По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Руслан Семяшкин
Сегодня наверняка точно не определишь: а может, наука действительно лишилась одного из видных своих сынов, который ещё дошкольником как-то раз сказал, что, когда вырастет, станет учёным. Много с того памятного для этого удивительного человека часа воды утекло…
И если бы народный поэт Калмыцкой АССР Давид Никитич Кугультинов, чей столетний юбилей со дня рождения приходится на 13 марта этого года, всё же посвятил себя науке, то, думается, он бы непременно занялся философией.
Впрочем, Кугультинов в своём жизненном призвании далеко от философии не ушёл, так как с юных лет с головой погрузился в «человековедение», то бишь в литературу, выбрав самую прекрасную её сторону — поэзию.
Поехал в 1957 году в Москву на Высшие литературные курсы Союза писателей, давшие ему не только обширные теоретические знания, но и возможность прямого общения в литературной среде. «Я подружился с Кайсыном Кулиевым, Чингизом Айтматовым и другими писателями, — вспоминал Кугультинов. — Пётр Воронин, Ион Чобану, Виктор Логинов, Леонид Пасенюк — при всём желании назвать всех, кто учился со мной, не могу, но общение с каждым из них обогатило меня. Наш творческий семинар вели такие поэты, как Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Сергей Наровчатов, им я обязан очень многим».
В жизни поэта были не только стремительный успех, народная любовь и признание, работа в выборных государственных органах, заслуженные награды, множество встреч и выступлений, но и горькие, несправедливые годы вынужденного отлучения от родного края. Кугультинову посчастливилось быть знакомым со многими выдающимися людьми двадцатого столетия. О некоторых из них он отозвался как о своих наставниках.
В 1940 году, когда у Кугультинова вышел в свет первый сборник «Стихи юности», молодой автор был принят в члены Союза писателей. А в сентябре того же года в республике широко отмечалось 500-летие калмыцкого народного эпоса «Джангар» и в Элисте проходил VIII пленум Союза писателей СССР, посвящённый этой дате. Его участником был и восемнадцатилетний Давид, впервые в жизни имевший возможность пообщаться с такими корифеями советской литературы, как А. Фадеев, А. Новиков-Прибой, П. Павленко, И. Сельвинский, А. Караваева, В. Инбер, Н. Кочин, М. Бажан, М. Танк.
«Беседы с ними оставили неизгладимое впечатление: за несколько дней праздника я, кажется, стал гораздо старше, — писал Кугультинов годы спустя. — В эти дни мне довелось, единственный раз в жизни, беседовать с А. Фадеевым, который в своём выступлении на митинге по поводу юбилея «Джангара», говоря о калмыцкой литературе, добрым словом помянул и моё имя».
Была в жизни Давида Никитича и куда более значимая для него встреча с патриархом русской советской литературы С.Я. Маршаком, которому он посвятит такие строки, адресату, кстати, понравившиеся:
Никто не помнит
Своего рожденья.
Никто не вспомнит
Свой последний час.
Два рубежа,
две грани,
два мгновенья
Не ведомы ни одному из нас.
И всё пространство, весь кипучий бег
Ночей и дней меж рубежами теми,
Всё, что философ именует «время»,
Что жизнью называет человек, —
Ничем не пресекается оно.
Оно в сознанье нашем — бесконечно.
И человеку смертному дано
Жить на земле, не зная смерти, вечно.
(перевод Ю. Нейман)
А познакомился Кугультинов с Самуилом Яковлевичем в Ялте, в Доме творчества писателей, на одном из литературных вечеров, где и живой классик, и набиравший творческую силу калмыцкий поэт читали свои стихи.
