По материалам публикаций на сайте газеты «Правда».
Автор: Александр ДЬЯЧЕНКО.
Всенародно любимый артист кино Борис Фёдорович Андреев, чей 110-летний юбилей мы отмечаем в эти дни, был не только великим мастером, но и ярчайшим представителем первого поколения советской молодёжи. В созданных им кинообразах запечатлены самые привлекательные черты советских людей. В киноискусстве Борис Андреев стал одним из самых обаятельных воплощений и немеркнущих символов первых строителей социализма и победителей фашизма.
Выдающийся советский актёр и театральный деятель Евгений Весник (известный зрителю по фильмам «Неуловимые мстители», «Трембита» и т.д.) так вспоминал о БэФэ (как называли Андреева друзья и знакомые): «БэФэ Андреева нельзя было не любить. Это была парадоксальная личность, неожиданная, непредсказуемая. Могучего телосложения человек был сентиментален. Мог, сочувствуя кому-либо, заплакать. Мог быть страшен во гневе, но быть ребёнком в покаянии. Мог солидно загулять или вообще ничего не пригубливать, кроме чая. Был очень простым, как говорят, от земли, но и мудрым философом».
Весник приводит ряд иронично-философских импровизаций Бориса Андреева, и можно себе представить, с каким смаком артист произносил эти скетчи своим тягучим басом: «Лев открыл пасть. Укротитель засунул голову, и все зрители вдруг увидели, насколько дикое животное умнее и великодушнее человека».
Или ещё о людях и зверях: «Я гулял по зоопарку, и животные нехотя разглядывали меня».
А вот несколько афоризмов Андреева, которые цитируют многие, знавшие его:
— Добродетель, вывешенная как медаль, непременно имеет свою противоположную сторону.
— Каждому пакостнику кажется, что ему мстят.
— Оглядывая гробницу Тутанхамона, актриса с завистью прошептала: «Живут же люди…»
— Пегасы сначала брыкались, но вскоре привыкли к силосу и вот теперь уже стали воспевать его.
Некоторые фразы киногероев Андреева (он обычно обильно сдабривал роли выражениями собственного сочинения) тоже «пошли в народ»:
— В глазах волка светилась душевная тоска и неукротимая любовь к баранине. (Борис Андреев в фильме «Максимка»).
Насчёт «любви к баранине» было сказано не без самоиронии. Ведь свою трудовую жизнь Борис Андреев начинал ещё совсем юным парнишкой в трудные голодные времена в «вечно несытых саратовских краях», как он рассказывал впоследствии сыну Б.Б. Андрееву. Будущий актёр после окончания семилетки поступил на Волжский комбайностроительный завод учеником слесаря-электрика.
«Порою отец с мягкой иронией вспоминал о тех временах. Тогда чуть ли не заветной юношеской мечтой было раздобыть банку сгущёнки да килограмм чайной колбасы. Устроиться где-нибудь в укромном уголке и слопать всё целиком…» — пишет Б.Б. Андреев. С присущим ему юмором великий актёр признался сыну, что в те времена он вместе со своим наставником-электромонтёром бывало «решительно вырубали электричество в сети и направляли стопы свои в сторону столовой — починять. Работали споро и с чувством удовольствия, поскольку в итоге эта деятельность, как и было задумано, весьма аппетитно вознаграждалась».
Смех смехом, а если бы Андреев не начал работать электромонтёром, то, возможно, он никогда бы и не стал великим советским киноактёром. Ведь именно в драмкружке Волжского комбайнового завода и началась творческая биография всенародно любимого увальня, киношного Ильи Муромца (эта роль была сыграна им в одноимённом фильме в 1956 году). Самодеятельным коллективом руководил режиссёр Саратовского драматического театра Иван Артемьевич Слонов, который заметил в Андрееве артистические способности и посоветовал юноше поступить в местный театральный техникум.
Несколько лет Борис совмещал занятия в техникуме и работу на заводе, а на четвёртом году обучения Андреева освободили от работы и стали выплачивать ему стипендию из фондов предприятия. Это позволило ему успешно окончить техникум в 1937 году. К юному артисту отнеслись на заводе как к родному: «В этом году наш завод выпустил 1738 комбайнов и одного актёра», — сообщила местная многотиражка.
Нешуточный интерес к кинематографу появился у Андреева совсем ещё в нежном возрасте. «Помню, в детстве, мальчишкой лет семи-восьми, впервые попав в кино, я углублённо был занят вопросом: живой человек в фильме или нет? Как только в зале гасили свет, я ящерицей подползал к экрану и, когда там появлялись люди, пытался схватить их за башмаки, юбки, брюки. Увы, пальцы лишь царапали холст экрана», — вспоминал Борис Фёдорович.
