По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор статьи — Алексей Шахов, кандидат исторических наук
(Продолжение.
Начало в №88, 91, 94, 97, 100, 103)
124-я прибывает к Сталинграду
Воинские эшелоны 124-й гороховской бригады, первой переданной Ставкой ВГК на помощь Сталинграду с направления на Астрахань, подтягивались к местам выгрузки на Средней Ахтубе. Во второй половине дня, ещё до вечера 25 августа, эшелон с вагоном полковника Горохова разгрузился на станции Средняя Ахтуба. Имея фронтовой опыт, Горохов сразу же увёл личный состав в лес. А с рассветом станцию уже бомбил противник. Всё, что не успели захватить с собой, попало под эту бомбёжку. Выгрузка первого эшелона под командованием начальника штаба бригады подполковника Черноуса производилась в поле, в районе станции Заплавная. Разгружались «на руках» и с помощью подручных приспособлений. Но справились быстро. Потерь не было.
По мере прибытия резервов Красной Армии, перенаправленных к Сталинграду, немцы оценили опасность Заволжской железной дороги. Только первые эшелоны 124-й были ещё в зоне разведки немецкой авиации. Вторая часть эшелонов бригады — Калошина, Цыбулина, Довгополого — оказалась уже под непрерывными ударами вражеской авиации. Эти события растянули сроки прибытия частей бригады к Сталинграду. А потому её командование стремилось получить у железнодорожников уточнённые сведения о продвижении последующих эшелонов.
Но вести были неутешительными: прервана связь по линии Ленинск — Владимировка — Баскунчак. Вторая часть эшелонов бригады поворачивала к Сталинграду. От станции Палассовка чаще стали подаваться сигналы воздушной тревоги. Постепенно начали различать немецких воздушных разведчиков, давнишних знакомцев фронтовиков, — «рамы» (тактический самолёт-разведчик «Фокке-вульф» Fw.189 «Филин». — Ред.).
Характер следования эшелонов изменился. Немцы уже оценили важность узла Баскунчак, и здесь активно действовала их авиация. Путь был тяжёлым, под бомбёжками. Эшелоны маневрировали. То невозможно остановить, чтобы покормить людей, то частые остановки для рассредоточения людей на время налёта. Комиссар бригады Греков и секретарь политотдела Пашков с шофёром на «козлике» отправились на поиски застрявших в пути эшелонов 124-й бригады. Любой ценой их нужно было проталкивать к Ленинску и Заплавному. Комбриг Горохов и начальник политотдела Тихонов остались встречать прибывающие части бригады.
Первые потери
В эшелонах бригады только на Баскунчаке узнали о массированной бомбёжке Сталинграда. Встретился целый состав из платформ. На них под открытым солнцем — раненые. Вдоль дороги — вереницы женщин, стариков, детей. Легкораненые шагают поодиночке, группками, поддерживают друг друга. Полуголые дети рядом с женщинами. Тяжело на это смотреть. «На коротких привалах, — вспоминал ветеран бригады Кашфи Камалов, — беседуем с ранеными. Делимся сухарями. Почин бывалых фронтовиков: отдают деньги раненым, нам они не потребуются». Теперь над ровной, однообразной степью — две тучи. Над дорогой висит, не опадая, завеса пыли: люди всё идут, идут. А сверху, на горизонте, высоко над головой всё виднее громадная, устрашающая дымовая туча. Со стороны города временами доносятся гулкие удары.
Первое испытание в бригаде выпало не оружию, а технике, воле, да и сознанию личного состава. Под бомбёжку попал пропущенный вперёд 7-й эшелон с тылом бригады. В воинском составе были авторота, склад боеприпасов, склад продовольствия и ГСМ. Всё это было остро необходимо командованию бригады для обеспечения предстоящей переправы через Волгу.
Войско сколочено, обучено, но не обстреляно. И сколько ещё потребуется времени на то, чтобы стать фронтовиками? Ведь учились действовать наземным оружием, а враг давил с воздуха. Когда началась бомбёжка, солдаты да и начальство были в панике, многие бежали от станции в степь. Пробежав километра два, увидели, что самолёт улетел. Остановились, поняли, что надо спасать машины и людей. Бросились бегом назад к эшелону. Все вернулись и горячо взялись за дело. Бомбы попали в паровоз, в середину эшелона и в хвост. Горели машины на платформах, поражённые зажигательными пулями. Стали рваться боеприпасы, бочки с горючим.
