По материалам публикаций на сайте газеты «Правда»
Автор — Руслан Семяшкин
«Мы, революционеры, погибаем как солдаты в бою: там, где вражеская пуля настигнет нас», — скажет однажды бесстрашный и решительный коммунист, лидер студенческого движения, один из организаторов коммунистического движения на Кубе Хулио Антонио Мелья на страницах небольшой брошюры «Зов жертв», написанной им в гневном порыве, вызванном убийством кубинского друга революционера Альфредо Лопеса. И далее продолжит: «Я приветствую тебя, боец! Придёт день, когда красные батальоны призовут: «На штурм! На штурм! На штурм!»
Но долгожданного и давно созревшего в сознании штурма ему осуществить, увы, не пришлось… И тем не менее он произойдёт, став известным не только на Кубе, но и во всём мире как штурм казарм Монкада в Сантьяго-де-Куба, организованный и осуществлённый Фиделем Кастро, считавшим Мелью одной из «самых выдающихся фигур в истории нашей страны» и сумевшим возглавить победоносную Кубинскую революцию, свершившуюся практически через три десятка лет после гибели своего идейного предшественника.
Да, Хулио Антонио Мелье, чей 120-летний юбилей со дня рождения приходится на 25 марта текущего года, не посчастливится участвовать в революции конца 1950-х годов, в организации которой, будь он жив, принимал бы самое действенное участие. И возможно, стал бы одним из главных старших соратников и наставников Фиделя, родившегося на 23 года позже этого удивительного человека, прожившего до обидного короткую, но яркую, наполненную борьбой за справедливость и достойное будущее своего народа жизнь.
«Мы, коммунисты, и после смерти остаёмся в строю», — говорил Мелья, убеждённый в том, что, несмотря на каждодневный риск расставания с жизнью, она сама просто так, на земном её этапе не заканчивается… а продолжается. Продолжается в делах новых поколений, также осознанно встающих на этот тернистый, извилистый, полный препятствий, но и окрылённый великой идеей путь. Потому и не страшился он на этом благородном пути жизнь свою потерять, прекрасно понимая, что борьба не бывает бескровной и жертвы при её ведении неизбежны, как бы умело ни приходилось их до поры до времени избегать.
Полагал ли он, кубинский политэмигрант, живший уже более двух лет в Мехико, накануне того злополучного вечера 10 января 1929 года, когда шёл встречаться со своей возлюбленной, итальянской эмигранткой и фотографом Тиной Модотти, что вечер этот станет в его жизни последним? Скорее нет, так он не думал. Да и разве о смерти хотелось размышлять ему, молодому, двадцатишестилетнему мужчине, полному сил, энергии, неплохо освоившемуся в Мексике, активно работавшему в рядах Мексиканской компартии и даже избранному весной 1928 года на VI съезде коммунистов Мексики членом её Центрального Комитета, стремившемуся на встречу с любимой женщиной, активно поддерживавшей Хулио Антонио в его политической деятельности?
Разумеется, задумываться о возможной близкой насильственной кончине смелый и отчаянный кубинец не желал. Но и напрочь отстранить от себя раздумья о ней он уже не мог, тем более что за считанные минуты до встречи с Тиной Хулио Антонио разговаривал с одним из земляков, человеком с не самой безупречной репутацией, однако, невзирая на явные политические разногласия между ними, предупредившим пламенного коммуниста о готовящемся на него покушении.
Мелья осознавал, что информация о подосланных кубинским диктатором Мачадо убийцах не беспочвенна. Тем не менее, словно придерживаясь своих же собственных слов о вражеской пуле, внезапно настигающей революционеров, он тогда по существу и направился в цепкие объятия смерти, давно по пятам его преследовавшей.
Без малого 95 лет прошло с той январской ночи, когда в больнице Красного Креста от двух огнестрельных ран Мелья скончался. Сама же расправа, заказчиком которой был проамериканский президент Кубы Мачадо, прозванный с подачи Мельи «тропическим Муссолини», оказалась быстрой. Она произошла в присутствии Тины Модотти, которая пыталась удерживать Хулио Антонио, медленно, опираясь рукой о каменный выступ в стене, опускавшегося на тротуар…
Утренние газеты Мехико пестрели кричащими заголовками об этом громком убийстве, отодвинувшем все остальные новости на задний план. Мексиканское правительство вынуждено было назначить оперативное расследование этого резонансного преступления. Кубинское посольство, наоборот, решило отсиживаться за закрытыми дверями, запросив для себя в помощь усиленные наряды полиции, призванные сдерживать поток возмущённых ходоков, двинувшихся к зданию дипломатической миссии. Полиции было приказано разогнать также и мирное шествие с красными флагами и транспарантами, сопровождавшее перевозку тела Мельи из больницы Красного Креста в больницу имени Хуареса и начавшееся с исполнения «Интернационала».
