По материалам публикаций на сайте газеты «Правда».
Последний боевой выстрел на сталинградском поле битвы прозвучал в 124-й бригаде в конце января 1943 года близ Орловки. 26 января в 16.00 было получено распоряжение штаба армии: «124-я стрелковая бригада отводится в тыл на доукомплектование. Готовность выхода в тыл — 18.00». Согласно шифротелеграмме с приказом штаба Донского фронта, 27 января 1943 года 124-я ОСБр выбыла из состава фронта.
Вот так буднично подошёл конец пятого месяца беспрерывных боёв гороховцев на тракторозаводской земле Сталинграда. Как только бригаду вывели из боя, её сразу же предназначили к отправке на Калининский фронт. 27 января бригада сосредоточилась в балке Барсучья. В балках, в тылах бригады, офицеры и бойцы разобрались по своим родным батальонам, вернее, по их номерам. Тылы некоторых батальонов находились ещё за Волгой, по окружным дорогам — это свыше 30 км. Бригада испытывала большие затруднения с транспортом. Бездорожье. Сильные морозы. Трудно было собирать растянувшиеся тылы.
После кратковременного отдыха пришёл приказ собираться в поход до станции Котлубань. По воспоминаниям ветеранов, это был чрезвычайно тяжёлый и даже страшный марш. Отстанешь — неизбежно замёрзнешь. Бойцам приказали строго следить друг за другом. Если один начинает дремать, другой его тормошит и все вместе идут дальше. Устав после наступления по степи, наши бойцы буквально на ходу спали. Чтобы не упасть, шли человек по пять, взявшись под руки, качаясь: кто спит, кто дремлет, а идти нужно, иначе замёрзнешь. Кто-кто из бойцов падал, не мог дальше двигаться. Таких тормошили, поднимали. Раскиснет человек — погибнет от холода. По пути увидели, к сожалению, несколько трупов замёрзших советских солдат. Гороховцы напрягали последние силы, чтобы дойти до цели.
1 февраля 1943 года остатки бригады прибыли на станцию Котлубань. Подтягивались отстающие тылы. Несколько суток гороховцы ждали здесь подвижной состав. Железнодорожное полотно восстанавливали специальные части, а до самой станции руки ещё не дошли. От неё осталось лишь несколько полуразвалившихся сараюшек. Для дежурных по станции был вырыт блиндаж, в котором установили средства связи. На дверях прибили вывеску «Станция Котлубань». А кругом — степь да балки.
На станции Котлубань: «Прощай, наш Сталинград!»
Сюда, фактически на пустое место, собралось несколько дивизий и бригад и, говорили, что-то около десяти тысяч пленных. В те первые дни февраля 1943 года Котлубань представляла собой интернациональный базар. Среди наших — русские, украинцы, белорусы, узбеки, казахи, татары. Среди пленных — немцы, румыны, итальянцы. В рядах этого огромного скопления царила полнейшая беспечность. Котлубань напоминала табор: всюду палатки, на улице горят костры, возле них греются бойцы. Среди глиняных стен разрушенных хижин стоят орудия, миномёты, автомашины.
Всё смешалось и перепуталось. Пленные бродили среди советских солдат, выпрашивали закурить, обменивали зажигалки и авторучки на хлеб и консервы. А то и просто пристраивались к бойцам в очередь на кухню. И повара наливали им в котелки и банки горячего супа. «Между палатками шатаются пленные немцы и румыны: ищут съестное. На них никто не обращает внимания, — пишет И.Н. Чернов. — Всё выглядит буднично: и крепкий мороз, и палатки, и костры, и пленные кругом. Словно пленных мы раньше брали тысячами повсеместно. Эта масса бывших вражеских солдат совсем не интересовала и не волновала наших бойцов. Много побасёнок ходит среди солдат насчёт взаимоотношения пленных румын и немцев, которые якобы поели всех кошек и собак, дохлых лошадей… Оживление вспыхивало иной раз, только когда среди пленных обнаруживался власовец. Его, как правило, тут же на месте пристреливали».
