Публикуем материал, размещённый на сайте газеты «Советская Россия».
Рабское копирование картин великих художников и подражание им – два тяжких тормоза, не только замедляющие, но весьма часто приостанавливающие развитие таланта. Учитель может задать ученику, как тему для сочинения, сюжет для пейзажа, но для исполнения его, для разрешения задачи художник должен обратиться к живой природе, и по естественным данным выработать заданный ему сюжет.
Картины великих мастеров следует изучать, как произведения великих композиторов, лишь с точки зрения техники, отнюдь же не в отношении сюжетов картин. Один и тот же сюжет из живой природы, подобно музыкальной теме, может варьироваться до бесконечности. Задайте написать закат солнца 20 ученикам, и его изобразят более или менее близко к природе на двадцать различных родов; каждый ученик уловит черты, особенно близкие его понятию, чувству, художественному чутью. Идеализация живой природы есть крайность, которой я всегда избегал и избегаю в моих картинах, но поэзию природы – всегда чувствовал, чувствую и стараюсь передать ее моею кистью. Обаяние лунной южной ночи, нега ясного заката, ужас, нагоняемый на душу бурей или ураганом, – вот и чувства, которые вдохновляют меня, когда я пишу картины. Реализм в живописи всегда уместен там, где того требует сюжет картины. Но грустно видеть, когда художник идеальную красоту облекает в прозаическую форму, т. е., изображая сюжет, полный поэзии, излагает его чуть не площадным образом…
Живописец, только копирующий природу, становится ее рабом, связанным по рукам. Человек, не одаренный живою памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником – никогда! Движения живых струй неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны – немыслимо с натуры. Потому-то художник обязан запоминать их, чтобы вносить в свои картины.
Писать тихо, корпеть над картинами – я не могу. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта: сделав наброски на клочках бумаги, я приступаю к работе, и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем моею кистью. Обдумывая картину, я не отвлекаю от него моего внимания не только праздными разговорами, но даже видом предметов посторонних, не выхожу на улицу, не смотрю на горизонт…
Непременное условие моей мастерской – гладкие стены, не обвешанные ни картинами, ни эскизами. Удаление от местности, изображаемой на моей картине, заставляет лишь явственнее и живее выступать все ее подробности в моем воображении.
В течение сорока лет моей художественной деятельности я написал очень много картин, на которых сосредоточены воспоминания о живой природе разных местностей и разных эпох моей жизни. Сюжет картины слагается у меня в памяти, как сюжет стихотворения у поэта, сделав набросок на клочке бумаги, я приступаю к работе и до тех пор не отхожу от полотна, пока не выскажусь на нем моей кистью.
Какие картины я считаю лучшими, я ответить не могу по той причине, что положительно в каждой есть что-нибудь удачное; вообще не только между картинами в галерее, но между всеми моими произведениями, которых, вероятно, в свете до 6000, я не могу выбрать.
- Природа – всё для художника, в ее глубине – наше наставление.
- Легкость дается тяжелым трудом.
- Вся живопись – слабое подражание природе.
- Те картины, в которых главная сила – свет солнца… надо считать лучшими.
- Стыдно отворачиваться от своей народности, тем более такой маленькой и угнетенной.
- Я, как пчела, сосу мед из цветника, чтобы принести своими трудами благодарную дань матушке России.
Иван АЙВАЗОВСКИЙ
* * *
Семнадцать листов слегка пожелтевшей бумаги формата ученической тетради исписаны ровным, аккуратным почерком. Это мемуары Юрия Андреевича Галабутского (1863–1928) «И.К. Айвазовский. По личным воспоминаниям», хранящиеся в фондах Феодосийской картинной галереи. Их автору, уроженцу Одессы, имя великого мариниста было известно еще с юности. В 1886 году в возрасте двадцати трех лет он был назначен преподавателем русского языка и литературы в Феодосийскую мужскую гимназию, почетным попечителем которой со дня ее основания был знаменитый живописец. Тогда и состоялось знакомство, продолжавшееся в течение одиннадцати лет.