В Саратовском театральном училище Андреев изучал систему Станиславского и театральные идеи Щепкина. «Наибольшую приверженность я испытываю к старой школе щепкинского направления», — рассказывал Андреев. Эта школа актёрской выразительности предполагает воссоздание на сцене разнообразных человеческих эмоций, запечатлённых в произведениях театральной классики, — различных проявлений любви, ненависти, гнева, человеческих страданий и радостей. Щепкинское актёрское мастерство передала Андрееву старейшая актриса Саратова Елена Евгеньевна Астахова, которая вела занятия в училище. Именно её он вспоминает с любовью и теплотой как свою наставницу.
Андреев признавался, что теория Станиславского его не вдохновляла и ему не удавалось применять её на практике. При попытках «вжиться в предлагаемые обстоятельства» у него никак не возникали обещанные театральным классиком актёрские эмоции перевоплощения:
«Я начал ясно понимать, что во время игры никакого действительного жизненного чувства никогда из себя не выманю: эти усилия бесполезны, и не только у меня, а у любого актёра. Но я могу как бы охватить себя воображаемым подобием любого переживания, и оно будет внешне соответствовать внутренней природе персонажа. В своём разуме я слагаю самую суть человеческого поведения, конструктивность, его соотнесённость с миром, природу его логики, идущей от особой, присущей ему или воспринятой им манеры. Я ни в чём не путаю и ни в чём не отождествляю себя с образом, не являюсь самим собою в предлагаемых обстоятельствах, но всегда и во всём выражаю образ другого человека средствами своих возможностей.
Мне никогда или почти никогда не приходилось переживать чувства выражаемого мною персонажа. И я уверен, что истинно пережить чувство другого человека не дано никому».
Андреев рассказывал, как один из студентов спросил у Астаховой:
— А не преподаёте ли вы нам бесконечную систему штампов, годных ко всякому случаю переживаний в образе?
На что Елена Евгеньевна, которая «была старухой с резким русским характером, мудрой и много повидавшей женщиной», ответила:
— Да, для дурака это останется штампом. А для умного актёра — эскизом умения выражать чувства: пользоваться чувственной выразительностью, как живописец пользуется красками.
Словом, несмотря на кажущуюся простоватость кинообразов Андреева в его звёздных картинах («Трактористы», «Большая жизнь», «Богдан Хмельницкий», «Два бойца» и т.д.), за ними стоит напряжённая, глубокая, в том числе интеллектуальная, работа артиста, у которого был собственный уникальный взгляд на профессию актёра, с блеском воплощённый на экране.
В 1937—1938 годах Андреев — актёр Саратовского драматического театра им. К. Маркса (с 2003-го — имени И.А. Слонова), где он, в частности, сыграл роль Тараса Бульбы в инсценировке повести Гоголя. Ветераны театра надолго запомнили, как Андрееву однажды пришлось импровизировать по ходу действия прямо на сцене. После слов Бульбы «Я тебя породил, я тебя и убью!» Андреев нажал на ружейный курок, но выстрела не последовало. Андреев произнёс фразу ещё раз — и снова осечка. Как выяснилось позже — ружьё не выстрелило по вине пиротехника театра. И тогда Андреев отбросил «ствол» и выхватил саблю, которой и «зарубил» своего партнёра, игравшего Андрия. Партнёр был настолько напуган бешеной пластикой Андреева, неистово взмахнувшего деревянной саблей, что страх его был самым настоящим, а не наигранным, и сцена эта получилась наиболее удачной в спектакле.
Настоящим крёстным отцом Борисова в мире кинематографа стал великий советский кинорежиссёр Иван Александрович Пырьев (1901—1968, снял картины, вошедшие в отечественный золотой фонд кино: «Трактористы», «Свинарка и пастух», «Секретарь райкома», «В шесть часов вечера после войны», «Сказание о земле Сибирской», «Кубанские казаки», «Идиот», «Белые ночи», «Братья Карамазовы»). Вспоминая свои лучшие киноработы, Иван Пырьев рассказывал:
«Однажды мне показали для отбора на эпизодические роли трактористов группу молодых парней. Среди них ростом, фигурой и широким лицом с несколько раскосыми глазами выделялся один — в белой «капитанке», матросской тельняшке и небрежно накинутом на плечи пиджаке.
