Автор — Щеглов Дмитрий Алексеевич
«Если мы напутаем в теории, то загубим все дело», заявил Сталин своим соратникам по партии. Так оно в итоге и оказалось. Через тридцать восемь лет после его смерти страны под названием СССР не стало. Значит вопрос правильно ставился. Разрушители страны Советов получили Нобелевские премии, музеи им, предателям, буржуазия открывает. А нам, следует возвращаться к истокам.
Сегодня вновь как в дореволюционные годы появились разрозненные марксистские кружки, за которые буржуазная власть привлекает молодежь к уголовной ответственности, давая неимоверно большие сроки; партии коммунистической направленности в лучших традициях прошлого, организуют партийную учебу молодым активистам; ученые, преданные социалистической идее создают свои объединения, подобные РУСО в КПРФ. Вопрос теории вновь встал на повестку дня. Приходится возвращаться к Марксу. Вот один из вопросов, на который был у него ответ. По возможности не буду купировать тексты классиков. Пусть читатель приобщится к пиршеству идей марксизма.
Земледельческая община.
Немного истории. В 1881 году Вера Засулич от имени своих товарищей народников обратилась к Марксу, как к теоретику, с просьбой высказать свое мнение о русской общине. Можно ли через нее перейти сразу к социализму? Народники считали, что община – готовая ячейка будущего коммунистического общества. Она позволит перешагнуть через целый исторический этап, капитализм. У Маркса было четыре наброска ответа на письмо Засулич. Но ответное письмо так и не ушло корреспондентке из России. Все четыре наброска были опубликованы лишь в 1924 году. Стоит с ними ознакомиться. Ведь в 20-ом веке пришлось так или иначе решать этот вопрос через коммуны, колхозы, совхозы, артели, товарищества, кибуцы, безнарядныезвенья Худенко, китайский семейный подряд.
К. Маркс Первый набросок ответа на письмо В.И. Засулич
1) Разбирая происхождение капиталистического производства, я сказал, что в основе его «лежит полное отделение производителя от средств производства» (стр. 315, столбец 1 французского издания «Капитала») и что «основой всего этого процесса является экспроприация земледельцев. Радикально она осуществлена пока только в Англии… Но все другие страны Западной Европы идут по тому же пути» (там же, столбец 2)
Таким образом, я точно ограничил «историческую неизбежность» этого процесса странами Западной Европы. А почему? Благоволите заглянуть в XXXII главу, в которой сказано:
«Уничтожение его, превращение индивидуальных и раздробленных средств производства в общественно концентрированные, следовательно, превращение карликовой собственности многих в гигантскую собственность немногих, эта мучительная, ужасная экспроприация трудящегося народа — вот источник, вот происхождение капитала… Частная собственность, основанная на личном труде… вытесняется капиталистической частной собственностью, основанной на эксплуатации чужого труда, на труде наемном» (стр. 341, столбец 2) .
Таким образом, в конечном счете, мы имеем здесь превращение одной формы частной собственности в другую форму частной собственности. Но так как земля никогда не была частной собственностью русских крестьян, то каким образом может быть к ним применено это теоретическое обобщение?
2) С точки зрения исторической, единственный серьезный аргумент, который приводится в доказательство неизбежного разложения общины русских крестьян, состоит в следующем:
Обращаясь к далекому прошлому, мы встречаем в Западной Европе повсюду общинную собственность более или менее архаического типа; вместе с прогрессом общества она повсюду исчезла. Почему же избегнет она этой участи в одной только России?
Отвечаю: потому, что в России, благодаря исключительному стечению обстоятельств, сельская община, еще существующая в национальном масштабе, может постепенно освободиться от своих первобытных черт и развиваться непосредственно как элемент коллективного производства в национальном масштабе. Именно благодаря тому, что она является современницей капиталистического производства, она может усвоить его положительные достижения, не проходя через все его ужасные перипетии. Россия живет не изолированно от современного мира; вместе с тем она не является, подобно Ост-Индии, добычей чужеземного завоевателя.
Если бы русские поклонники капиталистической системы стали отрицать теоретическую возможность подобной эволюции, я спросил бы их: разве для того, чтобы ввести у себя машины, пароходы, железные дороги и т. п., Россия должна была подобно Западу пройти через долгий инкубационный период развития машинного производства? Пусть заодно они объяснят мне, как это им удалось сразу ввести у себя весь механизм обмена (банки, кредитные общества и т. п.), выработка которого потребовала на Западе целых веков?
Если бы в момент освобождения крестьян сельская община была сразу поставлена в нормальные условия развития, если бы затем громадный государственный долг, выплачиваемый главным образом за счет крестьян, вместе с другими огромными суммами, предоставленными через посредство государства (опять-таки за счет крестьян) «новым столпам общества», превращенным в капиталистов, — если бы все эти затраты были употреблены на дальнейшее развитие сельской общины, то никто не стал бы теперь раздумывать насчет «исторической неизбежности» уничтожения общины: все признавали бы в ней элемент возрождения русского общества и элемент превосходства над странами, которые еще находятся под ярмом капиталистического строя.
Другое обстоятельство, благоприятное для сохранения русской общины (путем ее развития), состоит в том, что она не только является современницей капиталистического производства, но и пережила тот период, когда этот общественный строй сохранялся еще в неприкосновенности; теперь, наоборот, как в Западной Европе, так и в Соединенных Штатах, он находится в борьбе и с наукой, и с народными массами, и с самими производительными силами, которые он порождает. Словом, перед ней капитализм — в состоянии кризиса, который окончится только уничтожением капитализма, возвращением современных обществ к «архаическому» типу общей собственности или, как говорит один американский писатель, которого никак нельзя заподозрить в революционных тенденциях и который пользуется в своих исследованиях поддержкой вашингтонского правительства — «новый строй», к которому идет современное общество, «будет возрождением (a revival) в более совершенной форме (in a superior form) общества архаического типа». Итак, не следует особенно бояться слова «архаический».
Но тогда нужно было бы, по крайней мере, знать эти последовательные изменения. Мы же ничего о них не знаем.
Историю разложения первобытных общин (было бы ошибочно ставить их всех на одну доску; подобно геологическим образованиям и в этих исторических образованиях есть ряд типов первичных, вторичных, третичных и т. д.) еще предстоит написать. До сих пор мы имели только скудные наброски. Во всяком случае, исследование предмета продвинулось достаточно далеко, чтобы можно было утверждать: 1) что жизнеспособность первобытных общин была неизмеримо выше жизнеспособности семитских, греческих, римских и прочих обществ, а тем более жизнеспособности современных капиталистических обществ; 2) что причины их распада вытекают из экономических данных, которые мешали им пройти известную ступень развития, из исторической среды, отнюдь не аналогичной исторической среде современной русской общины.
