Если спросить случайного прохожего, что он знает о Николае Платоновиче Огарёве, то в лучшем случае, если он учился в советской школе, он вспомнит из уроков истории двух мальчиков — Александра Герцена и Николая Огарёва, поклявшихся друг другу на Воробьёвых горах продолжать дело декабристов. Но вряд ли что-то ещё добавит об Огарёве.
Отвечая на строчку из стихотворения Огарёва: «Так вы меня не позабыли?», надо признать, что его редко вспоминают из-за давности лет, из-за плохого знания истории и личностей в истории России и из-за устоявшегося мнения, что Огарёв лишь «бледный» соратник блестящего Герцена. И всё же с этим мнением можно поспорить.
Огарёв с юношеских лет уверовал в своё предназначение: он создавал себя как самодостаточную, деятельную, незаурядную личность. Будучи мягким по характеру, склонным к романтическим мечтаниям, которые воплотились в его стихах, он уверенно шёл к своей цели — продолжать дело декабристов.
Николай Платонович Огарёв (6 декабря 1813 г. — 12 июля 1877 г.) — русский поэт, публицист, революционер — родился в семье статского советника Платона Богдановича Огарёва (1777—1838) и Елизаветы Ивановны, в девичестве Баскаковой (1784—1815). Её преждевременная смерть резко изменила привычный образ жизни супруга. П.Б. Огарёв подал в отставку и уехал в родовое имение Старое Акшино Инсарского уезда Пензенской губернии. Суровый и набожный отец почти не общался с сыном, растили его гувернантки и дворовые люди. После смерти бабушки Огарёвы в 1820 году переехали в Москву, но жизнь в доме отца Николаю казалась тюрьмой. Он так писал в одном из своих стихотворений:
Мне было скучно.
Дом мне был тюрьмой,
Где двери на замке держал
обычай,
Приличие стояло
на часах,
И был закон надсмотрщик
престарелый.
Несмотря на суровость быта, в дом Огарёвых проникали вольнолюбивые идеи, запрещённые книги, которыми зачитывался Ника Огарёв.
Спустя два месяца после событий на Сенатской площади он познакомился в доме своего дальнего родственника с Александром Герценом — внебрачным сыном Ивана Алексеевича Яковлева, который много рассказывал Саше о войне 1812 года и о том, как Наполеон поручил ему доставить письмо Александру I в Петербург.
Знакомство с Сашей Герценом стало важным событием для Ники Огарёва. Они хорошо понимали друг друга, несмотря на противоположность характеров, зато разница в возрасте была всего полтора года, и мировоззрение мальчиков формировалось одинаково — под воздействием декабристского движения. Оба воспитывались на чтении свободолюбивых стихов А.С. Пушкина, которые распространялись в рукописи, на поэме «Дума» К.Ф. Рылеева, на романтических стихах и пьесах Ф. Шиллера. Оба интересовались идеями Великой французской революции 1789 года, социально-философскими взглядами Ж.-Ж. Руссо.
Для них обоих восстание декабристов стало «нравственным переворотом», а казнь — отправным моментом в судьбе каждого. Их клятва на Воробьёвых горах в 1827 году была «Аннибаловой клятвой»: юноши поклялись посвятить себя освобождению России и пройти этот путь вместе, плечом к плечу.
О том памятном для себя дне Николай Платонович вспоминал с нескрываемым восторгом: «На высоком берегу стояли два юноши. Оба, на заре жизни, смотрели на умирающий день и думали о будущем восходе. Оба, пророки будущего, смотрели, как гаснет свет уходящего дня, и верили, что земля ненадолго останется во мраке. И сознание грядущего электрической искрой пробежало по душам их, сердца их забились с одинаковой силой. И они бросились в объятья друг другу и сказали: «Вместе идём! Вместе идём!»
Эта клятва скрепила и их пожизненную дружбу. И Герцен признавался: «Я без Огарёва — один том недоконченной поэмы», а позже в «Былом и думах», в главе «Ник и Воробьёвы горы», он напишет: «Воробьёвы горы сделались для нас местом богомолья, и мы в год раз или два ходили туда, и всегда одни».
