(Продолжение. Начало в №88—118, 121, 129, 132, 135, 138, 141;
№2, 4, 7, 10, 22, 28, 31, 34, 37, 40, 45, 47,50 )
Конец декабря — первые дни января 1943 года. Где-то «там», далеко от «высоты с паровозом», отметки 64.7, которая упорно удерживается врагом в системе его хорошо подготовленной обороны на СТЗ и на прилегающих участках местности, — большие успехи советских войск и большие трофеи: мост через Калач, аэродром и 20 самолётов, железнодорожная станция, сотни машин… А малолюдные части 124-й стрелковой бригады — по-прежнему возле той же самой высоты, что и в начале декабря. В сводках о боях бригады того периода нет победных реляций — цифры атак, потерь, сведения об отдельных блиндажах и окопах, отбитых у противника, о захваченной у врага в исправном состоянии самоходной зенитной автоматической пушке…
Весь декабрь бригада провела в тяжёлых и неудачных боях за овладение этой высотой. Несколько раз наши штурмующие группы врывались на её гребень, но закрепиться там им не удавалось. На этой высоте густо-густо сидел немец. И немец отборный, матёрый, который даже и не помышлял об окончании борьбы. Оборонялся противник толково. В плен не сдавался и дрался до конца. Горечь топтания у треклятой высоты 64.7, когда успешно шло общее наступление советских войск, помнилась ветеранам-гороховцам на протяжении всей послевоенной жизни.
Уже только после битвы, как мы ранее писали, генералу Грекову при изучении карты аэрофоторазведки Донского фронта удалось понять загадку устойчивости немецкой обороны на высоте 64.7. Оказывается, поблизости от неё у немцев была сосредоточена довольно сильная манёвренная группировка танков и артиллерийских батарей. Она-то и наносила урон штурмующим эту высоту нашим подразделениям.
Главную причину неуспехов первых наступательных боёв раскрыл в своих воспоминаниях самый осведомлённый знаток Сталинграда — Александр Михайлович Василевский. Даже он, начальник Генштаба, а также Ставка ВГК полагали, будто в окружение попало около 90 тысяч гитлеровцев. В действительности их набралось 330 тысяч. В соответствующей пропорции ошиблись и в армии, когда посылали группки ветеранов 124-й бригады на штурм высоты 64.7, которая играла ключевую роль в обороне противника и защищалась им чрезвычайно упорно.
С 3 января 124-я и 149-я стрелковые бригады из состава группы Горохова были переданы из 62-й армии в 66-ю. Но уже совсем скоро фронтовые дорожки двух бригад разошлись. 124-й ОСБр выпало с 10 по 27 января в составе войск 66-й армии Донского фронта участвовать в завершающем наступлении по ликвидации окружённой немецко-фашистской группировки. 149-я бригада в наступление не вводилась. До конца битвы она занимала оборонительные позиции по северному берегу Мокрой Мечётки в Спартановке.
Части 124-й стрелковой бригады были сменены батальоном 159-го укрепрайона вечером 6 января. Штаб бригады разместился в Винновке. Как выяснилось в ходе рекогносцировки в районе Винновки и Акатовки, куда поступило приказание вывести бригаду, на высоте 111.2 и в прилегающих балках укрыться было негде, все блиндажи были разобраны. 7 января личный состав частей 124-й бригады был временно отведён во второй эшелон, в старые блиндажи, в отроги балки Сухая Мечётка.