Читая истории первобытных общин, написанные буржуазными авторами, нужно быть настороже. Они не останавливаются даже перед подлогами. Например, сэр Генри Мейн, который был ревностным сотрудником английского правительства в деле насильственного разрушения индийских общин, лицемерно уверяет нас, что все благородные усилия правительства поддержать эти общины разбились о стихийную силу экономических законов!
Так или иначе, эта община погибла в обстановке непрестанных войн, внешних и внутренних; она умерла, вероятно, насильственной смертью. Когда германские племена захватили Италию, Испанию, Галлию и т. д., община архаического типа тогда уже не существовала. Однако ее природная жизнеспособность доказывается двумя фактами. Есть отдельные экземпляры, которые пережили все перипетии средних веков и сохранились до наших дней, например на моей родине — в Трирском округе. Но наиболее важно то, что она так ясно запечатлела свои характерные особенности на сменившей ее общине, — общине, в которой пахотная земля стала частной собственностью, между тем как леса, пастбища, пустоши и пр. еще остаются общинной собственностью, — что Маурер, изучив эту общину вторичной формации, мог восстановить строение ее архаического прототипа. Благодаря перенятым у последнего характерным чертам новая община, введенная германцами во всех покоренных странах, стала в течение всех средних веков единственным очагом свободы и народной жизни.
Если после эпохи Тацита мы ничего не знаем ни о жизни общины, ни о том, каким образом и когда она исчезла, то нам известен, по крайней мере благодаря рассказу Юлия Цезаря, отправной пункт этого процесса. В его время земля уже ежегодно переделялась между родами и кровнородственными объединениями [tribus des confederations] германцев, но еще не между индивидуальными членами общины. Таким образом, сельская община в Германии вышла из недр общины более архаического типа. Она была здесь продуктом спонтанного развития, а вовсе не была привнесена из Азии в готовом виде. Там — в Ост-Индии — она также встречается, и всегда в качестве последнего этапа или последнего периода архаической формации.
Чтобы судить о возможных судьбах сельской общины с точки зрения чисто теоретической, т. е. предполагая постоянно нормальные условия жизни, мне нужно теперь отметить некоторые характерные черты, отличающие «земледельческую общину» от более древних типов.
Прежде всего, все более ранние первобытные общины покоятся на кровном родстве своих членов; разрывая эту сильную, но узкую связь, земледельческая община оказывается более способной расширяться и выдерживать соприкосновение с чужими.
Затем, внутри нее, дом и его придаток — двор уже являются частной собственностью земледельца, между тем как уже задолго до появления земледелия общий дом был одной из материальных основ прежних форм общины.
Наконец, хотя пахотная земля остается общинной собственностью, она периодически переделяется между членами земледельческой общины, так что каждый земледелец обрабатывает своими силами назначенные ему поля и присваивает себе лично плоды этой обработки, между тем как в более древних общинах производство ведется сообща и распределяются только продукты. Этот первобытный тип кооперативного или коллективного производства был, разумеется, результатом слабости отдельной личности, а не обобществления средств производства.
Легко понять, что свойственный «земледельческой общине» дуализм может служить для нее источником большой жизненной силы, потому что, с одной стороны, общая собственность и обусловливаемые ею общественные отношения придают прочность ее устоям, в то время как частный дом, парцеллярная обработка пахотной земли и частное присвоение ее плодов допускают развитие личности, не совместимое с условиями более древних общин.
Но не менее очевидно, что тот же дуализм может со временем стать источником разложения. Оставляя в стороне все влияния враждебной среды, уже одно постепенное накопление движимого имущества, начинающееся с накопления скота (допуская накопление богатства даже в виде крепостных), все более и более значительная роль, которую движимое имущество играет в самом земледелии, и множество других обстоятельств, неотделимых от этого накопления, но изложение которых отвлекло бы меня слишком далеко, — все это действует как элемент, разлагающий экономическое и социальное равенство, и порождает в недрах самой общины столкновение интересов, которое сначала влечет за собой превращение пахотной земли в частную собственность и которое кончается частным присвоением лесов, пастбищ, пустошей и пр., уже ставших общинными придатками частной собственности. Именно поэтому «земледельческая община» повсюду представляет собой новейший тип архаической общественной формации, и поэтому же в историческом движении Западной Европы, древней и современной, период земледельческой общины является переходным периодом от общей собственности к частной собственности, от первичной формации к формации вторичной. Но значит ли это, что при всех обстоятельствах развитие «земледельческой общины» должно следовать этим путем? Отнюдь нет. Ее конститутивная форма допускает такую альтернативу: либо заключающийся в ней элемент частной собственности одержит верх над элементом коллективным, либо последний одержит верх над первым. Все зависит от исторической среды, в которой она находится… a priori * возможен и тот, и другой исход, но для каждого из них, очевидно, необходима совершенно различная историческая среда».
3) Россия — единственная европейская страна, в которой «земледельческая община» сохранилась в национальном масштабе до наших дней. Она не является, подобно Ост-Индии, добычей чужеземного завоевателя. В то же время она не живет изолированно от современного мира. С одной стороны, общая земельная собственность дает ей возможность непосредственно и постепенно превращать парцеллярное и индивидуалистическое земледелие в земледелие коллективное, и русские крестьяне уже осуществляют его на лугах, не подвергающихся разделу. Физическая конфигурация русской почвы благоприятствует применению машин в широком масштабе. Привычка крестьянина к артельным отношениям облегчает ему переход от парцеллярного хозяйства к хозяйству кооперативному, и, наконец, русское общество, так долго жившее на его счет, обязано предоставить ему необходимые авансы для такого перехода. С другой стороны, одновременное существование западного производства, господствующего на мировом рынке, позволяет России ввести в общину все положительные достижения, добытые капиталистическим строем, не проходя сквозь его кавдинские ущелья.
Если бы представители «новых столпов общества» стали отрицать теоретическую возможность указанной эволюции современной сельской общины, их можно было бы спросить, должна ли была Россия подобно Западу пройти через долгий инкубационный период развития машинного производства, чтобы добраться до машин, пароходов, железных дорог и т. п. Их можно было бы также спросить, как им удалось сразу ввести у себя весь механизм обмена (банки, акционерные общества и пр.), выработка которого потребовала на Западе целых веков. Есть одна характерная черта у русской «земледельческой общины», которая служит источником ее слабости и неблагоприятна для нее во всех отношениях. Это — ее изолированность, отсутствие связи между жизнью одной общины и жизнью других, этот локализованный микрокосм, который не повсюду встречается как имманентная характерная черта этого типа, но который повсюду, где он встречается, воздвиг над общинами более или менее централизованный деспотизм. Объединение северных русских республик доказывает, что эта эволюция, которая первоначально вызвана была, по-видимому, обширным протяжением территории, была в значительной степени закреплена политическими судьбами, пережитыми Россией со времен монгольского нашествия. Ныне этот недостаток весьма легко устраним. Следовало бы просто заменить волость *, учреждение правительственное, собранием выборных от крестьянских общин, которое служило бы экономическим и административным органом, защищающим их интересы.
