По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор — Михаил Костриков, кандидат исторических наук
В апреле 1922 года в древней итальянской Генуе началась международная встреча по экономическим и финансовым вопросам. В ней приняли участие 29 государств, а также 5 британских доминионов. США встречу игнорировали, ограничившись отправкой своего наблюдателя. В историю это событие вошло как Генуэзская конференция. Главной задачей, которую решал коллективный Запад в её ходе, было принудить к повиновению молодое Советское государство, которое только что одержало верх в войне с иностранными интервентами.
С этой целью накануне, в конце марта 1922-го, целая группа экспертов в Лондоне в течение более чем недели вырабатывала ультимативные требования, чтобы предъявить их большевистскому правительству. От РСФСР собирались добиться признания всех долгов не только царского правительства, но и прочих «властей», шуровавших в разных частях бывшей Российской империи после февраля 1917 года и безудержно хватавших кредиты у своих иностранных покровителей.
Прими советская сторона эти условия — и наша страна оказалась бы в кабале на десятки лет. Отвергни — ей бы отказали в политической субъектности, в дипломатическом признании, что означало бы международный бойкот и экономическую блокаду. Так что тот, кто сегодня утверждает, что драконовские санкции в рамках так называемой культуры отмены (англ. «cancel culture». — М.К.), с которыми столкнулась нынешняя РФ, это нечто беспрецедентное, просто-напросто плохо знает историю, и прежде всего собственной страны.
Казалось, всё было продумано до мелочей. Но спустя лишь неделю с начала работы встречи в Генуе, 16 апреля, западные политики испытали подлинный шок. В итальянском местечке Рапалло советская и германская делегации заключили договор, отказавшись от взаимных претензий, причём Веймарская республика юридически признала проведённую большевиками национализацию как государственной, так и частной германской собственности на территории РСФСР.
Планы Запада по изоляции нашей страны рухнули. Впереди была полоса дипломатического признания Советской державы. С нашей стороны Рапалльский договор подписал народный комиссар иностранных дел Георгий Васильевич Чичерин, который и стал главным творцом дипломатического триумфа Советской России на Генуэзской конференции. 24 ноября мы отмечаем 150-летие со дня его рождения.
Так сложилось, что в самое трудное время во главе советской внешней политики стал выходец из дворянской семьи Чичериных. Он возглавил народный комиссариат иностранных дел в мае 1918 года, когда в нашей стране начался мятеж чехословацких легионеров, давший старт широкомасштабной иностранной интервенции и Гражданской войне. Проработав на этом посту до 1930 года, Г.В. Чичерин сумел оставить внушительное наследие: официальное признание Страны Советов и занятое ею достойное место в системе международных отношений.
Вряд ли кто-то мог предсказать такую судьбу мальчику, который родился 24 ноября 1872 года в имении Чичериных в селе Караул Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Старинный дворянский род, к которому он принадлежал, как считается, уходит корнями в XV век к одному из приближённых супруги великого князя Ивана III Софье Палеолог, прибывшему вместе с ней из Византии. В разное время Чичерины сумели послужить России в различных ипостасях, отметившись и при взятии Казани войсками Ивана Грозного, и в событиях Смутного времени и восшествии на престол династии Романовых, и в Отечественной войне 1812 года.
Отцом Георгия Васильевича был карьерный дипломат Василий Николаевич Чичерин, успевший поработать в представительствах России в Бразилии, Германии, Италии, во Франции. Родной дядя Георгия, старший брат отца, тоже был известным человеком. Борис Николаевич Чичерин был учёным-энциклопедистом, интересы которого простирались от истории права, где он оставил заметный след, до создания первой модели атома.
Матерью будущего главы советского внешнеполитического ведомства была баронесса Жоржина Егоровна Мейендорф. По удивительному стечению обстоятельств их с Василием Чичериным свадьба состоялась в том же месте, где потом блеснёт их будущий сын, — в Генуе, а точнее, на борту русского военного корабля, стоявшего в тот момент на рейде этого итальянского города.