Прощание с Мельей проходило в помещении ЦК Компартии Мексики. А сами похороны известного революционера превратились в большую политическую акцию, продемонстрировавшую властям силу, мощь и организованность трудящихся и левых сил, объединённых под знамёнами Компартии Мексики, Антиимпериалистической лиги и мексиканского МОПРа.
Гигантская процессия, шедшая в знойный день похорон 12 января за гробом Мельи, изнывала от жары и обливалась потом, но по ходу движения лишь прирастала новыми участниками. Во главе её шёл высокий, грузный, в большой широкополой шляпе человек — художник Диего Ривера, известный в Мексике своими левыми взглядами и впоследствии ставший всемирно знаменитым.
Путь до кладбища Долорес был долгим: трижды — возле президентского дворца, у здания факультета права и на улице Абраама Гонсалеса, где произошло убийство, — процессия останавливалась и там проходили митинги… Повсеместно слышались «Интернационал» и «Варшавянка». Трудящиеся, вышедшие проводить Мелью в последний путь, были искренне взволнованы, но и не менее решительно настроены. Настрой этот, не суливший ей ничего хорошего, чувствовала и мексиканская власть, решившая не чинить препятствия коммунистам и левой общественности, взявшимся за организацию похорон. А сами похороны, вполне предсказуемо, стали кульминацией страшного преступления, всколыхнувшего далеко не только страны Латинской Америки, но и многие государства мира, прогрессивные силы которых его гневно осудили, потребовав наказания убийц и всех тех, кто за ними стоял.
Известие о гибели Мельи особо потрясло его друзей-кубинцев, остававшихся жить и бороться на родине. Друг и соратник Мельи, один из руководителей Компартии, поэт и публицист Рубен Мартинес Вильена, в начале 1930-х годов живший в Москве и работавший в Коминтерне и Профинтерне, так и вовсе, что называется, не находил себе места.
«Мне уже приходилось видеть Рубена разъярённым при других обстоятельствах, — вспоминал видный деятель Компартии Кубы, многолетний член её ЦК, по заданию Коминтерна принимавший участие в создании партии и работавший в её рядах до первой половины 90-х годов прошлого столетия, Герой Труда Кубы и кавалер советского ордена Октябрьской Революции Фабио Гробарт… — Но ещё никогда я не видел Рубена в таком состоянии, как 11 января 1929 года. Впервые в жизни я видел его плачущим. Он любил Мелью, как родного брата, и его убийство потрясло Рубена до глубины души. Ненависть и презрение, которые он испытывал к Мачадо ещё со времени голодной забастовки Мельи, когда ему пришлось лично встретиться с «ослом с когтями», от которого он требовал освобождения Хулио Антонио, теперь переросли в безудержный гнев. Он говорил, несколько раз вскакивая со своего места и нервно прохаживаясь по тёмной комнате. Необходимо было предпринять важный шаг, чтобы ответить на подлое убийство Мельи, однако обстановка не была благоприятной для широких выступлений масс. Приходилось ограничиваться отдельными протестами и накапливать силы для решительных будущих боёв. Манифест Центрального Комитета партии в связи со смертью Мельи, написанный в тот же день Рубеном, на следующий день обошёл все заводы и фабрики, а затем тайно из рук в руки передавался на протяжении нескольких недель, неся людям слова поддержки и борьбы».
Пройдёт всего-то четыре года, и Хулио Антонио вернётся на Кубу. Вернётся, разумеется, не живым и невредимым, ведь в чудеса он, как коммунист и материалист, не верил. А возвратится, обретя уже бессмертие, которое и сегодня, в XXI веке, позволяет ему быть рядом со своим мужественным, сильным, несломленным народом и его Компартией, продолжающей дело строительства социалистического государства и борьбу с американским империализмом, несколько с тех пор видоизменившимся, но оставшимся таким же хищническим, безжалостным, безнравственным и способным на любое преступление против мира и человечности.