Обстоятельством весьма благоприятным, с точки зрения исторической, для сохранения «земледельческой общины» путем ее дальнейшего развития служит то, что она не только является современницей западного капиталистического производства, что позволяет ей присвоить себе его плоды без того, чтобы подчиниться его modusoperandi, но что она пережила уже период, когда капиталистический строй оставался еще незатронутым; теперь, наоборот, как в Западной Европе, так и в Соединенных Штатах, он находится в борьбе и с трудящимися массами, и с наукой, и с самими производительными силами, которые он порождает, — словом, переживает кризис, который окончится уничтожением капитализма и возвращением современных обществ к высшей форме «архаического» типа коллективной собственности и коллективного производства.
Но ей противостоит земельная собственность, держащая в своих руках почти половину — притом лучшую — земель, не считая земель государственных. Именно поэтому сохранение «сельской общины» путем ее дальнейшей эволюции совпадает с общим движением русского общества, возрождение которого может быть куплено только этой ценой. Даже с чисто экономической точки зрения Россия может выйти из тупика, в котором находится ее земледелие только путем развития своей сельской общины; попытки выйти из него при помощи капиталистической аренды на английский лад были бы тщетны: эта система противна всем сельскохозяйственным условиям страны.
Оставляя в стороне все бедствия, угнетающие в настоящее время русскую «сельскую общину», и принимая во внимание лишь форму ее строения и ее историческую среду, нужно признать, что с первого же взгляда очевидно, что одна из ее основных характерных черт — общая собственность на землю — образует естественную основу коллективного производства и присвоения. Помимо того, привычка русского крестьянина к артельным отношениям облегчила бы ему переход от парцеллярного хозяйства к хозяйству коллективному, которое он в известной мере ведет уже на не подвергающихся разделу лугах, при осушительных работах и других предприятиях, представляющих общий интерес.
Но для того, чтобы коллективный труд мог заменить в самом земледелии труд парцеллярный, источник частного присвоения, — нужны две вещи: экономическая потребность в таком преобразовании и материальные условия для его осуществления.
Что касается экономической потребности, то она даст себя почувствовать самой «сельской общине», как только последняя будет поставлена в нормальные условия, т. е. как только с нее будет снято лежащее на ней бремя и как только она получит нормальное количество земли для возделывания. Прошло то время, когда русскому земледелию требовались лишь земля и ее парцеллярный земледелец, вооруженный более или менее первобытными орудиями. Это время прошло с тем большей быстротой, что угнетение земледельца истощает его поле и делает последнее неплодородным. Ему нужен теперь кооперативный труд, организованный в широком масштабе. И притом, разве крестьянин, которому не хватает самых необходимых вещей для обработки его двух или трех десятин, окажется в лучшем положении, когда количество его десятин удесятерится?
Но оборудование, удобрение, агрономические методы и пр. — все необходимые для коллективного труда средства — где их найти? Именно здесь-то и скажется крупное превосходство русской «сельской общины» над архаическими общинами того же типа. Она одна сохранилась в Европе в широком, национальном масштабе. Она находится благодаря этому в исторической среде, в которой существующее одновременно с ней капиталистическое производство предоставляет ей все условия коллективного труда. Она имеет возможность использовать все положительные достижения капиталистического строя, не проходя сквозь его кавдинские ущелья. Физическая конфигурация русских земель благоприятствует сельскохозяйственной обработке при помощи машин, организуемой в широком масштабе и осуществляемой кооперативным трудом. Что же касается первоначальных организационных издержек, интеллектуальных и материальных, то русское общество обязано предоставить их «сельской общине», за счет которой оно жило так долго и в которой оно еще должно искать свой «источник возрождения».
Лучшим доказательством того, что такое развитие «сельской общины» соответствует направлению исторического процесса нашего времени, служит роковой кризис, претерпеваемый капиталистическим производством в европейских и американских странах, в которых оно наиболее развилось, — кризис, который кончится уничтожением капитализма и возвращением современного общества к высшей форме наиболее архаического типа- к коллективному производству и коллективному присвоению.
4) Чтобы быть в состоянии развиваться, необходимо прежде всего жить, а ведь ни для кого не секрет, что в данное время жизнь «сельской общины» находится в опасности.
Чтобы экспроприировать земледельцев, нет необходимости изгнать их с их земель, как это было в Англии и в других странах; точно так же нет необходимости уничтожить общую собственность посредством указа. Попробуйте сверх определенной меры отбирать у крестьян продукт их сельскохозяйственного труда — и, несмотря на вашу жандармерию и вашу армию, вам не удастся приковать их к их полям! В последние годы Римской империи провинциальные декурионы — не крестьяне, а земельные собственники — бросали свои дома, покидали свои земли, даже продавали себя в рабство, только бы избавиться от собственности, которая стала лишь официальным предлогом для беспощадного и безжалостного вымогательства.
С самого так называемого освобождения крестьян русская община поставлена была государством в ненормальные экономические условия, и с тех пор оно не переставало угнетать ее с помощью сосредоточенных в его руках общественных сил. Обессиленная его фискальными вымогательствами, оказавшаяся беспомощной, она стала объектом эксплуатации со стороны торговца, помещика, ростовщика. Это угнетение извне обострило уже происходившую внутри общины борьбу интересов и ускорило развитие в ней элементов разложения. Но это еще не все. За счет крестьян государство выпестовало те отрасли западной капиталистической системы, которые, нисколько не развивая производственных возможностей сельского хозяйства, особенно способствуют более легкому и быстрому расхищению его плодов непроизводительными посредниками. Оно способствовало, таким образом, обогащению нового капиталистического паразита, который высасывал и без того оскудевшую кровь из «сельской общины».
…Словом, государство оказало свое содействие ускоренному развитию технических и экономических средств, наиболее способных облегчить и ускорить эксплуатацию земледельца, т. е. наиболее мощной производительной силы России, и обогатить «новые столпы общества».
5) Это стечение разрушительных влияний, если только оно не будет разбито мощным противодействием, должно естественно привести к гибели сельской общины.
Но спрашивается: почему все эти интересы (включая крупные промышленные предприятия, находящиеся под правительственной опекой), которым так выгодно нынешнее положение сельской общины, почему стали бы они стремиться убить курицу, несущую для них золотые яйца? Именно потому, что они чувствуют, что «это современное положение» не может продолжаться, что, следовательно, нынешний способ эксплуатации уже не годится. Бедственное положение земледельца уже истощило землю, которая становится бесплодной. Хорошие урожаи чередуются с голодными годами. Средние цифры за последние десять лет показывают не только застой, но даже падение сельскохозяйственного производства. Наконец, впервые России приходится ввозить хлеб, вместо того чтобы вывозить его. Следовательно, нельзя терять времени. Нужно с этим покончить. Нужно создать средний сельский класс из более или менее состоятельного меньшинства крестьян, а большинство крестьян превратить просто в пролетариев. С этой-то целью представители «новых столпов общества» и выставляют самые раны, нанесенные общине, как естественные симптомы ее дряхлости.