В ожидании эшелонов части 124-й бригады расположились на отдых, используя развалины домов. Стояли морозные дни, которые бойцы прожили на снегу. Спали, сидя у костров, прожигая шинели и валенки. Лечь было опасно: либо простудишься, либо вовсе замёрзнешь. Сохранившиеся коробки небольших степных домиков солдаты приспосабливали для временного жилья: накрыли их палатками, брезентом, установили печи-самоделки из железных бочек. Зайдёшь с мороза в такое жильё — и чувствуются тепло, своеобразный уют. Наконец, все отоспались после многих дней тяжёлого многокилометрового пешего наступления по заснеженной морозной степи, а потом не менее тяжёлого пешего марша на Котлубань.
В лагере на станции было оживлённо и днём, и ночью. В воздухе непрерывно стоял гул: раздавались команды, отдельные выкрики, ржание лошадей, гудение двигателей танков, тракторов, машин, звуки гармошки. …Гудок паровоза был непривычным для слуха, настраивал на мирную жизнь, на дорогу. «Солдатский вестник» сообщал, что гороховскую бригаду непременно направят на отдых за Урал. Многие в этом были просто убеждены.
По окончании боёв 2 февраля никому из бригады не пришлось побывать на митинге победителей в Сталинграде. «Казалось, что над бригадой кто-то зло шутит. Там, в городе, — торжества победителей, а мы словно и ни при чём: топаем ночью по степи прочь от города на какую-то разбитую станцию в сорокаградусный мороз! Эх, где же она, справедливость?..» — писал в своих воспоминаниях И.Н. Чернов. А в зимне-весенние месяцы 1943 года, когда соединения 62-й армии отдыхали за Волгой, видимо, подводили итоги минувших боёв, 124-я бригада уже втянулась в новые сражения за освобождение Калининской области. Спасибо тракторозаводцам! Они, их райком партии, не забывали гороховскую бригаду: находили её и на Калининском фронте, посылали письма и даже посылки. Таково уж свойство кровного боевого братства!
3 февраля в 12 часов дня по радио были приняты известия от Совинформбюро «В последний час» о полном окончании ликвидации немецко-фашистских войск в районе Сталинграда, донесение штаба Донского фронта Верховному Главнокомандующему Сталину об окончании разгрома и уничтожении окружённой сталинградской группировки противника и приказ Верховного Главнокомандующего Донскому фронту.
Получив «данные исторические документы по радио», как записал в своём дневнике С.И. Чупров, политотдел тут же отпечатал их на машинке. Документы были нарочными разосланы в части и подразделения бригады. В 14 часов состоялся митинг. Приведём выдержки из дневника ветерана: «На поляну выходят колонны частей бригады. …Поляну окружили машинами, а за машинами стоят сгоревшие и разрушенные дома станции Котлубань. За четыре дня бойцы и командиры успели немного привести себя в порядок — побриться, постричься, стряхнуть окопную грязь. …Бодро шагают ветераны-гороховцы в строю.
Построение частей закончено. … На открытом кузове грузового автомобиля стояли наши командиры, под чьим руководством бригада храбро сражалась с врагом. Митинг открыл комбриг. Слово для выступления он предоставил комиссару бригады подполковнику В.А. Грекову. В степи завывала вьюга, мороз к вечеру крепчал. Небо от мороза порозовело, упали косые лучи солнца на снег, снег посеребрился. Над головами людей в строю поднималась испарина — это от горячего дыхания воинов-победителей. Минутная пауза — и зазвучал глуховатый, с металлическим тоном голос комиссара.
Он говорил: «Товарищи! Бойцы, командиры и политработники! Сегодня полностью закончен разгром немцев под Сталинградом. Мы, непосредственные черновые работники, участники обороны города Сталинграда и участники грандиозного наступления по разгрому врага, сегодня празднуем победу. Много пережито в боях за пять месяцев, много у нас было чёрных и горьких дней, много мы перенесли трудностей — и всё-таки мы победили. Многие наши боевые товарищи геройски сложили свои головы. Почтим их светлую память молчанием и снятием головных уборов».
Все сняли шапки, опустили головы, думали о тех, кто погиб. Снова зазвучал голос комиссара, он ободрил людей: «Многие из нас украсят свою грудь правительственными наградами за проявленное мужество в бою, за храбрость и стойкость…».
