По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор — Алексей Шахов, кандидат исторических наук
(Окончание. Начало в №88—118, 121, 129, 132, 135, 138, 141;
№2, 4, 7, 10, 22, 28, 31, 34, 37, 40, 45, 47, 50, 56)
Генеральное наступление советских фронтов в районе Сталинграда, начавшееся 10 января 1943 года, шло полным ходом. Главные его события разворачивались на направлениях, далёких от того, где выпало действовать 124-й отдельной стрелковой бригаде. Мы уже рассказывали о том, сколько сил потребовалось истощённой в длительных оборонительных боях бригаде, вернее её остаткам, чтобы овладеть в степи, северо-западнее Сталинграда, «высотой с самолётом». Название это пошло оттого, что на ней находился подбитый советский самолёт. Это наступление, малозаметное на фоне масштабных событий на главных направлениях, стало для гороховцев серьёзным испытанием.
Последнее наступление гороховцев
После многомесячных жестоких оборонительных боёв в самом городе сил для наступления было слишком мало. Серьёзного пополнения личным составом бригада не получила, и в ней насчитывалось лишь 150—200 активных пехотинцев. А как наступать без пехоты? Сложности были и с артиллерийской поддержкой. Кроме самого первого дня генерального наступления, армейская артиллерия использовалась на главных направлениях армии и фронта. Поэтому гороховцам пришлось рассчитывать в основном на свои бригадные огневые средства.
Наступать приходилось с чрезвычайным напряжением сил. «Высота с самолётом», взятая с боем, с применением военной хитрости после нескольких неудачных попыток атаковать её в лоб, оказалась важным и сильным опорным пунктом немецкой обороны. Оборона врага на ней, а также в районе балки Сату опиралась на капитально оборудованные блиндажи, траншеи с разветвлёнными ходами сообщения, многочисленными площадками для пулемётов и позициями для орудий и миномётов. Общая протяжённость окопов, ходов сообщения на «высоте с самолётом» превышала 2,5—3 километра. Всё это было заблаговременно подготовлено для круговой обороны и построено, вероятнее всего, руками самих сталинградцев ещё летом 1942 года, до прорыва врага к городу. С этой господствующей высоты прилегающая местность просматривалась далеко вперёд и во фланги. За высотой и рядом с ней были оборудованы промежуточные позиции врага. Глядя с гребня высоты, казалось, что ближе 1—1,5 км огневых точек противника перед фронтом нашей пехоты не было. На самом деле добротные оборонительные сооружения врага были скрыты покровом снега.
Помимо большой балки Сату, находившейся на направлении наступления 2-го батальона 124-й бригады, на сильно пересечённой местности были и другие балки — с крутыми обрывами высотой до 7—8 метров и более. Они служили фашистам убежищем, хорошо защищали от нашего артиллерийского и миномётного огня и холода. Здесь же поблизости находилась железная дорога, которая вела на станцию Древний вал. Выяснилось, что оборону в этом районе держало до батальона немцев. Это были весьма серьёзные силы для противодействия наступлению ослабленной 124-й бригады.
Теперь эти, наши же, по всей вероятности, укрепления гороховцам и соседним частям с большим напряжением сил пришлось отбирать у врага, преодолевая его ожесточённое сопротивление и трудности зимнего времени. Противник огрызался огнём, не терял организованности, грамотно управлял своими силами в обороне. Его солдаты всё ещё предпочитали плену продолжение борьбы. Но теперь они боялись не только русского плена, но и репрессий своего командования, нацистов в отношении тех, кто помышлял прекратить борьбу «до последнего патрона».
Вот воспоминания Г.А. Криворучко, назначенного командовать 2-м батальоном, сформированным для наступательных действий в степи: «По распоряжению штаба бригады, пленных немцев мы пытались отправлять обратно в их подразделения с предложением агитировать прекратить бессмысленное сопротивление и сдаться в плен. Но пленные немецкие солдаты категорически отказывались идти к своим, поясняя, что там будут уничтожены как предатели, а трупы их будут сожжены. Они заявили, что лучше расстреляйте нас здесь, чем возвращаться в свою часть, где их ожидает пытка, а потом смерть».