Впоследствии Огарёв напишет об этом времени так: «Да! 1825 год имел для России огромное значение. Для нас, мальчиков, это было нравственным переворотом и пробуждением. Мы перестали молиться на образа и молились только на людей, которые были казнены или сосланы. На этом чувстве мы и выросли».
В 1829 году Герцен и Огарёв поступили в Московский университет с намерением не просто учиться, а «действовать». Герцен был зачислен студентом на физико-математический факультет, Огарёв поступил на правах вольнослушателя. Он тоже посещал лекции на физико-математическом, но ещё и на словесном, и отделении нравственных и политических наук, а в 1832 году перешёл на нравственно-политический факультет, который окончил со степенью «действительного студента». Герцен окончил университет в 1833 году со степенью кандидата и был удостоен серебряной медали за работу «Математическое изложение астрономической системы Коперника».
«Действовать» друзья начали в 1831 году, организовав кружок, который отличался от других кружков в университете своей политической направленностью. Вместе с товарищами-единомышленниками (Н.И. Сазонов, Н.М. Сатин, Н.Х. Кетчер, В.В. Пассек) они изучали историю французской революции 1789 года и европейских революций 1830—1831 годов, идеи французских утопических социалистов, и в первую очередь крупнейшего из них — А. Сен-Симона, но стремились разработать оригинальную теорию русского социализма.
Деятельность кружка Герцена — Огарёва продолжалась и после окончания университета. Весной 1833 года они организовали сбор средств студентам, отданным в солдаты по делу Н.П. Сунгурова (речь идёт о тайном антиправительственном объединении под руководством Сунгурова). Огарёв лично ездил прощаться с осуждёнными студентами. В феврале 1834 года их кружок привлёк внимание властей. За участниками был установлен полицейский надзор, и в июле 1834 года Герцена, Огарёва и других членов кружка задержали по обвинению в распевании «пасквильных» антиправительственных стихов.
В апреле 1835 года Герцен был выслан из Москвы: восемь лет (1834—1842) с годичным перерывом Герцен провёл в ссылке (Пермь, Вятка, Владимир, Новгород), а летом 1842 года возвратился в Москву, но через несколько лет, в январе 1847 года, навсегда уехал из России. За последние годы, прожитые на Родине, он успел стать властителем дум передовой части русского общества.
Огарёв также был задержан в начале июля 1834 года, но благодаря связям отца его выпустили на поруки, а 31 июля арестовали повторно из-за написанных «в конституционном стиле» писем. Согласно приговору, Николай Платонович должен был отбывать ссылку (1835—1839) в родовом имении в Пензенской губернии и работать в канцелярии пензенского губернатора.
В 1839 году Огарёву было разрешено проживание в Москве, но вскоре он переехал в Петербург — поближе к друзьям-единомышленникам.
В начале 1840-х годов Огарёв стал известен исключительно как поэт. В «Отечественных записках» и «Литературной газете» появились его первые стихотворения: «Старый дом», «Кремль», «Деревенский сторож», а также переводы из Гейне. На поэта сразу же обратили внимание и читатели, и критики. Огарёва заметил В.Г. Белинский. В статье «Русская литература в 1841 году» он отметил творчество молодого поэта, обратив внимание на «особенную внутреннюю меланхоличность и музыкальность» его поэзии, и в то же время указал на склонность поэта к реалистическим зарисовкам. Он восторженно отозвался о таких стихотворениях, как «Старый дом» (1839), «Кабак» (1841), «Характер» (1841), и других. Белинский, находясь под впечатлением от стихотворения «Деревенский сторож» (1840), писал: «Ночной сторож» Огарёва — прелесть.
В душе этого человека есть поэзия». Это стихотворение звучало так мелодично, что А. Алябьев сразу написал на него музыку:
Ночь темна, на небе тучи,
Белый снег кругом,
И разлит мороз трескучий
В воздухе ночном.
Вдоль по улице широкой
Избы мужиков.
