Публикуем материал, размещённый на сайте газеты «Правда».
Этот очерк о событиях, не только не попавших в учебники истории, но и вообще оставшихся мало замеченными историками, заслуживает внимания во многих отношениях. Во-первых, он раскрывает процесс, который по праву называют предтечей Великой Октябрьской социалистической революции, процесс проклёвывания её новых всходов, одну из её маленьких репетиций после большой репетиции 1905 года. Во-вторых, очерк прекрасно показывает неприятие рабочими и крестьянами, одетыми в матросские бушлаты, той системы общественно-политического угнетения, которая не может не завершиться социалистической революцией, идёт ли речь о начале ХХ века или о стартовых десятилетиях XXI века. В-третьих, публикация очерка «Буревестники» — это ещё и дань искреннего уважения современных правдистов к своим давним предшественникам, которые создали первую русскую рабочую газету 105 лет назад и возродили её как орган ЦК большевистской партии 100 лет назад, участвовавшим в свершении поворотного события мировой истории — Великой Октябрьской социалистической революции, а потом защищавшим её завоевания и закладывавшим фундамент социалистического созидания.
Автор предлагаемого читателю очерка — Константин Степанович ЕРЕМЕЕВ, литературный псевдоним которого был «Гудок», «Гудок-Еремеев». Он — рабочий из крестьянской семьи. Родился 6 июня 1874 года. БСЭ сообщает, что он — член Коммунистической партии с 1896 года, то есть стал коммунистом ещё за два года до I съезда РСДРП. За свои революционные убеждения расплачивался и ссылкой, и эмиграцией. К.С. Еремеев участвовал в организации двух выдающихся большевистских газет: «Звезды» и «Правды». После закрытия царизмом «Правды» «Гудок» стал редактором близкого к большевикам журнала «Вопросы страхования». Когда после Февральской революции снова стала выходить «Правда», Константин Степанович — один из её авторов. Одновременно он проводит линию «Правды» на практике, будучи членом бюро ЦК РСДРП. В дни Октябрьского вооружённого восстания входит в состав полевого штаба Петроградского Военно-революционного комитета. В декабре 1917 года Советская власть назначает К.С. Еремеева, участника подавления мятежей юнкеров и Керенского — Краснова, командующим войсками Петроградского военного округа, вскоре он становится одним из организаторов Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Он был и членом Реввоенсовета Балтийского флота, и членом РВС СССР. Ему довелось быть и дипломатом. Был делегатом ряда партсъездов, избирался членом ЦКК РКП(б).
Но когда у молодой Советской страны появлялась мирная передышка, он возвращался в журналистику. Еремеев был организатором Госиздата, первым редактором «Крокодила» (это его трубку курил «Крокодил» 1920-х годов), он возглавлял «Рабочую газету» и прочно вошедший в историю советской художественной литературы журнал «Красная новь». Умер Константин Степанович в возрасте 56 лет и похоронен на Марсовом поле в Ленинграде. Но сегодня он вернулся к нам своим очерком (печатается с сокращениями).
В газете «Правда» от 18 июня 1913 года в отделе «Хроника» напечатана следующая краткая заметка:
«Суд над матросами Балтийского флота
В помещении 2-го флотского экипажа 15 июня открылись заседания военно-морского суда по делу 52 матросов с крейсера «Рюрик» и линейных кораблей «Цесаревич» и «Император Павел I», обвиняемых в подготовке беспорядков и восстания на судах. Подсудимые обвиняются в подготовке явного восстания, в оказании сопротивления начальству и т.д. Как передают, подготовлявшиеся беспорядки находились в связи с деятельностью партии с.-р. По намеченному плану бунтари предполагали после выхода судов в море на манёвры весной 1912 г. захватить корабли в свои руки. Вся организация была, однако, раскрыта до начала манёвров.