Новые трудности
Наступательные бои того периода запомнились нескольким ветеранам трудностями в управлении наступающими подразделениями и частями. Так, А.И. Щеглов писал: «Наступление идёт довольно неорганизованно. Может, сказалось долгое сидение в обороне, может, недоработал и штаб бригады. Но ведь и от бригады остались одни рожки да ножки. В ротах — по десятку стрелков, фронт наступления растянулся, а противник лапки кверху и не думает поднимать — огрызается порой очень основательно». Эту оценку развивает Иван Николаевич Чернов. Поначалу в ходе наступления он выполнял обязанности начальника штаба 2-го «сборного» стрелкового батальона. Затем до конца наступления он являлся начальником штаба 1-го сводного батальона, куда воедино «слили» все немногочисленные наличные силы пехоты 124-й бригады для участия в завершающей фазе наступления.
«Мне приходилось, — вспоминал И.Н. Чернов, — держать связь с новым комбригом полковником Магалашвили. Никто не видел, не знал, каков он есть, наш новый комбриг. Но я и сейчас помню его заученно-формальные команды: «Короткими перебежками — вперёд!» Его не интересовало, есть куда перебегать или нет, что нужно для батальона, чтобы вести бой. В батальоне, ротах царила нервозность. Нередко одна команда противоречила другой. Людей на глазах немцев переставляли с фланга на фланг, с первого эшелона во второй и наоборот. И вот Саша Графчиков сорвался, не вытерпел этой бестолковщины, покрыл от души матом этих «главковерхов» — и полковника и представителя корпуса в штабе бригады».
«…Противник крепко держал нас перед железнодорожными вагонами, — пишет И.Н. Чернов. — В снежной пустыне эти вагоны высились как неприступная крепость. Бьём прямой наводкой, снаряды отскакивают от железных колёсных пар, высекая искры. Только поднимемся в атаку, противник, точно из-под земли, начинает поливать нас из пулемётов. Долго мы топтались у этих вагонов. А в трубку только истошные, с грузинским акцентом, команды: «Короткими перебежками — вперёд!» Как нелепо и больно было после командования Горохова слышать такую глупость от нашего нового начальника. …На подступах к вагонам мы потеряли много наших людей. Смельчакам удавалось добраться до вагонов, и тогда между колёсами завязывались жестокие рукопашные бои. Сколько мы «ни грызли» эти вагоны, дело долго не удавалось. Но вот «прогрызли» и вновь вышли на простор».
По мере втягивания в наступательные бои командованию становилось понятно, что у бригады ослаблена боевая мощь. Она дерётся с врагом своими немногочисленными силами, потому что её бойцы и командиры получили хорошую боевую выучку, имеют высокий моральный дух. Но пять месяцев непрерывных боёв дают о себе знать. Бригаде требуется срочное пополнение, которого нет. Поэтому на ходу пришлось ещё раз переформировывать остатки подразделений. Командир бригады решил всю оставшуюся живую силу свести всего в один стрелковый батальон. Согласно приказу о реорганизации, из всех стрелковых частей в бригаде сколачивают один сводный батальон. Из поддерживающих огневых средств создают мощную огневую группу. Этот 1-й сводный батальон, как его теперь стали официально именовать, возглавил теперь капитан Дмитрий Фёдорович Старощук. Он выполнял в штабе бригады обязанности начальника разведки. Высвободившиеся при реорганизации офицеры были выведены в тыл, где создаётся командный резерв бригады.
Наступление бригады продолжалось. В тезисах доклада на партактиве 124-й ОСБр 4 марта 1943 года «Об итогах боёв бригады под Сталинградом и очередных задачах» отмечалось, что «20 января после тщательной огневой подготовки 1-й ОСБ стремительной атакой овладел высотой 143.6 и, отбив несколько контратак немецкой пехоты, прочно закрепил за собой высоту. Бойцам и командирам бригады за отличное и умелое действие была объявлена благодарность командующим 66-й армией». В этот день части 66-й армии полностью очистили балку Сату, заняли Кузьмичи. Части бригады, встретив незначительное сопротивление врага, продвинулись вперёд на два километра, вышли на железную дорогу.