Возвращение в Гавану урны с прахом Мельи станет событием почти революционным и по сути глубоко символичным, словно бы незримо перекликавшимся с недолгой жизнью самого Хулио Антонио, наполненной каждодневной борьбой, демонстрациями, шествиями, митингами, стычками с полицией, арестами, тюремным заключением и голодовкой, партийной работой, эмиграцией, преследованиями и открытыми угрозами…
Организаторы и непосредственные участники возвращения урны с прахом Мельи, возглавляемые известным литератором и общественно-политическим деятелем, будущим членом Всемирного Совета Мира, ректором Гаванского университета, членом ЦК Компартии Кубы и кавалером ордена Октябрьской Революции Хуаном Маринельо, конечно же, понимали, на какой риск они шли и чем эта смелая операция лично для них на Кубе могла закончиться. Но и пасовать перед трудностями, а тем более перед новой властью в лице президента Рамона Грау Сан-Мартина они не собирались.
Суть манёвра была такова. 25 сентября 1933 года, когда теплоход из Мексики пришвартовался в порту Гаваны, обманув полицейских, на его борт смог проникнуть посланец из Центрального Комитета Компартии, который и предупредил Маринельо о возможном обыске и конфискации урны. Тогда Маринельо ничего другого не оставалось, как пойти на риск. В результате он уговорил знакомую американку, оказавшуюся среди пассажиров, пронести урну в своём багаже. Что последняя, ни минуты не колебавшись, возьмётся исполнить, втиснув тяжёлую металлическую шкатулку с урной в сумку. С ней, не теряя присутствия духа, она и сойдёт на берег.
Через три дня урну с прахом Мельи выставят для прощания в одном из домов Гаваны, куда соберутся не только гаванцы, но и представители Компартии и Конфедерации трудящихся Кубы, прибывшие из провинции. Организаторами была спланирована и мирная демонстрация по людным улицам города, разрешённая президентом. Мирно начавшаяся, она позже подверглась нападению полицейских, применивших огнестрельное оружие.
Шесть мирных демонстрантов стали тогда жертвами устроенного полицией кровавого подавления этого народного движения, призванного напомнить о коммунистическом вожаке Хулио Антонио Мелье, четыре года назад павшем от рук головорезов диктатора Херардо Мачадо, бежавшего в США. Но усилия полиции в тот день окажутся тщетными. С трудом подавив сопротивление и ворвавшись в дом, где находилась урна с прахом Мельи, она её не обнаружит… Не дадут результата и начавшиеся несколькими днями позже необоснованные аресты.
Хулио Антонио в той непродолжительной схватке окажется сильнее. Да и что могли сделать все эти жалкие и безвольные, трусоватые ставленники власти, привыкшие оглядываться в сторону США и безропотно выполнять все поступавшие оттуда приказы и распоряжения. Он стал человеком-символом, олицетворением непримиримой борьбы во имя родины, светлых коммунистических идеалов, а также против империализма, диктатуры и войны. Не могли они совладать с ним и ранее, когда ещё он был осязаем, ходил по кубинской земле, подымал студенчество, организовывал деятельность Компартии, с которой связывал своё будущее, и особенно после того как побывал в Советском Союзе.
Коммунистом Мелья стал в начале 1924 года. По крайней мере, в его краткой биографии говорится о том, что именно в это время он вступает в Коммунистическую группу Гаваны и становится в ней первым студентом и одним из самых активных её членов. Рекомендовал его в состав группы сам Карлос Балиньо — соратник Хосе Марти, первый пропагандист марксизма на Кубе, авторитет которого был непререкаемым.
Всё более проникаясь марксистскими идеями, Мелья с каждым днём начинал ожесточённее и осознаннее ненавидеть и верхушку окружавшей его буржуазной действительности во главе с продажной администрацией президента Альфредо Сайяса. Ненавидел он и неплохо ему знакомых ректоров, профессоров, докторов, инспекторов — в общем, всех тех, кто в своём подавляющем большинстве когда-то окончили Гаванский университет, прошли через «горнило студенческого бунтарства», но затем, повзрослев, «остепенились». Превратились в обычных самодовольных и приземлённых буржуа, за свою лояльность проамериканскому режиму наделённых солидным положением в разделённом кубинском обществе. Не мог спокойно он слышать и звучавшие из их уст примерно такие слова: «Мы тоже были молодыми, тоже бунтовали, но всему своё время». Согласиться с их примиренческой и фарисейской сутью было для него просто немыслимо. Нет, этому не бывать, сего соглашательства с прогнившим насквозь жалким, аморальным капиталистическим мирком они от него не дождутся! В подтверждение же своего боевого настроя Мелья напишет статью «Интеллигенты и тартюфы».