У той случайной встречи, к счастью, было и продолжение, о котором Давид Никитич вспоминал: «После этого вечера мы стали видеться с ним часто. В то время Маршак был уже тяжело болен. Но меня всегда поражало его постоянное, я бы сказал, юношеское, любопытство ко всему, что происходит в жизни, не говоря уже о литературе. Это было не просто любопытство, а живой, страстный интерес писателя. Его волновало то, что было со мной и с калмыцким народом. <…>
Странно я чувствовал себя при беседах с ним. Он запросто говорил: «Помню, как-то Алексей Максимович…», «Надежда Константиновна сказала…», «Илья Ефимович Репин…», «Владимир Васильевич Стасов говорил…», «Владимир Владимирович Маяковский…», «Алексей Николаевич Толстой…» и т. д., он говорил так, будто и для меня они были те же, что и для него, а ведь все они для меня — история! В Самуиле Яковлевиче я чувствовал огромную живую глыбу классической русской культуры. Он был в моих глазах живым необходимым звеном, соединяющим великую культуру прошлого с нашими днями, звеном, без которого образовалась бы трагическая пустота. <…>
Мне довелось видеть многих выдающихся людей. Но есть у калмыков пословица: «Чем видеть лица ста человек, узнай имя одного». Я счастлив тем, что узнал имя Маршака».
Следует сказать и о том, что Кугультинов — почему, кстати, его так и интересовала фигура Маршака — всегда тяготел к русской классике, к традициям русской классической поэзии, им искренне любимой и почитаемой. С молодых лет он работал и над переводами шедевров Пушкина и Лермонтова, а также других выдающихся русских поэтов на калмыцкий язык. Русским поэтам он посвящал и собственные стихи, выделяя в первую очередь величайший гений Пушкина:
О, Пушкин!
Над его строкою
Задумавшись в который раз,
Вдруг открываешь в ней такое,
Что прежде пряталось от глаз,
И в просветленье, в озаренье,
Как под магическим стеклом,
Вдруг осознаешь измененья
В своём уме, в себе самом.
Полёт души, кипенье крови,
Что раньше были не видны,
Глазами Пушкина уловишь,
Поймёшь до самой глубины.
(перевод Ю. Нейман)
При этом Кугультинов подчёркивал и то, что Пушкин дорог не только ему одному, но всему калмыцкому народу, о чём и написал в стихотворении «Пушкин в наших сердцах»:
Кто из певцов, ушедших в даль времён,
Калмыцкому народу всех милее?
Какое из прославленных имён
Мы с детства говорим благоговея?..
Безвестен был народ и невелик…
Но гений, на пути его заметя,
Сказал однажды:
«Друг степей калмык», —
И все узнали: есть калмык на свете.
По всей Руси, по всем концам Земли
Пронёсся стих отлива золотого.
И мы, калмыки, в круг людей вошли,
В круг тех, кто помнит пушкинское
слово.
(перевод Ю. Нейман)
Будучи поэтом национальным, Кугультинов, тем не менее, всегда был поэтом большой, многонациональной России, вдохновлявшей его на создание многих прекрасных творений, посвящённых России, Москве, Волге, Норильску, Красноярску, Заполярью, Крыму…
Россия, Россия, певучее слово,
В нём — скромность величья,
и счастья основа,
И нежность, и столько любви
накалённой…
Промолвишь: «Россия» — встают
миллионы
Идущих вперёд непреклонно и тесно, —
И тех, кто прославлен, и тех,
кто безвестно
Твои молодые поля, о Россия,
Горячею кровью своей оросили.
Россия, твой подвиг вовек бескорыстен.
Не ты ль привлекла высочайшей
из истин
Меньших своих братьев и,
став им опорой,
Спасла от бесправья, от зла и разора,
Пред ними являя отваги примеры,
У них пробуждая в грядущее веру,
И мужество жить, и дерзания силы,
Бессмертного Ленина ты возрастила.
Россия, певучее имя — «Россия»,
Ты в душу вливаешь мне силы живые!
