гражданином, удачно вложил капитал в новые проекты, основными из которых стали железные дороги – Курская и Троицкая.
Понятно, что главным делом юных наследников бизнеса считалась учеба. Савву отдали во 2?ю мужскую гимназию, что около Елоховской церкви, потом отправили в столицу, в Институт корпуса горных инженеров. Но учеба не шла. Горный он бросил, из Петербургского университета его выгнали, с трудом удалось договориться о переводе в Московский, под семейный надзор. Впрочем, и здесь молодой повеса не блистал, больше времени уделяя театру, нежели учебе. Вместе с другом Костей Алексеевым (в будущем Станиславским) даже устроился актером в труппу Секретерьевского драматического общества и выходил на сцену с самим Островским – в «Грозе» он играл Кудряша, а великий драматург – Дикого. А еще активный и энергичный Савва был вхож во все модные студенческие кружки, в том числе тяготеющие к обсуждению политических проблем. Время было неспокойное, и, опасаясь за будущее сына, отец решил отправить его подальше от соблазнов в далекий Баку, где поручил заниматься делами Закаспийского товарищества, крупным акционером коего он состоял. Ход оказался удачным, и Савва столь же энергично увлекся бизнесом, как ранее увлекался театром. Впрочем, все, что он делал в жизни, он делал искренне и страстно.
Через некоторое время Иван Федорович послал сына по делам бизнеса в Италию, и здесь бурный темперамент Саввы снова дал о себе знать. Во?первых, он влюбился в прелестную Елизавету Сапожникову, а во?вторых, серьезно увлекся музыкой. Он брал уроки оперного пения, причем успех был таков, что Савву даже пригласили в театр «Ла Скала» петь баритональные партии в «Норме» и «Лукреции Борджиа»! Но он вернулся в Москву, где немедленно женился на своей избраннице.
Великие дела
В 1866?м Савве перевалило за четверть века, он стал семейным человеком, остепенился. И серьезно увлекся делом, как сегодня сказали бы, бизнесом. Россия только освободилась от [крепостнического] рабства, встала на путь капиталистического развития. Это было время смелых проектов и начинаний, активного развития техники и торговли. Как грибы после дождя росли артели и фабрики, в чести были новые отрасли производства, зарождалось банковское дело. Но динамичный рост промышленности и торговли был невозможен без развития сети железных дорог, чем, собственно, и занималась семья Мамонтовых. Савва Иванович вошел в правление Общества Троицкой (Северной) железной дороги, проложенной от Москвы до Радонежа и Троице-Сергиевой лавры, в планах было продление дороги до Ярославля. В 1869 году неожиданно скончался Иван Федорович, и вскоре Савва Иванович занял оставленный им пост директора общества Московско-Ярославской железной дороги. Савва Мамонтов избирается гласным городской думы и действительным членом Общества любителей коммерческих знаний, становится уважаемым человеком среди московского купечества.
Множатся и его проекты. После того как поезда дошли до Ярославля, он перекинулся на южное направление и выиграл конкурс на строительство Донецкой «каменноугольной» железной дороги, связавшей центры добычи угля и руды с портом Мариуполь. В 1878 году состоялось ее торжественное открытие. Этот проект сначала считали фантастическим, но Мамонтову другие были неинтересны. Он увидел перспективы только начинавшегося Донбасса и поверил в них. Вскоре дорога принесет акционерам миллионы.
Савва Великолепный
Впрочем, Савва жил не только делами. Как раз в это время, в начале 1870?х, вокруг Мамонтова начинает формироваться знаменитый кружок, который впоследствии войдет в историю русской культуры как Мамонтовский, или Абрамцевский. Последнее название связано с имением Мамонтова, которое он купил для своей семьи как раз в 1870 году.
И сам Савва, и его супруга были людьми в высшей степени артистическими, и круг общения вокруг них формировался соответствующий. Это не значит, что Мамонтовы не дружили с дельцами или аристократами, но роднее им были яркие творческие натуры. Савва Иванович отчасти покровительствовал их художественным исканиям, в то же время сам принимал в них активное участие. Считается, что начало кружку было положено в 1872 году, когда Мамонтов в Риме познакомился с В.?Д.?Поленовым, М.?М.?Антокольским и А.?В.?Праховым.