Из 52 подсудимых обвинение приписывает главные роли: минёру Фёдору Базилевичу, минному машинисту Александру Карпову, машинному унтер-офицеру Михаилу Осиповскому, рулевому унтер-офицеру Плечову и матросам Баранчикову, Халязину, Марковскому и Королёву. Предъявленное подсудимым обвинение грозит некоторым смертной казнью, а остальным долгосрочной каторгой».
ЭТОЙ ЗАМЕТКОЙ сообщения о суде над матросами и закончились. Суд происходил при закрытых дверях. Царская цензура прекратила печатание всяких известий об этом деле. Приведённая нами заметка грешит неточностями и, видимо, была схвачена репортёром где-либо на лету. Однако самоё дело весьма интересно как предвестник той бури, которая разразилась над царско-буржуазной империей всего через 5 лет. Это были не отголоски прошедшей бури 1905—1906 годов, не отзвуки легенд о восстании броненосца «Потёмкин» на Чёрном море и восстании на Балтийском. Нет. Тут уже был учтён опыт «Потёмкина» и сделаны попытки избежать его ошибок, что не помешало сделать свои. Тут была уже организация, а не стихийная вспышка, были связь и надежда на рабочие организации, на рабочую революцию. И осуждённые балтийские моряки явились буревестниками грядущего шторма наравне с политическими стачками рабочих в это же время — буревестниками, появившимися над волнами мёртвой зыби черносотенной реакции.
Вместе с тем история этой подготовки к восстанию показывает нам трагедию революционеров-матросов, которые судорожно бились в тенётах предательства и провокации, не имея времени и возможности из-за них организационно укрепиться и совершить то, что они хотели сделать по своему глубокому убеждению. При этом несомненно, что провокация вливала свою отраву под флагом эсеров.
Сведения, допущенные правительством в прессу, как видно из заметки в «Правде», приписывали подготовку восстания деятельности с.-р. На самом деле было не совсем так.
Когда отшумели революционные бури 1905—1906 годов, брожение на Балтийском флоте также затихло. Беспощадная расправа с восставшими моряками, увольнение в запас отслуживших, вступление во флот новых, «серых» пополнений, списывание с кораблей в армию не совсем благонадёжных — всё это дало правительству уверенность в «оздоровлении» флота. Розыскные органы, то есть охранка и жандармерия, в течение трёх лет, по-видимому, не имели никаких особенных данных, хотя, несомненно, имели свою агентуру во флоте. Однако как объективные политические условия, так и режим флотской службы благоприятствовали развитию среди матросов революционных настроений и ненависти к существующему строю.
Весьма показательны в этом отношении несколько выдержек из писем матросов, отобранных при обысках.
Так, в письме от 17 октября 1911 года матрос В. Груздев пишет своему брату в Вологодскую губернию: «Вы, может, слышали, что я сидел в тюрьме. Я этим нисколько не страдаю: может быть, придёт время пострадать побольше, но тогда будет совсем другое дело…» Письмо это заканчивалось такой фразой: «Да, любезный брат Дмитрий Иванович, вряд ли увижу вас: служить стало трудно».
В письме своему товарищу, бывшему моряку И. Чернышёву, от 19 апреля 1912 года моряк Эйдемиллер пишет: «В С.-Петербурге начались беспорядки, заводы забастовали. Пожалуй, и к нам перебросится. Ну тогда уж придётся это пройти по стопам 5-го года, опять будут консервы свежие из адмиральского и капитанского мяса… Вот, Ваня, какие дела-то настали». Взято это письмо вместе с другими у Чернышёва при обыске в г. Малмыже Вятской губернии.