(перевод Ю. Нейман)
Среди же произведений, посвящённых нашей столице, стоит выделить «Оду о Москве», начинающуюся такими прекрасными, наполненными неподдельной любовью словами:
Ты, верная мечте, сквозь сумерки
столетий
Сияешь так светло, что впору в этом
свете
Цветной узор плести, причудливый
на вид,
Иль табуны пасти — так песня
говорит,
Ты, ставшая для всех
находкою-разгадкой,
Ты, именем одним — оно звучит
так сладко! —
Способная смирить стихий
жестокий гнев,
В пустыне выжженной взрастить
посев.
Москва!.. Надежд людских земное
воплощенье,
Осуществление заветнейшей мечты,
Ты — сердца всей Земли
бессмертное биенье,
Творящая весну, немеркнущая, ты —
Москва!.. Ты светом вечности жива!
Сияй, Москва!.. Любовь моя — Москва!
(перевод Ю. Нейман)
Так сложилось, что более десяти лет Кугультинов, прошедший дорогами Великой Отечественной войны, вступивший в 1943 году в ВКП(б), вынужден был провести вдали от родной Калмыкии и её мужественного народа, попавшего из-за негодяев, предавших свой народ и Родину, в жернова военного лихолетья… «Я оказался в Алтайском крае. Стал работать преподавателем автомобильного техникума в Бийске, а в 1945 году попал в Норильск. Писал стихи о судьбе своего народа. Не писать я не мог… Как бы трудно ни приходилось в жизни, я никогда не терял веры в торжество дела Ленина и нашей Коммунистической партии. Я был тогда молод — мне было двадцать три года. Офицер-фронтовик, повидавший всякое в жизни, физически сильный, я вырабатывал норму и дополнительный паёк. Но, оказавшись в таком тяжком положении, я, вероятно, мог бы пасть духом, потерять веру, если бы был один, если бы не моральная поддержка окружавших меня людей».
Реабилитировали Давида Никитича в 1956 году. Тогда же его восстановили и в партии.
Такие жизненные испытания, как правило, не проходят бесследно. Нередко те, кому их пришлось пережить, изменялись, и далеко не в лучшую сторону. С Кугультиновым, естественно, этого не произошло. Он не озлобился, не зачерствел, не стал безучастным ко всему вокруг. Давид Никитич рвался в родные края, он продолжал писать и его переполняли творческие планы, реализация которых помогла бы ему наверстать упущенное. И те его давние стихи также представляют немалый интерес. Особенно же созвучны его душевному настрою тех лет были строки, в которых он обращал свой взор к родной Калмыкии, как, например, в стихотворении 1950 года «Зов родного края»:
Скакун, пленивший взгляд и душу,
Копытом роющий песок,
И неожиданно подувший
Весенний, тёплый ветерок,
И звёзды, что в степи небесной
Пасутся, как стада овец,
И песня девушки прелестной,
И с книгой худенький юнец,
И облаков ленивых глыбы,
И тени прошлого во сне
Напоминают, где б я ни был,
Мне о родимой стороне.
И, солнце взглядом провожая
За кромку чёрную лесов,
Я слышу зов родного края,
Могучий, беспредельный зов.
(перевод Ю. Вронского)
Вернувшись в Калмыкию, Кугультинов с головой окунулся в творчество. Так начался самый активный период в его жизни, давший поэту реальную возможность непринуждённо писать и активно участвовать в общественно-политической жизни республики, РСФСР, а с годами и всего Союза.
Здесь важно сказать и о том, что поэт не стал зацикливаться на лично пережитом. Да и темы его интересовали совсем другие: непреходящие, вечные, раскрывающие человеческий лик во всём его многообразии. К тому же на всю жизнь запомнит поэт и такие мудрые слова своего дяди — старика Андрэ: «…Ты воевал за правду — горел в огне войны и остался жив. Разве это не есть счастье? Сколько мужей — не хуже тебя — погибло! Да, ты много лет был в тюрьме. Но старики говорят: «Пусть лучше жизнь умрёт, чем имя». Разве сохранить свою честь, пройдя через столь трудные испытания, не есть счастье?!»