Как правило, авторы мемуаров об Айвазовском уделяют много места оценке творчества художника, отдельных его произведений. В этом ряду очерк Галабутского – редкое исключение. Он интересен прежде всего тем, что является воспоминанием об Айвазовском – человеке, гражданине, горожанине.
Рукопись не датирована, однако указания на время ее написания имеются в самом тексте – начало 1920-х. Мемуары охватывают последнее десятилетие долгой жизни великого феодосийца.
Галабутский описывает уклад жизни Ивана Константиновича, его внешность, походку, манеру говорить, отмечает сохраненные им до глубокой старости прозорливость, живость и остроту ума, доброту и радушие. Автор воссоздает образ человека, игравшего в те годы главную роль в жизни города, человека, плодами трудов которого будет пользоваться еще не одно поколение его земляков.
Текст воспоминаний публикуется по рукописи, хранящейся в Феодосийской картинной галерее им. И.К. Айвазовского. Орфография и пунктуация авторские.
Людмила ДЕВЯТКО,
заведующая архивным сектором Феодосийской картинной галереи им. И.К. Айвазовского
* * *
По личным воспоминаниям
В конце минувшего столетия встречались еще такие крепкие и несокрушимые временем старики, точно живые монументы памятной николаевской эпохи, – эпохи, с одной стороны, грубой и косной, отмеченной казенной печатью формализма и солдатчины, а с другой – по странной прихоти судьбы, полной внутреннего движения живой мысли и богатой разнообразными талантами в области литературы и искусства. Среди этих талантов расцветал и редкий талант тогда еще молодого и полного сил художника, и какую долгую, интересную и разнообразную жизнь открывала перед ним судьба!
Шутка ли сказать, он лично знал Жуковского, Пушкина, Гоголя; ему покровительствовал дедушка Крылов; его знала и любила тургеневская плеяда; писатели, художники, артисты дарили ему свои произведения с собственноручными надписями и свои портреты, из которых он составил целую коллекцию для своей картинной галереи.
Имя Айвазовского как художника было мне знакомо еще на школьной скамье. Не помню, в каком именно году, я был на выставке картин Айвазовского, устроенной в Одессе, и здесь впервые познакомился с его знаменитыми маринами. Помню, меня как одессита, привыкшего к зеленому или бурому цвету морской воды, поразило голубое, прозрачное, бирюзовое море на этих картинах. Я даже усомнился, бывает ли такое в действительности; но кто-то разъяснил мне, что у Южного берега Крыма такое именно – голубое, светлое, ласковое – море, каким изображает его Айвазовский.
Действительно, впоследствии я у Севастополя увидел точно такое море, какое видел на маринах знаменитого художника.
В 1886 году я был назначен преподавателем в Феодосийскую гимназию, почетным попечителем которой состоял И.К. Айвазовский. С тех пор я наблюдал Айвазовского как попечителя гимназии и феодосийца в течение многих лет, до своего выезда из Феодосии в 1897 году.
В Феодосии Айвазовский был царь и бог. Без его ведома и указания ничего не предпринималось в городе. Затевалось ли какое-нибудь общественное предприятие, возбуждалось ли ходатайство, производились ли городские выборы и т.д., за всем прежде всего обращались к нему. Что скажет Иван Константинович, так тому и быть. В его гостиной слагалось общественное мнение, а в его кабинете подвергались предварительному обсуждению все более или менее важные городские дела. Да и по частным делам, в особенности таким, о которых надо «похлопотать» в Петербурге, шли к нему, в уверенности, что если Иван Константинович отнесется к просьбе благосклонно, то дело в шляпе. С него начинали обыватели свои праздничные визиты, и никто дерзкий не осмелился бы в день Нового года или Пасхи не засвидетельствовать ему своего почтения.