Часть вагонов эшелона попала в воронку от бомбы, отчего машины на железнодорожных платформах сорвало с креплений. Они придавили людей, оказавшихся между ними. Горящие гружёные машины никак не удавалось откатить вручную. Люди горели на глазах товарищей, просили помощи, но те не могли их спасти. Почти всю ночь боролись с пожаром, спасали эшелон, восстанавливали железнодорожное полотно. Сгорели весь запас горючего и 18 автомашин, спасти удалось около 50. Немедленно сгрузили автомашины, находившихся в них людей и своим ходом двинулись к переправе.
Первые потери в людях и технике, первые раненые в 124-й бригаде были в самом тыловом её подразделении. Бомбёжка стала предвестником такой битвы, в которой из пяти тысяч личного состава бригады лишь один коновод Сыртланов с табуном бригадных лошадей в Заволжье был вне постоянного воздействия огня противника. Постепенно стало выясняться, что причиной этих первых для бригады потерь стала халатность командиров. Начальник последнего бригадного эшелона, заместитель комбрига по тылу капитан Довгополый попросту не захотел разгружаться в степи, а комиссар штаба бригады Дримченко пошёл у него на поводу. Но другие, обстрелянные командиры частей — Графчиков, Калошин, Цыбулин — не дали разгромить свои эшелоны.
Тревожное ожидание
После пеших маршей в 35—40 километров от мест выгрузки из железнодорожных эшелонов подразделения и части бригады постепенно сосредотачивались в леске северо-западнее Красной Слободы. Путь был проделан нелёгкий. Из воспоминаний бывшего разведчика бригады В.Н. Александрова:
«28 августа 1942 года. Читал я много про степи, а на деле всё оказалось неправда. Поэты, прозаики пишут про степь, что это — пение жаворонков, пташек там разных. Что степь — это ковыль, травка, цветики, запахи разные. Чепуха! Степь — это когда на гимнастёрке соль и идёшь, как выскочивший из парилки. Степь — это когда пыль и грязь проникли во все поры тела, не считая рта и носа, когда зной так туманит голову, что мысли становятся тягучими, густыми, как дёготь, когда во рту, наверное, и в желудке сухо и противно, как в аду. Тут даже птица, парящая высоко в небе, и то кричит жалобно: «пить, пить».
Осталась позади бесконечная равнина, спуск с горы в Средней Ахтубе с белой церковью. Начались огромные зелёные массивы — вправо, влево, вперёд, а между ними — вода. За лесами уже была Волга. Красноармейцы перешли по дощатому мосту через Ахтубу и стали на отдых. После безводья пустыни — изобилие воды. После потрясений первых авиаударов врага и утомительнейшего пешего марша — относительная безопасность. После изнурительного зноя — тень, зелень.
А впереди был пугающий Сталинград — в звуках взрывов, в дыму, в зареве пожаров — и неизвестность первого боя. Потянулось тревожное ожидание переправы через Волгу под огнём врага.
Думы комбрига
Командира бригады встретил начальник штаба подполковник Черноус. Он и начальник оперативной части штаба майор Усов прибыли к Сталинграду с первым эшелоном. Подполковник Черноус доложил комбригу полевую записку, только что доставленную от майора Усова. В ней излагалось устное приказание члена Военного совета фронта Н.С. Хрущёва, повстречавшегося на берегу Волги. В записке говорилось: «Воинским частям отправляться походным порядком в направлении Красной Слободы, к Гражданской переправе в Сталинград. Командиру бригады предписывалось связаться с генерал-полковником тов. Ерёменко». Далее назывался адрес, где следовало искать командующего фронтом. До получения боевой задачи прибывающим частям велено сосредотачиваться в перелесках между реками Ахтуба и Волга, вблизи Центральной переправы.
Все помыслы комбрига были о том, чтобы поскорее собрать бригаду, не допустить ввода её в бой по частям, на «затычку прорех». Сергей Фёдорович начал формировать бригаду, что называется, на пустом месте. После шестимесячных забот она сложилась, была обучена и вооружена. Трижды её проверяли по заданиям заместителя наркома обороны по новым формированиям К.Е. Ворошилова. Последний акт проверки содержал очень лестные оценки. Но самый главный экзамен — первый бой! В связи с неопределённостью в продвижении эшелонов в сердцах он обронил: «Большого ума не надо… Фрицу одно удовольствие, когда тыркаемся куцыми отрядами. Надают тебе по мордасам с первого раза, потом с переляку долго будет сниться «драпанец».