Это был Борис Андреев — ученик Саратовской театральной школы. Он приехал в Москву с театром на летние гастроли, но не в качестве актёра, а как рабочий для разгрузки и погрузки декораций. Пригласив Андреева в режиссёрскую комнату, я побеседовал с ним, внимательно наблюдая его во время разговора, и тут же объявил ему, что буду его пробовать на одну из главных ролей в новой картине. Дал сценарий и назначил репетицию. Выйдя из комнаты, Андреев от волнения одним залпом выпил полный графин воды и громко заявил ассистентам:
— Ерунда всё это! Не пойду я к вам. Не справлюсь!
Однако на другой день он вовремя пришёл на репетицию и показал свои недюжинные способности. Ещё одна-другая репетиции. Пробные съёмки. И на роль Назара Думы, тракториста, поднимающего одной рукой за колесо трактор «ХТЗ», был взят никому не известный молодой саратовский парень, в прошлом беспризорник, грузчик, слесарь, сейчас известный всему Советскому Союзу народный артист СССР Борис Фёдорович Андреев».
Ну насчёт «беспризорника» Иван Александрович, возможно, погорячился: юный Борис Андреев рос в обычной, нормальной семье рабочих. «Беспризорником Борис Андреев не был, — написал в книге об отце Б.Б. Андреев, — хотя обстоятельства, сложившиеся в семье, далеко не способствовали стерильно-домашнему воспитанию и даже голос его в жизни отличался значительной мягкостью. Но характерно, что и первооткрыватель Пырьев увлекается сложением красочного образа экзотического «волгаря», обогатившего экран мощной фигурой и зычным голосом».
Советский и российский киновед и кинопродюсер Армен Медведев (в 1987—1989 гг. был первым заместителем председателя Госкино СССР) вспоминал об одном телефонном разговоре с Андреевым через пять минут после показа по телевидению первого фильма артиста «Трактористы»: «Ты смотри… Вот пели мы тогда про танкистов и были в чём-то наивными и смешными. А через два года всё это людям на войне пригодилось», — сказал ему Андреев.
Великий артист Борис Андреев был человеком широкой натуры, но при этом очень скромным. После себя оставил не мемуары, а афоризмы, но зато с многочисленными проявлениями любви к себе от коллег по цеху (в письменном виде!), пожалуй, вряд ли кто с Андреевым сравнится. И нам, благодарным зрителям и потомкам, остаётся лишь перечитывать невероятные по искренности признания в любви к нему актёров, режиссёров, сценаристов, чтобы узнать, кем на самом деле был этот большой во всех смыслах человек.
Своим одним из самых близких друзей Андреев называл всенародного любимца Николая Крючкова, которого по привычке называл сокращённо — Никафо. Вот что написал Николай Афанасьевич о своём дорогом друге:
— Борис Андреев… Своеобразный, самобытный актёр. Глыба. Человек, не похожий ни на кого. Неповторимый. И играл, и мыслил, и говорил он своеобразно. Колоритно. Ярко. Было у него своё, незаёмное видение мира.
Он был волгарь, саратовец, из тех мест, где искони рождались русские богатыри, где сколачивались бурлацкие артели, где обитал лихой и шумный народ — волжские ватажники… Он и сам работал грузчиком, одновременно учась в Саратовском театральном училище. Молодецкая сила, крупность характера, презрение к суете, весёлое добродушие — это, я думаю, подарили Андрееву Волга и земляки-волжане. Но он не был увалень-простак, как, может быть, казалось кому-то с первого взгляда. В нём жила, трудилась, радовалась и мучилась чуткая и тонкая душа. И вспомните, как неспешно, осторожно двигался Андреев на экране, как говорил, сдерживая свой могучий бас, — словно прислушивался к чему-то сокровенному у себя внутри, боялся расплескать, стеснялся обнажить.
Потрясающий по эмоциям и содержанию рассказ об Андрееве-актёре написал сценарист фильма «Два бойца» Евгений Габрилович:
«Сценарий картины «Два бойца» по повести Л. Славина я писал в Москве в начале 1942 года. Писал в пустой квартире (семья была эвакуирована в Ташкент). Была со мной только собака по кличке Ингул, чепрачного цвета, мужского пола. И первый, кому я его прочитал в ту московскую военную пору, был мой Ингул. Сценарий, как показалось в ночном этом чтении, был далеко не хорош, весь как-то разорван, неровен. Ингул, когда я кончил читать, встал, понюхал мои листки и что-то пролаял глухим басом. Не думаю, что пролаял он в одобрение.
Спустя год уже всюду на фронте пели песни «Тёмная ночь» и «Шаланды». Я слышал их и в попутных машинах, и в блиндажах, и в санбатах, и на аэродромах. Но вот где-то под Харьковом, в истерзанном пулями кинотеатре, я посмотрел в первый раз «Два бойца». И понял, что есть в этом фильме нечто куда крупнее и важнее, чем песни, — игра Бориса Андреева и Марка Бернеса.