2 июня 1912 года моряк Дмитрий Ефимов пишет своему брату в Орловскую губернию: «Хотя мне и говорили опасаться политики, и я придерживался этого, сколько мог, но в настоящее время нет возможности, потому что 12-й год настал. Время само открывает глаза людям, а тем более на военной службе, когда подвергаешься такому тиранству и издевательству… Прошу: матери не объясняй, а если у нас что-нибудь произойдёт, какое-нибудь роковое событие, то вы, во всяком случае, услышите»…
10 июля 1912 года моряк Степан Роговский пишет брату и отцу в Могилёвскую губернию, чтобы ему обязательно достали и выслали два чистых паспортных бланка белого цвета с приложенными к ним печатями волостного старшины. Он добавляет: «Вы мне этим воротите жизнь. Я больше не в силах переносить военную службу, надоела она мне до такой степени, что я не в силах пережить даже одного дня, одного часу, решаюсь хоть куда… Прошу я вас сердечно, не оставьте эту просьбу без внимания. Употребите все меры, а достаньте мне то, что я у вас прошу, вы мне полжизни воротите. Не откладывайте, если можно, поскорее. Мне теперь очень дорого время стоит»…
Уже в 1910 году охранка отмечает ряд фактов, которые показывали, что настроение морских команд стало неспокойным…
В сентябре жандармерия отмечает, что «революционное брожение во флоте стало заметно повышаться»… В это время был осенний поход одного отряда судов в заграничное плавание, и эти суда посетили Англию. В Кронштадте начали циркулировать слухи, что во время заграничного плавания произошло восстание, были убиты все офицеры, а также кондуктора и сверхсрочные, стоявшие за начальство. Был ли этот слух провокационным или всё-таки были какие-нибудь основания для него? Во всяком случае, моряки на что-то надеялись настолько, что считали восстание совершившимся фактом и ждали возвращения эскадры, чтобы присоединиться к ней. На крейсере «Олег» были, например, произведены аресты. Матрос с «Олега» Василий Седун оказал сопротивление при аресте и кричал: «Подождите: придёт «Рюрик», тогда мы вам покажем!»
В ноябре по возвращении отряда из плавания в Кронштадт был произведён обыск вещей команды на крейсере «Рюрик», и у минёра Бартельса было найдено довольно много нелегальных брошюр и газет, главным образом с.-р. Самому Бартельсу удалось скрыться с корабля и бежать.
В январе 1911 года на учебном судне «Двина» в фонарной каюте у матроса-фонарщика Корниенко были найдены типографский шрифт и другие принадлежности для типографии. После этого провала с судна бежали матрос-маляр П. Соловьёв и фельдшер Коломейцев. Последнего всё-таки затем арестовали. В апреле были ещё арестованы несколько человек и преданы военно-морскому суду. Об этом деле сведений в прессу не проникало, царское правительство с виновными покончило келейно.
РАСПРАВА С «ДВИНЦАМИ», конечно, нисколько не изменила положения дел во флоте. С расстановкой кораблей в порты на зимнюю стоянку появилась благоприятная обстановка для сношений разрозненных революционных элементов с разных кораблей между собою.
С осени 1911 года кронштадтское и финляндское жандармские управления были информированы тайными агентами о том, что на различных судах Балтийского флота имеются активные революционные организации. Наиболее оформившиеся организации были на крейсере «Рюрик» и на линкоре «Цесаревич». По сведениям осведомителей охранки, на крейсере «Рюрик» у революционной группы имелась собственная касса, пополнявшаяся ежемесячными взносами в 3% с получаемого жалованья. Такая же касса была на линкоре «Цесаревич». Организация принимала меры для тщательной проверки вступающих вновь членов. Для приёма в члены, кроме уплаты взносов, было ещё условие: чтобы вновь вступающий имел двух поручителей из числа участников организации.
Касса предназначалась для приобретения оружия, литературы и прочих расходов. Сама организация делилась на десятки во главе со старшим десятка, или десятником. Члены десятков обозначались по номерам. Фамилии десятников были неизвестны номерам других десятков. Фамилии руководителей известны десятникам, но держались в тайне от прочих членов организаций. Десятники являлись связующим звеном с руководителями организации. Каждый из них принимал распоряжения для своего десятка, собирал взносы, получал, раздавал и хранил литературу. Все члены должны были признать правило, что изменник организации подлежит смерти, причём сама казнь изменника должна быть обставлена так, чтобы её причина не могла быть установлена следствием.