Самым же большим счастьем для поэта, наверное, стало его долгожданное возвращение на землю отцов и дедов, где его ждали, где он был необычайно востребован, что подтверждается уже хотя бы тем фактом, что буквально сразу по приезде в Элисту поэта изберут секретарём правления писательской организации Калмыцкой АССР.
К слову, столицу республики Элисту, ставшую ему родной, Кугультинов очень любил. Не раз с особым пиететом говорил он о ней в своих стихах, не уставал и как общественный деятель отстаивать её интересы. Неудивительно и то, что поэт не захотел с ней расставаться и тогда, когда избирался народным депутатом СССР, членом Президиума Верховного Совета СССР, когда был, без преувеличения, одним из самых известных и авторитетных калмыков России и Советского Союза.
Закономерно и то, что именно в Элисте найдёт он и своё последнее вечное пристанище…
Когда уже на первый разворот
Заходит лайнер, медленно снижаясь,
К стеклу прижавшись, смотришь,
поражаясь,
По-детски приоткрыв наивно рот.
Внизу, как лотос сказочный, чиста,
Не из земли — из чаши изумруда,
Возник цветок — невиданное чудо —
Моя, родная сердцу, Элиста,
Впитавшая времён высотный стиль,
Громадой камня к небесам вздымаясь,
Глазами окон щедро улыбаясь
Тем, кто кварталы города взрастил.
Здесь в каждом доме радостно живут,
Растя цветы, детишек пеленая,
Мои друзья, достойно пожиная
Плоды судьбы, что вырастил их труд.
(перевод В. Стрелкова)
Как философ и гуманист, исповедовавший мысль о вечной земной гармонии, о мире, о взаимопонимании между людьми и о том, что добро и любовь сильнее зла, которому не место на земле, Кугультинов однажды написал на редкость интересное, сконцентрировавшее ход его пульсирующей мысли стихотворение «Счастье и горе». Его, убеждён, следовало бы почаще цитировать, так как в нём весь Кугультинов — человек-глыба, возвысивший свой самобытный голос во имя мира, справедливости и счастья людского:
Когда как вестник торжества и славы
Ко мне пришёл бы старец белоглавый,
Калмыцкой старой сказки чародей,
И подарил мне счастье всех людей,
Я б это счастье разделил на части,
Всем людям поровну я б роздал счастье.
Но если б он собрал в один комок
Всё, что печально на земном просторе,
Чтоб в сердце у себя вместить я мог
Всё наше человеческое горе,
Я б горе вместе с сердцем сжёг дотла,
Чтоб сделалась Вселенная светла!
(перевод С. Липкина)
С годами авторитет Давида Никитича стал заметно расти. За книгу стихов «Я твой ровесник» в 1967 году его удостаивают Государственной премии РСФСР имени М. Горького, а уже буквально через пару лет Кугультинову присваивают и высокое звание народного поэта Калмыцкой АССР. В 1976 году за книгу стихов «Зов апреля» он становится лауреатом Государственной премии СССР. Также за большие заслуги в развитии советской, российской многонациональной литературы и активную общественную деятельность он будет удостоен и высокого звания Героя Социалистического Труда, станет кавалером двух орденов Ленина, орденов Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Отечественной войны II степени, «За заслуги перед Отечеством» III степени.
Размышлявший над непростыми вопросами бытия, Кугультинов, как художник тонкий, но и предельно гражданственный, в своей поэзии неоднократно обращает взор и к великому Ленину. Он пишет прекрасные стихи «Ленин», «Когда ключом кипели вкруг событья…», «Записки Ленина», «Почётным отдыхом пенсионера…», «Солнце сердца», «Ленин и правда» и другие. Все эти произведения объединены искренним восхищением автора гением Ленина, его величием и способностью видеть то, что неподвластно взору большинства его соотечественников. При этом поэт показывает вождя человеком земным и доступным, однако наделённым колоссальным разумом, позволяющим ему «возвыситься над веком». Об этом Давид Никитич наиболее полно говорит в стихотворении «Ленин»:
Он думал, что работал в меру сил,
Как все,
на общей стройке многотрудной.