В судьбе Георгия Васильевича вообще немало удивительного. Учитывая его происхождение, вряд ли кто-то мог предположить, что он станет активным участником российского революционного движения. Его отец был не только дипломатом, но ещё и к концу жизни ударился в сектантство протестантского толка, что в итоге привело к его отставке.
После этого семья Чичериных уехала в своё имение, и Георгий до 12 лет рос, мало контактируя со своими сверстниками и внешним миром вообще. В семейном воспитании господствовала строгая христианская мораль. Но одновременно мать смогла привить сыну любовь к искусству и определённые моральные принципы, в силу которых Георгий стал очень чувствителен к проявлениям несправедливости в жизни. Ещё не зная этого сам, тогда он делал первые шаги к тому, чтобы оказаться в рядах борцов за народное счастье.
Лишённый широкого круга общения, Георгий много читал, в особенности увлекаясь историей. Кроме того, он проявил большой интерес к иностранным языкам и с лёгкостью их осваивал, то есть являлся прирождённым полиглотом. Через много лет западные дипломаты были изумлены советским народным комиссаром, который в общении с ними легко и непринуждённо переходил с одного языка на другой.
Исследователи биографии Георгия Васильевича полагают, что на него сильно повлияла смерть отца. Тот после отставки искал, где бы он мог применить свои силы. В период Русско-турецкой войны 1877—1878 годов он поехал добровольцем на Балканы вместе с миссией Красного Креста. Вернулся тяжелобольным, страдая от туберкулёза, и вскоре, в 1882 году, ушёл из жизни.
Вслед за семейным обучением Георгий смог получить и хорошее классическое образование. В 1884 году он поступил в Тамбовскую губернскую гимназию. Когда его семья перебралась из своего имения обратно в Санкт-Петербург, он продолжил учёбу уже в столице, в 8-й мужской гимназии. А в 1891 году стал студентом историко-филологического факультета Петербургского университета.
Окончив его, Георгий, как казалось, пошёл по стопам отца: началась его служба в Министерстве иностранных дел. Но это было не совсем так. Хотя родные, безусловно, желали видеть его, подобно отцу, карьерным дипломатом, он пошёл вслед за своими увлечениями. Продолжая живо интересоваться историей, он стал работать в Петербургском главном архиве МИД (ныне входит в состав Архива внешней политики Российской империи. — М.К.). Когда велась подготовка к изданию «Очерка истории Министерства иностранных дел России», Георгий Чичерин принял в ней участие, работая над разделом, посвящённым XIX веку.
Но архивная работа стала не единственным его увлечением. Ещё в университете Чичерин стал свидетелем студенческих волнений, и в итоге сформировавшееся в детстве его стремление к справедливости в жизни сделало своё дело: он сблизился с революционными активистами, искренне поддержал идеи об освобождении России от гнёта самодержавия. Он начал читать ту литературу, которую царская цензура относила к запрещённой, и в итоге окончательно проникся идеалами левого движения.
В 1904 году Георгий Чичерин принял решение тайно выехать в Европу, естественно, не предполагая в тот момент, что окончательно сможет вернуться обратно только в 1918 году — уже в совсем другую страну. Сначала он поселился в Германии, где вступил в ряды РСДРП, став членом её берлинской секции, и вскоре был избран секретарём Заграничного центрального бюро партии. Его путь в политике не был простым. Сперва сочувствуя большевикам, Чичерин позже не принял позицию В.И. Ленина о размежевании, посчитав её раскольнической, и на какое-то время перешёл в стан меньшевиков.