Впереди была Волга. Как можно быстрее подтянуть все части к переправе — вот что было главной заботой комбрига, штаба, полит-отдела. К 26 августа прибывшие части 124-й стрелковой бригады сосредоточились (в основном) в районе станции Ахтуба — посёлок Красная Слобода (в леске северо-западнее). Комбриг проверял на подходе выгрузившиеся части, подбадривал людей. Каждый красноармеец узнавал его. Знали и любили его за человечность, верили в рассудительность и отвагу. Позади остались многосуточные учения, стрельбы. И всегда вместе с красноармейцами был подвижный, пылкий и охочий до шуток комбриг.
С.Ф. Горохов мало рассказывал о себе, но редкостный в то время орден Боевого Красного Знамени на гимнастёрке внушал и молодым, и побывавшим на фронтах бойцам большое уважение. Привыкли видеть полковника на вороном беспокойном коне в сопровождении коновода Мити Цейтвы. На этот раз комбриг был в «эмке» (автомобиль ГАЗ М-1. — Ред.). Перед самой отправкой из Рязани в бригаду наведались командующий Московским военным округом генерал-лейтенант П.А. Артемьев и первый секретарь Рязанского обкома ВКП(б) С.Н. Тарасов. Остались довольны увиденным. Комбригу «в счёт будущих побед» прислали легковой автомобиль.
Полковник Горохов терпеливо выслушивал работников штаба бригады. О своих частях они докладывали уверенно, о противнике же доклады были, полные туманных догадок. Повоевавший с гитлеровцами Горохов непоколебимо соблюдал золотое правило: непрерывно, из любых источников добывать данные о противнике, сверять и перепроверять их, принимать во внимание только те из них, что подтверждаются несколькими каналами получения информации.
В данном случае все — железнодорожники, военные из местного гарнизона, милиционеры, волгари на баржах и катерах — толковали одно: немец на противоположном берегу, возле Тракторного и на Латошинской железнодорожной переправе. «Хорошенькое дело! — думалось полковнику. — Если гитлеровцы вышли к западному берегу Волги, да к тому же овладели паромной переправой, почему бы им не зацепиться за левый берег?» Нигде не встречались регулировщики или хотя бы указатели. Никакой охраны путей подхода к Волге. Как видно, фронтовые представители сами ещё только осваивались на этой местности.
Подходило время передачи вечерних последних известий. Комбриг с батальонным комиссаром Тихоновым поспешили к политотдельскому походному радиоприёмнику. Сквозь разноголосицу, писк и треск в эфире прорывались запомнившиеся тревожные слова: «Бои с переправившимися через Дон войсками противника. Обстановка на этом участке фронта создалась сложная. Всюду идут ожесточённые бои». Но о самом Сталинграде — ни слова. Ясно только одно: нужно быстрее, быстрее стаскивать все части к переправе. Сергей Фёдорович напомнил начальнику штаба свои распоряжения и остался наедине со своими мыслями о скором представлении командующему фронтом.
У командующего фронтом
Утром 26 августа шофёр комбриговской «эмки» Дыбленко и автоматчик Южаков проводили комбрига с начальником штаба, убывающих за Волгу в Сталинград. Долго, дотемна они ждали их возвращения в прибрежном лесочке.
…Моторная лодка в два счёта доставила комбрига со спутниками на правый берег к устью реки Царицы. Командный пункт фронта надёжно и бдительно охранялся. Более получаса представители командования 124-й бригады, не обращая внимания на шныряющие вдоль берега «юнкерсы» и «мессеры», блуждали среди дымящихся развалин, прежде чем нащупали штаб фронта. Десятки постов в несколько колец опоясывали лобастый откос. Только подпись Василевского «прорывала» кольца охраны и наконец-то вывела полковника ко входу в штабное подземелье.
К слову сказать, величественное название речушки, как и города (до 1925 года Сталинград назывался Царицын. — Ред.), произошло вовсе не от царственного корня, а от татарского названия реки Сыры-су — Жёлтая река. Долина Царицы по существу представляла собой громадный каньон с обрывистыми, почти без травинки, отвесными желтоватыми кручами. Кроме того, к долине примыкали с обоих берегов десятки больших и малых оврагов. Оба берега были беспорядочно застроены небольшими предприятиями, складами. Мелкие домишки жителей, подобно ласточкиным гнёздам, унизывали мало-мальски пригодные площадки на обрывистых откосах.