Когда Мамонтов вернулся в Москву, встречи художников в его особняке на Садовой-Спасской улице и летние посиделки в Абрамцево стали постоянными. Илья Репин, Виктор и Аполлинарий Васнецовы, Михаил Нестеров, Елена Поленова, Константин Коровин, Мария Якунчикова – они часто бывали у Мамонтовых, подолгу жили в Абрамцево. Валентин Серов, который рано остался без отца, с десятилетнего возраста бывал в семье Мамонтовых, почитал их почти за родителей. Его учителем и старшим другом стал Илья Репин, они часто вместе путешествовали и рисовали. Кстати, Серов (его все звали Антон) оставил много портретов семьи Мамонтовых – самого Саввы Ивановича, его супруги, племянницы Прасковьи, а знаменитая «Девочка с персиками» – это дочь Мамонтовых Верочка.
Виктор Васнецов написал здесь «Аленушку». Здесь же родился замысел «Трех богатырей», причем младшего, Алешу Поповича, он писал с Андрея Саввича Мамонтова. Нестеров же создал здесь почти все полотна своего знаменитого «Сергиевского цикла». Интересно, что у Мамонтовых было пятеро детей – Сергей, Андрей, Всеволод, Вера, Александра. Нетрудно заметить, что первые буквы их имен складываются в имя Савва.
Мамонтов старался провоцировать мастеров на работу, создавать им условия. При этом не вмешивался в их творчество, хотя и высказывал свое мнение. Но это был не диктат, да он и не был нужен – все члены сообщества заведомо были людьми одного миропонимания и философии. Отчасти художники воплощали идеи и замыслы, которыми буквально фонтанировала бурная натура Саввы Ивановича, но лишь на идеологическом уровне. Возможно, это была некоторая компенсация за то, что сам он вынужден был заниматься куда более прозаическими вещами. «Савва Мамонтов не был в специальном смысле художник,?– писал Василий Поленов,?– а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему талант возбуждать творчество других…» Михаил Нестеров как-то в шутку назвал Мамонтова «Савва Великолепный», намекая на схожесть с флорентийским Лоренцо Великолепным. Сравнение с Медичи понравилось друзьям и прижилось. Пожалуй, их действительно многое объединяло. И конечно, Мамонтов не ограничивался дружбой с художниками. На паях с княгиней Марией Тенишевой он финансировал журнал «Мир искусства», субсидировал газету «Россия», внес значительную сумму на строительство Музея изящных искусств. Не случайно основатель Музея профессор Иван Владимирович Цветаев пригласил Мамонтова быть членом-учредителем по устройству музея.
В 1882 году в России была разрешена частная опера. Это развязало руки боготворившему и отлично знавшему этот вид искусства Савве. С самого начала Мамонтов делал оперу истинно национальной: «Ни в одной цивилизованной стране Европы отечественная музыка не находится в таком загоне, как у нас в России»,?– говорил он. Действительно, имея в своей стране Михаила Глинку, Петра Чайковского и Могучую кучку, наши театры в основном ориентировались на зарубежный репертуар. Савва Иванович хотел это изменить.
Прежде всего Мамонтов стал собирать единомышленников, а это он умел. «Он не был ни художником, ни поэтом, ни музыкантом, но сам по себе он создавал вокруг себя такую атмосферу, которая притягивала нас всех как магнит, вызывая неудержимое желание становиться навсегда пленником искусства», – говорил о нем Васнецов. Композиторы, дирижеры (один Сергей Рахманинов чего стоит!), певцы и, конечно, друзья-художники – Мамонтов создавал новую, доселе невиданную оперу! Вот как оценил труды своего друга человек, отлично разбиравшийся в театре, – Константин Сергеевич Алексеев (Станиславский):
«Мамонтов, меценатствуя в области оперы и давая артистам ценные указания по вопросам грима, костюма, жеста, даже пения, вообще по вопросам создания сценического образа, дал могучий толчок культуре русского оперного дела: выдвинул Шаляпина, сделал при его посредстве популярным Мусоргского, забракованного многими знатоками, создал в своем театре огромный успех опере Римского-Корсакова «Садко» и содействовал этим пробуждению его творческой энергии и созданию «Царской невесты» и «Салтана», написанных для мамонтовской оперы и впервые здесь исполнявшихся. Здесь же, в его театре, где он показал нам ряд прекрасных оперных постановок своей режиссерской работы, мы впервые увидели вместо прежних ремесленных декораций ряд замечательных созданий кисти Васнецова, Поленова, Серова, Коровина, которые вместе с Репиным, Антокольским и другими лучшими русскими художниками того времени почти выросли и, можно сказать, прожили жизнь в доме и семье Мамонтова».