С запада на восток
24 января 1-й сводный батальон под командованием капитана Старощука при поддержке огневых средств перешёл в наступление, преследуя отходящего противника, продвинулся на 5 км. Наша пехота шла вперёд, огнём артиллерии и миномётов расчищая себе путь. Расчёты противотанковых пушек, изнемогая и выбиваясь из сил, тащили волоком орудия по снегу. Колёса в глубоком снегу проходили с большим затруднением, но пушки от пехоты почти не отставали. Немцы оказывали незначительное сопротивление.
Батальон овладел высотой 124.0 и к 17.00 полностью очистил балку Грязная, захватив большие трофеи. Пленные показали, что немцы в панике, дисциплина потеряна, все солдаты голодают. Однако даже при этом трудности наступления зимой в степи продолжали сказываться. Начальник штаба сводного батальона Чернов вспоминал, что немцы всё ещё находились в траншеях, блиндажах, землянках, а у нас на передовой для обогрева бойцов в ночное время было всего 4—5 палаток с железными печками.
Вспоминает А.И. Щеглов, командир взвода связи:
«Мы ожидаем, что немцы неизбежно скоро капитулируют. Всем видно, сопротивление бесполезно. …Сидим в просторной, но холодной землянке. В степи невозможно найти палку, даже ветку. Бумагу, обрывки кабеля, мусор, даже мотки бикфордова шнура — всё сожгли и больше топить нечем. Но бойцы не унывают, строят прогнозы: куда дальше поедем воевать после Сталинграда, дадут ли отдохнуть?»
С.И. Чупров зафиксировал в своём военном дневнике события последней недели января 1943 года и последних дней участия в битве на Волге 124-й бригады:
«26 января в 8.00 утра армия перешла в наступление. Со всех сторон гудит канонада артиллерии. Идёт сильное артиллерийское наступление 66-й армии. Над степью висит туман, немного моросит снег, наступило потепление. Немцы, не выдержав мощных ударов артиллерии и пехотного оружия, начали отступление в сторону города. Наши части преследуют врага. К исходу дня Орловка и Городище были в наших руках. Немцы закрепились в Верхнем посёлке СТЗ, оказывают сопротивление.
124-я бригада одним сводным батальоном и сводной артиллерийской группой наступает во втором эшелоне за 99-й СД. К исходу дня, в 16.00, батальон достиг гребня высоты 97.7, места осенней битвы».
Получилось так, что 124-я отдельная стрелковая бригада рядом с дивизиями 66-й армии вела наступление с запада на восток, то есть как бы на свою прежнюю оборону.
Кольцо вокруг врага всё больше сужалось. А.И. Щеглов вспоминал:
«Вдали раскинулась панорама руин Сталинграда, кругом, веерообразно к городу, стягивались колонны наших войск. Немец ещё стреляет, но артиллерии и авиации у него уже нет. Наши роли с противником поменялись. Теперь мы наступаем, а он обороняется в руинах города. Победа обеспечена, враг зажат в 3-километровое кольцо.
Нашему батальону посчастливилось получить задачу наносить удар на северо-западную часть посёлка СТЗ, ориентир — пятиэтажный дом над Мокрой Мечёткой. Знакомый нам дом. В нём 28 августа, 5 месяцев назад, был НП нашего 3-го ОСБ. Бывают же такие совпадения! Мы мечтаем выйти обратно к Тракторному. Но наступающим частям становится всё теснее, и те из них, что истрёпаны сильнее других, выводятся в тыл. Нашей 124-й бригаде не суждено было войти в город. До слёз было обидно! Как всем хотелось вступить на территорию посёлка СТЗ, с которым связано так много из жизни бригады!»
Марш на Котлубань
Последний боевой выстрел на сталинградском поле битвы прозвучал в 124-й бригаде 26 января 1943 года близ Орловки. С.И. Чупров в дневнике записал: «26 января в 16.00 получено распоряжение штаба армии — наша 124-я бригада отводится в тыл на доукомплектование. Готовность выхода в тыл — 18.00». Согласно шифротелеграмме с приказом штаба Донского фронта, 27 января 1943 года 124-я ОСБр выбыла из состава фронта.