Сношения организации одного корабля с другими были установлены с известной конспирацией, причём корабли в переписке получили свои названия: л/к. «Слава» был назван Катей, л/к. «Цесаревич» — Лизой, крейсер «Рюрик» — Машей… Вход на сходки и собрания обеспечивался патрульными, а также паролем и отзывом. Такое оформление организации было принято на конференции представителей ряда кораблей в Гельсингфорсе 19 апреля 1912 года. На ней присутствовали представители революционных организаций с «Рюрика», «Цесаревича», «Славы», учебного судна «Рига», миноносцев №№ 217, 218, 219, 222 и др.
Связи организаций кораблей, стоящих в Гельсингфорсе, распространялись и на береговые воинские части. В сходках и массовках принимали участие также нижние чины отдельной флотской роты, находившейся в крепости Свеаборг, крепостной артиллерии, 3-го Финляндского стрелкового полка и 22-го сапёрного батальона.
Таким образом, дело шло к обширной организации революционеров флота и береговых частей. Видно было стремление к общей организации, к объединению. Были связи и с нелегальными рабочими организациями на берегу как с.-р., так и большевиков.
Среди флотских революционеров выявляются два течения для достижения единой цели — восстания. Одно течение, находящееся под влиянием эсеров и провокаторов, ставило вопрос резко, напирает на необходимость бомб, которые будто бы доставят эсеры. Это течение готово поднять «восстание» хотя бы на одном корабле, без согласования с другими, готово будто бы бросить бомбу в царя при посещении им корабля, готово составить списки матросов, кои должны будут убивать офицеров, и т.п. Это течение руководится с берега «неизвестными» лицами: «неизвестный рабочий», «неизвестный студент», у которого есть «две верные барышни»… Эти «неизвестные» говорят морякам: когда центральный комитет с.-р. в Париже «утвердит» восстание, то сообщит об этом прямо на корабль телеграммой. «Неизвестные» подыскивают для собрания «частные» квартиры, а всё, что на них говорится, становится известно в жандармском управлении.
Другое течение упирает на организованность, сплочённость и самое широкое объединение сил — моряков и рабочих. Оно тоже за восстание, но старается тщательно подготовить его успех. Здесь не анонимные «неизвестные», а русские и финские социал-демократы. Они обставляют свою работу конспирацией и гарантиями, обдуманно идут по пути объединения сил, ведя в то же время и политическую агитацию. Но несмотря на это, их действия тоже хорошо известны жандармерии. Это неудивительно. Ведь на собрания и с «неизвестными», и с известными с.-д. ходят зачастую одни и те же делегаты кораблей. Среди них есть ярые революционеры, самые красные эсеры, самые решительные и бесстрашные члены организаций на кораблях, почти явно оскорбляющие залихватски-вызывающим отношением офицеров, подмигивая при этом кучке свидетелей-матросов: дескать, видали? Вот я какой революционер! И этим «самым красным» всё сходит с рук.
ПЕРВЫЙ КРУПНЫЙ провал военно-флотских организаций произошёл в апреле 1912 года, когда была окончательно установлена оживлённая деятельность революционеров, подведён итог их многочисленным сходкам. Так, отмечена, например, сходка в лесу вблизи Гельсингфорса 31 декабря 1911 года, на которой присутствовали и частные лица: Ванда Лехтонсало, по мужу Матвеенко, и Мария-Ревекка Гельман, по мужу Борзикова. Было зафиксировано участие моряков в ряде собраний, руководимых социал-демократами из большевистской организации, портовыми рабочими Алексеем Волковым (он оказался Сидором Петровичем Воробьёвым), Никанором Ивановичем Кокко, Адольфом Тайми, Иваном Рохья, Эдвардом Даниловым, Вастеком и другими. Затем 8 января была сходка на квартире Юлии Казимировой под руководством Никанора Кокко. 10 февраля — сходка в квартире слесаря линкора «Слава». 22 апреля 1912 года в один день зарегистрирован ряд сходок (хотя, очевидно, далеко не все) в предместье Гельсингфорса…
Такое возрастание частоты собраний не случайно: оно отражало общий подъём рабочего движения. Если в официальном мире было праздничное настроение по случаю «национальных» юбилейных торжеств — 100-летия войны 1812 года и избавления Руси от нашествия «двунадесяти языков», а затем 300-летия существования Дома Романовых, — то рабочий класс влил в эти торжества немалую дозу того дёгтя, одна ложка которого портит целую бочку мёда. К тому же в недавно прошедшие Толстовские дни, когда либеральная буржуазия выражала свой протест против азиатчины самодержавия, в хоре литераторов, учёных, студенчества послышался и голос рабочих. Ряд фабрик и заводов на массовках и митингах выносили резолюции, в которых, приветствуя антиправительственную деятельность Льва Толстого, делали политические выводы о необходимости насильственного свержения царского строя, пугая этим и либералов, и правительство, и меньшевиков-ликвидаторов.