Когда Айвазовский проходил по улицам своею медленной, но бодрой походкой, всякий обыватель почтительно снимал шапку и низенько раскланивался. Нельзя сказать, чтобы это почтение воздавалось Айвазовскому как великому художнику, ибо феодосийцы отнюдь не были особыми ценителями и почитателями искусства, тут едва ли не главную роль играло обстоятельство, что Айвазовский был тайным советником, сановником и влиятельным человеком.
«Ведь вот, – говорил мне как-то один простодушный феодосиец, – придешь к Ивану Константиновичу вечером, сидишь себе у него, болтаешь о том о сем, в винтик с ним поигрываешь, все это запросто; а посмотрели бы вы на него в Петербурге! Там вельможи к нему на поклон ездят!»
Айвазовский всегда и везде пользовался своим влиянием во благо родного города. Он любил Феодосию и много для нее сделал. Он напоил жаждущий город прекрасной водой из своего Субашского источника, содействовал открытию в городе классической гимназии, драматического кружка и, как уже сказано выше, деятельно работал в пользу устройства порта, совершенно преобразившего Феодосию. Его картинная галерея привлекала всегда множество туристов, и сбор платы за вход он предоставил местному благотворительному обществу, а галерею завещал городу…
Артисты, художники, литераторы, приезжавшие в Феодосию, непременно являлись к Айвазовскому, а некоторые гостили у него подолгу. Открытый и гостеприимный образ жизни не мешал, однако, Айвазовскому работать.
Огромное количество написанных им картин, из которых большая часть представляет громадные полотна, достаточно свидетельствует о напряженности и продуктивности его труда. Отправляясь на весну и лето в свой любимый Шейх-Мамай, Айвазовский и там не оставлял кисти и каждый день аккуратно работал в своей мастерской. Но вечера он любил проводить в обществе и скучал, если не было гостей; поэтому он радостно встречал всех приезжавших из Феодосии навестить его. Его художественная натура, однако, требовала постоянной смены впечатлений, и одни и те же лица скоро ему прискучивали. Если это были близкие ему люди, то Айвазовский, не церемонясь, отправлял их по домам.
Со дня основания Феодосийской гимназии в течение многих лет Айвазовский был ее почетным попечителем. В этой должности он не проявлял особой деятельности: в гимназии он бывал редко, только в особо торжественных случаях, и ни разу – по крайней мере при мне – не был ни в классах, ни в заседаниях педагогического совета. Он вносил ежегодно известную сумму в кассу общества вспомоществования нуждающимся в ней ученикам гимназии и выдавал беднейшим из них пособия на покупку платья, обуви и т.п. Этим собственно и ограничивалась его попечительская деятельность. Но зато в лице его Феодосийская гимназия имела очень влиятельного попечителя, который в случае чего мог оказать ей весьма существенную услугу, ибо с министром народного просвещения Деляновым он был друг-приятель, и даже на ты. Айвазовский очень любил и уважал покойного директора гимназии В.К. Виноградова, который был скромным и потому мало известным, но редким в то тяжелое для нашей средней школы время педагогом.
Обе гимназии, мужская и женская, жили в то время очень дружно, разнообразя монотонное течение своей жизни устройством маленьких празднеств и развлечений, в которых и Айвазовский нередко принимал участие. Иногда же он устраивал у себя угощение для всей гимназии и бывал всегда при этом очень любезен и гостеприимен.
Гимназисты, человек 200, по парам проходили мимо него, и он с каждым здоровался за руку, а затем всех усаживал и угощал. Его жена, Анна Никитична, на которой он был женат вторым браком, молодая и красивая женщина, также всегда была чрезвычайно мила и приветлива, а потому молодежь чувствовала себя в гостях совершенно непринужденно.
Пригласив однажды к себе на обед учениц выпускного класса женской гимназии, Айвазовский заранее каждой из них написал на память пером по маленькому рисунку: это, конечно, было все то же море в его бесконечном многообразии. Рисунки эти были сюрпризом: придя к столу, каждая ученица увидела у себя на салфетке презент! Нечего и говорить, что Айвазовский и в гимназии, как и в городе, пользовался тем же, если еще не большим почетом: за ним гимназия чувствовала себя как за каменной стеной, способной укрыть и защитить от всяких бед и напастей, которым, как известно, столь подвержена жизнь педагога.