Речь комиссара зажгла в сердцах каждого из нас и боль за прошлое, и радость за настоящее. Но вот почему-то голос его сорвался, в глазах появились слёзы. Это заметили все. Его чувства невидимо передались каждому, многие в строю растрогались, смахивая украдкой мужскую слезу. Это, пожалуй, была первая слеза, которую позволили себе гороховцы, — слеза в день торжества. Тогда, когда нам бывало очень трудно, слёз никто не видел, наоборот: стискивали зубы, покрепче сжимали оружие в руках, становились несгибаемыми.
Комиссар продолжал говорить, а я стоял и размышлял: одна дума сменяла другую. В голове промелькнули имена людей, их образы, их подвиги. Я очнулся от набежавших мыслей, когда комиссар бригады энергичным голосом призвал ещё крепче бить врага, до полного изгнания с нашей земли. На приветствия и призывы в рядах воинов бригады разнеслось продолжительное, мощное: Ура!.. Ура!.. Ура!..
После речи комиссара начали выступать бойцы и командиры. Они вспоминали отдельные эпизоды боевой жизни, клялись ещё крепче бить врага. В заключение митинга была принята резолюция от имени воинов-гороховцев 124-й бригады, которую направили товарищу Сталину».
Итак, на разбитой войной станции Котлубань, неподалёку от победившего Сталинграда, 124-я стрелковая бригада ждала отправки. Вопреки солдатским ожиданиям, бригада направлялась не за Урал, на отдых, а прямиком на Калининский фронт.
Гороховская бригада, ветеран непрерывных пятимесячных боёв в северной части Сталинграда, покидала район битвы по приказу командования одной из первых. Чтобы вступить в схватку с врагом, 124-я отдельная стрелковая бригада прибыла на сталинградскую землю во второй половине августа 1942 года в семи воинских эшелонах. Теперь, после Сталинграда, для передислокации со станции Котлубань бригады гороховцев, ветеранам Сталинградского сражения требовалось всего два железнодорожных состава.
С.И. Чупров в своём сталинградском дневнике записывает и будничное послесловие сталинградской эпопеи гороховцев: «Вышло по-нашему: Сталинград наш и немцы наши — со всем их вооружением и техникой! Нам подан состав на погрузку. Прощайте, волжские степи, прощай, наш Сталинград!»
…А мимо станции Котлубань днём и ночью продолжали идти пленные немцы. Морозы достигали 30 градусов. Немцы всё шли и шли, понурив головы, небритые, грязные. Пилотки вывернуты. Шеи обмотаны шалями, платками, одеялами. Вот со стороны степи из-за железной дороги доносится необычный шум, оживление. Что-то происходит на шоссейной дороге. По ней движется длинная колонна пленных, растянувшаяся более чем на два километра. Жалкие, закутанные в тряпьё зелёные фигуры не вызывают чувств мести или злости. На них просто противно смотреть. Это не солдаты противника, а какие-то бродяги. Головы опущены понуро вниз, лица измождены, многие обморожены, все голодные, усталые, морально раздавленные, идут молча. Огромная масса людей сопровождается только несколькими нашими автоматчиками. А «солдатский вестник» передаёт, что нередко колонны пленных вообще идут в тыл без сопровождения и охраны наших солдат. Кто-то из конвойных даёт пояснение: в колонне свыше 7 тысяч немецких солдат и офицеров. Большинство в колонне — немцы. Но мелькают и мохнатые шапки румын. Наши воины наблюдают за этим безмолвным шествием пленных.
По сторонам дороги лежат упавшие немцы, потерявшие силу, не могущие тащить ноги по снежной дороге. Упавшие замерзали. Другие пленные торопливо стаскивают с умерших одежду, обувь, напяливают всё это на себя, лишь бы спастись. Колонна прошла и скрылась за высотой. Только на обочинах дороги остаются обнажённые до нательного белья окоченевшие тела фрицев. Они рвались к Волге, вот и дорвались до плена и до такой страшной смерти.