Бизнес как искусство
Один пример того, как вел дела Мамонтов. В начале 90?х Савва Иванович увлекся новой идеей – продлить Ярославскую дорогу через Вологду до Архангельска. Связать север страны с центром, дать ему стимул к развитию, а заодно оживить беломорскую торговлю. С этой идеей он пришел к министру путей сообщения, а позже министру финансов Сергею Юльевичу Витте. Вместе они совершили непростое путешествие на Север, удостоверились в возможности и необходимости проекта. Министр уже, кажется, убедил Александра III, но в 1894 году монарх неожиданно скончался. Нужно было начинать все сначала, причем на нового императора Витте такого влияния не имел.
Тогда Мамонтов для создания правильного «имиджа» проекта отправил на Север Коровина и Серова, который как раз незадолго перед этим закончил работу «Александр III с семьей». Художники привезли из поездки множество работ с великолепными видами северной природы, которые сразу стали известны в свете. В 1896 году император должен был присутствовать на 16?й Всероссийской промышленной, торговой и художественной выставке в Нижнем Новгороде, и Мамонтов берется за устройство павильона «Крайний Север». Павильон для него строил великолепный московский архитектор Лев Кекушев, расписывал Константин Коровин. Заодно Мамонтов привез в Нижний свою оперную труппу, дополнительно пригласив в нее нескольких зарубежных и российских артистов. Одним из них был совсем еще молодой Федор Шаляпин, который без особенного успеха провел свой первый сезон в Мариинском театре. Мамонтов хотел поместить в Художественном павильоне два панно опекаемого им Михаила Врубеля – «Принцесса Греза» и «Микула Селянинович». Но возникло препятствие: академическая комиссия забраковала работы Врубеля, назвав их «декадентской мазней». Художник оскорбился и уехал. Тогда Мамонтов построил специально для этих работ прямо за оградой выставки отдельный павильон, который украсил вывеской «Выставка декоративных панно художника М.?А.?Врубеля, забракованных жюри Императорской Академии художеств». Народ валом пошел смотреть на шедевры, которые стали предметом всеобщего обсуждения. Через несколько дней Мамонтова вежливо попросили оставить только первые пять слов на павильоне, на что он милостиво согласился.
Нижегородских итогов было два: казна дала «добро» на дорогу до Архангельска, а труппа театра Мамонтова пополнилась Шаляпиным. Хитрый Савва Иванович заметил, что молодой певец неровно дышит к итальянской балерине Иоле Торнаги, предложил ей годовой контракт и… отправил в Санкт-Петербург с предложением к Шаляпину. Устоять Федор Иванович не смог, хотя престиж частной антрепризы Мамонтова не мог идти в сравнение с главным Императорским театром. Так начался путь к успеху тогда еще почти неизвестного певца, который получил полную свободу творчества, новый репертуар и мудрого покровителя.
Охота на Мамонта
11 сентября 1899 года Савва Мамонтов был арестован в своем доме на Садово?Спасской и пешком под конвоем препровожден в Таганскую тюрьму. Там в одиночной камере он провел пять месяцев.