Так как стольким различным интересам и, в особенности, интересам «новых столпов общества», выросших под благожелательной к ним властью Александра II, выгодно было нынешнее положение «сельской общины», — для чего же им сознательно добиваться ее смерти? Почему их представители выставляют нанесенные ей раны как неопровержимое доказательство ее естественной дряхлости? Почему хотят они убить курицу, несущую золотые яйца?
Просто потому, что благодаря экономическим фактам, анализ которых завел бы меня слишком далеко, перестало быть тайной, что нынешнее положение общины не может больше продолжаться, что просто в силу хода вещей нынешний способ эксплуатации народных масс уже не годится. Следовательно, нужно что-то новое, и это новое, преподносимое в самых разнообразных формах, сводится постоянно к следующему: уничтожить общинную собственность, дать более или менее состоятельному меньшинству крестьян сложиться в сельский средний класс, а огромное большинство превратить просто в пролетариев.
С одной стороны, «сельская община» почти доведена до края гибели; с другой — ее подстерегает мощный заговор, чтобы нанести ей последний удар. Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. Впрочем, те, в чьих руках политические и социальные силы, делают все возможное, чтобы подготовить массы к такой катастрофе.
И в то время как обескровливают и терзают общину, обеспложивают и истощают ее землю, литературные лакеи «новых столпов общества» иронически указывают на нанесенные ей раны, как на симптомы ее естественной и неоспоримой дряхлости, и уверяют, что она умирает естественной смертью и что сократить ее агонию было бы добрым делом. Речь идет здесь, таким образом, уже не о проблеме, которую нужно разрешить, а просто-напросто о враге, которого нужно сокрушить. Чтобы спасти русскую общину, нужна русская революция. Впрочем, русское правительство и «новые столпы общества» делают все возможное, чтобы подготовить массы к такой катастрофе. Если революция произойдет в надлежащее время, если она сосредоточит все свои силы, чтобы обеспечить свободное развитие сельской общины, последняя вскоре станет элементом возрождения русского общества и элементом превосходства над странами, которые находятся под ярмом капиталистического строя.
К. Маркс. Второй набросок ответа на письмо В.И. Засулич
1) Я показал в «Капитале», что превращение феодального производства в производство капиталистическое имело отправным пунктом экспроприацию производителя, и в особенности, что «основой всего этого процесса является экспроприация земледельцев» (стр. 315 французского издания). И я там продолжаю: «Радикально она (экспроприация земледельцев) осуществлена пока только в Англии… Все другие страны Западной Европы идут по тому же пути» (там же).Сталобыть, я точно ограничил эту «историческую неизбежность» «странами Западной Европы». Чтобы не оставить никакого сомнения относительно моей мысли, я говорю на странице 341:
«Частная собственность, как противоположность общественной, коллективной собственности, существует лишь там, где… внешние условия труда принадлежат частным лицам. Но в зависимости от того, являются ли эти частные лица работниками или неработниками, изменяется форма частной собственности».
Таким образом, процесс, который я анализировал, заменил форму частной и раздробленной собственности работников капиталистической собственностью ничтожного меньшинства (стр. 342), заменил один вид собственности другим. Как можно это применять к России, где земля не является и никогда не была «частной собственностью» земледельца? Стало быть, единственное заключение, которое они имели бы право вывести из хода вещей на Западе, сводится к следующему: чтобы установить у себя капиталистическое производство, Россия должна начать с уничтожения общинной собственности и с экспроприации крестьян, т. е. широких народных масс.
Впрочем, как раз этого и желают русские либералы *; но является ли их желание более основательным, чем желание Екатерины II насадить на русской почве западный цеховой строй средних веков?
Итак, экспроприация земледельцев на Западе привела к «превращению частной и раздробленной собственности работников» в частную и концентрированную собственность капиталистов. Но это все же — замена одной формы частной собственности другой формой частной собственности. В России же речь шла бы, наоборот, о замене капиталистической собственностью собственности коммунистической.
Конечно, если капиталистическое производство должно восторжествовать в России, то огромное большинство крестьян, т. е. русского народа, должно быть превращено в наемных рабочих и, следовательно, экспроприировано путем предварительного уничтожения его коммунистической собственности. Но, во всяком случае, западный прецедент здесь ровно ничего не доказывает.
2) Русские «марксисты», о которых Вы говорите, мне совершенно неизвестны. Русские, с которыми я поддерживаю личные отношения, придерживаются, насколько мне известно, совершенно противоположных взглядов.
3) С точки зрения исторической единственный серьезный аргумент в доказательство неизбежного разложения общинного землевладения в России состоит в следующем: общинная собственность существовала повсюду в Западной Европе, в ходе общественного прогресса она повсюду исчезла — каким же образом могла бы она избегнуть той же участи в России?
Прежде всего в Западной Европе смерть общинного землевладения и рождение капиталистического производства отделены друг от друга громадным промежутком времени, охватывающим целый ряд последовательных экономических революций и эволюции, из которых капиталистическое производство является лишь наиболее близкой к нам. С одной стороны, оно чудесным образом развило общественные производительные силы, но, с другой стороны, оно оказалось несовместимым с теми самыми силами, которые оно порождает. Его история есть отныне лишь история антагонизмов, кризисов, конфликтов, бедствий. В конце концов оно показало всем, за исключением тех, кто слеп в силу своей заинтересованности, свой чисто преходящий характер. Народы, у которых оно наиболее развилось, как в Европе так и в Америке, стремятся лишь к тому, чтобы разбить его оковы, заменив капиталистическое производство производством кооперативным и капиталистическую собственность — высшей формой архаического типа собственности, т. е. собственностью коммунистической.
Если бы Россия была изолирована от мира, если бы она должна была сама, своими силами, добиться тех экономических завоеваний, которых Западная Европа добилась, лишь пройдя через длинный ряд эволюции — от первобытных общин до нынешнего ее состояния, то не было бы, по крайней мере в моих глазах, никакого сомнения в том, что с развитием русского общества общины были бы неизбежно осуждены на гибель. Но положение русской общины совершенно отлично от положения первобытных общин Запада. Россия — единственная страна в Европе, в которой общинное землевладение сохранилось в широком национальном масштабе, но в то же самое время Россия существует в современной исторической среде, она является современницей более высокой культуры, она связана с мировым рынком, на котором господствует капиталистическое производство.
Усваивая положительные результаты этого способа производства, она получает возможность развить и преобразовать еще архаическую форму своей сельской общины, вместо того чтобы ее разрушить (отмечу мимоходом, что форма коммунистической собственности в России есть наиболее современная форма архаического типа, который, в свою очередь, прошел через целый ряд эволюции).