Роль Саши Свинцова, парня-уральца, написана мною бегло, в спешке и нелегко с нею было актёру. Тем сильнее взволновал меня Андреев, создавший образ Свинцова на материале сценарно-поверхностном, полупустом. Я принял Андреева сердцем, как только увидел, — принял и эту неповоротливость жеста, и крепкость, и кротость улыбки, и эту массивность ног, не торопясь двигающихся по земле. Это был образ, точно и резко очерченный, без игровых завитушек, без актёрских безделиц и баловства, рождённый актёром сильным, предельно русским. Он шёл, сидел, говорил, сердился и улыбался, этот уральский парень Саша с Уралмаша, и становилось вдруг до предела ясно (не словами, не фразами, а всем строем этой неторопливости, этим нескорым почерком жестов, движений, выражением глаз), что такую Россию не сломишь ни криком, ни танками! Раз уж поднялся этакий парень, взял автомат и надвинул каску, то нет ему ни мороза, ни рек, ни смерти — он победит.
Благодаря игре Андреева фильм, задуманный всего лишь как эпизод фронтовых будней, обрёл внезапную широту, обращаясь к раздумьям о родине, о её людях. И ни к чему были тут ни взрывы, ни самолёты, достаточен всего лишь один Андреев — Свинцов, в нём и масштаб, и неизбежность нашей победы».
Народная артистка СССР Вера Васильева (1925—2023), сыгравшая одну из первых своих ролей в кино в фильме Ивана Пырьева «Сказание о земле Сибирской» (1947), вспоминала Андреева, работу и общение с ним:
— Вспоминаю его, и теплеет душа. Мало сказать: он был яркой личностью — и в жизни, и в творчестве, — он был артистом, которого любил весь народ. Ведь для этого надо было быть не просто талантливым, а, наверное, нести в себе собирательный идеальный образ человека. Причём идеальный не в смысле расхожей скучной положительности, а как действительное выражение любви, мудрости и одарённости народной. И кажется мне, что именно Андреев стал носителем того, как люди мыслят себе русского талантливого человека — заразительно доброго, естественного, широкого…
Мощность его фигуры определялась сочетанием многих превосходных качеств: незаурядно талантливый, надёжный, честный человек. И при этом он вырос до выражения ёмкого собирательного образа, своего рода символа русского народа, целой эпохи. […]
У Бориса Андреева в каждой работе сквозили черты былинного русского богатыря. Возможно, внешне это складывалось в некое подобие амплуа, которое артист охотно поддерживал. А по существу Андреев всегда оставался артистом, глубоко чувствующим природу образа, художником высокого драматизма. […]
Когда он умер, я плакала. А вспоминались русские берёзы, домик, оставшийся в деревне… Мимолётные образы, связанные с понятием родной земли, которой целиком принадлежал этот добрый и весёлый человек. Вот для меня Борис Андреев — это всё-таки Родина.
Леонид Марягин (1937—2003, советский и российский кинорежиссёр, сценарист и актёр):
— Популярность артиста была огромна — люди, увидев его на улице, начинали улыбаться. Для Бориса Фёдоровича не существовало вопроса, как распорядиться популярностью. Он любил помогать людям. Только по моей просьбе он делал это не раз и не два — ездил в райисполком, в милицию, пробивал обмен жилья. Всё это без личной выгоды — для низовых работников студии, от которых он не зависел. Однажды я спросил Андреева, почему он так безотказно отзывается на просьбы. Борис Фёдорович ответил: «Судьба мне многое дала; если я не буду помогать людям — она от меня отвернётся!»
Самсон Самсонов (1921—2002, советский и российский театральный и кинорежиссёр, сценарист, актёр):
— Меня всегда поражало в нём несоответствие — гигант с душой ребёнка. По всей своей сути он был человеком деликатным, скромным, я бы даже сказал — во многих случаях робким, стеснительным, который и мухи-то не обидит. Не раз я видел, как этот грозный, большой, внушительного вида человек вдруг терялся, умолкал, смущённо отводил глаза, тушевался. Доброта его и застенчивость подчас были спрятаны далеко — так легче и проще было общаться с окружающими. Выручал юмор…
Борис Фёдорович Андреев был человек-праздник, человек-событие. Советский актёр театра и кино, кинорежиссёр и сценарист Константин Ершов (1935—1984) вспоминал о съёмках фильма «День ангела» (1968, режиссёр Станислав Говорухин), где участвовал также и Борис Андреев. Это остросюжетное кино — про море, про пароход, с пожаром, паникой и с выстрелами — снимали на Одесской киностудии. Как-то они с БэФэ пошли вместе на одесский рынок, и данное событие оказалось не менее грандиозным, чем съёмки кинофильма. Ершов даже запечатлел его в мини-поэме, которая начинается так:
Сквозь зазывания старух,
Сквозь шорох сельдереев,
Сквозь терпкий
и укропный дух
Базаром шёл Борис Андреев.