Арест дельца и мецената был шоком для окружающих. Все знали, что дела у Саввы были в сложном положении, но все были уверены, что он непременно выпутается. Началось с того, что Витте попросил Мамонтова взять в аренду у государства находившийся в тяжелом положении Невский судостроительный и механический завод. Это была ответная услуга за выгодный выкуп казной Донецкой дороги. Савва Иванович не мог отказать и возглавил предприятие со странным названием «Московское товарищество Невского механического завода». После Нижегородской выставки и получения концессии на строительство Северной дороги Мамонтову пришлось взять в аренду еще и Николаевский металлургический завод в Иркутской губернии, который был преобразован в Общество Восточно-Сибирских железоделательных и механических заводов. Общество должно было обеспечить металлом Невский механический завод и основанный Мамонтовым вагоностроительный завод в подмосковных Мытищах. Таким образом Мамонтов хотел создать многопрофильный отечественный концерн с полным циклом производств, который мог обеспечить все потребности железной дороги. Сибирь снабжала металлом, на Неве делали паровозы, в Мытищах – вагоны. Россия переставала зависеть от Европы и могла сама развивать свой железнодорожный транспорт.
Витте поддерживал идею. По его инициативе Мамонтов получил престижное звание мануфактур-советника, он же выхлопотал для Саввы орден Владимира четвертой степени. Заводам требовалась модернизация, для этого нужны были свободные средства. Нетерпеливый Мамонтов брал деньги из других своих проектов, прежде всего из кассы Ярославской дороги. Их не хватало. При поддержке Витте Мамонтов добился государственной концессии на строительство новой железнодорожной магистрали Петербург – Вологда – Вятка. Подряд на ее строительство подтвержден правительственным указом. В расчете на новые оборотные средства в августе 1898 года Мамонтов, опять по рекомендации Витте, обращается в Петербургский международный коммерческий банк за ссудой, в обеспечение дав бумаги контрольного пакета акций Ярославской дороги. Однако через некоторое время цена заложенных акций на бирже неожиданно упала, а разницу по договору должен был покрыть заемщик. Средств у Мамонтова не оказалось. Тогда президент банка, молодой (ему было чуть за тридцать) перспективный финансист из Германии Адольф Ротштейн принял решение в одностороннем порядке расторгнуть все сделки с клиентом: закрыть кредит и потребовать безотлагательного возвращения ссуды. Вероятно, Мамонтов был совершенно уверен, что перед ним будут соблюдены все обязательства по обещанной государственной концессии и он вот-вот получит средства от государства, но здесь его ждал последний удар: правительство неожиданно отозвало концессию на строительство дороги Петербург – Вятка. Мышеловка захлопнулась.
Пал ли Савва Иванович жертвой самонадеянности, была ли вся эта история стечением обстоятельств или спланированной «охотой на Мамонта», неизвестно. Загадочна и роль Витте. Был ли он организатором или тайная операция была спланирована как раз против него министром юстиции Николаем Муравьевым с помощью Ротштейна, а Савва Иванович «попал под раздачу» как близкий Витте человек? Однозначного ответа нет по сей день.
Посаженный в тюрьму Мамонтов был лишен возможности спасти положение. Через пять месяцев, когда его выпустили под домашний арест (за него публично просили многие деятели культуры, а рисовавший в тот момент портрет императора Серов лично говорил с Николаем), изменить что-либо было уже невозможно. За судом следила вся страна. Защитником выступал знаменитый адвокат Федор Плевако, и процесс стал его настоящим триумфом. Он доказал, что никакой корысти Савва Иванович не имел, а факта присвоения чужих денег не было. Присяжными Мамонтов был оправдан, присутствующие в зале суда стоя аплодировали их вердикту.
Дело было передано в гражданское судопроизводство, а Савву Ивановича признали несостоятельным должником. Он был разорен, но не сломлен. Пришлось продать московский особняк, картины, все акции и предприятия. Савва продолжал творить в бизнесе и искусстве, но возможностей у него было гораздо меньше, а соответственно, и размах его предприятий стал куда скромнее. Хорошо еще, что Абрамцево было записано на супругу. После суда Савва Иванович и Елизавета Григорьевна, не оформившие официального развода, стали жить отдельно. Мамонтов поселился в усадьбе за Бутырской тюрьмой. В этот бревенчатый дом он перевез из Абрамцева гончарную мастерскую, ставшую хозяйственным предприятием. На нем работали по найму полтора десятка человек, которые изготавливали и снабжали всю Москву – на заказ или на продажу небольшими партиями – облицовочными плитками, печными изразцами, посудными формами, мелкой бытовой пластикой. С художественной частью помогали Коровин и Врубель. Большинство московских домов в стиле модерн украшены его изделиями. Нужно «приучить глаз народа к красивому на вокзалах, в храмах, на улицах», – говорил Савва Иванович. Из старых друзей Савву Ивановича навещали Поленов, Серов, Васнецов.