Если поклонники капиталистической системы в России станут отрицать возможность такой комбинации, пусть они докажут, что, для того чтобы ввести у себя машины, она вынуждена была пройти через инкубационный период машинного производства. Пусть они объяснят мне, каким образом могли они ввести у себя, можно сказать, в несколько дней механизм обмена (банки, кредитные общества и т. п.), выработка которого потребовала на Западе целых веков?
4) Архаическая или первичная формация земного шара состоит из целого ряда напластований различных периодов, из которых одни ложились на другие. Точно так же архаическая общественная формация открывает нам ряд различных этапов, отмечающих собой последовательно сменяющие друг друга эпохи. Русская сельская община принадлежит к самому новому типу в этой цепи. Земледелец уже владеет в ней на правах частной собственности домом, в котором он живет, и огородом, который является его придатком. Вот первый разлагающий элемент архаической формы, не известный более древним типам. С другой стороны, последние покоятся все на отношениях кровного родства между членами общины, между тем как тип, к которому принадлежит русская община, уже свободен от этой узкой связи. Это открывает более широкий простор для ее развития. Изолированность сельских общин, отсутствие связи между жизнью одной общины и жизнью других, этот локализованный микрокосм не повсюду встречается как имманентная характерная черта последнего из первобытных типов, но повсюду, где он встречается, он всегда воздвигает над общинами централизованный деспотизм. Мне представляется, что в России эта изолированность, первоначально обусловленная огромным протяжением территории, является фактом, который легко будет устранить, как только правительственные путы будут сброшены.
Подхожу теперь к существу вопроса. Незачем скрывать, что архаический тип, к которому принадлежит русская община, таит в себе внутренний дуализм, который, при наличии определенных исторических условий, может повлечь за собой ее гибель. Собственность на землю общая, но каждый крестьянин, подобно мелкому западному крестьянину, обрабатывает свое поле своими собственными силами. Общинная собственность, парцеллярная обработка земли — это сочетание, полезное в эпохи более отдаленные, становится опасным в наше время. С одной стороны, движимое имущество, элемент, играющий все более и более важную роль в самом земледелии, все сильнее дифференцирует имущественное положение членов общины и вызывает в ней, особенно под фискальным давлением государства, борьбу интересов; с другой стороны, утрачивается экономическое преимущество общинного землевладения как базы кооперативного и согласованного труда. Но не нужно забывать, что в использовании не подвергающихся разделу лугов русские крестьяне уже применяют коллективный образ действий, что их привычка к артельным отношениям значительно облегчила бы им переход от парцеллярной обработки к обработке коллективной, что физическая конфигурация русской почвы благоприятствует соединенной обработке с применением машин в широком масштабе и что, наконец, русское общество, так долго жившее на счет сельской общины, обязано авансировать ей первоначальные средства, необходимые для этого изменения. Разумеется, речь идет только о постепенном изменении, которое нужно было бы начать с того, чтобы поставить общину в нормальное положение на ее нынешней основе.
5) Оставляя в стороне все более или менее теоретические вопросы, нет надобности говорить Вам, что в настоящее время самому существованию русской общины угрожает опасность со стороны действующих заодно против нее мощных интересов. Известный род капитализма, вскормленный за счет крестьян при посредстве государства, противостоит общине; он заинтересован в том, чтобы ее раздавить. В интересах помещиков также создать из более или менее состоятельных крестьян средний сельскохозяйственный класс и превратить бедных земледельцев, т. е. массу их, в простых наемных рабочих, т. е. — обеспечить себя дешевым трудом. Да и как может сопротивляться община, раздавленная вымогательствами государства, ограбленная торговцами, эксплуатируемая помещиками, подрываемая изнутри ростовщиками!
Жизни русской общины угрожает не историческая неизбежность, не теория, а угнетение государством и эксплуатация проникшими в нее капиталистами, взращенными за счет крестьян тем же государством.
…
К. Маркс Третий набросок ответа на письмо В.И. Засулич
Дорогая гражданка.
Чтобы основательно разобрать поставленные в Вашем письме от 16 февраля вопросы, мне пришлось бы углубиться в детали и прервать срочные работы. Но и краткого изложения, которое я имею честь Вам послать, будет, надеюсь, достаточно, чтобы рассеять все недоразумения по поводу моей мнимой теории.
Анализируя происхождение капиталистического производства, я говорю:
«В основе капиталистической системы лежит, таким образом, полное отделение производителя от средств производства… основой всего этого процесса является экспроприация земледельцев. Радикально она осуществлена пока только в Англии… Но все другие страны Западной Европы идут по тому же пути» («Капитал», французское изд., стр. 315).
Таким образом, «историческая неизбежность» этого пути точно ограничена странами Западной Европы. Основания для такого ограничения указаны в следующем месте XXXII главы:
«Частная собственность, основанная на личном труде… вытесняется капиталистической частной собственностью, основанной на эксплуатации чужого труда, на труде наёмном» (там же, стр. 341).
В этом западном пути развития речь идёт, стало быть, о превращении одной формы частной собственности в другую форму частной собственности. У русских крестьян пришлось бы, наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность. Признают или отвергают неизбежность этого превращения, доводы за или против этого не имеют никакого отношения к моему анализу происхождения капиталистического строя. Самое большее, из этого анализа можно было бы сделать лишь тот вывод, что при современном положении огромного большинства русских крестьян их превращение в мелких собственников было бы лишь прологом к их быстрой экспроприации.
Наиболее серьёзный аргумент, выдвигаемый против русской общины, сводится к следующему:
Проследите процесс возникновения западных обществ — и вы повсюду встретите общинную собственность на землю; с прогрессом общества она повсюду уступила место частной собственности; следовательно, она не может избегнуть той же участи в одной лишь России.
Я уделяю этому доводу внимание лишь постольку, поскольку он основывается на европейском опыте. Что касается, например, Ост-Индии, то все, за исключением разве сэра Г. Мейна и других людей того же пошиба, знают, что там уничтожение общинной собственности на землю было лишь актом английского вандализма, толкавшим туземный народ не вперёд, а назад.
Не все первобытные общины построены по одному и тому же образцу. Наоборот, они представляют собой ряд социальных образований, отличающихся друг от друга и по типу, и по давности своего существования и обозначающих фазы последовательной эволюции. Один из типов, который принято называть земледельческой общиной, и являет собой русская община. Её эквивалент на Западе — германская община, возникновение которой относится к весьма недавнему времени. Она ещё не существовала в эпоху Юлия Цезаря и уже не существовала, когда германские племена покоряли Италию, Галлию, Испанию и т. д. В эпоху Юлия Цезаря уже производился ежегодный передел пахотной земли между группами, между родами и кровнородственными объединениями, но ещё не между индивидуальными семьями общины; вероятно, и обработка велась группами, сообща. На самой германской почве эта община более древнего типа преобразовалась путём спонтанного развития в земледельческую общину в том виде, в каком она описана Тацитом. С того времени мы её теряем из виду. Она погибла незаметно в обстановке непрестанных войн и переселений; возможно, она умерла насильственной смертью. Но её природная жизнеспособность доказана двумя неоспоримыми фактами. Некоторые разрозненные экземпляры этого образца пережили все перипетии средних веков и сохранились до наших дней, например на моей родине, в Трирском округе. Но самое важное то, что печать этой «земледельческой общины» так ясно выражена в новой общине, из неё вышедшей, что Маурер, изучив последнюю, мог восстановить и первую. Новая община, в которой пахотная земля является частной собственностью земледельцев, в то время как леса, пастбища, пустоши и пр. остаются ещё общей собственностью, была введена германцами во всех покорённых странах. Благодаря характерным особенностям, позаимствованным у её прототипа, она на протяжении всего средневековья была единственным очагом свободы и народной жизни.