Но не успели отзвучать Толстовские дни, как раздался громовой раскат залпа палача Трещенкова на далёкой реке Лене в рабочих, добывающих золото для буржуазии. Ленский расстрел всколыхнул всю пролетарскую Россию. Не осталось, кажется, ни одного города и ни одного предприятия, которые не откликнулись бы на этот зверский расстрел безоружных рабочих.
Такой мощный размах рабочего движения не мог не иметь отзвука и во флоте, в котором уже происходило оформление революционного брожения. Моряки не могли не узнать о политических стачках и демонстрациях рабочих. Естественно, что они надеялись на их поддержку, если совершат восстание именно в эти дни, и многие моряки-революционеры агитировали за немедленное восстание при связи с рабочими Гельсингфорса, Кронштадта и Петербурга.
На кораблях кипела агитационная работа. Летучие массовки и собрания происходили не только в укромных уголках, которых много на больших кораблях, но и почти открыто, охраняясь только от начальства и не остерегаясь матросской массы, — на баке, где дозволялось курить и собираться в свободное время для песен, пляски и других немногочисленных развлечений, разрешённых матросам. По сведениям жандармерии, собрания бывали также в лазарете, в помещении кормовых машин, в штурманской походной рубке, в артиллерийских казематах, где собиралось до сотни человек; в кочегарном отделении, на броневой палубе, а также по разным кубрикам. Корабли были, выражаясь образно, заряжены революционной бациллой от киля до клотика…
Вместе с тем начальство уже приняло существенные меры и заперло на замки всё оружие и патроны, лишив доступа к нему всех нижних чинов. В то же время эсеры до последней минуты обещали достать на берегу оружие и бомбы, однако не достали ни одного револьвера.
МЕЖДУ ТЕМ на сходке представителей кораблей 22 апреля было постановлено начать восстание на судах 24 апреля, в день начала летней кампании 1912 года и выхода кораблей в море. План восстания заключался в том, чтобы на линейных кораблях «Цесаревич» и «Слава» по выходе их из Гельсингфорса перебить ночью всех офицеров, а также тех, кто встанет за них, после этого захватить управление кораблями, обеспечить организованное обслуживание корабельной службы и хода кораблей, поднять красные фонари, а с восходом солнца — красные флаги. Курс взять на Ревель, где соединиться с «Рюриком», вернуться с присоединившимися судами в Гельсингфорс и поднять на восстание Свеаборгскую крепость, а если она будет сопротивляться, то бомбардировкой заставить её сдаться. Затем дать сигнал миноносцам уйти из порта в Кронштадт всей эскадрой и овладеть Кронштадтской крепостью. Предполагалось, что телеграммы о восстании с кораблей из Гельсингфорса, Ревеля и Кронштадта подымут на берегу вооружённое восстание рабочих, а отчасти и солдат.