Во втором эшелоне
«В Рынке, — вспоминал Иван Николаевич Чернов, начальник штаба 3-го стрелкового батальона, — мы приводили себя в относительный порядок, залечивали раны, уточняли списки живых, раненых, погибших. Наши интенданты угощали всех нас, как только могли: и кормили, и поили, в общем, приводили в чувство после неудачи на высоте 64.7. …Не успели прибраться и обжиться как следует, поступил приказ: наступать на окружённого врага… Оставляя наш родной, политый кровью и потом «пятачок» обороны в Спартановке и Рынке, мы искренне грустили, как при прощании с родным и близким. За прошедшие месяцы мы так вросли в эту землю, что и не мыслили о других местах. Покидать эти места было грустно. А тут ещё это чувство вины за провал наступления на высоту 64.7…»
Комиссар 2-го батальона Иван Григорьевич Ершов дополняет эти воспоминания таким фрагментом: «При возвращении в Рынок мы были встречены жителями… И откуда они только взялись так быстро?! Мы были в нескольких километрах от Рынка, вели бой. А они уже обжили наши блиндажи. Захожу в свой бывший блиндаж — и не узнать: в нём уже целая семья. Поздоровался, расстроился, сел на чурбан. А они смотрят на меня и, вероятно, думают, что я «чокнутый». А я вспомнил свою семью. Ведь это был хоть временный, но мой дом. Встал, попрощался и пошёл…»
Да и не один такой был комиссар Ершов. Многие гороховцы перед уходом из Рынка ходили проведать родные места и попрощаться со своими землянками. Потихоньку стал собираться народ. Появились «старожилы», что пережили вместе с гороховцами все невзгоды в Рынке. Стихийно возник митинг.
Как вспоминал И.Г. Ершов, «пришлось идти митинговать, разъяснять, что мы, защитники Родины, идём в степь — наступать. Что они, то есть вернувшиеся граждане, не в полной безопасности. Надо остерегаться мин, неразорвавшихся снарядов…». Заканчивает свои воспоминания об этом И.Г. Ершов так: «…Когда выступили по направлению к Латошинке, то провожавших было уже много. Слёзы, целования, хорошие напутствия незабываемы».
Для участия в наступлении
Переведя дух в Рынке, части бригады выступили в район балок Барсучья и Яблоневая для участия в наступлении в степи на окружённую группировку противника. По ходу выдвижения остановились в Латошинке. Всем хотелось посмотреть, что она собой представляла, что так долго сдерживала гороховцев. Удивлению не было конца. Оборона немцев была хороша. Обнаружили и целое танковое кладбище. Немцы стаскивали туда все подбитые машины. Считать их не пришлось — времени было мало, но приблизительно было их около сотни. Многие были на счету бригады — трофеи героической гороховской обороны на самом северном фланге 62-й армии и Сталинградского фронта. А затем подразделения бригады на марше миновали местность, где на одной небольшой площади застыло множество подбитых наших и немецких танков. Был сильный встречный танковый бой. Танки стояли, наехав друг на друга, опрокинутые, со сбитыми башнями, с перебитыми стволами орудий, с разорванными и замотавшимися гусеницами. Это — свидетельство попыток армий «северных» пробиться на соединение с 62-й армией, группой Горохова осенью 1942 года.
«Маршируем дальше, — продолжает свои воспоминания И.Г. Ершов, — выходим в степь. Укрыться негде. Траншей, блиндажей нет. Как-то странно после Рынка, где было уютно и тепло, а здесь ветер и снег. Спасало обмундирование — валенки, полушубки. Да и то не всегда. То холодно, то тепло — валенки просушить негде. Послал своего ординарца в тылы. Он привёз на санках палатку, дрова и печурку. Поставили её за разбитым танком. А на тепло потянуло всех. В тесноте — сидя, стоя — ночь пролетела в анекдотах».
Командир взвода связи 3-го ОСБ Александр Иванович Щеглов приводит такую картину расположения в степи: «8 января встретили в оригинальной обстановке. Накануне мы с трудом отыскали несколько заброшенных щелей и забились туда в буквальном смысле как сельди в бочке. Спали, подогнув колени к подбородку, друг на друге. Но всё же это лучше, чем на снегу в открытой степи. Над щелью лёгкое перекрытие, поэтому в ней тепло. Проснулись мы от жуткого грохота. Находясь ближе всех к выходу, я полез на воздух, но в этот момент прямо над моим ухом кто-то прокричал артиллерийскую команду: «…Одним снарядом — огонь!» И над самой головой снова так оглушительно грохнуло, что у меня заложило уши, а всех нас в щели обдало запахом горелого пороха. Оказывается, артиллеристы ночью накатили на нас свою пушку, а теперь пристреливались по новым ориентирам.