«Сельская община» встречается также в Азии, у афганцев и др., но она повсюду представляет собой самый новый тип общины и, так сказать, последнее слово архаической общественной формации. Чтобы отметить этот факт, я и остановился на некоторых деталях, касающихся германской общины.
Теперь нам нужно рассмотреть наиболее характерные черты, отличающие «земледельческую общину» от общин более древних.
Все другие общины покоятся на отношениях кровного родства между их членами. В них допускаются лишь кровные или усыновленные родственники. Их структура есть структура генеалогического древа. «Земледельческая община» была первым социальным объединением людей свободных, не связанных кровными узами.
В земледельческой общине дом и его придаток — двор были частным владением земледельца. Общий дом и коллективное жилище были, наоборот, экономической основой более древних общин, задолго до становления пастушеской и земледельческой жизни. Конечно, встречаются земледельческие общины, в которых дома, хотя и перестали служить коллективным жилищем, периодически меняют владельцев. Индивидуальное пользование сочетается, таким образом, с общей собственностью. Но такие общины носят ещё печать своего происхождения: они находятся в состоянии переходном от общины более архаической к земледельческой общине в собственном смысле.
Пахотная земля, неотчуждаемая и общая собственность, периодически переделяется между членами земледельческой общины, так что каждый собственными силами обрабатывает отведённые ему поля и урожай присваивает единолично. В общинах более древних работа производится сообща, и общий продукт, за исключением доли, откладываемой для воспроизводства, распределяется постепенно, соразмерно надобности потребления.
Понятно, что дуализм, свойственный строю земледельческой общины, может служить для неё источником большой жизненной силы. Освобождённая от крепких, но тесных уз кровного родства, она получает прочную основу в общей собственности на землю и в общественных отношениях, из неё вытекающих, и в то же время дом и двор, являющиеся исключительным владением индивидуальной семьи, парцеллярное хозяйство и частное присвоение его плодов способствуют развитию личности, несовместимому с организмом более древних общин.
Но что менее очевидно, что со временем тот же дуализм может стать зародышем разложения. Помимо всякого рода разрушительных влияний, приходящих извне, община носит в своих собственных недрах элементы своей гибели. Частная земельная собственность уже проникла в неё в виде дома с его сельским двором, который может превратиться в крепость, откуда подготовляется наступление на общую землю. Это уже бывало. Но самое существенное, это — парцеллярный труд как источник частного присвоения. Он даёт почву для накопления движимого имущества, например скота, денег, а иногда даже рабов или крепостных. Эта движимая собственность, не поддающаяся контролю общины, объект индивидуальных обменов, в которых хитрость и случай играют такую большую роль, будет всё сильнее и сильнее давить на всю сельскую экономику. Вот элемент, разлагающий первобытное экономическое и социальное равенство. Он вносит чужеродные элементы, вызывая в недрах общины столкновение интересов и страстей, способное подорвать общую собственность сперва на пахотные земли, а затем и на леса, пастбища, пустоши и пр., которые, будучи однажды превращены в общинные придатки частной собственности, со временем достанутся последней.
Земледельческая община, будучи последней фазой первичной общественной формации, является в то же время переходной фазой ко вторичной формации, т. е. переходом от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности. Вторичная формация охватывает, разумеется, ряд обществ, основывающихся на рабстве и крепостничестве.
Но значит ли это, что исторический путь земледельческой общины должен неизбежно привести к этому исходу? Вовсе нет. Её врождённый дуализм допускает альтернативу: либо собственническое начало одержит в ней верх над началом коллективным, либо же последнее одержит верх над первым. Всё зависит от исторической среды, в которой она находится.
Отвлечёмся на момент от бедствий, которые давят русскую общину, и присмотримся только к её возможной эволюции. Положение её совершенно особое, не имеющее прецедентов в истории. Во всей Европе она одна только является органической, господствующей формой сельской жизни огромной империи. Общая собственность на землю предоставляет ей естественную базу коллективного присвоения, а её историческая среда — существование одновременно с ней капиталистического производства — обеспечивает ей в готовом виде материальные условия для кооперативного труда, организованного в широком масштабе. Она может, следовательно, воспользоваться всеми положительными приобретениями, сделанными капиталистической системой, не проходя сквозь её кавдинские ущелья. С помощью машин, для которых так благоприятна физическая конфигурация русской почвы, она сможет постепенно заменить парцеллярную обработку комбинированной обработкой. Будучи предварительно приведена в нормальное состояние в её теперешней форме, она может непосредственно стать отправным пунктом той экономической системы, к которой стремится современное общество, и зажить новой жизнью, не прибегая к самоубийству.
Сами англичане сделали подобные же попытки в Ост-Индии: они достигли лишь того, что расстроили туземное земледелие, участили и усугубили бедствия голодных годов.
Ну, а проклятие, которое тяготеет над общиной, — её изолированность, отсутствие связи между жизнью одной общины и жизнью других общин, этот локализованный микрокосм, который лишал её до настоящей поры всякой исторической инициативы? Он исчезнет среди всеобщего потрясения русского общества.
Привычка русского крестьянина к артели особенно облегчит ему переход от труда парцеллярного к труду кооперативному, который он, впрочем, уже применяет до некоторой степени при косьбе на общинных лугах и в таких коллективных предприятиях, как осушка болот и т. д. Мелкое землевладение совершенно архаического типа — предмет мучений современных агрономов — в свою очередь, толкает к этому. Если в какой-нибудь местности вы увидите пахотную землю со следами борозд, придающих ей вид шахматной доски, состоящей из маленьких полей, можете не сомневаться — это владение исчезнувшей земледельческой общины! Её члены, не пройдя курса наук по теории земельной ренты, поняли, что одинаковое количество земледельческого труда, затраченное на полях, различных по своему естественному плодородию и местоположению, даёт и различный доход. С целью уравнять шансы своего груда они разделили землю на определённое количество участков, границы которых определялись природными и экономическими отличиями почвы, затем все эти более обширные участки снова раскроили на мелкие участки соответственно числу земледельцев. После этого каждый получил долю в каждом участке. Такой порядок, практикующийся и доныне в русской общине, безусловно противоречит агрономическим требованиям. Помимо прочих неудобств он вызывает бесполезную затрату сил и времени. Тем не менее, он благоприятствует переходу к коллективной обработке, которой, казалось бы, на первый взгляд, так противоречит. Парцеллы…»
На этом рукопись обрывается.