Вот так буднично и подошёл конец пятого месяца беспрерывных боёв гороховцев на сталинградской земле. Как только бригаду вывели из боя, её сразу же предназначили к отправке на Калининский фронт. 27 января бригада сосредоточилась в балке Барсучья. В балках, в тылах бригады офицеры и бойцы разобрались по своим родным батальонам, вернее, по их номерам. Разыскали тылы своих подразделений. Однако часть имущества бригады ещё находилась за Волгой. С.И. Чупров отмечал в своём дневнике: «Испытываем большие затруднения с транспортом… Трудно будет собирать растянувшиеся тылы. Трудность, конечно, в бездорожье. … Тылы некоторых батальонов находятся ещё за Волгой, по окружным дорогам — свыше 30 км».
После кратковременного отдыха пришёл приказ собираться в поход до станции Котлубань. А.И. Щеглов вспоминал:
«Получаем приказ к вечеру: батальону походным порядком двигаться на станцию Котлубань. Прикидываем по карте — это свыше 50 километров заснеженной степью. Остаётся непонятным, зачем нам обязательно требовалось двигаться тогда ночью? Ни обстановка на фронте, ни железная дорога этого не требовали… Но приказ есть приказ. Мы двинулись в путь. Мы понимали, что марш предстоит трудный, но то, что произошло, оказалось страшнее всяких наших предположений. Первые десятка два километров шли, соблюдая порядок: с уставными интервалами, с головной и тыловой заставами, но потом стали растягиваться. Сказывалась усталость дней, проведённых в боях. Но хуже всего были условия самого марша: голая степь и сорокаградусный мороз. Настоящего привала устроить негде.
Понимая сложность ситуации, я старался не торопиться в движении своего взвода. Мы шли средним походным шагом, несколько отстав от других подразделений. Привалы делали редко и очень короткие. Их каверзную опасность я испытал на себе, особенно в конце марша. Присев на снег рядом с дорогой, я уже через несколько минут чувствовал, как сладкая дремота захватывает всего меня. Ещё немного — и заснёшь.
А там уже будет поздно».
Тяжесть того злополучного ночного марша вспоминали и ветераны других батальонов, например замполит 2-го батальона И.Г. Ершов: «Уставшие в наступлении по степи, наши бойцы буквально на ходу спали. Помню, чтобы не упасть, идём человек по пять, взявшись под руки, и качаемся, кто спит, кто дремлет, а идти нужно, иначе замёрзнешь».
Г.С. Голик, парторг 4-го батальона, свидетельствовал: «…Мы следовали маршем с личным составом по толстому снежному покрову в морозную ночь. Я свернул с протоптанной тропы в снежный сугроб для естественных надобностей и обессилел до такой степени, что не мог выбраться обратно на тропу. Вначале стеснялся попросить помощи. Думал, что соберусь с силами и догоню своих. Но силы отказали мне. На мою просьбу о помощи другие следовавшие части не обращали внимания. Обидно было так распрощаться с жизнью в снежном сугробе, но сил не было. Каким-то чудом мой голос услыхал проходивший мимо майор Рысбаев (секретарь бригадной парткомиссии). Он помог мне добраться до палатки, в которой горел небольшой костёр. Рысбаев долго упрашивал хозяев, чтобы те разрешили обогреться… Наконец, получив согласие, мы с ним влезли в эту палатку. Не помню, сколько часов я проспал, будучи совершенно обессиленным, но майор Рысбаев меня не бросил и терпеливо ждал, пока я спал и набирался сил. …В этих снежных сугробах я оставил полевую сумку, в которой у меня был мой шестимесячный дневник».
А.И. Щеглов сообщал: «Я приказал бойцам строго следить друг за другом. Если один начинает дремать, другой его тормошит, и мы движемся все вместе дальше. Кое-кто из бойцов просился чуть отстать. Мол, отдохну немного, соберусь с силами, догоню. Но мы этого решительно не допускали. Раскиснет человек — погибнет от мороза. К концу пути нам встретились, к сожалению, несколько трупов замёрзших советских солдат. Тогда даже самые слабые поняли опасность и напрягали последние силы, чтобы дойти до цели. …Это был самый страшный марш, который я помню за всю войну».