Вход в штольню не так-то просто было отыскать на фоне беспорядочно разбросанных строений. Немцы, видимо, догадывались, что именно в этих кручах укрывался штаб фронта. Об этом свидетельствовали бесчисленные воронки и почти начисто снесённые бомбами приметные здания. Метрах в двадцати вправо от входа крупная фугаска обрушила внушительную, нависшую над берегом кручу.
Перед входом комендант штаба фронта придирчиво проверил документы и, козырнув, коротко бросил: «Прошу, товарищ полковник! С Вами только начальник штаба. Остальных прошу ожидать здесь». О том, как дело происходило далее, вспоминает сам полковник Горохов: «26 августа я и П.В. Черноус (начальник штаба) пошли в штаб фронта представляться, доложить о прибытии, хотя вся бригада и не была сосредоточена (не было 1-го стрелкового батальона и роты подвоза). Нам хотелось скорей вступить в бой. Хотя не все так думали. Как мне стало известно от бывшего начальника штаба фронта Захарова, командование одной из бригад, прибывшей раньше нас и полностью сосредоточившейся, о своём прибытии Военному совету фронта не доложило. В коридоре я встретил начальника отдела кадров фронта Портянникова, с которым был знаком до войны по службе в Киевском военном округе. Мы разговорились. Вдруг подходит товарищ Хрущёв и спрашивает: «А Вы как здесь оказались, товарищ Горохов?» Я ему ответил: «Приехал воевать». Он спросил: «Один или с частью?» Я доложил, что прибыл со 124-й отдельной стрелковой бригадой. Он задал вопрос: «А что, похожа бригада по боевым качествам на 99-ю стрелковую дивизию?» Я ответил, что старался сделать похожей, но не знаю, как это удалось. Мы ещё не воевали после формирования, хотя подготовка признана отличной. Тогда товарищ Хрущёв мне сказал: «Ну ладно, потом поговорите с Портянниковым, а сейчас идёмте к командующему фронтом». Взял меня под руку и повёл в кабинет к Ерёменко, представив и как командира 124-й стрелковой бригады, и как бывшего начальника штаба 99-й стрелковой дивизии, которая 8 дней держала границу у Перемышля». «А почему меня знал Н.С. Хрущёв? — писал в одном из своих писем С.Ф. Горохов. — Я был начальником штаба 99-й стрелковой дивизии, а он секретарём ЦК Компартии Украины, и через нашу дивизию он лично подвозил продовольствие городу Перемышль. Наша 99-я СД была выделена от КВО на соревнование с БВО и взяла первенство. Было много шума и наград».
Ерёменко расспросил о подготовке, составе и вооружении бригады, о сосредоточении её частей за Волгой. Потом на карте вблизи южной части Сталинграда командующий фронтом подчеркнул надпись «Ст. Садовая» и объявил Горохову о том, что бригада поступает в резерв фронта, указал район сосредоточения, приказал быть в готовности к отражению возможных танковых атак противника по дороге Воропоново — Сталинград. И приказал переправляться на правый берег в ту же ночь на 27 августа. «А уже был вечер, — вспоминал С.Ф. Горохов, — мои доказательства ни к чему не привели. Тогда начальник штаба фронта генерал Г.Ф. Захаров взял на свою совесть ответственность и изменил в письменном приказе дату переправы на сутки — в ночь с 27 на 28 августа. Приказ Ерёменко подписал не глядя. Мы с Черноусом вернулись на КП бригады ночью 26 августа».
Переправа
Итак, распоряжением начальника штаба фронта генерала Захарова гороховской бригаде предписывалось переправиться через Волгу в ночь на 28 августа. В подчинение полковника Горохова поступали все переправочные средства. Он назначался и начальником переправы.
Переправа через Волгу в дни Сталинградского сражения занимает особое место в операциях Красной Армии. Это беспрецедентный случай в военной истории, когда регулярно в течение почти полугода и летом, и зимой функционировала, можно сказать, на подручных средствах, переправа, которая достигала ширины 2—3 километра. Досадно было сознавать, что оба берега находились в наших руках и что река не отделяла нас и немцев, а, наоборот, разделяла своих. Волга не помогала, а являлась грозным препятствием, и преодолевать её были вынуждены мы сами.