И.К. Айвазовский скончался 19 апреля 1900 года.
Последнюю зиму, по словам близких к нему лиц, он чувствовал себя очень хорошо. Был в Петербурге и вернулся оттуда бодрым, здоровым и веселым. Собирался 1 мая переехать к себе в Шейх-Мамай, он часто ездил туда, чтобы сделать необходимые распоряжения. В день смерти он тоже утром ездил в имение, вернулся часов в пять пополудни, очень довольный и бодрый, и, чувствуя себя совершенно здоровым, сам уговорил жену и сестру своей жены съездить к их родным. До сих пор жена Ивана Константиновича никуда не уезжала одна, боясь оставить Ивана Константиновича. В семь часов вечера Иван Константинович сам проводил их на вокзал, куда собирались знакомые, с которыми он весело шутил, и говорят, что редко видели его в таком прекрасном и бодром расположении духа. После отхода поезда он пешком отправился с вокзала к своим родственникам Мазировым, жившим довольно далеко от вокзала, играл там в карты, ужинал и в двенадцатом часу, совершенно здоровым, поехал домой. Во втором часу ночи его лакей услышал звонок. Думая, что звонят у парадного входа, лакей пошел туда, но, не найдя никого, он поднялся в комнату Ивана Константиновича, которого нашел лежащим поперек кровати, почти без признаков жизни. На столе лежал намоченный компресс: очевидно, почувствовав себя нехорошо, Иван Константинович клал себе на голову компрессы, а когда это не помогло, он позвонил. Иван Константинович был уже мертв.
Айвазовский оставил по себе славное имя. Что бы ни толковали о нем художественные критики с точки зрения тех или других течений в искусстве, огромный талант его вне всяких споров и сомнений. Это талант, рожденный Крымом, столь же яркий и пышный, как природа этого края. Айвазовского создало море, как оно создало Аю-Даг, прибрежные скалы, народные легенды и песни. Все, что сливаясь живет в воображении и памяти народных масс.
В своем родном городе Айвазовский сейчас почти забыт. Мало кто из феодосийцев укажет дом, где родился Айвазовский, расскажет его биографию, и редко кто знает хотя бы главнейшие его картины. Между тем среди простого рабочего люда где-нибудь на Форштадте или в горном татарском селении вы и теперь услышите от какого-нибудь старика-татарина не лишенное поэзии предание о славном художнике.
Юрий Галабутский
* * *
Праздничная неделя
Праздничная неделя, посвященная 200-летию великого русского художника-мариниста, началась в Феодосии с торжественного спецгашения почтовой марки, посвященной юбилею художника. 29 июля в Феодосийской картинной галерее имени Айвазовского откроется юбилейная выставка.
В честь праздника в Феодосии российские музеи и владельцы частных коллекций представят свои коллекции.
В Феодосии юбилей Ивана Айвазовского будут отмечать в течение трех дней.
В пятницу, 28 июля, в 17 часов состоится открытие фестиваля уличного музыкального и изобразительного творчества «Море внутри», приуроченного к юбилею художника.
Возле кинотеатра «Крым» будет проходить конкурс рисунков на асфальте, а у свето-музыкального фонтана – конкурс граффити.
На площадке перед главным корпусом Феодосийской галереи им. И.К. Айвазовского запланировано театрализованное представление «Айвазовский – певец моря».
В субботу стартует концертная программа «Такая разная Феодосия, такой разный Айвазовский». Также состоится телетрансляция фильмов об Айвазовском, после чего начнется концерт.
В третий день праздничных мероприятий будут проходить тематические экспозиции и мастер-классы для всех желающих. Завершат праздничный день сразу несколько концертов.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