— Ходит сторож одинокой,
Слышен скрип шагов.
Зябнет сторож;
вьюга смело
Злится вкруг него;
На морозе побелела
Борода его.
Скучно! радость изменила,
Скучно одному;
Песнь его звучит уныло
Сквозь метель и тьму.
Ходит он в ночи безлунной,
Бела утра ждёт
И в края доски чугунной
С тайной грустью бьёт,
И, качаясь, завывает
Звонкая доска…
Пуще сердце замирает,
Тяжелей тоска!
Некрасов и Добролюбов признавали это стихотворение одним из лучших ранних произведений Н.П. Огарёва. Тургенев, будучи сам поэтом, попал под обаяние поэзии и личности Огарёва: по словам дочери соседа по имению Н.А. Тучковой, «…у него страсть к Огарёву».
В этот период Огарёв писал много: это были и романтические стихотворения в стиле байроническо-лермонтовской поэзии, где лирический герой, углублённый в себя, полный скептицизма к окружающему миру, порывающий с обществом, обречён на одиночество и бездействие (циклы «Buch der Liebe» (1841—1844), «Монологи» (1844—1847). Однако стихотворения «Дорога», «Кабак» (1841) и «Изба» (1842) предвосхищали некрасовскую поэзию.
Ещё мальчиком Огарёв зачитывался вольнолюбивой русской поэзией 20—30-х годов XIX века — Пушкиным, Одоевским, Лермонтовым, и особенно поэзией Рылеева, в частности поэмой «Дума», которая оказала на него глубокое воздействие. В стихотворении «Памяти Рылеева» (1859) поэт признавался:
Рылеев мне был первым
светом…
Отец! по духу мне
родной —
Твоё названье в мире этом
Мне стало доблестным
заветом
И путеводною звездой.
Огарёв, осознавая себя наследником декабристских традиций, отдавал дань теме декабризма на протяжении всего своего творчества, она стала одним из основных мотивов его поэзии. Уже в начале поэтического пути им было написано стихотворение «Я видел вас, пришельцы дальних стран» (1838) под впечатлением от встречи с ссыльными декабристами во время его посещения Кавказских минеральных вод. «Встреча с Одоевским и декабристами, — вспоминал Огарёв, — возбудила все мои симпатии до состояния какой-то восторженности. Я стоял лицом к лицу с нашими мучениками, я — идущий по их дороге, я — обрекающий себя на ту же участь…»
Будучи в эмиграции в 1850—1860-х годах, Огарёв не оставляет декабристскую тематику. В стихотворениях «Памяти Рылеева», «И если б мне пришлось прожить ещё года» (1861), в «Героической симфонии Бетховена» (1874), а также во многих других произведениях неустанно звучат его призывы к свободе, философско-элегические мотивы наполняются острой социальной критикой и революционными призывами. И всё же лучшим своим произведением Огарёв считал поэму «Юмор», две части которой были написаны в 1840—1841 годах, и так как в поэме критике подвергался весь строй русской жизни, её читали только в рукописях.
Начало 1840-х годов в истории русской общественной мысли было временем почти полной невозможности практической деятельности для людей мыслящих, поэтому они тратили всю свою энергию на деятельность интеллектуальную. Изучение философии становилось потребностью для всех соратников Огарёва по Московскому университету. И в кружке Станкевича, и позже в кружке Белинского все читали философские труды Гегеля: «Всё в нас кипело, — вспоминал участник московского кружка тех лет В.П. Боткин, — и всё требовало ответа и разъяснения».
Многие из участников этих кружков — Грановский, Тургенев, Бакунин — продолжали своё философское образование за границей, в частности в Германии, в Берлинском университете.
В 1841 году и Огарёв уезжает за границу, где пробыл с небольшими перерывами до 1846 года. Он не просто путешествовал по Европе, а изу-чал немецкую философию. Разочаровавшись в Гегеле, постигал философию Фейербаха, затем Конта, изучал экономические вопросы. Он понимал, что «мир с жизнью посредством науки и любовь к жизни посредством поэзии — вот пароль и пропуск на 60 лет, которые мы проживём».