Как все,
домой зарплату приносил
И получал паёк такой же скудный.
Себя не звал вождём народным он —
И стал вождём народов и времён.
Не в том ли смысл высокого пути,
Чтоб быть во всех поступках
человеком,
Но всех других делами превзойти,
Но разумом возвыситься над веком
И постигать — в чём связь веков
живая,
Быть человеком не переставая?..
(перевод Ю. Нейман)
Размышляя над ленинским гением, сопоставляя день вчерашний и сегодняшний, Кугультинов всё ж таки в стихотворении «Солнце сердца» однозначно констатирует:
Мы вправе в буре наших лет
Идти за Лениным вослед,
Но равными ему не будем:
Он — солнце сердца и ума,
И, выстрадав, его сама
История вручила людям!
(перевод С. Липкина)
Не менее интересны раздумья поэта над таким, казалось бы, простым вопросом, как отношение Владимира Ильича к основополагающему понятию, коим является правда. Задумываясь над её значением в революционной деятельности Ленина, в стихотворении «Ленин и правда» Кугультинов пишет:
Для множества он был вождём,
Но если на пути своём
Делились люди на две части,
То возглавлял он большинство,
Что правды знало существо,
Чья цель была — людское счастье.
Но если тропка большинства
Была ошибочна, крива,
А правды меньшинство хотело, —
То с меньшинством шагал он смело!
Идя сквозь трудные года,
Он правде верен был всегда.
(перевод С. Липкина)
Поэзия Кугультинова никогда не замыкалась в сугубо национальных рамках. Друг поэта, выдающийся киргизский советский писатель и общественный деятель Чингиз Айтматов справедливо подчёркивал: «В советское время калмыки возродились на новой социально-исторической почве. И только таким образом мог появиться, сформироваться в среде калмыцкого народа один из виднейших советских художников слова, наш современник — Давид Кугультинов. Поэтому-то творчество Кугультинова — само по себе факт исторический».
Но в том-то и феномен таких национальных авторов, как Кугультинов, а вместе с ним и его собратьев по поэтическому цеху РСФСР Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Мустая Карима, что они смогли стать большими, мирового значения художниками именно при Советской власти, давшей им возможность прославиться не только самим, но и принести славу своим народам, бывшим бесправными в царской России.
Об этой правде жизни Давид Никитич помнил всегда. Его поэзия шла от беспокойного сердца и от трепетного сознания, готового идти навстречу дню сегодняшнему, откликаясь на важнейшие события современности. Он также писал о родном крае и его замечательных людях, о других уголках Советской страны…
Разум. Часто ли в повседневном обиходе слышим мы это слово? А всегда ли мы призываем его в помощники, занимаясь своими каждодневными делами? Человек прекрасно образованный и по-настоящему разумный, Кугультинов придавал этому слову, заключающему в себе наивысшей важности явление, огромное значение, о чём и написал в одноимённом стихотворении:
«Вам всё простится, кроме
превосходства
Ума… Так прячьте разум!..» —
произнёс
Философ, хоть с улыбкой, но всерьёз…
О, этой мысли горькое уродство!..
Нет, сделав скидку на судьбу и время,
Я всё же возмущён словами теми!..
Как?! Прятать ум, которым жизнь
крепка?!
Да разве не уму я благодарен
За то, что в космос поднялся Гагарин,
Что в нашем небе ходят облака,
А не виденья стран, сожжённых
разом?..
Нет, люди, нет!.. Не смейте прятать
разум!
(перевод Ю. Нейман)
Говоря о зарубежных темах, звучавших в творчестве Кугультинова, следует выделить его произведения из так называемой «Индийской тетради». Приведу некоторые из них, наиболее знаковые, посвящённые самым выдающимся сыну и дочери Индии прошлого столетия — Махатме и Индире Ганди:
В тот чёрный день, когда пуля
Сердце её пронзила —
Перестав быть Дочерью Индии,
Стала Матерью Индии Индира.