Начиная с 1907 года и вплоть до начала Первой мировой войны деятельность Георгия Васильевича переместилась во Францию и в Бельгию. В первую очередь он выступал как публицист, сотрудничал в различных социал-демократических периодических изданиях, сам выпускал газету «Моряк». Чичерин среди прочего под псевдонимом Орнатский публиковался на страницах газеты «Наше слово». В итоге он стал довольно популярен среди революционной эмиграции. Кроме того, известно, что он участвовал в оказании помощи российским политзаключённым. Его разносторонняя деятельность была оценена и царской «охранкой», которая взяла его на заметку.
Начавшаяся мировая война привела к существенным переменам и в жизни, и во взглядах Чичерина. Начав как «оборонец», он в итоге смог верно оценить суть разворачивавшегося империалистического конфликта, став на антивоенные позиции. К 1915 году он понял правоту Ленина и его товарищей и с точки зрения политических взглядов вернулся в стан большевиков. Тогда же Георгий Васильевич покинул Францию и переехал в Великобританию. Находясь там, он и узнал о событиях Февральской революции в России.
Чичерин активно включился в деятельность по оказанию помощи в возвращении из эмиграции российских революционеров, стал секретарём Российской делегатской комиссии. Но здесь он столкнулся с противодействием британских властей. Дело в том, что антивоенная позиция, которую он занял, вызывала раздражение Лондона, которому было необходимо, чтобы русские солдаты продолжали проливать свою кровь на войне за интересы британской короны. Поэтому в августе 1917 года Чичерина обвинили в подрывной деятельности. На несколько месяцев он оказался в одиночной камере Брикстонской тюрьмы.
Освободиться ему удалось не сразу. И произошло это во многом благодаря тому авторитету, который Георгий Васильевич заработал за 14 лет в рядах революционной эмиграции. О нём не забыли, понимали, насколько он нужен новой власти, и старались ему помочь. Когда советская сторона столкнулась с неуступчивой позицией Лондона, то британскому послу Джорджу Бьюкенену попросту отказали в праве покинуть пределы России. Англичанам пришлось договариваться, и в итоге они согласились отпустить удерживаемых ими российских политэмигрантов в обмен на разрешение на выезд своих дипломатов с российской территории.
Так в начале 1918 года Чичерин оказался на свободе и вскоре вернулся в Россию. Уже в конце января он был назначен заместителем народного комиссара иностранных дел, которым в тот момент являлся Лев Троцкий. И сразу же Георгию Васильевичу пришлось включиться в труднейшие переговоры о заключении мира с Германией в Бресте. Вот там-то и получили возможность себя показать оба — и нарком, и его новый заместитель. Но сделали они это совершенно по-разному.
Если Троцкий отметился откровенно провокационным поведением, едва не сорвал переговоры и 22 февраля демонстративно подал в отставку, то Чичерин, работая в составе советской делегации, сумел в полной мере раскрыться как дипломат. Среди подписей, поставленных под Брестским миром, есть и автограф Георгия Васильевича. Конечно, это трудная страница в истории нашей страны. Как известно, и сам Ленин охарактеризовал мир как «похабный». Но, уступив тактически, Советское правительство выиграло стратегически: смогло получить столь необходимую передышку, а уже осенью того же года после краха Германской империи и начала в ней революции разорвало это соглашение.
После возвращения с переговоров с немцами Чичерин употребил все свои знания и энергию на организацию работы советского дипломатического ведомства. Официально он его возглавил 30 мая 1918 года. Многое пришлось начинать с нуля. Да и царский МИД в период перед началом Первой мировой войны не раз показывал себя, мягко выражаясь, не с самой сильной стороны. Так что наследие Чичерину досталось тяжёлое.
Оценки деятельности Георгия Васильевича встречаются полярные — как среди историков, так и среди его современников. Многие из последних высказывали их, разумеется, руководствуясь личными причинами. Поэтому разумно оценить его работу по конкретным результатам. А они таковы: деятельность внешнеполитического ведомства была в короткий срок организована, а сам его руководитель оставался на своём посту намного дольше своих коллег из числа глав других наркоматов. Это уже само по себе является показателем.