«Свобода. Равенство. Братство. Родина. Право, — писал Мелья в данной статье в мае 1924 года. — Сегодня это только красивые слова, хотя вчера они выражали великие идеи. Сегодня свобода — это разрешение одной касты угнетать другие. Равенство — это смертельные объятия людей, уничтожающих друг друга в братоубийственных войнах. Братство — товарищество несчастных, угнетённых одним и тем же хозяином. Родина — сад, в котором не многие питаются его плодами, хотя и возделывают их. Право — средство защиты покоя сильных после того, как они удовлетворят свои аппетиты».
На смену хозяину-зверю, хвастуну-дворянину, плуту-священнику, писал Мелья, пришёл интеллигент-лицемер, вобравший в себя всё отрицательное, что было в прошлом. Потому и предают эти интеллигенты интересы общества с такой же лёгкостью, как продажные женщины своё тело. Звать же их следует, по убеждению Мельи, тартюфами, то бишь людьми, недостойными уважения. Таковы реалии капитализма, верно подмеченные и подробно осмысленные Мельей, которому от роду и был-то всего 21 год.
По совету старших товарищей из Гаванской коммунистической группы Хулио Антонио в том же 1924 году, как, пожалуй, самый авторитетный лидер в студенческом сообществе, начинает готовить в студенческой среде антиамериканские выступления и пишет свою известную брошюру «Куба — страна, которая никогда не была свободной». Ранее он был председателем Федерации университетских студентов и в 1922—1923 годах возглавлял борьбу за реформирование системы управления Гаванским университетом, его автономию и демократизацию просвещения, а также являлся создателем Народного университета имени Хосе Марти.
Кстати, коль уж оказался упомянутым Народный университет имени Хосе Марти — любимое детище Мельи, то следует привести его слова из статьи «Новый учебный год в Народном университете имени Хосе Марти», написанной в ноябре 1924 года: «Народный университет имени Хосе Марти, подобно любому такому же учебному заведению, не является единственным и окончательным средством, которым располагает кубинский народ для своего освобождения. Мы верим, что каждый новый организм, который посвящает себя делу освобождения человека, должен быть очень полезен. Таковы народные университеты. Они разрушают часть современной тирании: монополию на культуру… Знания — это привилегия, которая несёт в себе определённые обязательства. Овладевать новыми знаниями и не распространять их — предательство… Образованный пролетариат станет авангардом. А это почётное место в нынешнее грозное время».
Перед молодым коммунистом, к тому времени неплохо знакомым и с основными ленинскими работами, взявшимся за написание большой, по существу программной статьи, стояла конкретная задача, целью которой был объективный показ того, что американские империалисты всегда являлись врагами Кубы, как бы лицемерно они ни пытались себя выставлять друзьями и защитниками «свободы и независимости» острова.
Подвергнув тщательному анализу большой фактический материал, подкреплённый многими конкретными документами, Мелья не раз приходил к неутешительным выводам. И если бы он уже не знал основополагающих трудов Маркса и Ленина по проблемам революции, вряд ли ему удалось бы написать эту свою первую серьёзную работу, в корне отличавшуюся от статей, печатавшихся в студенческом левом журнале «Хувентуд» («Молодёжь»), основателем и главным редактором которого он был.
«Бороться за социальную революцию в Америке — это не бредовая идея бе-зумцев или фанатиков, это значит бороться за шаг вперёд на историческом пути, — писал Мелья. — Многие думают, что русский пример не выйдет за рубежи Советской России, но интеллектуальные слепцы, придерживающиеся такой точки зрения, достойны сожаления».
Среди университетских товарищей Мельи были и откровенно не одобрявшие его «увлечения» русской революцией, считавшие, что «у русских своя дорога, нам с ними не по пути», но при сём не имевшие вразумительного ответа и на самый главный вопрос: «А каким путём пойдём мы?» Им-то прежде всего он и отвечал, что «русский путь» — это классовая борьба и без неё кубинцам в деле построения нового, свободного от внешнего влияния и справедливого, социально ориентированного государства никак не обойтись. Для мыслящих людей, считал Мелья, это должно быть предельно очевидным.