В последние годы рядом с Мамонтовым находилась учительница из Торжка Евгения Решетилова – подруга родной сестры Татьяны Любатович. Родственники Саввы Ивановича, негативно воспринимавшие какие бы то ни было упоминания о Любатович, спокойно отреагировали на появление новой спутницы жизни Мамонтова, которая была моложе его на тридцать восемь лет. В конце 1907 года от воспаления легких скончалась дочь Мамонтовых – Вера. Вскоре умерла Елизавета Григорьевна. В 1915-м ушел из жизни сын Мамонтовых – Сергей Саввич. Сам Савва Иванович, простудившись зимой 1918 года, уже не смог подняться. Смерть наступила в марте того же года. Похороны были скромными, гроб с телом мецената перевезли из Москвы в Абрамцево. В газетных некрологах Мамонтова называли «московским Медичи», «Саввой оперным», «последним из могикан».
Он тихо умер в своем доме и был похоронен в любимом Абрамцево. Мамонтов ушел вместе с эпохой, для величия которой он сделал очень многое. В новой жизни места для него точно не было.
С.В. РАХМАНИНОВ: «Мамонтов был большой человек и оказал большое влияние на русское оперное искусство. В некотором отношении влияние Мамонтова на оперу было подобно влиянию Станиславского на драму. И хотя Савва Великолепный заявлял: «Опера – не концерт в костюмах на фоне декораций. Придет время, оно не за горами, когда театр, по крайней мере, драматический, станет храмом для большинства народа».
В.М. ВАСНЕЦОВ: «Он не был ни художником, ни поэтом, ни музыкантом, но сам по себе он создавал вокруг себя такую атмосферу, которая притягивала нас всех как магнит, вызывая неудержимое желание становиться навсегда пленником искусства».
К.С. СТАНИСЛАВСКИЙ: «Он был прекрасным образцом чисто русской творческой натуры», и «всем, что делал Савва Иванович, тайно руководило искусство… Превосходная фигура одного из строителей русской культурной жизни, совершенно исключительная по таланту, разносторонности, энергии и широте размаха. Я говорю об известном меценате Савве Ивановиче Мамонтове, который был одновременно и певцом, и оперным артистом, и режиссером, и драматургом, и создателем русской частной оперы, и меценатом в живописи, вроде Третьякова, и строителем многих русских железнодорожных линий»…
…Ему приходилось быть совсем иным на людях в качестве директора тогда еще Ярославской, а не Архангельской ж/д. После второго звонка, окруженный инженерами, разными чинами службы, точно император, окруженный свитой, Савва Иванович шел по перрону; властный, строгий, он выслушивал доклады, не смотря на говорившего, принимал прошения, читал их, передавал кому-то и шел дальше твердой походкой, как всегда красивый, значительный, но совсем другой, чем у себя дома в кругу артистов. Раскланиваясь направо и налево, то снисходительно, то строго, он искал кого-то глазами по окнам вагонов, а встретив, кого искал, он говорил ему деловым тоном: «Садитесь ко мне, у меня есть дело». Обыкновенно до отхода поезда Савва Иванович стоял у окна все с тем же официальным лицом, отдавая последние распоряжения, дослушивая забытые доклады. Прощальные поклоны, подобострастные приветствия в ответ – и поезд трогался. Савва Иванович быстро затворял дверь купе, снимал свою шляпу и пальто и сразу преображался… «Я очень рад тебя видеть, – говорил он с нежностью, глядя пристально на вагонного гостя своими молодыми лучезарными глазами. – Я наврал, ты понял, конечно. Никакого дела у меня нет, но я знаю, что тебе надо поговорить со мной. Мы любим одно… и это самое важное в жизни, а это…» – И он махнул в сторону окна с каким-то отчаянием, точно конфузясь за ту роль, которую ему приходится играть там, на перроне вокзала, среди чинов службы.
М.М. АНТОКОЛЬСКИЙ:
«Твой дом, как и сердце Твое, был открыт для всех нас.
И мы тянулись туда, как растение к теплу.
