На следующий день после похорон В.И. Ленина у кремлёвских курсантов был вечер, на котором люди, близко знавшие Владимира Ильича, делились воспоминаниями о нём. И.В. Сталин начал свою речь с рассказа о первом их общении: «Впервые я познакомился с Лениным в 1903 году. Правда, это знакомство было не личное, а заочное, в порядке переписки. Но оно оставило во мне неизгладимое впечатление, которое не покидало меня за всё время моей работы в партии. Я находился тогда в Сибири в ссылке. Знакомство с революционной деятельностью Ленина с конца 90-х годов и особенно после 1901 года, после издания «Искры», привело меня к убеждению, что мы имеем в лице Ленина человека необыкновенного. Он не был тогда в моих глазах простым руководителем партии, он был её фактическим создателем, ибо он один понимал внутреннюю сущность и неотложные нужды нашей партии. Когда я сравнивал его с остальными руководителями нашей партии, мне всё время казалось, что соратники Ленина — Плеханов, Мартов, Аксельрод и другие — стоят ниже Ленина целой головой, что Ленин в сравнении с ними не просто один из руководителей, а руководитель высшего типа, горный орёл, не знающий страха в борьбе и смело ведущий вперёд партию по неизведанным путям русского революционного движения».
ЭТО НЕ БЫЛ экспромт, сочинённый в ситуации, предполагающей говорить высокие слова об усопшем. В первом томе Сочинений Сталина, вышедшем через 22 года после речи у кремлёвских курсантов, были впервые опубликованы два его письма, направленные осенью 1904 года из Кутаиси своему товарищу, семинарскому однокашнику М. Давиташвили, жившему тогда в Лейпциге, тоже молодому большевику. Так вот в нём есть такие строки: «Человек, стоящий на нашей позиции, должен говорить голосом твёрдым и непреклонным. В этом отношении Ленин — настоящий горный орёл».
В следующем письме, отправленном примерно через полмесяца тому же автору, читаем: «Эти господа — Роза (Люксембург. — В.С.), Каутский, Плеханов, Аксельрод, Вера Засулич и другие, — по-видимому, выработали какие-то семейные традиции, как старые знакомые. Они не могут «изменить» друг другу, защищают друг друга так, как члены клана патриархальных племён защищали друг друга, не входя в рассмотрение виновности или невиновности родственника. Именно это семейное «родственное» чувство помешало Розе объективно взглянуть на партийный кризис (конечно, есть и другие причины, например, плохое знакомство с фактами, заграничные очки и т.д.). Этим же, между прочим, объясняются некоторые недостойные поступки Плеханова, Каутского и других».
Заметим: это были личные письма, не предназначенные для публики. Правда, так случилось, что об обоих письмах из Кутаиси Ленин узнал практически сразу. Вот как вспоминал об этой истории участник лейпцигской группы большевиков Д. Слиашвили: «От товарища Сталина мы получили вдохновенные письма о Ленине. Письма получил тов. М. Давиташвили. Товарищ Сталин в своих письмах восхищался Лениным, его неуклонной, чисто марксистской тактикой, его решением вопросов партийного строительства и т.д. В одном из писем Сталин называл Ленина «горным орлом» и восторгался его непримиримой борьбой против меньшевиков. Мы эти письма переслали Ленину и скоро получили от него ответ, в котором он Сталина называл «пламенным колхидцем». Впрочем, Сталин об этом узнал, когда был уже Генеральным секретарём ЦК ВКП(б): письма были обнаружены в 1930-е годы среди переписки В.И. Ленина и Н.К. Крупской с большевистскими организациями России.
Сталин был не просто верным ленинцем, но и последовательным единомышленником с самого начала вступления в революционную борьбу. Это качество проявилось в отношении к роли газеты в классовой борьбе. Известно, что, находясь в ссылке в Шушенском, Ленин разрабатывал проект превращения марксистской газеты в идеологический и организационно-политический центр РСДРП. Так, написанную в конце 1897 года брошюру «Задачи русских социал-демократов» Ленин заканчивал такими словами: «Русским социал-демократам предстоит масса дела по удовлетворению запросов пробуждающегося пролетариата, по организации рабочего движения, по укреплению революционных групп и их взаимной связи, по снабжению рабочих агитационной и пропагандистской литературой, по объединению разбросанных по всем концам России рабочих кружков и социал-демократических групп в единую социал-демократическую партию!» В написанной прокламации «К петербургским рабочим и социалистам от «Союза борьбы» Ленин ставил задачу: «Нужны корреспонденты со всех фабрик и заводов, доставляющие сведения о всех происшествиях».