Впрочем, назвать это переправой военному человеку трудно. Когда воду вокруг на десятки метров вверх вздыбливают бомбы, а от залповой стрельбы зениток и трескотни пулемётов глохнут люди, когда на глазах в щепы разлетаются от попаданий бомб разного рода посудины вместе с пассажирами, на языке боевого устава это называется не переправой, а форсированием водной преграды. И всё же защитники Сталинграда называли её переправой, вкладывая в это слово самое высокое его значение. Добавим, что в черте города не было ни одного моста. Как мы уже рассказывали, железнодорожная паромная переправа через Волгу с причалом на западном берегу у Латошинки была выведена из строя 23 августа. Построенный по решению Военного совета фронта в рекордный срок — за десять дней — понтонный мост был практически сразу же разведён, чтобы не достался врагу.
Особенно сложными были условия переправы в конце августа — начале сентября. Оба берега Волги напротив города представляли из себя сплошные тридцати-сорокакилометровые причалы. По существу, любая точка берега служила причалом. Потом, в середине сентября, когда немцы вышли к Волге в зацарицынской части и у Центрального причала, переправа разбилась на участки.
В условиях чудовищного господства противника в воздухе переправлять подразделения было целесообразно на небольших судёнышках и, как правило, одним рейсом. Это сокращало потери. Но где было набраться баркасов, катеров, рыбацких лодок? И целые батальоны грузили на всё, что могло держаться на плаву. На баржи и паромы ставили по возможности какое-никакое зенитное прикрытие и тащили тысячи людей через весь Волжский плёс под жестокими бомбёжками. Ни о какой ватерлинии не думали. Буксиры едва не по нижнюю палубу садились в реку, кренились на борта, черпали воду носом, кормой. Едва подходили к берегу — люди выпрыгивали в воду и строились в боевые цепи.
«Фонари» над Волгой
27 августа в 20 часов, с наступлением темноты, подразделения бригады подошли к берегу Волги. По центру реки были какие-то странные огни, точно плафоны с мощными электролампочками. «Фонари» — объясняли фронтовики: специальные осветительные бомбы, которые, долго опускаясь на парашютах, подсвечивали цели своим самолётам. В небе были слышны звуки моторов, изредка падали бомбы. Было приказано переправу прикрывать своими средствами. Иными словами, это распоряжение штаба фронта означало, что переправляться придётся без специального прикрытия зенитной артиллерией и самолётами.
По воспоминаниям ветеранов бригады, у воды было большое скопление войск. Переправочных средств не хватало. Очень трудно было организованно провести переправу, чтобы и не упустить время, и не допустить потерь. Полковник Горохов решительно навёл порядок, отодвинул от берега всех лишних. Все на переправе почувствовали, что появился хозяин. Появление спокойного, уверенного в себе, энергичного полковника усиливалось тем, что за ним плотно стояли хорошо вооружённые, преданные, готовые выполнить его приказ офицеры и бойцы 124-й бригады.
Служба на переправе обеспечивалась подразделениями бригады, чётко выполнявшими приказания своих командиров. Надёжной опорой бесперебойного прохода подразделений бригады на переправу и организованной посадки личного состава на переправочные средства на левом берегу стал комендантский взвод. Ему в помощь были приданы вышколенные бойцы из отдельных рот разведки и автоматчиков бригады, знавшие в лицо и по голосу начальника штаба бригады и подчинявшиеся только ему.
На паромах, катерах, баржах, предоставленных для переправы, были спокойные и ловкие люди: гражданские, военные, речники. Они попадали в передряги и похуже в самые первые дни вражеских бомбёжек. Многие похоронили своих близких. Они перевезли на левый берег тысячи женщин, детей, стариков, раненых. Насмотрелись на нечеловеческие страдания, на людей, разбитых горем, без сил и воли к сопротивлению жестокому врагу.
А теперь они переправляли первые большие партии регулярного войска в город. Не было ни толчеи, ни истерик, ни бестолковой мельтешни и перебранок. Время на переправу через реку шириной в полтора-два километра составляло минут 25. Над Сталинградом поднимались клубы чёрного дыма и образовывали огромную чёрную тучу.