К сожалению, при жизни классиков марксизма в печать попали лишь скупые строчки их теоретических наработок и прогнозов по русской общине.
В предисловии ко второму русскому изданию «Манифеста коммунистической партии» написанному Марксом и Энгельсом 21 января 1882 года, читаем:«…мы находим в России большую половину земли в общинном владении крестьян. Спрашивается теперь: может ли русская община – эта, правда, сильно уже разрушенная форма первобытного общего владения землей – непосредственно перейти в высшую, коммунистическую форму общего владения? Или, напротив, она должна пережить сначала тот же процесс разложения, который присущ историческому развитию Запада?
Единственно возможный в настоящее время ответ на этот вопрос заключается в следующем. Если русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, так что обе они дополнят друг друга, то современная русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития».
К сведению читателей. Вера Засулич сделала второй перевод Коммунистического Манифеста на русский язык, вышедший в Женеве в 1882 году. А первый переводчиком Манифеста был Михаил Бакунин.
К. Маркс. Четвертый набросок ответа на письмо В.И. Засулич
Лондон, 8 марта 1881 г. 41, Мейтленд-парк, Норд-Уэст
Дорогая гражданка!
Болезнь нервов, периодически возвращающаяся в течение последних десяти лет, помешала мне раньше ответить на Ваше письмо от 16 февраля. Сожалею, что не могу дать Вам пригодный для опубликования краткий ответ на вопрос, с которым Вы изволили обратиться ко мне. Несколько месяцев тому назад я уже обещал Петербургскому комитету работу на ту же тему. Надеюсь, однако, что достаточно будет нескольких строк, чтобы у Вас не осталось никакого сомнения относительно недоразумения по поводу моей мнимой теории.
Анализируя происхождение капиталистического производства, я говорю:
«В основе капиталистической системы лежит, таким образом, полное отделение производителя от средств производства… основой всего этого процесса является экспроприация земледельцев. Радикально она осуществлена пока только в Англии… Но все другие страны Западной Европы идут по тому же пути» («Капитал», франц. изд., стр. 315).
Следовательно, «историческая неизбежность» этого процесса точно ограничена странами Западной Европы. Причины, обусловившие это ограничение, указаны в следующем месте XXXII главы:
«Частная собственность, основанная на личном труде… вытесняется капиталистической частной собственностью, основанной на эксплуатации чужого труда, на труде наёмном» (Там же, стр. 341).
В этом, совершающемся на Западе, процессе дело идёт, таким образом, о превращении одной формы частной собственности в другую форму частной собственности. У русских же крестьян пришлось бы, наоборот, превратить их общую собственность в частную собственность.
Анализ, представленный в «Капитале», не даёт, следовательно, доводов ни за, ни против жизнеспособности русской общины. Но специальные изыскания, которые я произвёл на основании материалов, почерпнутых мной из первоисточников, убедили меня, что эта община является точкой опоры социального возрождения России, однако для того чтобы она могла функционировать как таковая, нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальные условия свободного развития.
Имею честь, дорогая гражданка, оставаться преданным Вам
Карл Маркс.
Жизнь отвечает Вере Засулич.
На социализм следует смотреть с классовой точки зрения. Общественное развитие имеет свои железные законы. Нащупал их Маркс. Они и легли в основу его формационного подхода к истории человечества.
Сегодня главное лицо социализма – это Красный Китай. В чем действительное своеобразие КНР с китайской спецификой построения социализма, так это в том, что китайский социализм имеет глубинные тысячелетние корни земледельческой общины. Общинные принципы, общинная мораль, вошли намертво в плоть и кровь народов Китая. До 1975 года 83 процента китайцев жило в деревнях. Не зря Мао Цзэдун во время гражданской войны выдвинул лозунг: «деревня окружает города». В деревне был революционный авангард, крестьянская беднота. На нее и опиралась КПК в своей борьбе. Это было уже творческое развитие марксизма со стороны Мао Цзэдуна: прыгнуть из «азиатского способа производства», сразу в переходный период к социализму. Большая коммуна у него не получилась. Но был заложен фундамент одной большой фабрики, где сегодня Коммунистическая партия с капитанского мостика правит кораблем китайского государства. Слишком упрощаю? Да! Но так понятнее будет. На идеях крестьянской общины сохранился, вырос и развивается сегодня Красный Китай.
Поэтому, когда Вера Засулич задавала свой вопрос Карлу Марксу, о возможности перехода к социализму через крестьянскую общину, минуя капитализм, она имела в виду Россию, ставшую уже на капиталистический путь развития. Между тем в Китае в более цельном виде сохранилась крестьянская община. На этом сусле и выбродила китайская революция.
Именно этот путь видел Карл Маркс, когда давал ответ в письме к народникам. Письмо Маркса в редакцию «Отечественных Записок» было написано им вскоре после появления в названном журнале в октябре 1877 г. статьи идеолога русского народничества Н. К. Михайловского «Карл Маркс перед судом г. Ю. Жуковского» («Отечественные Записки» № 10, Современное обозрение, стр. 320—356), содержавшей ложную трактовку «Капитала». Письмо осталось неотправленным и было найдено Энгельсом в бумагах Маркса уже после его смерти. Энгельс снял с письма копии и одну из них вместе с письмом от 6 марта 1884 г. направил члену группы «Освобождение труда» В. И. Засулич в Женеву. В Женеве письмо было опубликовано в 1886 г. в № 5 «Вестника Народной Боли». В русской легальной печати письмо Маркса было опубликовано в октябре 1888 г. в журнале «Юридический вестник».
Приведу ответ полностью.
К. МАРКС
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ «ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ЗАПИСОК»
Господин редактор!
Автор статьи «Карл Маркс перед судом г. Жуковского» [Н. К. Михайловский. Ред.] — человек, по-видимому, умный, и если бы он нашел в моем изложении «первоначального накопления» хотя бы одно место, подтверждающее его выводы, он бы его привел. Так как такого места нет, он оказался вынужден ухватиться за побочную деталь, за полемическое замечание против одного русского «беллетриста» [А. И. Герцена. Ред.], напечатанное в добавлении к первому немецкому изданию «Капитала». В чем же я там упрекаю этого писателя? В том, что он открыл русскую общину не в России, а в книге прусского регирунгсратаГакстгаузена и что в его руках русская община служит лишь аргументом для доказательства того, что старая, прогнившая Европа должна быть возрождена путем победы панславизма. Моя оценка этого писателя может быть правильной, она может быть и ложной, но она ни в коем случае не может служить ключом к моим воззрениям на усилия «русских людей найти для своего отечества путь развития, отличный от того, которым шла и идет Западная Европа» [Цитата из статьи Михайловского воспроизведена в рукописи Маркса по-русски. Ред.] и.т. д.