По возвращении делегатов с собрания разговоры о завтрашнем восстании быстро сделались на кораблях всеобщими. Конспирация как бы исчезла. Матросская масса верила полуявной революционной организации и считала восстание делом решённым. Настроение было приподнятое и единодушное, за вычетом колеблющихся единиц и провокаторов. Члены организации ожидали от руководителей оружия и указаний. Эсеры предлагали составить списки матросов с распределением между ними офицеров и начальства, которых надлежало убить. Предполагалось, что на каждого офицера запишут двух-трёх матросов. Это предложение было высшей точкой эсеровской организованности, но оно было провалено более благоразумными членами организации, которые указывали на возможность предательства и прямо говорили, что среди эсеров много азефовщины, вследствие чего эти списки могут заблаговременно попасть в руки начальства.
В решительный день, накануне выхода в море, вполне выяснилось, что оружия никакого нет и не будет. Настроение упало. По поводу восстания без оружия (топорами, ломами, железными ключами и т.п.) не могли прийти к соглашению. Началась дезорганизация. Отдельные лица при участии провокатора послали на другие корабли извещения: «Нельзя, отставить». Матросы примолкли, затаились по кубрикам и палубам, но почти все ложились спать, не раздеваясь: на случай какой-либо тревоги. 24 апреля сигнал о походе не был поднят, корабли оставались на якорях и швартовых.
В ночь на 25 апреля по распоряжению петербургского охранного отделения на линкоре «Цесаревич», крейсере «Рюрик» и миноносцах 2-й минной дивизии были произведены обыски и аресты.
Кроме моряков, были привлечены к дознанию и частные лица: рабочие А. Волков (он же Воробьёв и Петров), К. Николаев, Н. Кокко, А. Тайми, а также женщины Мария Гельман, Ванда Матвеенко (Лехтонсало). А. Волков во время обыска в его квартире скрылся. Дело же об остальных пяти частных лицах было выделено в самостоятельное производство. Аресты делались охранкой, по-видимому, с особым расчётом, так как полиции были известны имена большего числа участников революционной организации. По этим сведениям на «Цесаревиче» в организации состояло до 200 человек, на «Рюрике» — до 150 человек, на миноносцах — не менее как по 8 человек. Конечно, из такого числа можно было набрать «преступников» во много раз больше, но охранка решила произвести ликвидацию по частям. Впрочем, может быть, умысел и другой тут был: ведь во главе всего дела фигурировали эсеры, которые клонили не столько к восстанию, сколько к террору.
Во всяком случае первая пачка арестованных была привлечена к следствию по обвинению «в принадлежности к преступному сообществу, поставившему своей целью ниспровержение установленного в России образа правления путём вооружённого восстания на судах Балтийского флота». Через некоторое время была арестована 2-я группа матросов. На этом закончился первый этап провокации и предательства. Корабли начали плавание и ходили по назначению в разные порты и на учебные стрельбища. Несмотря на произведённые аресты, революционное брожение во флоте не затихло. Конечно, и провокаторы продолжали свою деятельность.
Корабли «Рюрик», «Павел I», «Цесаревич», «Андрей Первозванный» и другие побывали в портах Ганге, Ревель, Гунгенбург. Уже в июне 1912 года на кораблях вновь стали отмечаться различные факты, показывавшие беспокойное настроение моряков. Так, 20 июня на рейде Балтийского порта, куда прибыл царь на яхте «Штандарт» для встречи с немецким императором Вильгельмом II, было отмечено, что при объезде царём кораблей выстроившаяся по бортам команда линкора «Император Павел I» очень вяло кричала «ура». Несмотря на приказы начальства «кричать громче», многие матросы, по выражению обвинительного акта, «едва мычали», а другие и совсем молчали. В это время между матросами были очень резкие разговоры по поводу царя и начальства. Высказывались мнения о том, чтобы пустить мину в яхту «Штандарт», когда царь будет совершать объезд эскадры. Такое предложение высказывалось, несомненно, при участии провокаторов, так как мина должна была утопить не только царя, но и всю команду яхты «Штандарт».