…Степь нельзя было узнать. Кругом, насколько хватало глаз, всюду стояли орудия разных марок и калибров, сновали люди. Это был какой-то гигантский базар военной техники. Пушки и миномёты стояли, как на параде, — целыми батареями. Войска расположились эшелонами. Мы оказались где-то в шестом или восьмом ряду от передовой.
…Ультиматум советского командования врагом отвергнут… Итак, немцев будем добивать».
10 января глазами гороховцев
Рано утром 9 января 124-я ОСБр вышла в район сосредоточения. В 15:30 закончила рекогносцировку. К 4:00 10 января части заняли исходное положение для наступления. Задача бригады формулировалась так: «К исходу 09.01.1943 г. быть в готовности к наступлению за правым флангом 226-й СД в направлении на высоты 131.9 и 143.6. С овладением 226-й СД передним краем обороны противника решительно развернуться из-за правого фланга и атаковать, имея ближайшую задачу выйти на линию живой изгороди и к исходу дня овладеть рубежом в южных скатах балки Сату». Бригада должна была организовать противотанковую оборону фронтом на запад и быть готовой к отражению контратак пехоты и танков из района совхоза «Опытное поле» и разъезда Древний вал. Надлежало прочно обеспечивать стык и правый фланг 226-й СД.
Поэтому, когда утром 10 января после артиллерийской подготовки началось наступление, части 124-й бригады в нём сразу не были задействованы, ожидая своей очереди. Любопытны наблюдения гороховцев за атмосферой, в которой началось и проходило поначалу это грандиозное наступление.
Г.А. Криворучко вспоминал: «10 января до начала наступления вблизи от исходных позиций были агитмашины, передавали песни и марши. Это же было и в районе сосредоточения. Примерно в 10 часов по вражеским позициям обрушился шквал артиллерийского и миномётного огня. Из исходного положения наблюдали, как «катюши» своими реактивными снарядами удачно поражали цели врага».
И.Г. Ершов: «Наш батальон находился недалеко от «катюш». Захотелось посмотреть поближе. При первом залпе меня воздухом перевернуло через голову. Но, разинув рот, всё же смотрел, как лягут реактивные снаряды. Занятно, каково там немцам, куда посланы наши реактивные снаряды?»
А.И. Щеглов: «…Базар в степи необыкновенно усилился. Ещё прибавилось артиллерии и пехоты. Рядом с нами стоит батарея «катюш». Миномётчики сняли брезенты с пусковых, и десятки любопытствующих потянулись посмотреть на наше диковинное оружие. Пришлось им даже выставлять охрану из автоматчиков. К самим машинам не подпускают. Но мы всё же торчим довольно близко от машин и с интересом рассматриваем рельсы пусковых, нависшие над шофёрской кабиной, и длинные белые, словно ракеты, мины с чёрными стабилизаторами. …Вся степь в округе разом загрохотала. Зашипели, окутавшись дымом, и «наши» «катюши». Мины с огненным вихрем парами срываются с «рельсов», и глазом видно, как они набирают высоту и скрываются из вида.
Артиллерийские батареи ведут огонь залпами. Удивительно видеть, как все шесть пушек, вздрагивая своими грузными, длинными телами, дружно рявкают мощным залпом. Сзади тяжело ухают, словно бьют молотом, большие калибры. А потом вся степь, сколько видно было, встала и дружными цепями пехоты двинулась вперёд. Из края в край понеслось дружное, раскатистое «Ура-ра-а-а!». Несмотря на сорокаградусный мороз, пехотинцы бежали в одних телогрейках. Вместе с пехотой шли танки с автоматчиками на броне в белых маскхалатах».
Когда утро ясного, морозного дня 10 января наполнилось гулом артиллерии и канонадой «катюш», казалось, что от немецкой обороны мало что осталось. Но постепенно выяснилось, что, несмотря на мощную артподготовку, огневые точки в глубине обороны не подавлены, узлы обороны, расположенные на обратных скатах высот, вообще не поражены нашим артогнём. От артиллерийских частей армейского подчинения в наступающих частях бригады не было корректировщиков. Бригаде, как и её соседям, выпало наступать на второстепенном для армии направлении, поэтому основная артиллерия армии была задействована на других направлениях.