А в «Статьях для №3 «Рабочей газеты» ленинская идея организующей роли центрального органа партии сформулирована строго и выпукло: «Мы думаем, что в настоящее время самая насущная задача состоит в том, чтобы взяться за решение этих вопросов и что для этого мы должны поставить своей ближайшей целью — организацию правильно выходящего и тесно связанного со всеми местными группами органа партии. Мы думаем, что на организацию этого дела должна быть направлена в течение всего ближайшего будущего вся деятельность социал-демократов. Без такого органа местная работа останется узким «кустарничеством». Образование партии — если не организовано правильное представительство этой партии в известной газете, — останется в значительной степени одним словом».
Что примечательно: практически в то же время революционное меньшинство первой грузинской социал-демократической организации «Месаме-даси» (И.В. Сталин, В.З. Кецховели, А.К. Цулукидзе) вело острую борьбу за создание нелегальной революционной марксистской газеты. В сентябре 1901 года, через 9 месяцев после выхода первого номера «Искры», увидел свет первый номер созданной по инициативе И. Джугашвили грузинской большевистской газеты «Брдзола». Им же была написана статья «От редакции». В ней обращает на себя внимание перекликающийся с ленинским подходом к роли газеты следующий мотив:
«Грузинское социал-демократическое движение не представляет собой обособленного, только лишь грузинского рабочего движения с собственной программой, оно идёт рука об руку со всем российским движением и, стало быть, подчиняется Российской социал-демократической партии, — отсюда ясно, что грузинская социал-демократическая газета должна представлять собой только местный орган, освещающий преимущественно местные вопросы и отражающий местное движение. Но за этим ответом скрывается такая трудность, которую мы не можем обойти и с которой мы неизбежно будем сталкиваться. Мы говорим о трудности в отношении языка. В то время как Центральный Комитет Российской социал-демократической партии имеет возможность при помощи общепартийной газеты разъяснять все общие вопросы, предоставив своим районным комитетам освещение лишь местных вопросов, — грузинская газета оказывается в затруднительном положении в отношении содержания. Грузинская газета должна играть одновременно роль общепартийного и районного, местного органа. Так как большинство грузинских рабочих-читателей не может свободно пользоваться русской газетой, руководители грузинской газеты не вправе оставлять без освещения все те вопросы, которые обсуждает и должна обсуждать общепартийная русская газета. Таким образом, грузинская газета обязана знакомить читателя со всеми принципиальными теоретическими и тактическими вопросами. Вместе с тем она обязана возглавлять местное движение и должным образом освещать каждое событие, не оставляя без разъяснений ни одного факта и отвечая на все вопросы, волнующие местных рабочих. Грузинская газета должна связывать и объединять грузинских и русских борющихся рабочих».
Этими тезисами молодой грузинский руководитель большевиков удачно соединил указанную Лениным организационно-политическую функцию газеты с её региональной функцией. Влияние Владимира Ильича было бесспорным. Но показательно, что даже тогда, когда работы первопроходца большевизма подписывались непривычными, неизвестными грузинским товарищам псевдонимами, Сталин всё равно точно определял, на кого надо равняться. Так, ещё на рубеже XIX—XX веков Коба (известный партийный псевдоним И.В. Джугашвили-Сталина), ознакомившись с работой «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве», на обложке которой значилось «К. Тулин», решительно заявил: «Я во что бы то ни стало должен увидеть его». В свою очередь Владимир Ильич тоже интересовался публикациями за подписью «Коба».
Отношения между В.И. Лениным и И.В. Сталиным (этот партийный псевдоним у него стал постоянным с 1912 года, когда после VI, Пражской, конференции РСДРП он был кооптирован в состав Центрального Комитета большевистской партии) были глубоко товарищескими, но лишёнными публичной демонстрации взаимных симпатий. Здесь уже приводилась ленинская оценка: «пламенный колхидец»; ещё более известно, как в письме А.М. Горькому Ленин назвал Сталина «замечательный грузин», но в обоих случаях это были заочные восхваления.