Философские искания Огарёва после его увлечения идеалистическими и мистическими учениями завершились, и он обращается к материалистической системе взглядов на природу, осмыслив и поняв значение диалектического метода. Кстати, в поэме «Юмор» Огарёв, размышляя о передовых философских идеях, писал, что «если б понял их народ, наверно б был переворот».
По возвращении в Россию в начале 1846 года Огарёв вскоре покидает Москву и едет жить в имение Старое Акшино. Став богатым наследником после смерти отца, он приступает к практической деятельности по освобождению от крепостной зависимости своих крестьян села Верхний Белоомут и переводит их с барщины в «вольные хлебопашцы», стремясь внедрить фермерский способ ведения хозяйства на принадлежащих ему землях; строит суконную фабрику и приобретает Тальскую писчебумажную фабрику.
Хозяйственные преобразования Огарёва оказались несостоятельными в условиях России середины XIX века. Этот эксперимент проявил все слабые стороны русской сельской общины. По мнению Огарёва, это низкая эффективность, косность, укоренённое рабство, зависть к успеху. И всё же поэт-просветитель открывает в селе больницу, разрабатывает план организации народной политехнической школы с программой обучения, близкой к университетской. Цель — подготовка «мужиков-пропагандистов», с тем чтобы «пустить их как ферменты в наши общины».
Огарёв не нашёл взаимопонимания с крестьянами. Обо всех этих хозяйственных и психологических неудачах поэт поведает в стихотворной повести «Деревня» (1847):
Я думал — барщины
постыдной
Взамен введу я вольный
труд,
И мужики легко поймут
Расчёт условий
безобидный.
Убедившись в невозможности осуществить свои планы, герой повести решается на эмиграцию:
О! если так,
то прочь терпенье!
Да будет проклят этот
край,
Где я родился
невзначай! —
Уйду, чтоб в каждое
мгновенье
В стране чужой
я мог казнить
Мою страну,
где больно жить…
Мысли об эмиграции появляются и у поэта: в 1847 году за границу уезжает его друг А. Герцен, среди бывших единомышленников, участников кружка (Грановского, Кетчера, Корша, Боткина и др.), наметились разногласия в понимании социально-политических вопросов. Более того, в феврале 1850 года Огарёв по доносу был арестован и обвинён в религиозном вольнодумстве и организации «коммунистической секты». Правда, обвинение было признано необоснованным, но жизнь в России стала для Огарёва нестерпимой.
В 1856 году после нескольких лет хлопот о разрешении уехать за границу на лечение Огарёв и его вторая жена, Н.А. Тучкова-Огарёва, получают паспорта и устремляются к «свободным берегам», в Лондон, к Герцену.
Вскоре после их отъезда в Лондон произошло два события, важных для Огарёва-поэта: в издательстве К.Т. Солдатёнкова выходит первый сборник его стихотворений, а также опубликована одна из лучших поэм — «Зимний путь». Она посвящена другу Огарёва — литературному критику и мемуаристу Павлу Васильевичу Анненкову.
Тургенев, который ценил поэзию Огарёва и знал поэму, так как автор читал её у него в петербургском доме, сразу же откликнулся на её публикацию. В письме к П.В. Анненкову он называл эту поэму «истинным chef d’oeuvre’ом, в котором он совместил всю свою поэзию, всего себя со всей своей задушевной и задумчивой прелестью, — и добавил: Мы с Толстым уже три раза упивались этим нектаром».
Приезд в Лондон для Огарёва — это новый этап в его жизни: после долгой разлуки он вновь обретает друга и поэтому полон сил и энергии и жаждет действовать. С этого времени Огарёв становится ближайшим помощником и соратником Герцена.