И только сараюшки на краю станции, обнесённые колючей проволокой, охраняли наши автоматчики. Там, за проволокой, прогуливались в шинелях с меховыми воротниками и островерхих фуражках немецкие генералы. Они надменно смотрели поверх голов любопытствующих бойцов, приходивших к проволоке, интересовавшихся, нет ли среди них самого Паулюса, так как знали, что его взяли в плен.
Победоносной 6-й армии — «покорительницы столиц» — больше не существовало. Её солдаты первыми вошли в Брюссель, чеканили шаг по мостовым Парижа, щурились летом 1941 года на сияющие золотые купола церквей Киева, входили в безмолвный, опустевший Харьков, а через год, осенью 1942-го, 280 тысяч человек, 17 отборных дивизий 6-й армии, вошли с боем в пылающий Сталинград, пробились к берегу Волги. «Волга — конец величайшего в истории мира похода на Восток», так говорил им фюрер. Именно здесь для 6-й армии и закончился поход на Восток. Гитлер сдержал своё слово: «Там, где стоит немецкий солдат, там он и останется». 6-я армия осталась в Сталинграде навечно. Бескрайней безымянной могилой сотням тысяч немецких солдат стали степи и балки между Доном и Волгой и сам Сталинград. 146 тысяч немцев погибли в Сталинграде и вокруг него, пишет В. Вертен. 91 тысяча попала в плен. Из них многие впоследствии умерли от истощения, болезней, ран.
Советское контрнаступление в районе Сталинграда
Разрушенный и израненный Сталинград так и не покорился 6-й армии. В самом Сталинграде армия вынуждена была бороться за каждый дом, за каждую развалину, за каждый метр расстояния до Волги. Сопротивление советских защитников города было твёрдым и героическим. Немецкая армия не продвигалась вперёд, но и не было приказа на отход. Соединения 6-й армии растянулись на сотни километров; она имела плохо защищённые фланги. Положение измотанной боями, оторванной от баз снабжения, скованной начинающимися холодами 6-й армии представляло собой лучший аргумент для начала давно подготавливаемого советского контрнаступления. И когда 19 ноября 1942 года советскими армиями был нанесён удар «клещами» с северо-востока и с юго-востока по флангам армии, то сразу произошёл глубокий прорыв немецких позиций.
Как пишут немецкие авторы, уже задолго до 19 ноября 1942 года было обнаружено сосредоточение советских войск на флангах 6-й армии. Герберт Зелле, военный инженер, полковник, участник тех событий, в своих мемуарах «Трагедия Сталинграда» указывает: «В начале октября генерал Штрекер докладывал, что русские наращивают свои силы на плацдарме. И что в тылу у них замечено перемещение. Доклады подтверждались разведкой и аэрофотосъёмкой наших разведывательных эскадрилий, показаниями агентов, пленных, перебежчиков, наблюдениями наземных войск. Аналогичные сообщения поступали с правого фланга армии из 4-го армейского корпуса генерала Шведлера, а позднее от генерала инженерных войск Йенеке. В армии эти данные подтверждались также сведениями из собственных источников». Командующий 4-м воздушным флотом Рихтгофен ещё 12 ноября отмечал: «Русские готовятся к наступлению перед фронтом румын на Дону. Надеюсь, им не удастся осуществить слишком опасные прорывы». А 19 ноября он пишет: «На Дону русские перешли в давно ожидаемое наступление… Надеюсь, что они не дойдут до железной дороги — главной нашей артерии». Однако при всём при том очевидно, что немецкое командование в Сталинграде не представляло себе всей серьёзности грозившей опасности.
Можно предположить, что уверенность руководства ОКХ в том, что русские не способны предпринять серьёзные действия, передалась и Паулюсу. Хотя он знал, что противник сосредотачивает большие силы на флангах его армии. 19 ноября 6-я армия, по оценкам генерала этой армии Ганса Дёрра, ещё не чувствовала непосредственной угрозы, и поэтому командование не считало нужным принять решительные меры. В 18 часов командование армии сообщило, что на 20 ноября оно намечает в Сталинграде продолжать действия разведывательных подразделений.