«Во всей Латинской Америке не найдётся ни одного честного человека, — взывал к своим согражданам Мелья, — кто бы не был врагом капиталистического империализма.
Настал час борьбы. Борьбы жестокой. Кто не возьмётся за оружие и не пойдёт в бой под предлогом незначительных разногласий, того смело можно назвать предателем или трусом. Споры перенесём на завтра, а сегодня дело чести — бороться. Delenda est Wall street (перефразировка известного латинского выражения «Delenda est Cartago» — «Карфаген должен быть разрушен», которым обычно заканчивал свои речи римский цензор и политик Катон Старший. — Р.С.). Вот новый и спасительный призыв. Кто не поддержит его, станет прислужником (хотя бы из-за своего бездействия) общего врага».
Тем временем влияние Мельи в общественно-политической жизни Кубы становилось всё более весомым. В марте 1925 года, накануне вступления Мачадо на пост президента, он публикует статью «Мачадо — тропический Муссолини», где не только подвергает вновь избранного президента разоблачению, но и высмеивает эту откровенную марионетку Соединённых Штатов.
Памфлет этот тогда станет известным всей Гаване. А одна проправительственная газета предложит ударить по рукам студентов, которые настолько обнаглели, что нападают уже и на президента.
«Слова и дела избранного президента подтвердили славу нынешних политиков как мелких тиранов и подонков, — писал в данном памфлете Мелья. — Со дня победы на выборах генерал ничего иного не делает, как подтверждает наше мнение… Он открыто эволюционирует к фашизму, что доказало благословение пугала, сидящего в Ватикане, благословение, ниспосланное ему лично и всему народу Кубы.
Какое счастье на нас снизошло! Святой дух с нами. Но нахождение сего господина в домах кубинцев небезопасно, ведь все знают, как он себя вёл в доме плотника Иосифа и его жены Марии!
Ах! Большое спасибо его святейшеству от имени студентов-обновителей за его благословение.
Итак, мы обретём счастье!»
Прекрасный публицист и полемист, уделявший этой работе немало времени, Мелья не единожды прибегал к неприкрытому сарказму как действенному методу усиления основных мыслей, наличествовавших в его статьях. Так, к примеру, саркастические оценки прозвучат и в его известной статье «Урок фактов», опубликованной в конце марта того же 1925 года в газете «Хустисиа».
«Правительство Сайяса в течение четырёх лет рядилось в шутовские камзолы лозунгов: «долой вмешательство!» и «восстановления», — писал в ней Мелья. — Эти слова, повторяемые продажной прессой этого республиканского лизоблюда, заставили несчастный доверчивый народ поверить в демократичность режима.
Если бы мы были политиками, то могли бы повторить всю грязь, которую лили на доктора Сайяса и даже на его семью его враги. Великий Будда не протестовал бы. Он стоит выше добра и зла, ибо он никогда не знал значения этих слов. Он похож на ницшеанского сверхчеловека, но сотворённого из живой и кривляющейся погани.
Однако с гордостью и достоинством сатрапа он не позволил бы хлестать своего хозяина. Поэтому он никогда не мог говорить правду хозяину-янки. Но студенты университета всегда и повсюду провозглашали эту правду. И весь народ поддерживает поднявшихся студентов. Солидарность трудящихся умственного и физического труда была ясно подтверждена последними событиями.
Студенты и рабочие знают врага Кубы — это империализм янки и продажные лжепатриоты, правители и национальные капиталисты. А раз враг известен, надо разворачивать борьбу».
И такую непримиримую борьбу Мелья развернёт уже в рядах Коммунистической партии Кубы, учредительный съезд которой откроется в Гаване 16 августа 1925 года.
Первый национальный съезд кубинских коммунистов был немногочисленным. На нём присутствовали всего 13 делегатов и несколько человек приглашённых. Но именно им, и в их числе Мелье, бывшему одним из самых молодых делегатов, выпадет честь учреждать Компартию и в принятой на съезде резолюции заявить о признании III Коммунистического Интернационала как высшей инстанции для партии. Изберут тогда делегаты и состав Центрального Комитета. В списке тех 9 человек, которым будет оказано высокое доверие в него войти, окажется и Хулио Антонио. Ему поручат заниматься идеологической работой.