К сильным сторонам Чичерина следует отнести не только его великолепную подготовку и широкий кругозор, но и высочайшую работоспособность, причём современники отмечали, что он часто работал по ночам и спал лишь по несколько часов в сутки. Нужно отметить и его человеческие качества: он всегда относился к сотрудникам наркомата подчёркнуто корректно и уважительно. Как уже говорилось выше, Георгий Васильевич ещё с детства в совершенстве владел основными европейскими языками, мог общаться на них, читать и писать. Как выпускник гимназии и университета, он знал латынь, а также изучил арабский и хинди.
Чичерин великолепно владел словом, причём как в письменной, так и в устной форме. Он умел полемизировать, убеждать, воодушевлять. Причём это применимо не только к его общению с коллегами-дипломатами. Известно, что он блестяще выступил на III Всероссийском съезде Советов, том самом, который принял Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа — предтечу первой Советской Конституции. Всё это однозначно говорит о Георгии Васильевиче как о незаурядном государственном и общественном деятеле: не только в нашей, но и во всей мировой истории таких было немного.
Непосредственный руководитель наркома иностранных дел, глава Советского правительства В.И. Ленин дал ему такую характеристику: «Чичерин — работник великолепный, добросовестнейший, умный, знающий. Таких людей надо ценить. Что его слабость — недостаток командирства, это не беда. Мало ли людей с обратной слабостью на свете». То есть в качестве недостатка Ильич, по сути, отметил лишь природную интеллигентность Георгия Васильевича, которую некоторые ошибочно принимали за мягкость и пытались этим злоупотребить. Но когда было нужно, нарком мог проявить и твёрдость. Поэтому порой ситуация в руководстве ведомства складывалась не самым простым образом.
Структура наркомата в тот период предусматривала наличие двух заместителей. Л.М. Карахан отвечал за восточное направление внешней политики. С ним Георгий Васильевич быстро нашёл общий язык, и их отношения выстраивались в товарищеском духе. Иначе обстояло дело с другим заместителем — М.М. Литвиновым, ответственным за западное направление. Здесь было, скорее, соперничество. Не сходились они и во взглядах на систему работы наркомата. К тому же заместитель неоднократно пытался действовать «через голову» своего руководителя.
Возможно, по этой причине Чичерин зачастую стремился лично вникать в детали многих вопросов, даже не самых важных. Вероятно, тут сказывалось его недоверие к одному из своих заместителей. В результате современники отмечали, что он тратил слишком много времени и сил на «бумажную» работу.
Все эти проблемы не относились к числу непреодолимых, и результаты работы Г.В. Чичерина были впечатляющими, особенно с учётом тех труднейших условий, в которых оказалось молодое Советское государство. Нарком последовательно дипломатическими методами разбивал сжавшее границы страны враждебное кольцо. Он смог достичь договорённостей с прибалтийскими правительствами. Крупным успехом советской дипломатии стало заключение соглашений с Афганистаном, Ираном и Турцией. Ну и, разумеется, триумф в Генуе.
Формально делегацию тогда возглавлял председатель Совета народных комиссаров В.И. Ленин, но он счёл нецелесообразным лично присутствовать на международной встрече. И Чичерин, в рамках делегации являвшийся его заместителем, осуществлял фактическое руководство. Он очень ответственно отнёсся к возложенной на него задаче, понимая, что это шанс на прорыв дипломатической изоляции. Но в то же время было ясно, что позиция Запада будет консолидированной и жёсткой. Эту игру противников нужно было сломать.
Сегодня в оценках событий Генуэзской конференции многие исследователи и публицисты становятся на позицию западноевропейских политиков и историков, обвиняя во всём большевиков и проведённую ими национализацию. Этот взгляд совершенно неправомерен, потому что с момента Февральской революции империалисты уже, как говорится, почуяли запах крови и готовились делить между собой распавшуюся Российскую империю. Подтверждением этого стали массированная иностранная военная интервенция и спровоцированная ею кровавая Гражданская война, которая была бы невозможна без поддержки белого движения со стороны Запада.