(перевод Ю. Нейман)
Он шагает по дороге — гляньте!
Взор его горящий не потух…
Я спросил его:
— Махатма Ганди,
Кто вы?
Человек вы или дух?
Если дух, что ж к людям неустанно
Ваши обращаются труды?
На тропе истории — песчаной —
Ваши не стираются следы?!
Если ж — человек… Зачем, отважась,
Вы, чьи мысли рвутся в вышину,
Взяли на спину такую тяжесть —
Индию — огромную страну?! <…>
…Опершись о посох деревянный,
Ганди приостановился вдруг.
Видно, вдумался в вопрос туманный,
Улыбнулся ласково, как друг.
И пропал…
На месте тени тощей,
Смуглого лица, горящих глаз
Я увидел пальмовые рощи,
Синева густая пролилась…
Индия… Тепло и человечность…
Въяве было мне разъяснено:
Ганди с Индией всегда — одно,
Их друг с другом уравняла Вечность.
(перевод Ю. Нейман)
При всей философичности, интеллектуальности поэзии Кугультинова, она неизменно была реалистичной. Отрываться от действительности поэт не любил, да и не считал нужным: «Жизнь — мать литературы, она рождает и питает её. Вспомним слова Гёте: «Опираться на пережитое — для меня всё; высасывать из пальца — не моё дело: я всегда считал, что действительность гениальнее моего гения». Жизнь не терпит фальши и лжи. Она требует правды. Той правды, которая сделала бессмертной русскую литературу. Читатель, воспринявший правду русской литературы, какой бы тяжкой она ни была, делался выше и чище, а Родина становилась для него роднее и ближе».
Наиболее жизненными в плане размаха подымаемых в них тем, безусловно, стали кугультиновские поэмы. Написал он их немало, и стоит признать, что большие полотна давались ему так же блестяще, как и малые поэтические формы.
Достоянием калмыцкой, да и по существу всей многонациональной советской литературы стали поэмы Кугультинова о вере в калмыцкий народ и его реабилитацию «От правды я не отрекался», памяти Мусы Джалиля «Моабитский узник», о стародавней истории калмыцкого народа «Повелитель Время», о войне во Вьетнаме «Бунт разума», о латвийском советском шахматисте Михаиле Тале «Шахматист», о магической тайне слова «Явление слова» (эту поэму поэт посвятил Ч. Айтматову), о калмыцких партизанах-комсомольцах времён Великой Отечественной войны «Необоримый», о судьбе друга-однополчанина «Директор», о военном лихолетье «Три дня», о величии русского театрального искусства «Большой театр», о венецианских впечатлениях «Град в Венеции». Также заслуживают внимания и такие его поэмы, как «Эксперимент Пирсова», «Рагни», «Выигрыш Адучи», «Танец маленькой таджички», «Восхождение», «Возвращение», «Эльте», «Бата — всадник на быке».
Давид Кугультинов прожил большую и насыщенную знаковыми событиями жизнь. А все тяготы, которые ему выпали, поэту помогали преодолеть любовь и вера в мудрость народную, как главные движущие силы, способные изменять действительность. «Я видел жизнь, и она никогда не пыталась учить меня, потому что она была мною, — говорил он уже в преклонном возрасте. — Я старался — часто, наверное, подсознательно — писать себя и любовь в себе ко всему для того, чтобы другие, в которых существую я, обходили ту боль, с которой встречался я, ибо я их люблю. Только Любовь необъяснимой всевластной силой Озаренья исправляет ошибки того, что мы называем Разумом и Мудростью».
Так пусть же продолжается век Давида Кугультинова, смотрящего на нас со своей одноимённой малой планеты, парящей где-то в необъятных просторах Вселенной. Пусть живут его книги, щедро напитанные могучим словом правды жизни.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