Бригаде была поставлена задача вступить в бой, когда и правый сосед, и левый прорвут немецкую оборону и продвинутся на 1,5 км вперёд. Однако на деле, по воспоминаниям С.И. Чупрова, «продвижение соседей было очень медленное, и вскоре немец тоже ввёл в бой свои огневые средства, стал огрызаться…».
Бригада наступает «сборными» батальонами
Большими силами 124-я бригада не располагала. Судя по имеющимся в архиве генерала Грекова материалам, поначалу, перейдя в наступление, бригада имела в составе номинально прежних четыре стрелковых батальона. Но уже через два-три дня после начала наступления новый командир бригады полковник Магалашвили приказал из остатков 1-го, 2-го, 3-го, 4-го батальонов сформировать два стрелковых батальона. В бригаде осталось к тому времени только 200—300 активных бойцов. В дальнейшем заканчивать наступление пришлось вообще одним сводным батальоном.
Основой для 2-го «сборного» батальона (как его в воспоминаниях называл Г.А. Криворучко), а впоследствии, при завершении наступательных боёв, — 1-го сводного батальона, послужили штаб и бойцы 3-го ОСБ Графчикова. «Графчикова тогда сместили с командования батальоном, и он ждал нас где-то в тылах», — писал Чернов. «Сборным» вторым батальоном было поручено командовать старшему лейтенанту Криворучко. Весь путь наступления с этими батальонами прошли начальник штаба капитан Чернов и комиссар Туляков.
Смена командования батальонов отразила трудности перехода измотанной и обескровленной стрелковой бригады от многомесячной обороны к наступательным действиям, да ещё и в тяжёлых погодных условиях. Также, думается, в определённой мере сказались и психологические трудности смены командира бригады (вместо любимого и уважаемого комбрига Горохова — «бати», уехавшего «в генералы», как рассудил «солдатский вестник», — новый, никому не знакомый полковник с трудно произносимой грузинской фамилией, которого к тому же в частях никто толком даже не видел).
В тезисах доклада заместителя командира 124-й ОСБр подполковника В.А. Грекова на партактиве 4 марта 1943 года «Об итогах боёв бригады под Сталинградом и очередных задачах», который состоялся после окончания Сталинградской битвы, отмечалось: «В самый ответственный момент наступления на балку Сату вскрылось, что некоторые командиры не умеют наступать — действуют только живой силой, не понимая силы собственных огневых средств, не проявляя настоящего упорства для преодоления, надо сказать, не сильного противника. Вот поэтому-то сводным батальоном командовал капитан Старощук — грамотный, трудолюбивый и высоко дисциплинированный командир. Товарищи Старощук, Криворучко, их командиры и политработники высоко держали боевой престиж бригады. Им исключительную помощь оказали 120-мм миномёты, батальонные миномёты и противотанковая артиллерия. Когда были снаряды, то помогал и дивизион 76-мм пушек».
Воспоминания Григория Антоновича Криворучко дают интересный фактический материал об особенностях боёв в наступательных действиях гороховцев в тот период.
«…Наступление, можно сказать, начали успешно. Первую и вторую траншеи заняли в первый день почти без потерь, продвинулись на 800 метров. Но это продвижение по времени заняло всё светлое время суток и не было лёгким. Воинам пришлось преодолевать это расстояние при морозе минус 18—25 градусов по местности с мелким кустарником и более чем полуметровой глубиной снега. Бойцы проваливались при передвижении в снег выше колен. Хотя враг и понёс значительные потери от огня нашей артиллерии и миномётов, но много огневых точек ещё оставалось, окончательно они подавлены не были. Они оказывали сильное огневое сопротивление. В таких условиях бойцы батальона могли делать только очень короткие перебежки. Приходилось часто падать по расчёту (время на прицельный выстрел от перебежки к перебежке). Бойцы запутывались в кустарнике, спотыкались о прикрытые снегом трупы, оставшиеся здесь от предыдущих боёв. От этого перемещения все сильно уставали.