Военная неудача интервентов была неожиданной для них и весьма обидной, потому что в какой-то момент успех казался очень близок. Но большевики устояли. Однако военная неудача никогда не останавливала западных политиков. Ранее у них не раз получалось дипломатическим путём украсть у царской России те победы, которые русская армия добыла на полях сражений. Ещё свежа была память, когда это блестяще удалось Европе на Берлинском конгрессе 1878 года, на котором в значительной степени был нивелирован успех России в войне с Турцией.
Так что вовсе не в национализации было дело, хотя само по себе это решение являлось, конечно, очень болезненным для западных стран. В ответ на ультиматум Запада советская делегация предъявила счёт за ущерб, нанесённый стране интервентами. В то же время Чичерин показал и миролюбивый настрой советской стороны в своём выступлении на открытии конференции 10 апреля.
А дальше был тот самый договор с Веймарской республикой, подписанный в городке Рапалло, который показал миру, как можно «обнулить» взаимные претензии ради общей выгоды. Советско-германское соглашение было очень нужно обеим странам, оказавшимся в сходных условиях. И Западу пришлось считаться с новой реальностью, которую в неравных условиях всё же смогло навязать Советское правительство.
В следующем, 1923 году Чичерин выдержал ещё одно крупное дипломатическое сражение. На Лозаннской конференции был определён статус черноморских проливов, закрепивший за ними суверенитет Турции. Правда, режим их использования был установлен не самый благоприятный для СССР, допускавший в Чёрное море военные корабли нечерноморских стран без внятных ограничений.
Но всё же изначально замах западной, прежде всего британской, дипломатии был куда мощнее. Однако от попыток развалить Турцию и самим установить контроль над проливами британцам пришлось отказаться. Случилось так в немалой степени потому, что советская сторона усилиями Чичерина нормализовала свои отношения с Анкарой и облегчила этим положение Мустафы Кемаля Ататюрка и его сторонников. Пожалуй, никогда в истории двух стран, ни до, ни после, их отношения не были настолько конструктивными и доверительными.
Напряжённая, самоотверженная работа Г.В. Чичерина в течение более чем десятилетия, толком без отдыха, не прошла для него бесследно. Его здоровье пошатнулось, и осенью 1928 года его отправили на лечение в Германию. Пост свой он не оставил, по возможности старался участвовать в делах, но к прежнему возврата уже не было. Полностью восстановиться он так и не смог, и в 1930 году, вернувшись на родину, подал в Президиум ЦИК СССР прошение об отставке. 21 июля того же года он был освобождён от должности наркома.
Будучи в отставке, теперь уже бывший дипломат вернулся к своему давнему увлечению искусством. В частности, он написал книгу о Моцарте, произведения которого хорошо знал и любил сам исполнять на рояле.
Скончался Георгий Васильевич Чичерин 7 июля 1936 года. Хоть формально он и является вторым наркомом иностранных дел, ясно, что именно ему довелось стать отцом «красной» дипломатии. Именно он заложил те принципы внешней политики СССР, которых страна придерживалась и в будущем и которые в итоге из международного изгоя сделали её одним из наиболее авторитетных мировых лидеров со множеством союзников и сторонников. К таким принципам в первую очередь относятся отказ от неравноправных договоров во внешней политике и выстраивание отношений между странами на основе взаимного уважения.
В истории этот представитель старого дворянского рода, вошедший в Центральный Комитет партии большевиков, остался как выдающийся советский государственный деятель. Его уважали противники и ценили товарищи, а сам он как-то дал себе такую характеристику: «Избыток восприимчивости, гибкость, страсть к всеобъемлющему знанию, никогда не знать отдыха, постоянно быть в беспокойстве».
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