Огарёв сразу же начинает активно участвовать в работе Вольной русской типографии, созданной Герценом, пишет статьи для альманаха «Полярная звезда». Он задумывает серию статей под общим заглавием «Русские вопросы» вскоре после приезда в Лондон (9 апреля 1856 г.). Первая статья под этим названием была написана во второй половине апреля 1856 года. Герцен успел включить её во вторую книжку «Полярной звезды», вышедшую из печати в 20-х числах мая за подписью «Р.Ч.», что означало «Русский человек». Этим псевдонимом Огарёв пользовался до 15 февраля 1858 года с целью не раскрывать перед царской агентурой за границей факта своего участия в деятельности Вольной лондонской типографии.
С целью конспирации и Герцен дал к этой статье Огарёва следующее примечание: «Мы получили эту статью из Парижа два дня тому назад и спешим поместить её, благодаря неизвестного автора». В 1857 году для «Полярной звезды» Огарёв написал «Записку о тайном обществе», где содержался развёрнутый план организации общественных сил в целях коренного преобразования социального и политического строя в России. И в это же время Огарёв предлагает Герцену издавать «Колокол» — первую русскую неподцензурную газету (1857—1867), что явилось реализацией одного из центральных пунктов плана, заявленного в «Записке». Первый номер «Колокола» в качестве предисловия предлагает читателям стихотворение русского поэта Николая Огарёва:
В годину мрака и печали,
Как люди русские молчали,
Глас вопиющего в пустыне
Один раздался на чужбине;
Звучал на почве не родной —
Не ради прихоти пустой…
Звучит, раскачиваясь, звон,
И он гудеть
не перестанет,
Пока — спугнув ночные
сны —
Из колыбельной тишины
Россия бодро не воспрянет
И крепко на ноги
не станет,
И, непорывисто смела,
Начнёт торжественно
и стройно,
С сознаньем доблести
спокойной,
Звонить во все колокола.
За предисловием шла программа «Колокола»: издание «Колокола» объяснялось желанием более оперативно откликаться на события русской жизни. Направление провозглашалось таким же, как в «Полярной звезде»: «Везде, во всём, всегда быть со стороны воли — против насилия, со стороны разума — против предрассудков, со стороны науки — против изуверства…»
Издатели с первых же номеров развернули в «Колоколе» критику крепостников-помещиков и всего государственного строя царской России. Огарёв, у которого была собственная программа, в предреформенные годы писал об уничтожении крепостного права с предоставлением крестьянам той земли, которой они фактически владели; об уничтожении чиновничества и о введении выборного суда; о ликвидации цензуры, об отмене рекрутства и о сокращении войска; призывал к свободе вероисповедания и к полной гласности. И это был, по его мнению, только первый шаг к переустройству России.
На первых порах он допускал возможность реформаторского пути при руководящей роли образованного дворянства. Но после обнародования «Положения о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости» 19 февраля 1861 года Огарёв стал призывать к подготовке крестьянской революции. Он разоблачает грабительский характер «освобождения крестьян» так называемой крестьянской реформой. «Старое крепостное право, — писал Огарёв в «Колоколе», — заменено новым. Вообще крепостное право не отменено. Народ царём обманут!» Известия о жестоком усмирении крестьянских волнений в России вызывают у поэта гневную характеристику Александра II как «убийцы и палача». «Разрыв с этим правительством, — утверждает Огарёв, — для всякого честного человека становится обязательным».
Встав на сторону революционной демократии и выступая против либерализма, Огарёв и Герцен приняли участие в создании революционного общества «Земля и воля» — первой в России нелегальной партии, которая ставила целью осуществление крестьянской революции. Идеалы крестьянского социализма, которые защищал Огарёв вместе с Герценом и Чернышевским, были утопическими. Однако требование «Земли и воли», выдвинутое им в статье-прокламации «Что нужно народу?» (1861), выразило самые сокровенные думы и чаяния русского крестьянства, определило сущность всего революционно-демократического этапа освободительного движения в России.
«Колокол» и его создатели в этот период имели непререкаемый авторитет. Лондон посещали огромное число просвещённых людей разного политического толка, а также революционно настроенная молодёжь, в частности студенты Гейдельбергского университета, с которыми поддерживал тесную связь Огарёв.