Однако подробный приказ командующего группой армий «Б» генерал-полковника Вейхса, отданный в 22 часа, не оставлял никаких сомнений относительно грозящей опасности. В нём указывалось: «1. Немедленно прекратить все атаки в Сталинграде… 2. 6-й армии немедленно выделить из своего состава два моторизованных соединения, одну пехотную дивизию и по возможности одно моторизованное вспомогательное соединение, подчинив их штабу 14-го корпуса, а кроме того, как можно больше противотанковых средств и сосредоточить эту группировку поэшелонно за своим левым флангом с целью нанесения удара в северо-западном направлении».
Приказ этот только начали выполнять, как развитие событий уже опередило его. Г. Зелле, начальник инженерной службы 6-й армии, участник и свидетель тех событий, пишет о своих впечатлениях в первый период после начала советского контрнаступления: «19 ноября, ранним утром, началось… Русская артиллерия неистовствовала, затем рванулись танки… Русские перекатились через румынские части, которые ни в какой степени не были готовы к отражению танков. Все, кто мог, спасались бегством. Что толку в том, что левофланговая (немецкая) дивизия армии стояла, как скала во время прибоя. Фланг 11-го армейского корпуса повис в воздухе. Корпус Штрекера и 13-й армейский корпус (генерал артиллерии Хайтц) отошли за Дон. Для них передним краем стал восточный берег».
«Командование группы армий «Б» осознало всю серьёзность обстановки раньше и яснее, чем командование 6-й армии, — пишет Г. Дёрр. — Ещё 20 ноября, когда южнее Сталинграда началось наступление крутых сил русских, для командующего группой армий, в первую очередь отвечавшего за боевые действия на растянутом фронте операций, не было сомнений в том, что надвигается угроза окружения 6-й армии».
В самом Сталинграде дивизии ещё не знали, что творится в глубоком тылу армии. Так, Гюнтер Тёпке, снабженец в 6-й армии, очевидец тех событий, в своей книге «Сталинград, каким он был на самом деле» пишет, что в ночь с 19 на 20 ноября он, находясь тогда на Дону, позвонил командиру 94-й пехотной дивизии генералу Пфайферу и поставил его обо всём в известность. Гельмут Вельц, бывший командир сапёрного батальона 79-й пехотной дивизии, в книге «Солдаты, которых предали» так описывает обстановку в штабах в период 19—20 ноября: «…По телефону, по радио, из уст в уста передаётся страшная весть. День смятения. Никто не ожидал. Нервозность грозит перерасти в панику. Данные авиаразведки потрясающи: обнаружен подход целой армии с танками и кавалерией. Глубокий прорыв. Повсюду идут бои, ясной картины нет, и окончательный вывод сделать нельзя. …Беспокойство и нервозность пронизывают армию. Все разговоры, переговоры по связи вертятся вокруг одной темы — русское наступление. В блиндажах голова идёт кругом от слухов, свидетельств очевидцев и всяких сообщений».
День 20 ноября начался сильным снегопадом. Тучи нависали совсем низко, почти касаясь своими космами земли. Ветер наметал горы снега. Сугробы выросли до окон, занесло двери. «Уже ранним утром поступают сообщения, заставляющие опасаться наихудшего, — пишет Вельц. — Локально-ограниченная неудача на северо-востоке принимает всё более широкие масштабы. А южнее Сталинграда, у озера Цаца, новый прорыв… Войска ждут указаний и помощи. Тем временем русские колонны пробивают брешь, устремляются дальше… Кто бы мог предсказать это! Немыслимо, и всё-таки это так».
Командование 6-й армии предприняло попытки остановить танки Красной Армии, которые, обходя боевые группы немецких дивизий, стремительно продвигались в южном и юго-западном направлениях через район летней танковой битвы под Калачом. Утром 19 ноября немецко-фашистским войскам была объявлена общеармейская тревога. Одно из наиболее боеспособных и высокоподвижных соединений армии Паулюса — 16-я танковая дивизия — в этот момент оказалось едва ли не самым удалённым от участков прорыва начавших контрнаступление советских войск. Танкистов заблаговременно по-зимнему экипировали, одели, обули. Каждый получил утеплённый маскировочный костюм, тёплые сапоги, изготовленные из плотного войлока, обшитого кожей с непромокаемой подошвой. Были выданы утеплённые головные уборы. Танки, бронетранспортёры, артиллерийские системы прошли основательное техническое обслуживание.
