По материалам публикаций на сайте газеты «Советская Россия»
Шестого июля 1983 года полярная экспедиция «Советской России» финишировала в Мурманске. Более 10 тысяч километров прошли члены маршрутной группы по Чукотке, Якутии, Таймыру, Тюменской области, Ненецкому автономному округу. Позади ровно восемь месяцев арктического пути. В письмах, поступивших в редакцию, эту экспедицию называют серьезной общественной, народнохозяйственной и научной акцией. Используя вопросы наших читателей, редакция газеты организовала итоговую пресс-конференцию шестерки отважных путешественников – руководителя экспедиции Сергея Соловьева, радиста Владимира Карпова, врача Владимира Рыбина, каюра Филиппа Ардеева, штурмана Павла Смолина, кинофотооператора Юрия Борисихина.
– Вы прошли по арктической кромке Советского Союза свыше 10 тысяч километров. Чем вызвана эта необходимость? Для чего вообще следует путешествовать?
Ардеев: Человека тянет путешествовать жажда познаний. Я участвовал в походе, чтобы увидеть, как живут народы Севера, какие изменения произошли у них за 60 лет. Это интересно было всем нам – наша экспедиция посвящена 60-летию образована СССР. Я многое знал, читал, но хотелось увидеть собственными глазами. После окончания похода я буду рассказывать об увиденном своим землякам в Ненецком автономном округе. Мы договорились, что я выступлю во многих школах Нарьян-Мара.
Рыбин: Человек отгородил себя от природы бетонными стенами, а от земли асфальтом, Он забывает, что он часть самой природы, но интуитивно тянется к ней. Любая дорога дает специфические эмоции, и Арктика дает для этого колоссальные возможности.
Борисихин: Я не сторонник холодного, отстраненного познания. Чтобы что-то узнать, надо очень полюбить. Любовь несет гарантию истины. Мы подошли к охотничьей избушке. Было очень холодно. Я пожалел своего вожака и завел в теплое место. Но он отгрыз алык и ушел в мороз к упряжке, чтобы быть с ней. Для меня и эта деталь была открытием.
Соловьев: Жажда все увидеть своими глазами. Почему мы путешествовали по Северу? Он в России – менее изведанная сторона. Между тем Север, на мой взгляд, это большая судьба России, все более растет его значение.
– Обогатилось ли ваше представление о Родине?
Ардеев: На Севере произошли очень большие изменения. Крупные совхозы, телевидение, связь, автотранспорт – это приметы сегодняшней жизни. Нет точки, где бы люди были оторваны от жизни страны, не выполняли бы те задачи, которые стоят перед всем наши обществом. Люди стремятся к культуре, знаниям. Есть на Севере прекрасные школы, ансамбли, мастерские, где шьют национальную одежду, изготовляют изделия настоящего прикладного искусства. Радостно было увидеть все это в лицо.
Борисихин: В Уэлене корабль «Ревда» – по имени уральского города – на наших глазах ушел с востока на запад. А в Югорском Шаре, уже весной, увидели его же: он шел в противоположном направлении. Уже летели гуси. Я спросил Ардеева: а помнит ли он, как улетели они? Мы получили глубокий эмоциональный заряд, почувствовали, как много вмещает наша страна и что Родина у всех у нас одна.
Рыбин: Я увидел начало Родины и крайний ее предел. Где-то в середине пути пришло ощущение, что Родина огромна, но конечна. Как же надо ее всем нам беречь!
Карпов: Если раньше слово Родина напоминало мне об Урале, то теперь воспринимаю Родину очень объемно. Любое упоминание о каком-нибудь поселке и городе Заполярья очень дорого и лично близко. И расстояние тут, конечно, теперь ни при чем.
Соловьев: В какой-то момент остро почувствовал, что человек без Родины невозможен. Мысленно проследил свою судьбу. Даже биологически человек связан с природой, с животным миром. Связан духовным строем, образом мыслей. Я почувствовал гордость, что Родина у меня суровая и прекрасная – в блистающих снегах, под светом полярных сияний. Почувствовал, что без конкретного восприятия Родины я как личность невозможен.