На линкоре «Павел I» было решено бросить бомбу в царя при посещении им корабля. Желающие бросить бомбу были. Предполагалось: когда царь будет подниматься с катера на корабль по трапу, матрос, спрятавшийся в вельботе (вид шлюпки), помещавшемся на спардеке как раз над трапом, бросит бомбу царю навстречу. При этих условиях гибель царя была бы обеспечена наверняка. Но… этот заговор не осуществился, во-первых, потому, что жена одного из участников, узнавшая о предполагаемом покушении, ещё за три дня до него «проболталась» кумушкам. Во-вторых, и самой-то бомбы не было, ибо тот эсер, который обещал достать сколько угодно бомб у своего центрального комитета, «случайно» не достал ни одной и на корабль не явился.
После этой неудачи было решено застрелить царя из револьвера, когда он, по обычаю, посетит машинное отделение. Это было более серьёзно, ибо револьверы у дежурных были казённые. По вахтенному расписанию в день посещения царём корабля в правой главной машине должен был дежурить матрос Вильман, в батарейной палубе Дурновцев, а в носовом отделении — Комиссаров, все трое — участники революционной организации. Выстрел в царя должен был послужить сигналом к восстанию сейчас же, с наличными силами революционеров. Выстрел мог осуществиться. Сомнительно только насчёт восстания; если бы даже один корабль и поднял красный флаг, то на других и начальство, и все охранные силы были начеку.
Но… царь вовсе не пошёл в машинное отделение, а, поднявшись на корабль, остался в кают-компании, в гостях у офицеров. Конечно, тут-то, как толковали матросы, и могла бы пригодиться бомба, чтоб покончить сразу и с царём, и с начальством. Но бомбы опять-таки на этот случай не было. Вообще бомбы в этот период времени были… эсеровским мифом.
КРОМЕ НАМЕЧАВШИХСЯ инцидентов с царём, был отмечен ряд тайных сходок матросов с разных кораблей на берегу, в портах стоянок. Так, в Ревеле в последних числах июня была сходка не менее 100 матросов с кораблей «Рюрик», «Цесаревич», «Слава» и «Павел I». 8 июня в Гунгенбурге состоялось собрание матросов с кораблей «Цесаревич» и «Павел I», где было решено договориться о восстании этих кораблей с «Андреем Первозванным» 11 июля.
На кораблях собирались непрерывно — как на баке, так и в кубриках и казематах, большими группами, до 60 человек. В то же время поведение команд при исполнении служебных обязанностей стало ненормальным. На броненосце «Павел I» накануне назначенного на 11 июля восстания все были нервно настроены, малые группы матросов оживлённо меж собой беседовали, нехотя исполняли приказания. Но офицеры… «кротко» сносили все нарушения дисциплины и оскорбления: они уже получили от охранки «особую инструкцию» и знали, что за ночью последуют аресты, и старались вовсю, чтобы помочь жандармам. Шпионили среди матросов и их собственные клевреты.
Постоянные возбуждения к восстанию и в то же время постоянные откладывания его сильно нервировали моряков. Какая-то невидимая рука делала всё для этого возбуждения и в то же время подстраивала в окончательном результате дело так, чтобы ничего не могло получиться. Напрасно некоторые моряки на броненосце «Павел I» (матросы Ефимов, Вильман, Дурновцев, Комиссаров, Нечаев, Киселёв и другие) настаивали на быстрых и решительных действиях и выполнении того, что намечено представителями кораблей. Однако были другие, кто обещал привезти из Петербурга бомбы и собирал деньги на оружие (например, писарь 3-й роты Александр Морковкин и электрик Яков Панин). Но они ничего не сделали, а на следствии дали «откровенные показания»…
В ночь с 10 на 11-е июля была арестована 3-я группа моряков с линкора «Император Павел I» в числе 26 человек… Арестованные были отправлены в Петербург на миноносце «Уссуриец».