В послесловии ко второму немецкому изданию «Капитала», — которое автору статьи о г-не Жуковском известно, так как он его цитирует, — я говорю о «великом русском ученом и критике» [Н. Г. Чернышевском. Ред.] с высоким уважением, какого он заслуживает. Этот ученый в своих замечательных статьях исследовал вопрос — должна ли Россия, как того хотят ее либеральные экономисты, начать с разрушения сельской общины, чтобы перейти к капиталистическому строю, или же, наоборот, она может, не испытав мук этого строя, завладеть всеми его плодами, развивая свои собственные исторические данные. Он высказывается в смысле этого последнего решения. И мой почтенный критик имел по меньшей мере столько же оснований заключить из моего уважения к этому «великому русскому ученому и критику», что я разделяю взгляды последнего на этот вопрос, как и из моей полемики против «беллетриста» и панслависта сделать вывод, что я эти взгляды отвергаю.
Впрочем, так как я не люблю оставлять «места для догадок», я выскажусь без обиняков. Чтобы иметь возможность со знанием дела судить об экономическом развитии России, я изучил русский язык и затем в течение долгих лет изучал официальные и другие издания, имеющие отношение к этому предмету. Я пришел к такому выводу. Если Россия будет продолжать идти по тому пути, по которому она следовала с 1861 г., то она упустит наилучший случай, который история когда-либо предоставляла какому-либо народу, и испытает все роковые злоключения капиталистического строя.
Глава о первоначальном накоплении претендует лишь на то, чтобы обрисовать тот путь, которым в Западной Европе капиталистический экономический строй вышел из недр феодального экономического строя. Она изображает, таким образом, исторический процесс, который, отделяя производителей от их средств производства, превращает первых в наемных рабочих (пролетариев в современном смысле слова), а владельцев средств производства — в капиталистов. В этой истории «составляют эпоху все перевороты, которые служат рычагом для возвышения возникающего класса капиталистов; в особенности же перевороты, которые, лишая значительные массы людей их традиционных средств производства и существования, внезапно выбрасывают их на рынок труда. Но основой всего этого процесса является экспроприация земледельцев. Радикально она осуществлена пока только в Англии… но все другие страны Западной Европы идут по тому же пути» и т. д. (французское издание «Капитала», стр. 315). В конце главы историческая тенденция капиталистического производства сводится к тому, что оно «с неизбежностью процесса природы само порождает свое собственное отрицание»; что оно само создало элементы нового экономического строя, дав одновременно величайший толчок росту производительных сил общественного труда и полному развитию каждого индивидуального производителя; что капиталистическая собственность, в основе которой фактически уже лежит коллективная форма производства, не может не превратиться в собственность общественную. В этом месте я не привожу никаких доказательств по той простой причине, что это утверждение само является только общим резюме обширных исследований, заключающихся в предыдущих главах о капиталистическом производстве.
Итак, что же мог извлечь мой критик из этого исторического очерка в применении к России? Только следующее. Если Россия имеет тенденцию стать капиталистической нацией по образцу наций Западной Европы, — а за последние годы она немало потрудилась в этом направлении, — она не достигнет этого, не превратив предварительно значительной части своих крестьян в пролетариев; а после этого, уже очутившись в лоне капиталистического строя, она будет подчинена его неумолимым законам, как и прочие нечестивые народы. Вот и все. Но этого моему критику слишком мало. Ему непременно нужно превратить мой исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы, каковы бы ни были исторические условия, в которых они оказываются, — для того, чтобы прийти в конечном счете к той экономической формации, которая обеспечивает вместе с величайшим расцветом производительных сил общественного труда и наиболее полное развитие человека. Но я прошу у него извинения. Это было бы одновременно и слишком лестно и слишком постыдно для меня. Приведем пример.
В различных местах «Капитала» я упоминал о судьбе, постигшей плебеев Древнего Рима. Первоначально это были свободные крестьяне, обрабатывавшие, каждый сам по себе, свои собственные мелкие участки. В ходе римской истории они были экспроприированы. То самое движение, которое отделило их от их средств производства и существования, влекло за собой не только образование крупной земельной собственности, но также образование крупных денежных капиталов. Таким образом, в один прекрасный день налицо оказались, с одной стороны, свободные люди, лишенные всего, кроме своей рабочей силы, а с другой стороны — для эксплуатации их труда — владельцы всех приобретенных богатств. Что же произошло? Римские пролетарии стали не наемными рабочими, а праздной чернью, более презренной, чем недавние «poor whites» [«белые бедняки». Ред.] южной части Соединенных Штатов, а вместе с тем развился не капиталистический, а рабовладельческий способ производства. Таким образом, события поразительно аналогичные, но происходящие в различной исторической обстановке, привели к совершенно разным результатам. Изучая каждую из этих эволюций в отдельности и затем сопоставляя их, легко найти ключ к пониманию этого явления; но никогда нельзя достичь этого понимания, пользуясь универсальной отмычкой в виде какой-нибудь общей историко-философской теории, наивысшая добродетель которой состоит в ее надысторичности.
Написано К. Марксом, около ноября 1877 г.
Опубликовано в журнале «Вестник Народной Воли» № 5, Женева, 1886
Печатается по рукописи
Перевод с французского
Что можно сказать о крестьянской общине, о коллективном труде и коллективной собственности? Ключ, отмычка от новых общественно-экономических отношений был еще с десяток лет назад в руках и у руководства СССР, и в руках правительства Китая. Одни выбросили его на свалку истории, вторые, КПК, рачительно используют до сих пор.
В этой разновекторности движения на переходном периоде к социализму поражает другое, точность прогнозов и наглядность примеров классиков марксизма. Как рентгеном, сквозь толщу времен просвечивал Маркс борьбу классов, где в основе изменения общественно-экономической формации лежит развитие экономики, на современном «волапюке» стыдливо названной сменой технологического уклада.
А в основе китайского пути построения социализма с китайской спецификой лежали мудрость, логика и взгляды земледельческой общины и диктатура пролетариата и партии, а в позднем СССР – философия завсклада и замшелого номенклатурного недоросля-бюрократа, заветной мечтой которых была командировка на загнивающий запад. Результат – за окном. Ржа в идеологии съела страну советскую.
Так что нам теперь из буржуазной России остается только позавидовать успехам братского китайского народа. Пусть хоть на их рабочей улице будет праздник. Честь и слава КПК КНР и их вождям марксистам. Ноша лидера и первопроходца всегда тяжела. Поэтому пожелаем им не оступиться на нелегком пути построения справедливого социалистического общества. Дальнейших успехов вам, дорогие товарищи! Держите крепче знамя диктатуры пролетариата на переходном периоде к социализму.
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