– Какие вы вынесли впечатления о народах Севера?
Ардеев: Мы видели почти все народы Севера. Первыми запомнились эскимосы – отважные, смелые морские охотники, они знают море, как родное обиталище. Талантливы чукчи – хорошие оленеводы и охотники. У обоих этих народов развиты природный художественный вкус, ритмичность. Недаром чукотско-эскимосский ансамбль «Эргырон» известен всему миру. Своеобразный народ якуты. Прежде всего, бросается в глаза его практичность. Если уж якут ставит избушку, то это прочно, надолго. Якутские охотники больше всех добывают пушного зверя. Долганы, нганасане – те же охотники и рыбаки. Ненцы, к которым принадлежу и я, как и другие народы Севера, за несколько десятков лет шагнули от родового строя до социалистического общества. Революция, Советская власть помогли всем северным народам не только выжить, но и освободиться от старых, порабощающих и унижающих человека традиций.
Борисихин: В бухте Кенишхун утром чукчи-охотники бесшумно засобирались на охоту. Павел Смолин, отправляясь с ними, пластично вписался в эту бесшумность, сразу восприняв их образ поведения, их ритуал перед выходом из дому. Меня поразила мысль о том, что все мы необычайно готовы жадно воспринимать культурные традиции северян, которые, в свою очередь, тоже не замыкаются в себе. В Нутепельмене я просмотрел формуляры читателей библиотек. Читают там все. Ведущее место в круге их чтения занимает русская и мировая классика. Несколько густо исписанных карточек с названиями произведений в формуляре было у дизелиста совхоза «Полярник» чукчи Олега Нутетына.
Я был в Юшине у Печоры четыре дня. К нам подъезжали рыбаки. Не было ни одного из них, кто бы ни показал незаурядных дарований – поют, вырезают ложки, рисуют. Нам надо больше интересоваться культурой народов Севера – польза от этого бесценна. Наш живой союз народов упрочняется личными человеческими связями.
Смолин: В поселке Катырык я беседовал с секретарем комсомольской организации совхоза «Катырыкский» нганасенкой» Верой Бету. Она рассказала, что, к сожалению, некоторые добрые национальные традиции и обычаи начинают угасать. В день оленевода пожилые нганасане вышли в круг, а когда пригласили станцевать и Веру, она почувствовала: что-то сделала не так. Ее исключили из танца. «Нет в тебе этой нганасанской тонкости», – сказали ей. То же в отношении языка. Некоторые начинают забывать его. Мы спрашивали: отчего это? Оказывается, стесняются, боятся показаться провинциальными. Стараются поэтому и дома не говорить на родном языке. А это, по мнению Веры, обедняет личность.
Соловьев: Тысячелетия научили человека Севера брать из гнезда, где десять яиц, всего пять, а там, где четыре, – одно. Если в гнезде три яйца, брать вообще нельзя. Тысячелетия научили людей оказывать путнику, вошедшему в дом, необходимую помощь без всяких вопросов и благодарностей. По ненецкому обычаю, например, за чай не говорят спасибо. Это не от недостатка культуры. Так общепринято, это характерно для Севера. Подобная структура взаимоотношений – не только источник существования человеческого сообщества в этом климате, но и обыденный ритуал. Та постоянная помощь, которую нам оказывали на маршруте, – обычное для северян дело.
Наша экспедиция – самый настойчивый пропагандист всей многонациональной культуры народов Севера. И у меня сложилось глубокое убеждение, что если игнорировать эту богатейшую платформу, не использовать традиции человеческих взаимоотношений, отношений с природой, одежды, питания, Север освоить нельзя.
Не хочу, чтобы на основании сказанного кто-то думал, что приезжающие в Арктику должны жить в чуме, пить сырую кровь и спать на снегу без палатки и спального мешка. Но есть вещи, которые отбрасывать нельзя.
– Как вы сами рассматриваете общественно-политическое значение экспедиции?