После откровенных показаний матроса Шишова, Мазурикова, мичмана Тирбаха и старшего лейтенанта Миштовта была арестована 4-я группа моряков с линкора «Цесаревич»… Через несколько дней… были арестованы 5-я, 6-я и 7-я группы моряков… Охранка, по-видимому, нашла, что этих арестов достаточно, чтобы состряпать судебный процесс. Была произведена сортировка арестованных. Их подразделили на несколько категорий…
Военно-морской суд вынес приговор 15—22 июня 1913 года, то есть после семидневного разбирательства. 1 июля он был объявлен подсудимым. Первая категория обвинявшихся была подразделена на: 1) подстрекателей к явному восстанию… и 2) знавших о восстании и согласившихся принять участие. Суд назначил Карпову, Щуке, Комиссарову, Морковкину, Новоженину, Панину и Ярускину вместо смертной казни каторжные работы на 16 лет; а Базилевичу, Дурновцеву, Роговскому и Фёдорову вместо смертной казни — каторжные работы на 15 лет; Калягину, Титкову, Шабалину, Ефимову, Королёву к Нечаеву вместо смертной казни — каторжные работы на 14 лет; Осиповскому и Вильману вместо смертной казни — каторжные работы на 13 лет, Баранчикову и Бондареву — каторжные работы на 12 лет.
Что касается остальных «виновных в соглашении значительного числа лиц с целью противодействовать начальству, от чего могли произойти вредные последствия по службе», то суд назначил им от 3 лет 4 месяцев до 4 лет 8 месяцев каторги, а «второстепенным участникам» — арестантские отделения от 6 месяцев до 2 лет с исключением из военно-морской службы и отдачей под надзор полиции по отбытии сроков.
Так закончилось это дело о подготовке восстания на Балтийском флоте, в котором настоящие революционеры-моряки в течение почти трёх лет бились в сетях предательства и провокации.
Несмотря на разгром организации и репрессии, революционный дух во флоте не мог быть истреблён. Это обнаружилось, когда грянула буря 1917 года. Революционеры 1912 года были на флоте только буревестниками…
Константин ЕРЕМЕЕВ.
* * *
Через 15 лет после суда и приговора над 52 матросами Балтийского флота автор этого очерка Константин Еремеев писал: «Буря революции разметала царские тюрьмы и каторги и выпустила запертых в каменные клетки буревестников. Многие из них приняли затем участие в общей борьбе рабочего класса. Немало моряков-революционеров продолжали бороться, став в ряды партии большевиков. Иные погибли в борьбе. Судьба большинства их неизвестна, и лишь о некоторых имеются сведения, да и то не о всех точные.
Так, Вильман окончил морское инженерное училище и служит на Красном Флоте. Горбачёв работал в Симферополе машинистом на производстве, Дурновцев — в Псковской губернии. Ефимов был комиссаром на эсминце «Урицкий», затем работал на фабрике имени Веры Слуцкой в Ленинграде, Калязин и Кислицын в Ленинграде работали на «Красном арсенале», Новоженин плавал матросом на опытном судне «Микула» в Ленинграде. Сапожников был красным директором Надеждинского металлургического завода на Урале, а затем — председателем облисполкома. Титков — электротехником Гознака в Москве, Урюпин — электромехаником на заводе имени Кулакова, Фёдоров — машинистом на водокачке Октябрьской железной дороги в Ленинграде…
По слухам, погибли во время Гражданской войны: Комиссаров — в Одессе, Карпов и Нечаев расстреляны генералом Мамонтовым, Роговский и Щука пали в боях за Советскую власть на Украине.
Что касается большевиков, участвовавших в этом деле, то Иван Рохья был членом Петроградского комитета и членом ЦК Компартии Финляндии, он был убит после революции финскими фашистами. Никанор Кокко, хорошо известный ленинградским рабочим, ныне заведует Домом крестьянина в Смольном в Ленинграде».
Подписывайтесь на нашего Telegram-бота, если хотите помогать в агитации за КПРФ и получать актуальную информацию. Для этого достаточно иметь Telegram на любом устройстве, пройти по ссылке @mskkprfBot и нажать кнопку Start. Подробная инструкция.