Никому из бригады не пришлось побывать на митинге победителей в Сталинграде по окончании боёв
2 февраля. «Казалось, что над бригадой кто-то зло шутит. Там, в городе, — торжества победителей, а мы словно и ни при чём: топаем ночью по степи прочь от города на какую-то разбитую станцию в сорокаградусный мороз! Эх, где же она, справедливость?..» — вспоминал И.Н. Чернов.
Было очень обидно, горько уезжать, не услышав обычных товарищеских слов напутствия от командования 62-й армии, где провоевали всю оборону Сталинграда. В те зимне-весенние месяцы 1943 года, когда соединения 62-й армии отдыхали за Волгой и, видимо, как-то подводили итоги минувших боёв, 124-я бригада уже втянулась в новые сражения за освобождение Калининской области. И на митинг не попали, и гвардейскими не стали.
И ни одного героя в бригаде, которая бессменно сражалась в Сталинграде целых 5 месяцев!
Но спасибо тракторозаводцам! Они, их райком партии, не забывали гороховскую бригаду: нашли её на Калининском фронте, отправляли письма и даже посылки. Таково уж свойство кровного боевого братства. Эти контакты продолжались, пока война не перешагнула границы нашей страны.
В ожидании
1 февраля 1943 года остатки бригады прибыли на станцию Котлубань. Подтягивались отстававшие тылы. Несколько суток гороховцы ждали здесь подвижной состав. Дорога была забита составами, прибывшими со шпалами, рельсами, брёвнами — всем необходимым для восстановления пути на Сталинград.
Посёлок станции был разрушен, как и рядом стоящий посёлок Самофаловка. В те дни Котлубань была не столько станцией, сколько местом, где железнодорожные пути ещё только восстанавливали специальные части, а до самой станции руки ещё не дошли: от неё остались лишь несколько полуразвалившихся сараюшек. Для дежурных по станции был вырыт блиндаж, в котором установили средства связи. На дверях прибили вывеску «Станция Котлубань». А кругом — степь да балки.
И вот сюда, фактически на пустое место, собралось несколько дивизий и бригад и несколько тысяч пленных. Среди этого огромного скопления людей царила полнейшая беспечность. Котлубань напоминала цыганский табор: всюду палатки, на улице горят костры, возле них греются бойцы. Среди глиняных стен разрушенных хижин стояли орудия, миномёты, автомашины.
В ожидании эшелонов части 124-й бригады расположились на отдых, используя развалины домов. Стояли морозы. Несколько дней бойцы прожили на снегу. Спали сидя у костров, прожигая шинели и валенки. Лечь было опасно: либо простудишься, либо вовсе замёрзнешь. Сохранившиеся коробки небольших степных домиков солдаты приспосабливали для временного жилья: накрыли их палатками, брезентом, установили печи-самоделки из железных бочек. Зайдёшь с мороза в такое жильё — и чувствуется тепло, своеобразный уют. Наконец, все отоспались после многих дней тяжкого многокилометрового пешего наступления по заснеженной морозной степи, а потом не менее тяжёлого пешего марша на Котлубань.
В лагере на станции было оживлённо и днём, и ночью. В воздухе непрерывно стоял гул: раздавались команды, отдельные выкрики, ржание лошадей, гудение двигателей танков, тракторов, машин, звуки гармошки… Гудок паровоза был непривычным для слуха, настраивал на мирную жизнь и дорогу. «Солдатский вестник» сообщал, что бригаду направят на отдых за Урал. Многие в этом были просто убеждены.
Не обошлось без происшествий. Начальник тыла бригады привёз новенькие брезентовые палатки с утеплённой байковой прокладкой. Их поставили для офицеров штаба. Чугунная печка быстро нагревалась и создавала жару в палатке. Полы её с внешней стороны были засыпаны снегом, а внутри на землю уложено сено. На сенной подушке спать было мягко и тепло.