Он составил революционно-пропагандистский план о практических действиях в период подготовки ожидавшейся крестьянской революции; писал боевые агитационные листки: «Что нужно народу?», «Что нужно помещикам», «Что надо делать войску», «Что надо делать духовенству?».
Вся эта кипучая деятельность Н.П. Огарёва вносила неоценимый вклад как в содержание «Колокола», так и последовавшей за ним газеты «Общее вече». Его перу принадлежат такие статьи, как «На Новый год», «Разбор нового крепостного права», «Ход судеб», «Надгробное слово». Огарёв писал резко, откровенно, доступно, вкладывая в свои публицистические выступления жгучую ненависть и презрение к самодержавию, защищая «волю народную», «правду человеческую», достойную жизнь для всех людей на земле.
Много сил отдавал Огарёв и деятельности литературно-критической, считая её своим жизненным призванием. В 1860—1861 годах с предисловиями Огарёва в издательстве Вольной типографии вышли «Думы. Стихотворения К. Рылеева» и сборник «Русская потаённая литература XIX века». Ведущее место в его творчестве и в последующие годы занимает тема борьбы революционного народа как в поэзии, так и в публицистике. Его поэтические послания к революционной молодёжи, в числе которых стихотворения «Свобода» (1858), «Михайлову» (1862), «Сим победиши» (1863), «До свидания» (1867), «Студент» (1868), «На новый год» (1876) и другие, находили отклик в России. В потоке агитационно-пропагандистской литературы в России появились и его «Свободные русские песни». Необходимо вспомнить ещё один талант Н. Огарёва — его музыкальную композиторскую работу. Мелодичность его стихов требовала музыкального обрамления: в XIX веке его романсы на свои стихи и стихи русских поэтов пользовались успехом в литературных салонах.
Через всё поэтическое творчество Огарёва заграничного периода прошёл образ Родины, России. Воспоминаниями о родной земле, об Акшине и Черткове наполнены поэмы «Ночь», «Забытьё», стихотворный цикл «Воспоминания детства» (1859). В «Матвее Радаеве» поэт с грустью заключает: «Нет, нет! Тебе с тоскующей мечтой / Не совладать, изгнанник добровольный!»
И тем не менее годы эмиграции (1856—1877) были самыми плодотворными в творческой деятельности Огарёва. Свыше трёхсот художественных и публицистических произведений было опубликовано им в это время на страницах «Полярной звезды», «Колокола», «Общего веча», в различных сборниках Вольной типографии. Поэтические произведения, опубликованные в этих изданиях, были прямо или косвенно связаны с публицистической и практической революционной деятельностью, но всегда Огарёву удавалось оставаться поэтом-лириком. Непоколебимой верой в конечное торжество дела русской революции пропитано всё его творчество: «Воскресла Русь! народ свободен стал, / И новый мир возник — широкий, сильный, / Мысль выросла, и труд твой не пропал…» («Мне снилося, что я в гробу лежу…»).
В 1870 году уходит из жизни Герцен. Тяжело пережив смерть друга, Огарёв продолжает «действовать», несмотря на болезнь, на нехватку средств к существованию: им движет вера в будущность своей Родины и необходимость деятельности для её блага. За год до смерти Огарёв писал: «Хотелось бы на Русь. В самом деле, я новый социальный элемент вижу там, и только там».
Николай Платонович скончался 31 мая (12 июня) 1877 года в английском городе Гринвиче.
Значительность его вклада в историю русской литературы и общественной мысли была отмечена Чернышевским так: «…С любовью будет произноситься и часто будет произноситься имя г. Огарёва, и позабыто оно будет разве тогда, когда забудется наш язык».
В 1966 году прах Огарёва был перенесён в Москву на Новодевичье кладбище. Так закончилось «вечное изгнание…» Николая Платоновича. И сегодня можно на его вопрос уверенно ответить: Родина его не забыла.
Елена ПЕТРАШ, кандидат филологических наук, доцент, старший научный сотрудник отдела редкой книги и мемориальной работы Московской государственной библиотеки-читальни им. И.С. Тургенева.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