Но и в этих сложнейших условиях гороховцы отыскивали вражеские огневые точки, уничтожали их своим прицельным огнём. В батальоне было два противотанковых орудия, рота 82-мм миномётов, несколько ПТР. Миномётная рота двигалась непосредственно за боевыми порядками батальона и вела прицельный огонь с открытых позиций по огневым точкам противника, чем очень помогала продвигаться вперёд. Ещё засветло батальон продвинулся к третьей траншее врага на расстояние 50—100 метров. Но продвижение это было уже не перебежками, а переползанием в глубоком снегу, как прикрытии. Свинцовый дождь сыпался на тех, кто по неосторожности поднимался выше снежного покрова. …Эта третья траншея (противника. — А.Ш.) была за обратным скатом «высоты с самолётом». От неё выдвигались ходами сообщения к гребню пулемётные площадки, отдельные окопы, наблюдательные пункты. А она не наблюдалась нашими артиллеристами и поэтому в период артподготовки и во время наступления совершенно не подверглась подавлению и даже обстрелу. Гарнизон этой траншеи был не менее роты, усиленной огневыми средствами. Об этом свидетельствовал настоящий огневой шквал со стороны врага.
«Высота с самолётом»
В системе обороны противника эта высота была опорной. Её гарнизон держал под обстрелом не только пространство перед своим фронтом. Ещё лучший обстрел враг с этой высоты имел вправо и влево, воздействуя сильным огнём не только на нас, но и на соседей справа и слева… Вероятно, поэтому соседи значительно отстали от нас в продвижении.
К вечеру погода ухудшилась: ветер бил в лицо нашим бойцам, ослепляла низкая метель. При этом крепчал мороз. Почти всё управление батальона находилось непосредственно в цепи. Атаковать третью траншею было невозможно. Мы лежали в снегу перед третьей траншеей около часа, а то и более. Командир бригады полковник И. Магалашвили дважды вызывал меня к телефону и спрашивал: почему мы не берём «высоту с самолётом». Я обстоятельно докладывал обстановку, понимая, что ему трудно отдать распоряжение отойти во вторую траншею. Это было 200—300 метров назад. Полковник требовал выполнить ближайшую задачу дня, то есть взять «высоту с самолётом», требовал выполнения приказа №227 «Ни шагу назад!».
Находясь в цепи, мы слышали здравую оценку положения нашими бойцами. Они были настроены решительно, были готовы в конце концов выполнить приказ — идти в решительную атаку и погибнуть при этом. Говорили: лучше погибнуть в атаке, чем замерзать в снегу, хотя мы и были обеспечены тёплой одеждой. Находиться в открытом поле при сильном морозе на снегу под огнём врага почти неподвижно — невозможно. Тёплая одежда уже не спасала. Эта решительность бойцов была осуждением неразумных действий командования батальона. Вся ответственность ложилась на нас — командиров батальона. И мы решили отойти во вторую траншею, то есть на 200—300 метров назад.
К вечеру подвезли дрова, затопили немецкие печки-«буржуйки», обогрелись, обсудили итоги боя за день. Командование батальона, работники штаба и политработники за ночь побывали во всех подразделениях, беседовали с бойцами. Там и провели всю ночь. В штабе батальона коллективно оценили обстановку, силу противника, свои силы и пришли к выводу, что без надёжного подавления этого опорного пункта артиллерийским и миномётным огнём атака успеха иметь не будет. Потеряем людей, рисковать этим нельзя. Доложили обстановку комбригу Магалашвили. Наша просьба не могла быть им удовлетворена, так как бригада не располагала такими средствами. Он требовал выполнить задачу — взять «высоту с самолётом». Однако мы понимали, что раз огневых средств крайне недостаточно, то требовалось некоторое время для подготовки успешного наступления.