В одной из таких штабных палаток, в которой протопили печурку, а дневальный заснул, вспыхнул пожар. От трубы, раскалившейся докрасна, байка и брезент вспыхнули, как порох. Погорельцы спасались кто как мог. Палатку в конце концов удалось потушить снегом. Но в пожаре пострадал Степан Чупров, едва не задохнувшийся в дыму. Однако успел выбраться из палатки через прогоревший купол. Огнём опалило лицо, волосы. Обгорели шапка, портупея, сморщился дублёный полушубок. Опалённым и прокопчённым стал и его военный сталинградский дневник. Погорельцы стали предметом неисчерпаемых солдатских острот и подколов.
В те первые дни февраля 1943 года Котлубань представляла собой интернациональный базар. Среди наших — русские, украинцы, белорусы, узбеки, казахи, татары. Среди пленных — немцы, румыны, итальянцы. Всё смешалось и перепуталось. Пленные бродили среди советских солдат, выпрашивали закурить, обменивали зажигалки и авторучки на хлеб и консервы. А то и просто пристраивались к советским бойцам в очередь на кухню. И повара наливали им в котелки и банки горячего супа.
Днём и ночью мимо Котлубани шли пленные. Морозы достигали 30 градусов. А они шли, понурив головы, небритые, грязные. Пилотки вывернуты, шеи обмотаны шалями, платками, одеялами. Утром в балках десятками валялись их замёрзшие трупы. «От них не было отбоя, лезли в палатки как мухи на мёд, чтобы отогреться, — вспоминали ветераны-гороховцы. — Наши бойцы выглядели настоящими героями. Сидели у костров, расстёгнутые, без шапок. Винтовки и автоматы составлены в пирамиды. Кто суп варит или кашу, некоторые бреются. Другие подшивают чистые подворотнички к гимнастёркам, чистят пуговицы от копоти и грязи».
«Между палатками шатаются пленные немцы и румыны — ищут съестное. На них никто не обращает внимания, — писал И.Н. Чернов. — Всё выглядит буднично: и крепкий мороз, и палатки, и костры, и пленные кругом. Словно пленных мы раньше брали тысячами повсеместно. Эта масса бывших вражеских солдат совсем не интересовала и не волновала наших бойцов. Много побасёнок ходит среди бойцов насчёт взаимоотношения пленных румын и немцев, что поели всех кошек и собак, дохлых лошадей… Оживление вспыхивало иной раз, только когда среди пленных обнаруживался власовец. Его, как правило, тут же на месте пристреливали».
И только сараюшки на краю станции, обнесённые колючей проволокой, охраняли наши автоматчики. Там, за проволокой, прогуливались в шинелях с меховыми воротниками и в островерхих фуражках немецкие генералы. Они надменно смотрели поверх голов любопытствующих бойцов, приходивших к проволоке и интересовавшихся, нет ли среди них самого Паулюса, так как знали, что его взяли в плен.
«В последний час»
3 февраля в 12 часов дня по радио были приняты известия от Совинформбюро «В последний час» о полном окончании операции по ликвидации немецко-фашистских войск в районе Сталинграда, донесение штаба Донского фронта Верховному Главнокомандующему тов. Сталину о завершении разгрома и уничтожении окружённой сталинградской группировки противника и приказ Верховного Главнокомандующего Донскому фронту.
Получив «данные исторические документы по радио», как записал в своём дневнике С.И. Чупров, полит-отдел тут же отпечатал их на машинке. Документы были нарочными разосланы в части и подразделения бригады. В 14 часов состоялся митинг. Приведём выдержки из дневника ветерана:
«На поляну выходят колонны частей бригады… Поляну окружили машинами, а за машинами стоят сгоревшие и разрушенные дома станции Котлубань. Бойцы и командиры успели немного привести себя в порядок — побриться, постричься, стряхнуть окопную грязь. …Бодро шагают ветераны-гороховцы в строю.
Построение частей закончено. На открытом кузове грузового автомобиля стояли наши командиры, под чьим руководством бригада храбро сражалась с врагом. Митинг открыл комбриг. Слово для выступления он предоставил комиссару бригады подполковнику В.А. Грекову.