В свою очередь так же вёл себя и Иосиф Виссарионович. Сохранилась богатая переписка этих руководителей РКП(б) времён Гражданской войны. И всегда строгий деловой тон. Только однажды, 31 августа 1918 года, когда Сталин узнал, что Ленин ранен, в письме из Царицына проявились скупые эмоции близкого человека. Нестандартно, непринято звучит уже обращение: «Дорогой товарищ Ленин!». И совсем небывалое, совсем неофициальное завершение письма: «Жму руку моему дорогому и любимому Ильичу». Все следующие письма снова «без личного начала».
Выступление Сталина на торжественном заседании 23 апреля 1920 года, посвящённом 50-летию В.И. Ленина, во-первых, прозвучало в отсутствие юбиляра, во-вторых, носило не комплиментарный (как это было у других ораторов), а истинно уважительный характер. И был ещё один исключительный случай, когда Сталин выражал даже публичное (но тоже заочное) восхищение Владимиром Ильичом. Это — «Тов. Ленин на отдыхе. Заметки». Здесь автор явно нарушает принятые «нормы» отношений между ними. Чтобы оправдать искреннюю, но не принятую в их общении восторженность, он как бы извиняется и перед читателем, и перед тем, о ком пишет:
«Мне кажется, что не следовало бы писать о «тов. Ленине на отдыхе» теперь, когда отдых кончается, и тов. Ленин скоро вернётся к работе. Кроме того, впечатлений у меня так много и они так ценны, что писать о них в виде маленькой заметки, как этого требует редакция «Правды», не вполне целесообразно. Тем не менее приходится писать, ибо редакция настаивает». А чтобы нынешний читатель понял тональность «отчёта», вот лишь два абзаца — о сопоставлении первой и второй встреч:
«Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим. Он не торопится высказать своё мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус. Очень обрадовался, узнав, что виды на урожай хорошие.
Совершенно другую картину застал я спустя месяц. На этот раз тов. Ленин окружён грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничения). Нет больше следов усталости, переутомления. Нет признаков нервного рвения к работе, — прошёл голод. Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью. Наш старый Ленин, хитро глядящий на собеседника, прищурив глаз… Зато и беседа наша носит более оживлённый характер».
Но в современных публикациях преобладают иные темы.
Широкое распространение и всеобщую известность, особенно после ХХ съезда КПСС, получили два ленинских письма, касающиеся И.В. Сталина. Они оба относятся к периоду тяжёлой болезни Ильича. Решением пленума Центрального Комитета РКП(б) от 18 декабря 1922 года на Сталина была возложена персональная ответственность за выполнение рекомендаций врачей, за «состояние здоровья». Лечащие врачи только Сталина информировали о состоянии здоровья больного, и уже от него соответствующие сведения о болезни вождя получали члены Политбюро ЦК ВКП(б).
Вопреки запрещению врачей, Н.К. Крупская записывала диктовки Ленина и передавала их адресатам. Это вызвало недовольство Сталина, и он пригрозил ей вызовом на заседание ЦКК. Надежда Константиновна сообщила о грубом поведении Сталина сначала Л.Б. Каменеву, а потом сочла возможным пожаловаться Владимиру Ильичу. Ленин в письме, адресованном лично Сталину, заявил: «Сделанное против жены я считаю сделанным и против меня. Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения». В ответе Ленину Сталин писал, что считает, что не допускал «что-либо грубое или непозволительное», что «никаких других целей, кроме цели Вашего выздоровления, я не преследовал». Он добавлял: «Могу взять назад (сказанное. — В.С.), отказываясь, однако, понять, в чём тут дело, где моя «вина» и что, собственно, от меня хотят». Но извинение Н.К. Крупской было принесено.
Думается, инцидент обеим сторонам представлялся исчерпанным. Но после смерти В.И. Ленина оппозиционеры пытались широко использовать его.
Впрочем, за три месяца до этого эпизода в известном «Письме к съезду» В.И. Ленин предлагал делегатам подумать о перемещении Сталина с поста Генерального секретаря ЦК ВКП(б). При этом Владимир Ильич ссылался на то, что он «слишком груб, и этот недостаток вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека». Одновременно Ленин указывал, что Сталин — «один из двух выдающихся членов современного ЦК».