Но 11 января батальон возобновил наступление. В сущности, повторили то, чего достигли накануне. Дальше продвинуться не могли. Полковник Магалашвили пригрозил мне наказанием за невыполнение приказа. Я доказывал, что наших сил недостаточно. Хотя мы и находимся от противника на небольшом расстоянии, но при неподавленных огневых средствах и достаточно большом количестве пехоты в немецкой траншее, при глубоком снеге атака захлебнётся. В это время в штабе бригады находился начальник оперативного управления штаба 66-й армии. Полковник Магалашвили предложил мне доложить ему обстановку по телефону. Представитель вышестоящего штаба меня внимательно выслушал, спросил, сколько времени необходимо на выполнение задачи, имеется ли у нас план её выполнения. Я сообщил, что такой план у нас имеется, на подготовку необходимо не менее трёх дней.
После этого разговора мы получили приказ удерживать достигнутый рубеж, а мне прибыть в штаб бригады с планом выполнения поставленной задачи. Суть его состояла в следующем: обмануть противника, усыпить его бдительность на этом направлении, а после этого атаковать. В батальоне его предложил Иван Григорьевич Ершов. Мысль заключалась в том, что мы должны пытаться атаковать противника два дня подряд — 10 и 11 января. 12 января необходимо подползти на расстояние атаки, сделать ложные снежные окопы и опять отойти в свою траншею. Немцы, увидев окопы, примут их за подготовку очередной атаки русских и будут вести по ним огонь, чтобы сорвать наступление. После «срыва» атаки у противника сложится мнение, что русские ушли. 13 января мы не должны показывать никаких признаков нашего присутствия во второй траншее, чтобы убедить фашистов, что перед их фронтом русские ушли.
Старый Новый год
В ночь с 13 на 14 января, то есть на старый Новый год, мы должны были как можно ближе подползти на расстояние атаки и по сигналу стремительным броском (хотя это и трудно в глубоком снегу) ворваться в немецкие траншеи, блиндажи и уничтожить противника, а потом отразить их возможные контратаки и дальше наступать в направлении балки Сату около 1,5—2,5 километра.
Каждое подразделение знало свой рубеж и объект атаки, так как 12 января мы провели репетицию. Все были полностью обеспечены боеприпасами. Было в достатке гранат, в том числе противотанковых.
В ночь на 14 января мы заняли рубеж для атаки и по сигналу на рассвете стремительно атаковали высоту. Бой был очень скоротечный, менее часа. В траншеях противника было немного, видимо, дежурные группы с пулемётами, патрули. Вышло так, что они даже не успели открыть огонь и были атакованы. Их было 10—15 человек. Они подняли руки и сдались, крича: «Гитлер капут!» Очень много фашистов оказалось в большом блиндаже. Это было капитальное сооружение с покрытием не менее 2—3 накатов в земле, длина около 10—12 метров, ширина около 4 метров. Имелось два входа. Внутри находились двух-трёхэтажные нары. В целом этот блиндаж мог вместить до ста человек, фактически целую роту. В нём огнём стрелкового оружия и гранатами было уничтожено более 50 фашистов. А всего в этом бою было уничтожено и пленено около ста немцев. С нашей стороны потерь не было, кроме нескольких легкораненых…
За день боя бригада уничтожила 130 солдат, 1 автомашину, 1 пушку, 5 блиндажей, подбила 1 танк, захватила 10 ручных пулемётов, 1 шестиствольный миномёт, 1 пушку и 6 блиндажей. Нашими трофеями были склад боеприпасов, около 150 автоматов и винтовок, 10 пулемётов, более 120 одеял и другое имущество. Ещё мы отвоевали и наш советский подбитый самолёт, благодаря которому высота получила своё название в наших переговорах».
Бои в степи в первой половине наступления были для гороховцев очень тяжёлыми. Генерал армии А.С. Жадов подчёркивал в своих воспоминаниях: «Боевые действия… проходили в тяжёлых условиях зимы: глубокий снег, 25—30-градусные морозы, обжигающие степные ветры. Положение осложнялось и тем, что гитлеровцы, отходя от рубежа к рубежу, имели подготовленные окопы, утеплённые блиндажи в балках. А наши люди оставались на поле, в снегу».