Не Твое богатство манило нас… а то,
что в Твоем доме мы, художники,
чувствовали себя объединенными,
отогретыми, бодрыми духом…»
М.А. ВРУБЕЛЬ: «Сейчас я опять в Абрамцеве, и опять меня обдает, нет, не обдает, а слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать на холсте и в орнаменте. Это музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного, дифференцированного и бледного Запада. Абрамцевская среда художников, около которых я рос и развивался, блестела звездами первой величины. Учился я на природе и у природы, а помогали мне в этом, вечная им за то благодарность, и сверстники Виктора во главе с ним, и мои сверстники, и особенно Василий Дмитриевич Поленов».
А.Я. ГОЛОВИН: «Человек состоятельный, он часто приходил на помощь неимущим артистам и умел это сделать вовремя. Но не только материальную поддержку оказывал Мамонтов – он обладал умением окрылять людей…»
К. КОРОВИН: «Частная опера Мамонтова в Москве открылась в Газетном переулке в небольшом театре. Савва Иванович Мамонтов обожал итальянскую оперу. Первые артисты, которые пели у него, были итальянцы: Падилла, Франческо и Антонио д?Андраде. Они скоро сделались любимцами Москвы. Но Москва враждебно встретила оперу Мамонтова. Солидное деловое купечество говорило, что держать театр председателю железной дороги как-то не идет. С.И. Мамонтов поручил И.И. Левитану исполнение декораций к опере «Жизнь за царя». А мне – «Аиду» и потом «Снегурочку» Римского-Корсакова. Я работал совместно с В.М. Васнецовым, который сделал прекрасные четыре эскиза декораций для «Снегурочки», а я исполнил остальные по своим эскизам. Театр Мамонтова и декоративные работы для опер дали мне возможность заниматься личной живописью, хотя театр много отнимал времени. В то же время я имел возможность писать с натуры, не подчиняясь времени и никаким влияниям. Работал так, как мне хотелось, в поисках своих достижений в живописи. Я был меценатом сам себе. Сначала я выставлял на Передвижных выставках, а потом встретил в Петербурге С.П. Дягилева, который нашел меня. Я увидел, Дягилев восторженно любит живопись и театр. И тут же затеяли с ним издать журнал «Мир искусства». Я рисовал первую обложку для журнала и сделал несколько рисунков красками. Из многих заработанных денег я дал Дягилеву 5000 для издания журнала. Еще выпросил у Саввы Ивановича 12 000 рублей и познакомил Дягилева с Мамонтовым. Журнал Дягилева был встречен очень враждебно. Он сделал какую-то революцию в искусстве. Но журнал шел нарасхват».
С. МАМОНТОВ: «Меня спрашивает Витте, зачем я театр-оперу держу, это несерьезно. «Это серьезнее железных дорог, – ответил я. – Искусство это – не одно развлечение только и увеселение». Если б вы знали, как он смотрел на меня, как будто на человека из Суконной слободы. И сказал откровенно, что в искусстве он ничего не понимает. По его мнению, это только увеселение. Не странно ли это, – говорил Мамонтов. – А ведь умный человек».
В.Д. ПОЛЕНОВ: «Савва Мамонтов не был в специальном смысле художник, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергию окружающих. Бог дал ему талант возбуждать творчество других…»
[Сам Мамонтов писал] (кстати, из тюрьмы, куда он попал по ложному обвинению завистливых конкурентов-инородцев): «Что бы там ни было, но то чистое, святое, что мы видели и видим в искусстве, дает нам такую связь, которая может быть нарушена только смертью». Его же слова: «Надо приучать глаз народа к красивому – на вокзалах, в храмах, на улицах.
В.М. ДОРОШЕВИЧ: «Это тот самый Мамонтов, которого разорили, которого держали в «Каменщиках», которого судили. Оправдали. А на следующий день к которому многие из его присяжных явились с визитом: засвидетельствовать свое почтение подсудимому. Я помню этот суд. Было тяжко. Было лето, и была духота. Недели две с лишним сидели мы в Митрофаньевском зале. Звон кремлевских колоколов прерывал заседание. Мешал. Словно не давал совершиться этому суду…»
Георгий ОЛТАРЖЕВСКИЙ
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