В степи завывала вьюга, мороз к вечеру крепчал. Небо от мороза порозовело, упали косые лучи солнца на снег, снег посеребрился. Над головами людей в строю поднималась испарина — это от горячего дыхания воинов-победителей. Минутная пауза — и зазвучал глуховатый, с металлом голос комиссара.
Он говорил: «Товарищи! Бойцы, командиры и политработники! Сегодня полностью закончен разгром немцев под Сталинградом. Мы, непосредственные черновые работники, участники обороны города Сталинграда и участники грандиозного наступления по разгрому врага, сегодня празднуем победу. Много пережито в боях за пять месяцев, много у нас было чёрных и горьких дней, много мы перенесли трудностей, и всё-таки мы победили. Многие из наших боевых товарищей геройски сложили свои головы. Почтим их светлую память молчанием и снятием головных уборов».
Все сняли шапки, опустили головы, думали о тех, кто погиб. Снова зазвучал голос комиссара, он ободрил людей:
«Многие из нас украсят свою грудь правительственными наградами за проявленное мужество в бою, за храбрость и стойкость…»
Речь комиссара зажгла в сердцах каждого из нас и боль за прошлое, и радость за настоящее. Но вот голос его сорвался, в глазах появились слёзы. Это заметили все. Его чувства невидимо передались каждому, многие в строю растрогались, смахивая горькую мужскую слезу. Это, пожалуй, была первая слеза, которую позволили себе гороховцы, — слеза в день торжества. Тогда, когда нам бывало очень трудно, слёз никто не видел, наоборот: стискивали зубы, покрепче сжимали оружие в руках, становились несгибаемыми.
Комиссар продолжал говорить, а я стоял и размышлял: одна дума сменяла другую. В голове промелькнули имена людей, их образы, их подвиги. Я очнулся от набежавших раздумий, когда комиссар бригады энергичным голосом призвал ещё крепче бить врага, до полного изгнания с нашей земли. На приветствия и призывы в рядах воинов бригады разнеслось продолжительное, мощное «Ура!.. Ура!.. Ура!..».
После речи комиссара начали выступать бойцы и командиры. Они вспоминали отдельные эпизоды боевой жизни, клялись ещё крепче бить врага. В заключение митинга была принята резолюция от имени воинов-гороховцев, которую направили товарищу Сталину».
Итак, на разбитой войной станции Котлубань, что неподалёку от победившего Сталинграда, 124-я стрелковая бригада ожидала отправки в тыл. Вступая в схватку с врагом, бригада прибыла на сталинградскую землю во второй половине августа 1942 года семью воинскими эшелонами. Теперь со станции Котлубань ветеранов-гороховцев Сталинградского сражения увозили в тыл всего три железнодорожных состава. С 4 по 22 февраля 1943 года части 124-й отдельной стрелковой бригады передислоцировались железнодорожным транспортом на Калининский фронт.
Бессменный комиссар 2-го стрелкового батальона И.Г. Ершов вспоминал: «Когда я шёл вдоль вагонов, бойцы спрашивали: «Неужели, товарищ комиссар, мы едем?! Неужели мы живые?! Неужели нам доведётся ещё повоевать?!» Эти недоумённые вопросы после всего нами пережитого меня не удивляли. Это было естественно после пережитых боёв, бомбёжек, когда приходилось воевать днём и ночью, когда теряли счёт часам, дням, неделям. Наш отдельный батальон насчитывал 948 человек, несколько раз мы получали пополнение. А когда прибыли на место, стали составлять списки для награждения за оборону Сталинграда, в батальоне оказалось в наличии всего 167 человек. Много, очень много своих друзей-бойцов, офицеров мы оставили в братской могиле в Рынке».
С.И. Чупров в своём сталинградском дневнике записал будничное послесловие сталинградской эпопеи гороховцев:
«Вышло по-нашему: Сталинград наш и немцы наши — со всем их вооружением и техникой! Нам подан состав на погрузку. В 20.00 штаб бригады закончил погрузку в эшелон. Прощайте, волжские степи, прощай, наш Сталинград!»
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