«И вот пёстрый и живописный духовитый одесский рынок наваливается на нас. Ходить по базару, расспрашивать, пробовать — любимейшее занятие Бориса Фёдоровича. Он проплывает, покачиваясь меж рядов, как знатное торговое судно. Его узнают, его угощают», — вспоминает Ершов. — Андреев направо и налево разбрасывает возникающие на ходу фразы и шутки.
— Скажи, любезный, — обращается он к торговцу-грузину, — сколько нужно съесть лаврового листа, чтобы на голове вырос лавровый венок?
— Сколько скушаешь, дорогой, — не сморгнув отвечает обитатель гор.
— Товарищ Андреев! — наконец узнают его завсегдатаи рынка.
— Я не товарищ Андреев, я купец Грызлов! – отвечает БэФэ.
— Чтоб я так жил, да это ж Саша с Уралмаша!
— Товарищ Андреев, вы?
— Я! — басит он спокойно, без тени самодовольства.
— Ох, сердце подсказало, шо вы! Ну прямо копия вы! — радостно запричитала торговка».
Как впоследствии Андреев объяснил Ершову, этим своим выходом на одесский базар он, кроме всего прочего, так сказать, выгуливал в народ образ русского купца, который достался ему в фильме. Проверял на зрителях реакцию на свои актёрские находки.
«В этом человеке было всё: и гармония, и согласие с собой, с миром, и некий созерцательный покой, но и дисгармония, и мятежность, и неровности, и изломы мятущейся души… Не спорю, образ медведя, лакомящегося в малиннике, также посещает меня. Борис Фёдорович многолик, многообразен в этом процессе. То он уже не художник, не фламандец, а тихий, мечтательный пастор за органом. А то вдруг сидит, как Будда, симметричный и уравновешенный. Вот, думаю, последние могикане, самородки…» — с восхищением вспоминал об Андрееве Ершов.
Станислав Говорухин (1936—2018), режиссёр фильма, о котором говорил Ершов, тоже остался под огромным впечатлением от Андреева. Ту часть сценария, которая касалась его героя, Борис Фёдорович полностью переделал по-своему. Говорухин рассказывал об этом так:
«В итоге он не оставил ни одной реплики, написанной сценаристом.
— Да не мог так русский человек выразиться, — говорил он мне. — Слишком интеллигентно, уныло… Он же из народа, Грызлов твой, с Волги. И я с Волги. Давай я так скажу…
И придумывал своё, андреевское. Придумывал он мастерски. Реплики были остроумные и всегда очень неожиданные. Вот во время одного из дублей маленькая обезьянка спрыгивает с плеча дамы из массовки и взбегает по трапу на крыло капитанского мостика. Андреев тут же кидает:
— Видите, сударыня, в наше время каждая мартышка к рулю управления лезет.
Андреев обладал уникальным литературным даром».
Говорухин вспоминал, как однажды они пришли к Андрееву домой вместе с Владимиром Высоцким, который должен был оценить, достойны ли афоризмы Бориса Фёдоровича быть напечатанными. После нескольких неловких минут (Андреев очень стеснялся знаменитого поэта и барда) общение стало непосредственным, и они просто-таки влюбились друг в друга — Высоцкий и Андреев.
«Разливая пол-литра на троих, дядя Вася невольно вынужден был изучить дроби», — читал свои афоризмы Андреев, а Говорухин с Высоцким уже не смеялись, а стонали от душивших их спазмов хохота.
«Иногда я думаю, что он прошёл над людьми как благодатное весеннее грозовое облако, окутал, оглушил громами по-доброму, обдал живительной влагой и ушёл за горизонт, оставив после себя ощущение чуда, радостное чувство приобщения к чему-то несказанно большому и русскому, к такому же, как лес, как река, как пашня, а выглянувшее солнце обернуло эту счастливую влагу в поднимающийся от земли душистый пар, в готовность и нетерпение жить, дышать и плодоносить. Такая таилась в нём живительная сила», — написал Константин Ершов о великом артисте Борисе Андрееве. И нам, его потомкам и поклонникам, остаётся лишь наслаждаться его искусством, чтить Андреева и поколения советских людей, которые он олицетворял.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