Берег правый
Подходы к берегу были буквально завалены разбитыми моторками, обломками лодок. Спасательные, точнее сказать — похоронные, команды расчищали причалы от погибших. Трудно сказать, как капитаны переправочных судёнышек ориентировались в этом хаосе разбитых судов. Метрах в пятидесяти выше притянутый канатами к причалу догорал буксир Густой. Сталинградские причалы тех дней — это перемешанный бомбами песок, дерево, железо и части человеческих тел.
Весьма своеобразным препятствием был и сам сталинградский берег, к которому приставали переправочные средства с гороховцами. Даже в черте города берег был крутой, местами просто обрывистый. Кое-где глинистые скалы нависали над берегом. Обрывы и кручи были буквально натоптаны тропинками-спусками, нередко почти вертикальными. Приходилось удивляться, как люди умудрялись по такой крутизне спускаться и особенно подниматься наверх. До самого уровня воды берег был усыпан то белым, то серым песком, то округлыми голышами.
В связи с недостатком переправочных средств бригада под ударами авиации осуществляла переправу около полусуток. Основные силы закончили её к рассвету 28 августа. Правда, позднее переправлялись 1-й стрелковый батальон, бригадная артиллерия, задержавшиеся в пути, тыл бригады с авторотой подвоза. Эти подходившие к Волге подразделения бригады продолжали переправляться в первой половине дня 28 августа.
Удачно, хотя и с существенной задержкой по времени, переправившись на правый берег (просто чудо — всего двое раненых, утраченный ручной пулемёт, несколько пар утонувших сапог), основные силы бригады начали выполнять приказ двигаться на юго-западную окраину города, в район железнодорожной станции Садовая на высоту 154.7. В качестве резерва фронта 124-я отдельная стрелковая бригада сосредотачивалась между станцией Садовая и рекой Царица с готовностью к отражению танковых атак противника по дороге Воропоново — Сталинград.
Марш на южную окраину
Шли ротными колоннами с проводниками — теми, кто ранее бывал в Сталинграде, ориентировался в нём. На марш по незнакомому, разбитому и горящему городу ушла вся ночь — четыре часа тёмного времени. Вид города был ужасен: ни одного целого дома, большинство либо горит, либо дымит тлеющими развалинами. Недалеко от переправы, на улице, прямо на асфальте, виден разбитый вражеский самолёт. Мостовые, тротуары завалены крошевом битого, задымлённого кирпича, штукатурки, стекла, обгоревшей мебелью, домашней утварью. Воздух пропитан гарью.
Чем дальше от берега, тем удушливее становился вязкий, как смола, запах огромнейшего пожарища. Улицы перегораживают перевёрнутые автомашины. Всюду воронки. Вот на боку лежит трамвай. Искорёженные рельсы. По некоторым улицам пройти невозможно, приходится искать пути для обхода. Нельзя двигаться без остановок. Поперёк улиц — скрученные, запутанные провода с поваленных телеграфных столбов, разрушенной контактной сети трамвайных путей.
Пришлось выделять подразделения для проверки и расчистки пути. Согласно документам бригады, 28 августа к 12 часам дня её главные силы закончили сосредоточение в садах и посадках на южной окраине города. На марш от места переправы до района сосредоточения у частей бригады ушло около 4—5 часов. С рассветом сразу же начали окапываться. Но к утру были отрыты только одиночные ячейки. Земляные работы шли без энтузиазма. Все сильно устали, а на отдых удалось выделить всего полтора-два часа. Даже покормить горячей пищей удалось бойцов не во всех подразделениях.
Кроме того, в поле и посадках, где устраивались позиции, было удивительно тихо и мирно. О войне здесь напоминали только огромная тёмная туча дыма над Сталинградом и воздушные бои, разгоревшиеся с рассветом в небе над западной окраиной города. Для всех бойцов эти воздушные схватки были в новинку, они всецело захватили их внимание. Враг был далеко, по слухам, километрах в сорока отсюда. Даже не верилось, что всё творившееся на переправе, разрушения в городе были действительностью. А к полудню стало знойно, душно и пыльно. Всем сильно хотелось пить, но запасов питьевой воды не было.
…В бригаде мало кто знал, что ещё ранним утром в район сосредоточения неожиданно примчался начальник военных сообщений фронта. Он срочно увёз комбрига Горохова в штаб командующего фронтом генерала А.И. Ерёменко.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