Карпов: Мы никогда не забывали, что мы – посланцы Урала, России. Мы считали необходимыми встречи в трудовых коллективах, с жителями, школьниками. В поселке Казачье нас повели в музей арктических экспедиций. Там появился раздел, рассказывающий и о нашем переходе. Мы почувствовали, как это сильно касается людей, волнует молодежь.
Смолин: Мы не только беседовали. Мы были примером того, что человек сможет добиться того, чего захочет.
Борисихин: Общественно-политическое значение экспедиции мне видится в том, что она донесла до северян оптимистический взгляд на освоение Арктики. При бережном отношении к природе здесь можно принимать смелые решения для дальнейшего освоения этого края. Житель Чукотки Иван Наумович Матюшенко сказал: «Экспедиция внесет в отношения северных людей большой элемент правды. Даже в силу характера ее продвижения она очень внимательна – ей верят».
Ардеев: Через «Советскую Россию», другие органы печати, через радио и телевидение, благодаря фотовыставкам и радиолюбительским сеансам связи мы рассказали о Севере всей стране. О Советском Заполярье узнали во многих странах мира.
Соловьев: Мы шли по Северу, переняв национальные элементы культуры, обычаи, одежду северян. Не раз бывало, что мы отдавали местным жителям, попавшим в беду, свои продукты питания. Нечего говорить о лекарствах, медицинской помощи. Это вызывало интерес к нам. Возможно, многие задумались над тем, стоит ли так легко забывать национальную одежду, которая нам спасла жизнь. Самый же главный итог нашей общественно-политической работы в том, что мы явили конкретный пример активной жизненной позиции советских людей…
– Многие читатели спрашивают: всегда ли оправдан был ваш риск?
Рыбин: Риск часто был оптимальным решением. Между Энурмино и Нешканом самолет ледовой разведки передал программу, что замечено стадо белых медведей – 40 особей, которые столпились возле выброшенной на берег туши кита. Мы стояли в Энурмино. Надо, конечно, оставаться. С другой стороны, прождать можно целый месяц. Утром мы все же ушли. Холодок чувствовали на коже. Ледовый припай всего 200 метров и обрыв. Но мы понимали, что если так будем осторожничать, то и Чукотки не пройдем, не то что весь Север. Только выехали – встретили медведя… И таких ситуаций, когда если не рисковать, то идти невозможно, было множество, буквально каждый день. Риск присутствовал постоянно, он сопутствовал нам.
Соловьев: Мы, пожалуй, только сегодня, по окончании экспедиции, можем откровенно сказать: порой эти элементы риска суммировались до такой степени, что не только движение, но и само наше существование оказывалось на пределе возможностей человека. Мы прошли страшную чукотскую пургу с ветром, жесточайшие морозы, весенние опасности…
Борисихин: Я испытал настоящий страх, когда, как гвоздик, ушел под лед весной. Не хватило чуть-чуть, чтобы льдины надо мной сомкнулись. И страх этот не проходил долго.
Карпов: На Чукотке насмерть замерзал Рыбин. У него были провалы памяти, случалась потеря сознания. Только счастливая звезда спасла его. Что уж там говорить об обмороженных и облезших руках, ногах, лицах. Критические ситуации были с каждым.
– В чем вы видите уникальность вашей экспедиции?
Борисихин: Уникальна экспедиция многим. Мы прошли самое длинное расстояние в самый короткий срок. Впервые в мире мы действовали в условиях полярной ночи и прошли ее всю. Несмотря на то, что культура северных народов включает в себя тот образ жизни, который мы вели, многие считают революционным в тактике работы экспедиции чрезвычайно длительное движение без палатки, спальных мешков, примуса, то есть без огня, без специальных продуктов питания. Думаю, что это обогащает экспедиционный опыт, надеемся, что к нему присмотрятся специалисты. Экспедиция уникальна и с точки зрения глубины чисто человеческих переживаний. Давление небывалых расстояний, игра гигантских сил природы, невиданных северных сияний, гибельной пурги, непосильного холода – многим ощущениям мы не нашли даже названий – все это ведь прочувствовано, пережито нами. Это не остается без последствий.