А через две недели после съезда будет арестован Генеральный секретарь ЦК КПК Хосе Мигель Перес, высланный тремя днями позже в Испанию, и Мелья, учитывая то, что новым Генсеком станет престарелый Хосе Пенья Вилоба, фактически будет руководить всей деятельностью ЦК. Правда, совсем недолго, так как 27 ноября 1925 года сам окажется арестованным по обвинению в террористической деятельности.
Непродолжительное по времени пребывание Мельи в тюрьме для власти, тем не менее, станет большой проблемой, каждый день о себе всё больше напоминавшей и получившей широкую огласку во многих странах мира. Объявленная им голодовка продлится 18 дней, и режим Мачадо, при колоссальном давлении на него со стороны КПК, Федерации трудящихся Кубы, организовавших широкое народное движение протеста против незаконного ареста молодого коммуниста, вынужден будет отступить и выпустить Мелью на свободу.
«Моя голодовка — это протест против несправедливостей, которые окружают нас всех, против социального неравенства, — скажет журналистам обессиленный Мелья, узнавший об освобождении под залог, лёжа на больничной койке, куда попадёт после десяти дней голодовки. — К моему протесту присоединились сотни тысяч людей не только на Кубе, но и за рубежом. Сейчас, как никогда, я верю в идеалы, которые я отстаиваю. И ещё с большей энергией буду бороться за освобождение угнетённых не только на Кубе, но и во всём мире».
Оставаться на Кубе было для Мельи небезопасно, да и освобождение под залог всё равно влекло за собой последующее судебное разбирательство, которое для него наверняка окончилось бы тюрьмой. Посему в этом практически безвыходном положении, толком не оправившись ещё от последствий голодовки, ослабившей его здоровье, Мелье не остаётся ничего другого, как Кубу временно покинуть, что он при помощи друзей и товарищей 18 января 1926 года и сделает, направившись в Гондурас, а оттуда через Гватемалу в Мексику.
10 февраля 1927 года в Брюсселе, во дворце Эгмонта, Анри Барбюс открыл антиимпериалистический конгресс, на котором Хулио Антонио был уполномочен представлять Антиимпериалистическую лигу Америки и её отделения в Мексике, Панаме и Сальвадоре.
На том всемирном форуме прогрессивных сил присутствовали порядка 180 делегатов из 37 стран. Мелья, имевший к тому времени широкую известность в странах Латинской Америки, был избран в президиум конгресса и выступил на нём с докладом «Куба — фактория янки».
Оперируя фактами, детально проанализировав экономическое и политическое положение Кубы, Мелья покажет тогда мировой общественности, как его родина превратилась в сырьевой придаток США и как Вашингтон, опираясь на политическую и экономическую зависимость Кубы от проводимой Соединёнными Штатами политики, превратил остров чуть ли не в свою колонию.
Получив единогласное одобрение своего доклада, использованного затем для подготовки нескольких резолюций конгресса, в рамках его работы Мелья получит возможность пообщаться с такими выдающимися людьми, как Анри Барбюс, Ромен Роллан, Гарри Поллит, Джавахарлал Неру. Встречи с ними и другими достойными представителями миролюбивых сил планеты, ставших на тернистый и бескомпромис-сный путь борьбы с империализмом, произведут на Мелью неизгладимое впечатление.
Сильнейший эмоциональный заряд получит Мелья и в Советском Союзе, куда он направится сразу после завершения работы Брюссельского конгресса.
Москва станет для Хулио Антонио неисчерпаемым источником пополнения знаний, к которым он всегда стремился. И опять же, незабываемые встречи, общение с Еленой Дмитриевной Стасовой и другими интереснейшими, цельными и убеждёнными в своей правоте людьми, теми, на кого ему хотелось равняться…
Равнение на наш революционный опыт, рождённый Великой Октябрьской социалистической революцией, причём в масштабах всей страны, «острова Свободы», суждено будет проводить другому поколению, поколению мужественного бородача Фиделя — идейного последователя Хулио Антонио Мельи, навсегда оставшегося в благодарной памяти убеждённым и последовательным коммунистом, презиравшим страх революционером, свято верившим в светлое завтра своей маленькой Кубы и всего большого и такого близкого ему человечества.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