Таким образом, есть все основания утверждать, что вождь Октябрьской революции не пересматривал свою оценку Иосифа Виссарионовича, которую он дал в заключительном слове на XI съезде РКП(б) 28 марта 1922 года. Кстати, та оценка хорошо объясняет, почему Ильич выдвинул И.В. Сталина на введённый по его, Ленина, предложению пост Генерального секретаря ЦК РКП(б). На съезде была дана такая политическая оценка будущего генсека:
«Вот Преображенский здесь легко бросал, что Сталин в двух комиссариатах. А кто не грешен из нас? Кто не брал несколько обязанностей сразу? Да и как можно делать иначе? Что мы можем сейчас сделать, чтобы было обеспечено существующее положение в Наркомнаце, чтобы разбираться со всеми туркестанскими, кавказскими и прочими вопросами? Ведь это всё политические вопросы! А разрешать эти вопросы необходимо, это — вопросы, которые сотни лет занимали европейские государства, которые в ничтожной доле разрешены в демократических республиках. Мы их разрешаем, и нам нужно, чтобы у нас был человек, к которому любой из представителей наций мог бы пойти и подробно рассказать, в чём дело. Где его разыскать? Я думаю, и Преображенский не мог бы назвать другой кандидатуры, кроме товарища Сталина.
То же относительно Рабкрина. Дело гигантское. Но для того, чтобы уметь обращаться с проверкой, нужно, чтобы во главе стоял человек с авторитетом, иначе мы погрязнем, потонем в мелких интригах».
Осмысливая ту часть «Письма к съезду», которая касается Сталина, надо отметить интересную деталь: предлагая «обдумать способ перемещения с этого поста (Генерального секретаря ЦК. — В.С.) и назначить на это место другого человека», Владимир Ильич, вопреки обыкновению, не предложил кандидатуру нового генсека, не назвал должность, на которую целесообразно переместить Сталина. Мы не знаем, были ли у него конкретные предложения по этим вопросам. Но для нас куда важнее другое: в этой непростой и даже неоднозначной ситуации, когда и в ЦК, и в целом в партии имелось противостояние не только между Троцким и Сталиным, но и между ленинцами, которых возглавлял Сталин, и троцкистами, Владимир Ильич проявил исключительную тактичность и уважение в отношении и съезда, и ЦК. Тем более он отлично знал, что Центральный Комитет большевистской партии, представлявший собой коллегию героев подполья и Октябрьской революции, не склонен поддаваться давлению, даже если оно исходит от бесконечно уважаемого цекистами В.И. Ленина. Он помнил эпизод при избрании Сталина генсеком.
Инициатива выдвижения Сталина на пост Генерального секретаря ЦК ВКП(б) была единогласно поддержана пленумом Центрального Комитета. Кроме этого, Ленин подготовил проект постановления пленума:
«ЦК поручает Секретариату строго определить и соблюдать распределение часов официальных приёмов и опубликовать его; при этом принять за правило, что никакой работы, кроме действительно принципиально руководящей, секретари не должны возлагать на себя лично, перепоручая таковую работу своим помощникам и техническим секретарям.
Товарищу Сталину поручается немедленно приискать себе заместителей и помощников, избавляющих его от работы (за исключением принципиального руководства) в советских учреждениях.
ЦК поручает Оргбюро и Политбюро в 2-недельный срок представить список кандидатов в члены коллегии и замы РабКрина».
Как видим, В.И. Ленин предполагал, что Сталин, будучи генсеком, продолжит одновременно возглавлять и два наркомата. Однако пленум ЦК РКП(б) принял ленинский проект с обязательным следующим дополнением: «с тем, чтобы т. Сталин в течение месяца мог быть совершенно освобождён от работы в КРИ». В соответствии с постановлением ЦК Сталин от обязанностей наркома рабоче-крестьянской инспекции был освобождён 25 апреля 1922 года, но наркомом по делам национальностей оставался вплоть до июля 1923 года, пока наркомат не был ликвидирован с связи с образованием СССР.
Возможно, члены ЦК даже больше, чем Ленин, видели потребность в генсеке, который был бы масштабным политиком, «выдающимся вождём современного ЦК». Не случайно XIII съезд РКП(б), первый послеленинский съезд большевистской партии, серьёзно обсудив «Письмо к съезду», вполне поддержал критику допускавшейся Сталиным грубости, но не увидел беды в том, что «тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть». Заявление Сталина об отставке было отклонено. Пленум ЦК ВКП(б), избранного на XV съезде, отверг повторное заявление Иосифа Виссарионовича об отставке. Сталин три десятилетия возглавлял Центральный Комитет большевистской партии Советского Союза. При всех просчётах и ошибках это были годы выдающихся успехов в развитии советского общества, руководимого ВКП(б).
Владимир СУХОДЕЕВ, кандидат философских наук, лауреат Государственной премии СССР.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