– Связана ли ваша экспедиция каким-либо образом с другими полярными экспедициями прошлого? В чем ее особенность?
Борисихин: Мы пересекали нити практически всех экспедиций по северу России за последние 800 лет. Еще раз почувствовали, как трудно прокладывать дорогу в Арктику. В основание этой дороги надо закладывать личную судьбу и прошлый опыт экспедиций всех времен и народов, имея конечной целью интересы народа и государства. Норденшельда интересовали истоки и перспективы могущества северного края. Русанов занимался конкретными геологическими исследованиями. Папанин завоевывал Ледовитый океан для страны. Вилькицкого привели в Арктику картографические интересы. Интересы же нашей экспедиции касались комплексного изучения современной Арктики.
– Весь путь вы прошли на собачьих упряжках. Какие сделаны выводы?
Борисихин: Я думаю, на Севере должно быть пересмотрено отношение к собакам. Они продемонстрировали свои замечательные возможности. Основной костяк дошел до Мурманска. Это говорит о том, что при продуманном уходе и правильной тактике собаки могут выполнить больший объем работ, чем ранее предполагалось.
Карпов: Для собак на Севере еще очень много работы.
Рыбин: В поселке Нутепельмен у меня погиб вожак. Он погиб, как боец на посту. Это была у нас первая смерть среди четвероногих друзей. Мы тогда поняли, что у нас с ними одна судьба на трассе. Нити протянулись от упряжек к нам.
Соловьев: Собаки никогда не заменят «буран» и другую технику. Но необходимость в них налицо. И еще долго это будет так. Тысячи упряжек сейчас на Севере, хотя, выходя на маршрут, мы слышали мнение, что не осталось и нескольких десятков. Упряжки необходимы охотникам. Зверобои Чукотки в торосах и на сложных участках рельефа никогда не смогут использовать «бураны». Им может помочь только цуговая упряжка. Поэтому необходимо вести целенаправленную племенную работу для отбора лучших животных охотникам, добывающим пушнину, морского зверя, рыбу. Мы уже несколько раз в газете «Советская Россия» ставили вопрос о создании питомника ездовых собак. К сожалению, Министерство сельского хозяйства и Союзглавохота пока не проявили заинтересованности.
– Что вы можете сказать в целом о проблеме «Человек и природа Севера»?
Соловьев: Известно, что взаимоотношения человека и природы на Севере стали притчей во языцех. Еще слишком редки конкретные практические меры, которые бы помогли сбережению тундры. В этом плане нам кажется очень верным направление деятельности ученых Уральского научного центра АН СССР, закладывающих экономическую основу взаимоотношений человека с природой. Они определяют допустимую экологическую нагрузку на регион любого размера – и уже потом рекомендуют разворачивать хозяйственную работу. Различные природные комплексы при этом не будут нести ощутимого ущерба при разного рода объемах добычи полезных ископаемых или использовании ресурсов живой природы. В этом смысле экономическую пользу, которую может дать тот или иной район Севера, предлагается рассматривать только в том случае, если природа выдержит нагрузку без разрушения.
Некоторые совхозы и хозяйственные организации Севера предпринимают и самостоятельные шаги в этом плане. В частности, Ненецкий окружной исполком принял постановление о проведении эксперимента по ограничению использования гусеничного транспорта в тундре в летний период. Результаты эксперимента станут известны в конце лета. Но уже сейчас виден большой моральный и материальный эффект от этого начинания. Было бы хорошо, если бы исполкомы Советов народных депутатов районов Крайнего Севера организовали в будущем году всероссийский эксперимент такого рода.
– Чего вам больше всего не хватало в пути?