Но всего за двое суток до начала советского контрнаступления эту дивизию бросили в наступление на посёлок Рынок, оборонявшийся усиленным стрелковым батальоном из 124-й стрелковой бригады. Дивизии удалось скрытно провести подготовку к наступлению. Нападение на наши позиции получилось у врага внезапным и стремительным. Но затем всё вышло не так, как замышлял враг. 16-я танковая дивизия вынуждена была с большими потерями в танках и живой силе отойти на исходные позиции.
А уже 19 ноября она была брошена на запад, в район населённого пункта Суханов, навстречу прорвавшимся советским частям. 20 ноября началась смена частей 16-й танковой дивизии частями 94-й пехотной дивизии и строительным батальоном. «Уставшие люди ещё надеялись на тёплые квартиры, спокойный сон и часы отдыха. Части сосредоточились в Орловке и в балке западнее Рынка, — пишет Вольфганг Вертен в «Истории 16-й танковой дивизии». — Но вот повсюду прошёл слух: замены не будет! Обескровленные роты частей 16-й танковой дивизии сведены в одну боевую группу и маршем направлены к месту прорыва».
Вельц описывает события в 24-й танковой дивизии, спешащей к Дону закрыть прорыв: «24-я танковая дивизия собирает сегодня (19.11) все имеющиеся моторизованные части — всё, что на колёсах и вообще может катиться, чтобы завтра (20.11) приостановить продвижение противника из направления Клетской. На позициях оставлены только спешенная мотопехота и основная масса артиллерии дивизии. А остальное — 24-й танковый полк, 40-й противотанковый дивизион, зенитный дивизион и дивизион артиллерии — для участия в контрударе. Аналогичное положение в других дивизиях».
К полудню 20 ноября после сильного снегопада небо вдруг прояснилось. Выглянуло солнце. По степи под его яркими лучами двинулись колонны немецких моторизованных частей, танки, тяжёлое оружие. Они должны затормозить советское наступление. «В ночь с 20 на 21 ноября столбик ртути в термометре упал до минус 20 градусов, — рассказывает Вильгельм Адам, бывший полковник, адъютант Ф. Паулюса, в своей книге «Трудное решение». — Оттаявшая за день снежная пелена превратилась в ледяную корку. Дорога, связывавшая Голубинскую с шоссе, идущим вдоль Дона, стала гладкой как зеркало. …Ранним утром (21.11.1942 года) в Голубинскую прибыл генерал Хубе, командир 14-го танкового корпуса, со своим штабом. Он доложил, что танковые части 16-й и 24-й танковых дивизий сняты с фронта и во второй половине дня или вечером выйдут к Дону. Это известие вселило во всех нас бодрость. К Хубе относились в штабе с большим уважением…».
Но воспрепятствовать окружению 6-й армии уже не было никакой возможности. «Русские, — пишет Вольфганг Вертен, — как примерные ученики переняли тактику немцев. В течение трёх дней они блестяще завершили операцию по окружению». 16-я, как и 14-я и 24-я танковые дивизии, прибыла слишком поздно. Советские ударные силы достигли рубежа Лиски и Суханово и двигались с запада на Калач.
Части 16-й танковой дивизии были встречены русскими на пути их выдвижения. В колонне началась неразбериха и паника, дивизия отступила. Дороги были переполнены румынскими артиллерийскими и кавалерийскими частями, и колонна 16-й танковой дивизии была разорвана на части. Но частям дивизии всё же удалось собраться в районе Калача, где они приняли участие в боях с противником. Дивизия понесла в сражении в районе Калача огромные потери.
Остатки дивизии 27.11 переправились через Дон и двинулись снова на восток к Волге. Ей дали участок северо-западнее Орловки. В эти дни была расформирована 94-я пехотная дивизия, и остатки двух её полков влились в 16-ю танковую. Здесь, в котле, 16-я танковая дивизия, постоянный противник 124-й стрелковой бригады в Сталинграде, нашла свой конец. Спустя годы из её состава отыщется всего 128 человек.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.