Гороховские ветераны обороны Сталинграда испытали это на себе в полной мере. Крепкий мороз, ветер. Кругом, насколько хватает глаз, ровная, как стол, заснеженная степь. Мороз сковывает всё живое в свои ледяные клещи. Укрытий нет. Ветер заметает снегом дороги и тропки. Моментами не различишь в степи, в снегу, где наши, где немцы. Как вспоминал И.Н. Чернов: «Мы оторвались от своих тылов, вторых эшелонов. Были без связи, без боеприпасов, без питания».
Ситуация складывалась такая: где ночь застанет, там и ночуй. Ночь тёмная, вьюга со снегом завывает в степи. Хорошо, если найдёшь какую-то нору, хотя и ту топить нечем. Бывало, приходилось ночевать, закапываясь в снег. В нём — более-менее было тепло. Но упаси боже высунуть из снега наружу ногу или руку — отморозишь, в госпитале ампутируют. И.Г. Ершов вспоминал, что ему приходилось по ночам «ворочать» отдыхавших в снежных укрытиях бойцов, чтобы те не пообморозились или не замёрзли насмерть.
…Передовые подразделения наших наступающих частей закрепились на открытом ровном поле, здесь нет окопов, всюду замёрзшая земля. Трудно удержать достигнутый рубеж. Бойцы оборудуют имеющиеся воронки, разгребают из-под снега старые окопы. С наступлением темноты тыловики подвезли дрова и горячий обед. В воронках, накрытых палатками, установили железные бочки. Затопили, стало тепло и как будто уютно. Иной раз, по рассказам ветеранов, на пути попадались большие утеплённые офицерские землянки врага, набитые самым разным «барахлом»: дорогие скатерти, посуда, даже хрусталь, различная домашняя утварь. Но пользоваться этим было отвратительно — ведь всё это награблено у нашего мирного населения. Да и ночевать холодно — всё, что могли, давно сожгли сбежавшие их прежние хозяева.
Балка Сату
16 января 1943 года бригада мощным огнём и дерзким действием автоматчиков 1-го и 2-го батальонов прорвала оборону, закрепила за собой занятые окопы и блиндажи, продолжая наступление. 17 января 1943 года окончательно изгнали немцев из укреплённых ими позиций, заняли балку Сату. Об итогах боевой деятельности в начале наступления только батальона бригады свидетельствует справка: «В результате 5 боёв с 13 по 18 января батальон продвинулся на 2,5—3 км вперёд, уничтожил до 250 солдат и офицеров противника, подбил 2 танка, захватил 9 пленных (одного унтер-офицера), 14 блиндажей, до 20 открытых окопов. Захватил 6 автомашин (3 исправные), 4 самоходные пушки (одна исправная), самолёт, 2 разбитых танка, одно орудие, одну бронемашину со стереотрубой, 12 пулемётов, 6 автоматов, до 45 винтовок… За мужество и отвагу в наступательных боях представлено к правительственной награде 20 бойцов и командиров».
Как писал в воспоминаниях И.Г. Ершов: «Мы даже не могли себе представить, что это за балка. После её взятия удивлениям не было конца. В самой балке было сосредоточено до 5 тысяч автомобилей разных марок… На глубине 50 метров были вырыты блиндажи, отделаны деревом, с печами, нарами, всё по-немецки аккуратно». Самсон Плотников также отмечал: «…Были обнаружены две землянки типа нашего военторга. Они были расположены по левой стороне балки, шедшей в сторону Орловки. В одной даже была сложена печь-лежанка. Из чего мы заключили, что строили их либо военнопленные, либо жители. Это были вырытые в склоне балки огромные ниши. Внутри были столбы и брёвна от изб, которые служили подпорками для сводов. Кубатура склада такова, что там свободно мог разместиться грузовой «Студебекер». Немецкое барахло было аккуратно разложено по многочисленным стеллажам: брошюры, крема, губные гармошки, помазки для бриться и т.п. Никаких съестных припасов и одежды не было. Карты, плакаты — прочее, видимо, было пущено в топку…»
Так что к середине января немец был уже не тот, что прежде. Теперь немецкие солдаты на передовой, изведав силу советского оружия, чаще говорили: «Гитлер капут!» — и сдавались в плен. Но враг продолжал сопротивляться, и его было необходимо добить.
Алексей ШАХОВ, кандидат исторических наук.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