Борисихин: Обычного, человеческого. Сколько бы ни было много встреч в Арктике, общения все равно не хватало. Мы с особой жадностью шли на встречи с людьми. Сильно ждали писем. Помню, нам сообщили, что за пятнадцать километров от нас через рыбака передали письмо Володе Рыбину. Он ринулся туда с Ардеевым на упряжке ночью, в мороз. Правда, оказалось, что это письмо от коллекционера с просьбой об автографе. Надо особенно подчеркнуть: сильно не хватало музыки. Первым делом, приходя в поселок, просили включить нам что-нибудь. В Певеке при выходе из тяжелого состояния, вызванного изматывающей работой в полярную ночь, мы услышали по программе «Маяк» голоса родных и звуки любимых нами песен. Пожалуй, этот день мы все единодушно могли бы назвать самым счастливым.
– Что вам помогало в пути?
Карпов: Нам помогала связь с миром. В самых недоступных местах Чукотки и Якутии, Таймыра и Ямала, Большеземельской тундры этот мир приходил через тангету нашей маленькой радиостанции. Во всех населенных пунктах мы встречали неподдельный интерес, и он для нас был самой ценной поддержкой. В больших городах, где в переполненных клубах мы держали уже серьезный отчет экспедиции, мы чувствовали, что за этим человеческим участием стоит очень большая поддержка всей страны. Тем более, что мы уже включили радио и даже иногда имели возможность посмотреть телевизор. Здесь нас ожидали телеграммы, письма, иногда очень трогательные посылки. Мы очень благодарны всем, кто верил в нас и поддерживал.
Рыбин: Неоценима была помощь Тюменской области – края нефтеносного, который, конечно, заинтересован в научных результатах нашей экспедиции. Здесь большую организаторскую работу выполнил член штаба экспедиции Борис Соловьев.
Соловьев: Особую признательность мы выражаем землякам-уральцам, которые снарядили и послали нас в трудную дорогу с уверенностью, что мы честно выполним их наказ. Этот наказ был вручен нам перед началом экспедиции и проехал в моем вещевом мешке от Уэлена до Мурманска. Поддержка уральцев и ответственность представлять их перед всей страной, всем миром помогали нам в тягчайшие минуты пути.
Там, в Свердловске, находится наш штаб во главе с Борисом Соболевым. Это несколько десятков человек – представители Свердловского обкома ВЛКСМ, сотрудники Уральского научного центра АН СССР, члены радиоклуба «УКЭЦАЕ» Уральского политехнического института, энтузиасты многих других уральских заводов и организаций.
– Расскажите, что значит эта экспедиция в вашей жизни, и отразится ли она на вашей последующей жизни?
Борисихин: Я не считаю свой разговор с Арктикой законченным. Мне казалось, что экспедиция покажет все. Нет. Язык и общение профессиональных охотников и промысловиков, всех северных людей имеют много граней, которые меня заинтересовали глубоко и всерьез. Я работаю в журнале «Уральский следопыт». Буду держать творческий отчет. Чувствую, что Север станет моей главной темой. В дальнейшем, видимо, я поеду поработать в Арктику.
Ардеев: Я увидел то, что хотел увидеть: как живут наши соседи-северяне.
Карпов: Экспедиция стала главным делом моей жизни.
Смолин: Для меня экспедиция стала тем звеном в жизни, без которого я уже не могу представить, как бы жил вообще. Может быть, именно участие в таком крупном деле приведет к коренному пересмотру своей жизненной позиции, в отношении к людям, работе, к долгу.
Рыбин: В жизни каждого человека должен быть свой Эверест. Хорошо, если он равен 8848 метрам. Выше – еще лучше. Но обязательно свой, и обязательно на пределе высоты. Мой Эверест за 60-й параллелью, длиной более 10 тысяч километров. И потом: гималайский вариант можно повторять. У кого хватит смелости и мужества повторить наш? Эта экспедиция, как мне кажется, самый яркий период моей жизни. Уверен, что она во многом определит мой дальнейший профессиональный интерес и жизненные планы.
Соловьев: Для меня это сама жизнь.
В. ЛЫСЕНКО
«Советская Россия», 10 июля 1983 года, №158 (8209)
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
